На кладбищах всегда спокойно, вы замечали?

Холодно и солнечно. Шуршат лапами сосны. Редко, тихо, степенно каркают вороны. На кладбищах всегда спокойно, вы замечали? И ни души. Живой. На сотни метров вокруг. А под землей лежат останки людей, бывших когда-то на этом свете. Надгробия хранят на себе отпечатки их жизней. Могильные плиты — отголоски ауры. Так странно. Кто-то же их оформляет. Кто-то выбирает дизайн, самый красивый из всех возможных, чтобы… Чтобы что? Почтить память? Выразить уважение и любовь? Не думаю, что они так уж важны для того, кто этот мир покинул. Мне бы хотелось уйти из жизни с гордостью. Сгореть. Осесть пеплом и рассыпаться по всему свету. Остаться только лишь в памяти. Знаешь, я никогда не любил кладбища, семейные гробницы, усыпальницы. Порой даже портреты предков наводили на меня жуткую тревогу — стоило только задуматься о том, что когда-нибудь, через много лет после смерти, и я буду переходить из одной картины в другую, запечатленный на холсте, навечно запертый в раме без права выбраться… На мою могилу будут приносить цветы. На мою могилу. Как же это жутко звучит. Кутаюсь в мантию и натягиваю на голову капюшон. Без малейшего шороха возвращается Гарри. Завидую ему, по правде говоря. У меня так уже никогда не получится, даже пытаться бессмысленно — трость стучит громче, чем тревожное сердце, а без нее и шагу не ступить. Гарри останавливается у моей скамейки, садится рядом, достает сигарету, сжимает ее побелевшими губами и молчит. Я знаю, что трогать его сейчас не нужно. Я знаю его, кажется, больше жизни. Поэтому тоже молчу, вытаскивая из кармана зажигалку зиппо с выгравированными часами. Она практически пустая. И когда я дарил ее, она была практически пустой. Это в некотором роде метафорично: нашего времени тоже осталось не так много. Ему не понравилось, не оценил шутки. Наверное, глупо было вручать ее на день рождения со словами: «Пока не убьешь свои легкие». А ведь тогда я еще пытался его отвадить, пытался и бросил. Правда же, сам разберется, не маленький. Давно уже не маленький. Мне остается только быть рядом и ненароком прожигать и свое время тоже. Но я не жалуюсь. Его сигареты хотя бы вкусно дымят. Передаю ему зажигалку. Он грустно улыбается и качает головой, отводя мое запястье в сторону. Решительно (дрожащими руками) убирает свой наркотик обратно в коробку. — Поехали домой, — просит. — Поехали. А сам только наклоняю голову и вглядываюсь в его лицо. Тихий, горький смешок срывается с его губ. — Кто-то оставил лилии. По сердцу царапинкой проходится: «Северус». Его тоже нет. Его тоже забрало чертово время. — Красивые? — Самые. «Она тоже была красивой, — мелькает на задворках сознания не-моя-мысль. — Краше всех цветов. Краше всего этого мира». На глазах против воли выступают две крохотные слезинки. Киваю. Раз. Второй. И третий. Гарри притягивает меня за плечо, целует в лоб и устраивает подбородок на макушке. Его губы пахнут сигаретами. Его шея пахнет сигаретами. Да он весь ими пропах. Насквозь. За спиной громко и холодно, в унисон со мной, дышит смерть. — Давай их посадим. — Лилии? Его (ее?) дыхание шевелит волосы на макушке. — Да. — Если ты этого хочешь. — Так будет правильно, Гарри. Я поднимаю глаза и вижу, как он улыбается, хотя по лбу на крошечный миг пробегает морщинка. — Раз правильно, тогда посадим. Он поднимается и тянет меня следом. Крепко, как утопающий за соломинку, хватается влажной рукой за мою. Сжимаю пальцы в молчаливой поддержке и поднимаюсь, неловко орудуя тростью. Еще один атрибут приближающейся смерти. К горлу подступает ком. — Не уходи, — шепчу. — Не уйду. А сам обнимает, пряча мои руки в своем распахнутом пальто, прижимает близко-близко к себе и нежно гладит по волосам. — И вообще, не говори глупости. Куда я денусь. Доживу до старости глубокой, умру в окружении целой оравы детей. У камина где-нибудь, в кресле, — подкидывает он идею за идеей, пытаясь заставить меня улыбнуться. — А тебе, между прочим, запрещаю раньше меня умирать. Понял? Киваю, уткнувшись виском в его грудь. Спорить отчего-то не хочется. — Вот и славненько. *** Холодно и солнечно. Шуршат лапами сосны. Редко, тихо, степенно каркают вороны. Тяжело и глухо стучит по асфальту дорогое дерево. Две фигурки неспешно шагают прочь от кладбища, а после прячутся от накрапывающего дождя в салоне авто… На самом деле, срываются на бег (одна ловко, на ходу, поднимает другую на руки и чуть не падает вместе с ней), пока шумный и холодный ливень, даже град сыпется на них миллионами звезд с небес. На могиле Лили и Джеймса Поттеров красуются лилии и незабудки. Маленькие льдинки разбиваются о тонкие цветочные лепестки, рвут их, словно зверьки зубами. Кажется, их время тоже закончилось — пропадут, так, что никто и не вспомнит. Но он свою Лилию будет помнить всегда.