godless times

Дом отстроен прилично, выложенный из серого булыжника и тёмного дерева, стоящий на поле, словно одинокий свет среди снегов. Когда буря охватит промёрзшие пустоши, постройка будет зиять мерцающей фигурой, а вокруг неё смешанные белые и серые краски, и поглощающая тьма ночи. Дождь обратится ледяными иглами, свисающими с краёв дубовой крыши. В голове Фила звенит поверхностная истерия искажённых воспоминаний, но, по крайней мере, вода в ванне была чистой. Зарытые под землёй пещерные системы — единственный способ помыться без растапливания льда; от мужчины исходит аромат лаванды, и отсутствие Текно ощущается остро. Его нет даже на чердаке… Фил проверял, чат, проверял. Небрежная постель пуста. Текно всегда спал долго, очень долго. Бывают такие моменты, когда жажда крови утомляет, и он, завалившись на свою кровать, исчезает на дни, недели. Когда они оба были молоды, ещё не так хорошо знакомые друг с другом, Текно спал месяцами, пока одинокие болтуны не начинали щипать бледную кожу, спрашивая, где он и когда проснётся снова. Всё же, голоса абсурдно привязаны к Текно, но это открытие не ново… Фил не сказал бы, что он… абсурдно любит. Он любит так, как заслужено. Мужчина ведёт спотыкающегося оленёнка из голосов, прикрывая существо вороными широкими крыльями и держа его за загривок слов, которые слышит, слов, которые они говорят. Он не такой как Текноблейд. Он соткан из призраков, жаждущих вновь отведать сладкий летний вкус золотых яблок, живущих в ротанговых корзинках и расчёсывающих его угольные перья. Фил уже освоился, когда они его поймали; они выросли, слушая его, и если они этого не делали, он их заставлял. Силу плача голосов во время его домашнего ареста было довольно трудно вынести, пару раз приходилось затыкать их. Побег же сопровождал рой наполовину невнятных торжеств; вздымающихся, вопящих приветствий, обрушившихся на него. Голоса хотели увидеть Текно, и Фил не винил их. Он тоже хотел увидеть его. Фил выбрался из этой адской страны, углы дорогого сердцу изумруда врезались в плоть его жёсткой ладони. Сентиментальность, сентиментальность, один подарен Уилбуру, другой — Томми; в конце концов, отданные камни лежат в канализации ушедшей нации, зияя мутными проблесками, утонувшими на дне сломанных канализационных труб. Теперь это немного глупо, думать о том, как он отдал их предателю, собранию заговорщиков, носящих лицо его сына. Очень круто. — Э… — Боже… Даже стоя на пару ступеней ниже, Ранбу горбится в талии, чтобы оставаться на чужом уровне глаз. Озабоченность исказила его маленькое гротескное лицо. Прижавшись спиной к перилам, Фил хрипит от смеха, обнимая себя руками. Однажды его сердце не выдержит, и что он тогда будет делать? Входная дубовая дверь с глухим стуком захлопывается за ним, он даже не натянул перчатки, кончики пальцев алые, онемевшие. — Прекрати! — Ой, прости, прости, я просто… Ты знаешь, где Текноблейд? Затворяя дверь, Фил дружелюбно оборачивается к нему, рвано вдыхая морозный воздух, чтобы успокоить своё слабое сердце. — Он отдыхает. — Точно, точно, — в слегка торопливой манере выговаривает Ранбу и после просто… стоит тут. Филу пришлось нырять вокруг него, пытаясь не поскользнуться на замерзших ступеньках. Проклятье, его нос уже стал забиваться и течь. — Ты знаешь, когда… я, возможно, смогу поговорить с ним? О проживании… — Ранбу неловко разворачивается, невинными разноцветными глазами наблюдая, как мужчина уже убегает трусцой, — …здесь. Бледная рука Фила рассеянно обхватывает холодную ручку фонаря, он отводит взгляд от короткого медного мерцания вызванного предмета. Тонкий металл скрипит, когда Ангел Смерти поворачивает его в противоположную сторону от дома: — Не следуй за мной! — кричит он, и Ранбу разворачивается на сто восемьдесят градусов, чтобы уставиться на пчелиную ферму. Послушный ребёнок. Фил хихикает. Снег лежит тонким слоем возле склепа Иссушителей, приминаясь из-за открытия и закрытия большой механической двери, работающей с помощью связей редстоуна. Земля помнит, несмотря на то, что пытается убедить в обратном. Фил осторожно ступает в рыхлую грязь, кончики пальцев на ногах вновь ледяные. Войти в этот склеп словно перешагнуть за порог реального мира — строение столь сильно вплетено в голый лик горы. Когда мужчина нажимает на кнопку, камень жужжит своими механическими блоками слизи, и ему кажется, будто он поворачивается спиной к колючей ночи, отключая весь остальной мир. Робкий свет луны плывёт по черниту, бледной волной облизывая кончик алого плаща, который выглядывает из-за колонн из песка душ. Рука держится за край двери; слышен родной приглушённый голос: — Эй, приятель. Мелкая полоска искусственного света проглядывает из-под пола, за наполовину построенным Иссушителем, словно чёрная, мерцающая радужка за прямоугольными очками. Длинная тень отходит от покатой фигуры, свернувшейся под бордовым меховым плащом. Вытянутое тело Текно лежало за колонной из песка душ, и вторжение Фила не заставило его даже сесть. Ветер воет, пожирая каждую трещину в маленьком бункере, и мужчина бьёт по кнопке локтём. Он дёргает край своей шляпы, опускаясь вниз. Земное притяжение грозится раздавить его, и он едва держится на протестующих коленях. Каменная дверь ударяется о потолок, накрывая склеп резкой завесой тепла. Кожа Фила вмиг покрывается лёгким потом. — Ты всё ещё здесь, — ропщет Текно, слишком тихо, чтобы быть услышанным; его слова мягкие, сливающиеся воедино. Свечение грибосветов рассеивается по комнате пульсирующим оранжевым сиянием. Эти мягкие жёлто-рыжие блоки издают тихое удовлетворённое бульканье, когда Фил наступает на них. — Тебя не было в доме, — тихо произносит он. — Так что я решил проверить это место. — О, да, — медленно говорит Текно. — Я… э, о доме, в общем-то, все знают, Фил. Там небезопасно. О склепе знают лишь Томми и Дрим, и я услышу, если они войдут. Текно становится другим, находясь на пороге сна. В нём есть копящееся напряжение, которое становится заметно, лишь исчезнув. Например, он сворачивается на полу так, будто даже зимнее пальто не греет. Вечная усталость преследует Бога Крови, словно призрак, свинцом давит на его длинные конечности, сгибая сильную шею. Она уходит лишь во сне. Фил щурится, болезненно морщась: — Здесь нет кровати. Текно пристально смотрит в обеспокоенные небесные глаза, очки его явно испачканы отпечатками пальцев. Он спал в них, чёрт возьми. — …На полу тепло, Фил. Мужчина опускается на одно колено. Текно расстелил свой толстый зимний плащ, как ковёр в углу, в котором обитал, и Фил приподнимает кончик, чтобы быстро заглянуть под меха. Его костяшки пальцев согнулись, собираясь осторожно постучать по металлу. Ещё до того, как он опустил руки, волна обжигающего тепла, исходящая от пола, заставила его вмиг передумать. — Ты использовал… печи, — хрипло смеётся он. — Это… чертовски смертельно. В печах плавится картофель. Текно издаёт утвердительный звук, сочащийся из задней части горла. Уголки сухих губ Фила невольно приподнимаются, изгибая рот в расслабленной улыбке, когда он прижимается спиной к холодной каменной стене. Пространства слишком мало для них двоих, поэтому рука мужчины вынужденно обхватывает розоволосую макушку, втиснутую между его широкой грудью и стеной. Текно пытается дотянуться до дужек своих очков, но замирает, едва отклоняясь назад и тяжело моргая. Он осматривает Фила немного мутным взором, всё же снимая очки. — Ты же не поранился, так, Фил? — с ноткой беспокойства в глубоком голосе спрашивает воин. Его кровавые глаза, щурясь, внимательно разглядывают бледные руки Ангела Смерти. Тихий щелчок металла о дерево заставляет кабаньи ушки вздрогнуть, и удовлетворённый отсутствием повреждений Текно сворачивается в клубок возле тёплого бока друга. — Имею в виду, ты выглядишь нормально. — Нет, да, я в порядке, — прошло столько часов после… Судного дня. — Я в порядке. Он оставил Новый Л’Манберг с лёгкими, переполненными чёрным смоляным дымом, и с грудью, сдавленной болезненным смехом. В первый день пребывания мужчины на сервере Текноблейд посмотрел на него со светлым лицом и алыми глазами, горящими огнём души. — Ты только что появился здесь, — констатировал он, — и уже полностью в незеритовой броне! Ты так хорош в этой игре! И, конечно же, Фил тогда лишь добродушно рассмеялся в ответ. Его ладони были ледяными, покрытыми коркой чужой крови. Уилбур, его сын, его сын, сказал, что Текноблейд предатель, но мужчина вновь разразился смехом, потому что Текно смотрел на него столь забавно. Это постоянная — вещь, которая остаётся неизменной, когда всё остальное увядает, тошнота испаряется. Дыра, проделанная Филом в твёрдой земле, ощущается тайным, всепоглощающим ущельем, на которое он потратил… Сколько? Месяц или два на исцеление и строительство, на обхаживание правительства и их дважды проклятого старосты. Как могло оказаться, что его сын был прав? Л’Манберг должен был умереть с Уилбуром, все они должны были исчезнуть, и Ангелу Смерти потребовалось слишком много времени на осознание этого. Стоя на обсидиановой решётке Дрима, он засунул дрожащие руки в глубокие колодцы карманов своего джинбея**. Клацанье насоса динамитного распределителя отзывается гулким стуком в ушах, и Фил скорбит о времени, что он потратил, пытаясь понять эту песочницу, затянувшую его в ловушку зыбучего неведения. Это было варварство. И сейчас оно ушло. Сажа прилипла к щеке Текно, испачкав длинные розовые волосы. Мужчина наблюдает, как он сильнее прижимается спиной к стене. Длинные ногти гибрида царапают потрёпанные нити хаори***, рубиновые глаза впалые, словно пещерные ямы. Он, поглощённый громкими голосами в голове, позволяет себе утонуть в их аплодисментах. В одиночестве воин разбирает то, что сделал, то, что сказал, и, похоже, решает, что ему нужно спросить о Филе. Фил думает о том же. Он осторожно опирается головой о стену. — Ты звучал… — Текно приоткрывает глаза, словно узкие щели, — довольно расстроенным из-за Томми, ранее. Гибрид вновь закрывает глаза. — Ага, — говорит он вполголоса. Фил прислушивается к тихому потрескиванию угля, томящегося под ними. Легко написать книгу о кровных связях. Текно живёт непорочной честностью, если не в речах, то в действиях. Он будет обманывать и вводить в заблуждение, и он будет делать всё, что делает ребёнок, рождённый в ослепляющих жестоких турнирах. Неуклюже спотыкаясь на пути в свои подростковые годы, Текноблейд был скрытым пятном позора среди страстных тел своих товарищей по игре, за ржавыми прутьями, окружавшими гладиаторский ринг. У гибрида были худые руки, его невысокая, но долговязая фигура едва доходила до живота противника. Он был не намного старше Уилбура, не намного выше. Переливающийся сиреневым меч, который тощий воин таскал с собой, был настолько тяжёлым, что кожа на мозолистых ладонях трескалась от силы размаха опасным оружием. Турнир был охотой, и дух Артемиды обитал в теле дикого мальчишки. Фил собрал малую россыпь мрачных воспоминаний, которыми Текно делился с ним на протяжении всего времени, проведённого вместе. Он каждое из них тщательно охраняет, держа рядом с рвано бьющимся сердцем. Если гибрид не захочет разговаривать, то просто отшутится, и мужчина тихо посмеётся. — Хочешь поговорить об этом? Ох, воин уже чувствует себя неуютно. — Да что же это, — медленно отвечает он; нервный смешок вырывается из тёплой груди, заглушаясь белым мехом плаща, щекочущим щёку. Отвернув голову, Фил слегка толкнул его локтём. — Это я пытаюсь спросить кое-что у моего лучшего друга. Что думаешь? Текно издает сомнительное, гнусавое мычание, будто деревенский житель. Целую вечность они были плечом к плечу, на протяжении стольких бурных, извилистых лет. И если они всё же останутся вдвоём в конце, Фил не будет удивлён. В тяжёлые моменты, когда Текно перевязывает его раны паучьим шёлком, болтая о свежей крови, мужчина чувствует, что его единственная оставшаяся жизнь тоже принадлежит Текно. И даже если воин говорит с кем-то другим о ранящих его вещах, Фил всё равно готов выслушать. Как он может сказать «ты единственный важный для меня человек» так, как это делает его друг? Как он может сказать «даже если ты не принадлежишь никому, ты мой», не напоминая ему, что они оба одиноки? — Разговоры о Томми выводят чат из себя, — размеренно отвечает Текно, словно это любопытный комментарий о погоде. Сонливость проникает сквозь хриплый баритон. Из-под бордового плаща слышится нежное постукивание костлявых коленей о бок его бедра, его купорос утерян в воске и ослабленном свечении грибосветов. — Но, Фил… Я… слишком устал, чтобы злиться сейчас, знаешь. Фил поддерживает огонь в печах под ними, миролюбиво просматривая инвентарь: вещи, взятые у трупов; удивительное количество земли; алмазный шлем, испещрённый грязью. Он осторожно крутит поломанную часть брони в руках, слегка приподняв локти, чтобы не задеть розоволосую голову. — Меня не предают, — мурлычет Текно так тихо, что мужчина едва слышит его. Чернитные стены проглатывают сокровенные слова в свои разверстые объятия теней прежде, чем сказанное успевает осесть между ними. — Я… и причина, — Текно снова дёргает края хаори в снисходительной привычке. — Почему меня не предают, Фил, в том, что предательство предполагает моё эмоциональное вмешательство в… события, а я не слишком эмоционально вовлечён во множество вещей. И Фил знает это. Текно владеет предательством как особенно забавной декорацией. Всегда были причины, из-за которых Фил бы сражался за дорогого друга, только чтобы тот повернулся, говоря о своей незаинтересованности и о том, что это нормально, не быть вовлечённым; нормально, быть в неведении, ведь ему не посчитали нужным рассказать. Ведь здесь уже ничего не изменишь. Гибрид убеждает его просыпаться каждый день только чтобы сказать, что предпочитает одиночество. И есть предательства, о которых Текно не говорит; вещи, над которыми он будет смеяться и играть в притворство, просто чтобы держаться подальше от болезненных воспоминаний. Фил может сделать и то, и другое, если воин просто попросит его. Пепельно-розовые ресницы трепещут в тусклом медном свете; Бог Крови прижимается ближе, прикрывая усталые очи и уверенно заговаривая: — Я эмоционально вовлечён в тебя, само собой. — Оу-у, приятель*, — тихо отвечает Фил своей привычной тёплой фразой, на что гибрид закатывает глаза за закрытыми веками. Тонкая кожа с паутинкой фиолетовых вен заметно подрагивает. Они не сражались вместе так давно. Фил тщательно выбирает, что оставить позади, при этом всегда держа Текно рядом. Но каждый раз дикая простота воина, всплеск новой борьбы, которая была ранее подавлена, заставляет Ангела Смерти задыхаться. Вес Тотема Бессмертия в своих бледных костлявых руках, он всё ещё его чувствует. И он знает, какой ценой Текно черпает силу, копит и копит так, что Тотем размягчает его изнутри. — На… почти… на совсем немного, я… — Текно останавливается, судорожно вдыхая сухой воздух, и говорит с горьким сожалением на языке. — Я отдал ему свой топор. Фил слишком стар, чтобы испытывать сердечную боль, он, скорее, предпочтет провалиться в пропасть прямиком в ад. — Это пиздец. Текно разражается смехом и зарывается в одеяло, вновь сворачиваясь калачиком. Фил не заметил, что лежал столь неподвижно. Он протягивает руку в извинении, разминая тонкими, но сильными пальцами широкую, с заметно проглядывающими мышцами спину Текно. — Чат спамит плачущими смайликами… Он разбит. Мужчина заливается скрипучим смехом, натягивая плащ на острые колени. — Чат, — начинает он, оглаживая жёсткой ладонью изгиб виска воина, зачёсывая розовый шёлк волос назад, — оставьте Текно в покое. Текно выпускает долгий, скорбный вздох, и ему теплее, чем Филу. От гибрида всегда исходил жар настолько сильный, что мужчина мог греться рядом с ним даже на морозе. Он кладёт мозолистые ладони на мягкий изгиб между шеей и розоволосой головой, водя ей по заплетённым прядям, которые не может потрудиться расчесать. — Ты так хорошо управляешься с ними, — устало бормочет Текно. — Это отвратительно. Он хихикает. — Я был драматичен, Фил, — баритон воина сливается с тихим гудением печей, кабаньи ушки дёргаются, стоит ему прижаться ближе. Та же ироничная улыбка преследует выражение его лица. — Никогда ни на кого так не кричал, — улыбка искажается в уголке рта; радужки темнеют, обращаясь в кровавый цвет, мерцая, когда он смотрит на Ангела Смерти одним глазом. — Это ощущалось… хорошо. — Я очень горжусь тобой, — шепчет Фил, надеясь, что находится достаточно близко, чтобы тот мог его лучше видеть. — Мне жаль, что он не послушал. Текно пожимает расслабленным плечом. По кромке бордовых глаз проходит серебряная нить, но в комнате темно и Фил устал. — Я полагаю, это было для хорошего, э, удержания аудитории, — отвечает анархист. — Один против тридцати, голосам действительно понравилось, ты не представляешь насколько. Фил накидывает тёплый плащ им на плечи; Текно смотрит на себя сверху вниз прежде, чем беззвучно начать разравнивать смятые покрывала, разглаживая их, чтобы поделиться с другом. Это выглядит по-детски, но в старые добрые времена они делали так часто, находясь в пустынных землях. Они тогда сидели во мрачных, нависающих гротах любопытства, проклиная языки пламени костра за вещи, которые уже нельзя изменить. Это Текногрелка, согревает даже в самых сырых и отвратительных местах. Гибрид бездумно оборачивает ногу вокруг тонкой лодыжки Фила, прижимая того ближе. Лишь один блок, разделяющий их и всех остальных. — Текно… Картофель хрустит под ними, немного осталось до готовности. — Это не был один против тридцати, — произносит Фил, слова в конце растягиваются, будто притворяясь, что он размышляет над этим. Потолок чернеет в шуме, на нём тёмнеющие пятна, которые небесные глаза не могут сморгнуть. — Ага, — мямлит Текно смущённо. — Это был один против двадцати… или десяти. Можно сказать, это был один Сапнап. Чем он вообще питается? — Я был там, — голос Ангела Смерти приглушённо разносится вдоль длинных обширных стен, просачиваясь в мощные укрепления камня, чтобы сохранить тайну, даже когда они покинут это место, даже когда оно станет реликвией и гора рассыплется под натиском снега и дождя. Давным-давно Текноблейд был выше на голову. Выражение его лица было спокойным, когда он представился. Впалые круги под бордовыми глазами свели на нет молодость, пришедшую с его округлыми щеками, они сделали лицо более длинным, желтоватым. Облитый искусственной роскошью, с засохшими кровавыми хлопьями, прилипшими к толстой ткани королевского сюртука, гибрид выглядел не так устрашающе. Поприветствовал он Фила в общей комнате шесть на шесть. Юнец, играющий в переодевание. Всё должно идти своим чередом, так или иначе. Фил прожил… слишком долго, чтобы зацикливаться на том, что не в силах изменить. Ползучее удовлетворение, охватывающее его на собственном сервере, на новом месте превратилось в объятия тысяч безымянных лиц. Столь своеобразен этот мелкий, лишённый свободы сервер: порох, но нет оружия; непостоянные границы; борьба за организации, основанные на хрупких костях. Когда мужчина думает о Уилбуре и событиях, произошедших с Текно в пещерах Погтопии, о том, как он застрял тогда в Новом Л’Манберге, гнев бесконтрольно пронзает кожу, грозясь вырваться наружу кипящими всполохами. Филу хочется размышлять, плескаться лавой, осаждать чёрные, пустые берега, ждать. Ему хочется подождать. Уголь лопается в печи. — Оу, — произносит Текно невнятно. У Фила определённо бегают глаза, вот в чём на самом деле объяснение. В тусклом сиянии грибосветов почти не с чем работать. Он оглаживает большим пальцем горячую щёку Текно, вытирая сажу, пепел и воду, которые, должно быть, появились из-за течи в потолке. Два против тридцати не так уж трудно выиграть.