Один шанс

– Да хватит лизаться, – сказал Хиджиката, отпихивая Гинтоки от себя. Тот, положив голову ему на плечо, влажно дышал в шею, слизывая выступившую испарину, и уже порядком достал. Гинтоки же, посмотрев на него с обидой и пробурчав что-то похожее на "деспот", с теми же намерениями привалился к Такасуги. – До дома мы его не дотащим, – вздохнул Такасуги. Хиджикату до сих пор поражало, что из всех друзей Гинтоки Такасуги выглядел самым нормальным – чутьё подсказывало, что впечатление было обманчивым, но доказательств тому не находилось. Он шлялся с ними по дешёвым забегаловкам, коллекционировал цветистые шмотки, жил в доме с видом на реку и за все эти месяцы даже никого не убил. Хотя Хиджиката бы уже убил – вот, например, Гинтоки. Тот, обняв Такасуги за талию, затейливо пускал слюни на ворот юкаты, пригревшись и задремав. Такасуги привычно взъерошил ему волосы и ненадолго завис. С ним такое случалось: казалось, он даже сейчас не верил порой, что они с Гинтоки снова разговаривают и могут находиться рядом, не пытаясь набить друг другу рожу на ниве идеологических противоречий. – Пойдём в гостиницу, – пожал плечами Хиджиката. – Тут где-то была одна. Но понесёшь его ты. – Сколько дружеского участия, – усмехнулся он и ущипнул Гинтоки за бедро. Со стороны Хиджикаты ущипнул, пронырливый засранец. Гинтоки, заморгав, запоздало ойкнул и потёр ногу, неодобрительно покосившись на Хиджикату. – Хиджиката-кун совсем меня не ценит, – пробубнил он. Хиджиката фыркнул. – Я предпочту оценить тебя на кровати, – сказал он, поднимаясь, и только потом понял, как это прозвучало. Ухмылки у этих двоих были такими одинаковыми, что порой становилось страшно. – Чего ещё мы не знаем о тебе, Хиджиката? – поинтересовался Такасуги, вставая вместе с повисшим на ним кудрявым грузом. Оставалось только вздохнуть и вполголоса пожелать обоим сдохнуть в ближайшей канаве. – Не хочу в канаве, – обиделся Гинтоки. – Ты же обещал мне кровать. Соседние столики с любопытством следили за перебранкой и, кажется, готовы были начать принимать на них ставки. – Пошли уже, придурок, – прошипел Хиджиката. Краем глаза он увидел, как кто-то достаёт телефон. Оставалось порадоваться, что он был хотя бы не в форме. Он вышел первым, полной грудью вдохнув свежий воздух. Август плавно перетекал в сентябрь, тёмное беззвёздное небо казалось блёклым от туч. Выползший следом Гинтоки тут же навалился грудью на спину и обдал новой порцией алкогольных паров. – Я вас оставил, чтобы вы вышли, а не догнались, – заметил Хиджиката. Гинтоки хохотнул и потёрся щекой о его лопатку. – Вот и Такасуги сказал то же самое, – произнёс он с интонацией "А я вас обоих взял и наебал". – Чудовище, – сказал вышедший Такасуги, пряча в рукав угольно-чёрную карту. – Дай ему волю, и в Эдо не останется ни капли сакэ. – Токио, – привычно поправил его Хиджиката, прикуривая. Такасуги поморщился. – Дурацкое название, – на сигарету он смотрел с растущим вожделением и явно дурными намерениями. Хиджиката, вздохнув, швырнул в него пачкой. – Заведи свои. Такасуги, сунувший сигарету в зубы, лишь ухмыльнулся и подошёл ближе. – Так интереснее, – тихо поведал он, обхватывая ладонью его затылок и притягивая к себе, пока их сигареты не соприкоснулись концами. Дым на мгновение скрыл от глаз его лицо, а затем Такасуги отступил, так, словно ничего не было. Гинтоки мечтательно вздохнул, и Хиджиката потёр лоб, неспособный выносить их объединённый пиздец. – Давайте пойдём в отель, – попросил он. Где-то вдалеке громыхнуло, и Такасуги, прежде лишь ухмылявшийся, резко нахмурился. – Он за углом. Они влетели в узкий маленький холл, как раз когда с неба упали первые капли, буквально зашвырнув внутрь Гинтоки, который хотел "водички" и "попрыгать по лужам". – Утром попрыгаешь, – зловеще пообещал ему Такасуги. – Десантируешь прямо из окна. Гинтоки, сдавшись, привалился обратно к его тёплому боку и безо всякого интереса топтался на месте, пока Хиджиката платил. Девица за стойкой, смерив их подозрительным взглядом, выдала им ключи от самого крупного номера. – Внутрь, – приказал Хиджиката, зверея. В гостинице было пусто и тихо, а в номере пахло чистотой и лимонной отдушкой. Гинтоки, даже не потрудившись снять сапоги, плюхнулся на огромных размеров кровать и раскинул в стороны руки. – Мягонькая, – нежно сказал он, побившись о матрас затылком. – А жаль, – дипломатично заметил Такасуги и отошёл прочь к окну. Хиджиката, подумав, закрыл дверь на ключ и присоединился к Такасуги, распахнувшему настежь ставни. Снаружи лило стеной, так плотно, что не было видно соседних домов. Когда он приблизился, Такасуги бесцеремонно схватил его за запястье и запустил ладонь вглубь рукава. У Хиджикаты даже дыхание перехватило от такой наглости. Он уже открыл рот, чтобы заорать, но Такасуги ловко всунул сигарету между его губ и щёлкнул зажигалкой. – Скотина, – выдал Хиджиката, закашлявшись. Такасуги ухмыльнулся и прикурил, уперевшись плечом в створку окна. В его глазах, наглых и бесстыжих, то и дело завораживающе мелькал огонёк сигареты. Залетавшие снаружи капли оседали на его юкате и мерцали в распахнутом вороте. Гинтоки, забытый на кровати, что-то уныло промычал. – Что не так, Гинтоки? – с бесконечным терпением спросил Такасуги. Хиджиката подавил в себе желание впечатлённо присвистнуть – впрочем, с тем же успехом через пять минут тот мог безо всякого предупреждения всё-таки десантировать Гинтоки в ближайшую лужу. Расслабиться, даже на секунду, было решительно невозможно. – А вот, – сказал Гинтоки и замолчал. Такасуги оглянулся на него с любопытством; дождь шумел отсчитывая секунды. – А вот? – переспросил Хиджиката, не выдержав. – А вот бы сейчас мужчину, – мурлыкнул Гинтоки, и Хиджиката поперхнулся. – Зачем? – уточнил Такасуги. – А лучше нескольких, – вдохновлённо продолжил Гинтоки и пьяно икнул. – Настоящих. – Зачем? – повторили они в унисон и переглянулись. – Я бы мог им, например, отсосать, – сказал Гинтоки, не обратив на них никакого внимания, и провёл пальцами по пухлым губам. Хиджиката выронил сигарету и поспешно затоптал окурок. Такасуги же невозмутимо стряхнул пепел в окно. – Да ты что? – спросил он равнодушно, но Гинтоки, как это часто бывает с в жопу бухими людьми, было не сбить. – Я бы взял член в руку, – произнёс он и пару раз сжал-разжал пальцы, – и облизал по кругу, медленно-медленно. Из окна тянуло зябкой ночной прохладой, а бесконечный ливень не унимался. Свет под абажуром то и дело мерцал, и тени дрожали и таяли, а Гинтоки всё говорил. – Я бы чуть прикусил кожу, а потом взял глубже, чтобы горло сжималось. Такасуги только вздохнул и выбил новые сигареты из пачки. – Это надолго, – сказал он так, будто его ничуть не заботил этот нескончаемый поток пошлостей, лихорадочный шёпот и то, как Гинтоки, крепко зажмурившись, елозил по постели, будто всё происходило наяву. Хиджиката протянул руку и обнаружил, что та подрагивает. Такасуги усмехнулся. – Ладно, тогда давай так, – он раскурил обе и впихнул одну Хиджикате, проехавшись пальцами по губам. Хиджиката вздрогнул и отшатнулся, ударяясь спиной. – Какой нервный, – хмыкнул Такасуги. – Я бы разделся, – говорил Гинтоки, и Такасуги тут же вклинился: – Уж скорее тебя. Гинтоки кое-как расстегнул рубашку и провёл ладонью по груди. Хиджиката поспешно скосил взгляд на стену воды. – Меня бы поставили на колени... – Загнули раком, – услужливо поправил Такасуги. Его глаза смеялись, и Хиджиката не понимал ничего. – Брали бы как самую распоследнюю шлюху, чтобы я, – он рвано, с всхлипом, вдохнул, – скулил и мотался по простыням. А кто-то другой засунул бы член мне в рот. – И мы бы наконец смогли покурить в тишине. – Тебе лишь бы курить, – прервался вдруг Гинтоки. Он прогнулся в спине – так, будто бы его уже трахали, – и со стоном опустился обратно. – Какого чёрта, – еле слышно прошипел Хиджиката, но Такасуги, не переставая улыбаться, только покачал головой. – Я хорошо сосу, – сказал Гинтоки. – Если бы меня направляли, или держали за волосы, или насаживали на член ртом, я бы брал до самого основания. Лучше даже на спине, чтобы один широко раздвигал бёдра – пока мышцы не начнут гореть, – а другой сидел на груди и трахал моё горло. Он раздвинул пальцами свои губы, скользнув по зубам, и застонал, взяв до самых костяшек. Когда он отнял руку, за ней потянулась нитка слюны. – Я могу очень многое, и мне нравится грубо. Без смазки, чтобы сухо, и жёстко, и очень туго. – Да ну? – усомнился вдруг Такасуги. Он обернулся, и его веселье стало казаться шальным. – А мне кажется, ты принцесса, которая любит давать с таким количеством смазки, чтобы лило, и оставлять всю работу другим. Гинтоки, охнув, приподнялся на локтях и лениво посмотрел на него в упор. – Так я тоже люблю, – сообщил он очень серьёзно и упал на постель, подломившись. – Но сегодня я бы хотел так, чтобы сидеть потом не смог неделю. – Две, – дразняще сказал Такасуги и отвернулся. – Отомри, Хиджиката. – Ладно он, – пробормотал Хиджиката, затягиваясь, и зашипел, когда прогоревший окурок ожёг пальцы. – Но зачем ты ему подыгрываешь? – Быстрее выговорится, – пожал плечами Такасуги. Монотонный бубнёж ввинчивался в уши. Хиджиката не хотел слушать его, но не мог. Такасуги поглаживал пачку, то открывая, то закрывая. – Тебя это смущает? – спросил с интересом. Почему-то он стоял совсем близко, и от его тела, на контрасте с уличной прохладой, было тепло. – Не хочу ничего знать о его... – Желаниях? – помог Такасуги. Он откинул голову назад, будто не подозревал, какой тем самым открывает вид: напряжённая шея, заострившийся крупный кадык, мерцающие на коже капли воды. Хиджиката сжал зубы, чувствуя, как в нём поднимается бессмысленная душная злость. Такасуги вдруг отвернулся, вытянувшись чуть ли не по пояс в окно. Когда он распрямился, волосы у него стали совсем мокрыми, и с них натекали дорожки. – Попробуй тоже, – посоветовал он, не скрывая насмешки. – Я бы сел сверху, – вклинился в разговор Гинтоки. Голос его звучал совсем хрипло – скорее всего потому, что он много болтал. – Скрестил бы лодыжки на спиной и крепко сжал член внутри. И вся шея была бы покрыта укусами, прямо поверх засосов. А губы – порваны в уголках. – А ты что бы с ним сделал? – спросил Такасуги, выдыхая дым. Тот вился и вился, теряясь во тьме. – Уткнул бы лицом в подушку, чтобы не слушать трёп? Зазвенели пряжки ремней. Хиджиката рефлекторно посмотрел в сторону кровати и увидел, что Гинтоки неловко стаскивает с себя юкату. Такасуги внезапно качнулся ближе – так, что его холодные мокрые волосы коснулись щеки. – Скажи, Хиджиката, – прошептал он, нарочито растянув гласные, – у Гинтоки стоит? – Да, – ответил Хиджиката и прикрыл глаза. Чёрт возьми. – Вот это сила воображения, – сказал Такасуги нормальным тоном, отстранившись. Хиджиката посмотрел на него с ненавистью. Ублюдок, как он мог оставаться таким невозмутимым. – Во что ты играешь? – спросил он зло. Такасуги дёрнул краем губ, а потом щелчком отправил окурок в полёт. – Мне просто нравится тебя дразнить, – ответил он честно и зачесал чёлку назад. – А мне бы понравилось разбить твоё лицо о колено. – Можно и так, – рассмеялся Такасуги. Он медленно провёл по груди, стирая воду и обернулся. – Гинтоки, ты там уснул? – Решил вам не мешать, – сказал тот совсем трезвым голосом. Хиджиката дёрнулся, выглядывая из-за плеча Такасуги, но не увидел ничего нового: всё тот же Гинтоки, уже избавившийся от рубашки и небрежно и ловко стягивавший с себя сапоги. Стоп, небрежно и ловко? – Сука, – неверяще выдохнул Хиджиката. Он перевёл взгляд на Такасуги, но тот невозмутимо изучал бесконечно интересный мрак за окном. – Долго же до тебя доходит, – хмыкнул Гинтоки. Он встал и потянулся к молнии на штанах, туго обтянувших пах. – Ты настолько против? – спросил вдруг Такасуги. Он больше не улыбался и не подходил ближе. Хиджиката откинул голову назад, ударяясь затылком об угол окна. Был ли он против? Стоял у него ничуть не хуже, чем у Гинтоки. По Такасуги же было и вовсе ничего незаметно. Хиджиката шагнул вперёд и провёл ладонью по его бедру, пока не сжал твёрдый, однозначно заинтересованный член. – А ты? – поинтересовался он сухо. – Ты же знаешь наверняка, – ответил Такасуги. Он не подавался вперёд, не пытался потереться о его руку, но Хиджиката чувствовал проходящую по его телу мелкую дрожь. – И Гинтоки тоже? Такасуги вдруг рассмеялся. – Он же не уймётся, – сказал он просто. – Проще дать, чем объяснить почему нет. – Да-да, – отозвался тот ехидно. – Ври себе, ври Хиджикате. – Что ты хочешь, чтобы я сказал? – вкрадчиво поинтересовался Такасуги. Гинтоки фыркнул. – Что ты от меня без ума. – Я от тебя без ума, – послушно повторил Такасуги. Но Хиджиката смотрел ему прямо в лицо и видел всё: то, как смягчилась его улыбка, достигнув глаз, то, как он сомкнул ресницы, чтобы скрыть терзавшую его непроизвольную нежность. – Он от тебя без ума, – подтвердил он, не сдержавшись. Гинтоки вздохнул – вдруг очень смущённо. – Да знаю я, – буркнул он. – Идите сюда уже. Вы же оба хотите. Или, Хиджиката-кун, скажешь, что ты сам от меня не без ума? Хиджиката посмотрел на него, сгорбившегося на кровати в одних трусах, взъерошенного, возбуждённого и нелепого. – Или от Такасуги? – продолжил Гинтоки совсем тихо. Тот приоткрыл глаза, но промолчал, словно тоже ждал от него прямого ответа. – Понятия не имею, как меня угораздило, – отозвался Хиджиката с тоской. – Проклятие от всех налогоплательщиков Эдо, – предположил Такасуги, чуть улыбнувшись. Он снова придвинулся ближе, капая водой, обжигая дыханием. Хиджиката вздрогнул. – Токио, – поправил он сухо. – Токио, – повторил Такасуги и поцеловал его. – Токио и всё, что захочешь. Хиджиката прикрыл глаза. – И закройте окно, – велел Гинтоки. Он успел стащить с кровати одеяло и замотался в него до самого носа. – Дует. – Я же говорил, он принцесса, – сказал Такасуги. – А я вот чего только не говорил сегодня, – пронудил Гинтоки. – И хоть бы кто меня слушал. – Хиджиката слушал, – хмыкнул Такасуги, захлопывая скрипящие створки. – Ты же знаешь, я твою болтовню всегда игнорирую. – То-то ты столько раз ему отвечал, – сказал Хиджиката. Пальцы Такасуги, развязавшие ему оби, казались холодными даже сквозь ткань. – Тема была интересная. Горячие губы тронули выступающий позвонок, руки легли на плечи и потянули за ворот, пока юката не соскользнула под ноги. Гинтоки с печальным вздохом выпутался из одеяла и стянул прочь трусы. Он развалился усталой звездой и пошевелил пальцами. – Давайте быстрее, – поторопил он, зевнув. – Гин-сану пора в кроватку. – Ты уже в кроватке, – безжалостно напомнил Такасуги. – И сейчас Хиджиката тебя в ней оценит. Гинтоки ухмыльнулся. – Ах да, я уже и забыл. – Или не оценю, если ты будешь слишком много трепаться, – пригрозил ему Хиджиката. Такасуги, уже обнажённый, прижался к его спине и подтолкнул вперёд. У самой кровати Хиджиката остановился, обозревая виды. Член Гинтоки тёк смазкой и подрагивал на животе, но сам Гинтоки ничуть не проявлял нетерпения. – Долго будешь пялиться? – только и спросил он таким тоном, будто его ничуть не интересовал ответ. – Сколько захочу, – хмыкнул Хиджиката, опускаясь рядом. Он провёл ладонью по его бедру, стиснул яйца. Такасуги сел с другой стороны, отводя ногу Гинтоки в сторону. Гинтоки зажмурился и шумно выдохнул. – Сразу видно, что никто из вас меня не слушал. Пальцы Такасуги смяли его задницу и тронули приоткрытый растянутый вход. – Кто сказал, Гинтоки, что всё будет по-твоему? Хиджиката, наклонившись, поцеловал Гинтоки в плечо. – Правда хочешь, чтобы один из нас долбил тебя сзади, а другой засаживал прямо до гланд? Тот вскинулся. – А я что пытаюсь сказать уже час? Они переглянулись, ухмыльнувшись друг другу. – Джанкен? – спросил Такасуги пугающе ровно. – Это тебе хотелось его заткнуть, – напомнил Хиджиката. – Вперёд, затыкай. Большой палец Такасуги с нажимом обвёл губы Гинтоки, скользнул внутрь, оттягивая щёку. Тот лишь закатил глаза. – Сам хотел, чтобы драли как шлюху, – напомнил Такасуги. – Теперь терпи. Гинтоки, зубами вцепившийся в его палец, раздражённо сверкнул глазами, но Такасуги лишь рассмеялся. Склонился ближе к лицу и выдохнул: – Так хочешь или нет? Гинтоки выпустил его палец из своего рта и нажал на затылок, сминая губами губы. – Так я и думал, – сказал Такасуги, оторвавшись, но Гинтоки не отпустил его далеко – перевернулся на бок, едва не запутавшись ногами в отброшенном одеяле, закинул колено ему на бедро и снова поцеловал, так жадно и голодно, будто не делал этого вечность. Хиджиката прикусил его загривок, с силой огладил спину, притёрся членом к заднице. – Даже не вздумай останавливаться, – отрывисто велел Гинтоки, отстранившись на долю секунды. Хиджикате хотелось смеяться. Хотелось трахнуть его так, чтобы он и в самом деле не смог ходить и неделю, и две, а потом переключиться на Такасуги, который, изредка приоткрывая глаза, смотрел прямо на него – испытующе и явно дразня. – Вы развлекайтесь, – посоветовал Хиджиката понимающим тоном. – А я пока тебя всё-таки оценю. – Ни в чём... себе... не отказывай, – прерывисто выдохнул Гинтоки и вскрикнул, когда Хиджиката толкнулся внутрь. Плоть вокруг него пульсировала, постепенно расслабляясь, и Хиджиката заскользил глубже, сильнее прижимаясь к его спине. – Что ты нам ещё нёс? – прошептал он, проводя языком влажную дорожку по его шее. – Укусы поверх засосов? Гинтоки завёл руку назад, вжимая его лицом в стык плеча. Хиджиката втянул в рот его кожу и прикусил, не сдерживая силу. Гинтоки выгнуло, и Хиджиката быстрее задвигал бёдрами, вбиваясь в его удачно отставленный зад. Такасуги обнял их обоих, больно царапнув рёбра. – Хоть подрочи ему, – велел Хиджиката на ухо Гинтоки, сжал зубы на мочке. – Он и сам может... – Сейчас. – Кто бы мог подумать, Хиджиката, что в постели ты такой тиран, – напомнил о себе Такасуги. Его губы были совсем красными и горели даже на вид. – А ты что думал? – фыркнул Хиджиката. – Что я из тех, кто рулит на работе, но отдаётся в кровати? – Я бы взял тебя не только на кровати, – сказал Такасуги, и Хиджикату прошило от обещания, ничуть не скрытого в его тоне – скорее вытолкнутого на поверхность. – У каждого предмета в этой комнате. На столе. У стены. – Займи рот чем-то полезным, – посоветовал Хиджиката осипше. Он не мог одновременно трахать Гинтоки – горячего, узкого внутри, едва подготовленного, то и дело сжимавшегося вокруг его члена, – и думать обо всём этом. Дыхание Такасуги на затылке; его властная ладонь на пояснице; член, растягивающий тугие мышцы; щека, прижатая к шершавым обоям; подлокотник, больно впивающийся в живот. Такасуги хрипло рассмеялся. Откинулся на спину – так, чтобы Хиджиката мог его видеть, – стиснул себя рукой и нарочито медленно провёл вверх-вниз по стволу. Гинтоки, ничуть не смутившись и не растеряв энтузиазма, с тем же жаром обхватил губами его сосок. Пот катился по лицу, каплями висел на ресницах. Хиджиката часто смаргивал, стараясь ничего не упустить, а Гинтоки даже не пытался двигаться навстречу, ленивый, бесполезный и красивый, даже так – по-дурацки изогнувшись, с мокрой спиной, красными следами на шее от его зубов. На Такасуги и вовсе не хотелось даже смотреть: тот щурился, и его глаза золотились в неровном свете, а дрочил себе в откровенно издевательском темпе, рисуясь. Влажная головка то и дело показывалась из-под пальцев, мышцы твердели и расслаблялись, когда он подавался бёдрами вверх. Гинтоки вдруг откинулся назад, укладываясь головой на плечо Хиджикаты, и прошептал: – Ему бы в порно. В его голосе слышалась та же зависть, с которой он смотрел на прямые волосы Хиджикаты, и желание подмять и завалить, и, вместе с этим, ленивое удовлетворение давнего собственника. Хиджиката дёрнул его за волосы, заставляя запрокинуть голову, и впился в губы. Сколько же он болтал. Такасуги посмотрел на них обоих и широко, показательно облизнул ладонь, прежде чем вернуть её обратно на член. Гинтоки застонал – почти захныкал – в поцелуй и тяжело задышал. Хиджиката погладил его по щеке. – Помню, как ты рассказывал, что отлично сосёшь, – сказал он. – Покажи-ка. Такасуги хрипло рассмеялся. – Если Гинтоки – шлюха, а я – порноактёр, то кто же ты, Хиджиката? Наш режиссёр? – Кто-то же должен знать, что происходит на площадке, – произнёс Хиджиката. Удовольствие ослепляло, но сперва он хотел посмотреть. Он нажал на затылок Гинтоки, подталкивая его вниз, а Такасуги подтянулся повыше. Его член шлёпнул Гинтоки по лицу, но тот даже не возмутился, лишь притёрся к нему щекой. – Ну же, – выдохнул Такасуги. – Давненько, а? – спросил вдруг Гинтоки, прикрыв глаза. Такасуги помолчал. – Давненько, – согласился он наконец. Протянул руку, невесомо гладя Гинтоки по слипшимся влажным ресницам. Хиджиката чувствовал, как частит пульс; он задвигался медленнее, не желая сбивать их, но Гинтоки, встряхнувшись, нырнул вниз, насаживаясь ртом на член до самого основания. – Ого, – сказал Хиджиката. – Так он не врал. Такасуги застонал сквозь сжатые зубы. – Сам удивляюсь, – поделился он с коротким смешком. – Раньше он так не умел. Гинтоки звонко шлёпнул его по бедру – совсем близко он паха, – и тот ухмыльнулся. – Чем ты недоволен, Гинтоки? Мы отдаём должное твоим талантам. – Впечатляющим талантам, – поправил его Хиджиката и получил локтём по рёбрам. – И вы ещё говорите, что это я много треплюсь, – возмутился он. – Двигайтесь. Оба. – Хочет ощутить себя звездой вечера, – пояснил Такасуги и толкнулся членом между его губ. Хиджиката задержался всего на пару секунд – и перестал медлить, перестал сопротивляться. Комната кружилась, всё сливалось в одно, вырываясь из круговорота короткими кадрами: вот Такасуги стиснул в кулаке белые пряди, удерживая Гинтоки в самом низу; вот Гинтоки свёл лопатки, не в силах продолжать; вот Хиджиката нарочно выскользнул и обвёл пальцем припухшую дырку. Гинтоки недовольно замычал, не выпуская изо рта член и потянулся назад, впился ногтями ему в бедро. Хиджиката толкнулся обратно, навалился ему на спину, упираясь коленом в кровать, и жёстко задвигался. Кажется, Гинтоки стонал, кажется, Такасуги смотрел, вцепившись ему в предплечье так, что отнималась рука. Последним, что Хиджиката запомнил, был вид красных губ Гинтоки, запачканных спермой, выступившая в углу рта капля крови – и взгляд Такасуги. После они долго не могли отдышаться. Наконец Такасуги приподнялся и сгрёб со стола пепельницу. Край пачки больно ударил Хиджикату по животу, и он лениво приоткрыл один глаз. Гинтоки, снова раскинувшийся звездой, кажется так и собирался уснуть – с перемазанным лицом, потёками семени на животе и на бёдрах. – Салфетки, – буркнул Хиджиката, но Такасуги лишь покачал головой. – Мне нравится на него смотреть. – Ты тоже ничего, – сонно ответил Гинтоки и усмехнулся, когда Такасуги его поцеловал. Хиджиката дёрнул поближе подушку и щёлкнул зажигалкой. – Так чья это была идея? – спросил он расслабленно и затянулся. Такасуги протянул руку, и он, закатив глаза, вложил сигарету между его пальцев. Гинтоки зафыркал и расхохотался так, что выступили слёзы. – Идея, – повторил он, передразнив. Лихо перевернулся на бок, подпрыгнув на спружинившем матрасе, и подкатился поближе к Такасуги, опираясь на него, как на диванную спинку. Тот мученически посмотрел в потолок и вернул Хиджикате сигарету. – Откуда в этой кудрявой башке идеи, – согласился Такасуги и провёл ладонью по его руке – от плеча до кончиков пальцев. – Сначала я пошутил, – невозмутимо сказал Гинтоки. Расслабленный после секса, затраханный и довольный, он впервые, кажется, был не в настроении цепляться к словам. Хиджиката обхватил губами фильтр и придвинулся к ним. – Потом посмотрел на вас и решил, что вы тоже сойдёте. – И этот придурок ещё упрекал меня во вранье, – пожаловался Такасуги. Потом наклонился, целуя Гинтоки в шею, и коснулся кожи самым кончиком языка. Тот прикрыл глаза и довольно вздохнул. – Хиджиката-кун вот мне верит. Правда, Хиджиката-кун? – Ни на грош, – хмыкнул Хиджиката. Гинтоки пожал плечами. – Ладно, трахаться мне тоже хотелось. – Тоже? Гинтоки вдруг выдернул сигарету из его рта и глубоко затянулся. – Самураи не говорят о таких вещах, – невозмутимо произнёс он, выдохнув дым в потолок. Хиджиката понаблюдал за ним ещё пару секунд и, сдавшись, перевёл взгляд на Такасуги, ожидая объяснений. – Почему ты так уверен, что я знаю, о чём он, – поинтересовался тот утомлённо. Хиджиката усмехнулся. – Ладно, – сдался Такасуги через пару секунд. Он забрал сигарету у Гинтоки и поднёс её к губам Хиджикаты. – Он к нам обоим неровно дышит. – Это не новость, – пробормотал Хиджиката. – Эй! – насупился Гинтоки. – Ещё какая новость. – И он хочет с нами отношений, но не умеет подкатывать. – Эй! – Зато умеет сосать, – задумчиво произнёс Хиджиката. – Хоть что-то, – кивнул Такасуги. Хиджиката затушил в пепельнице прогоревший окурок и переставил ту на пол. Гинтоки покосился на него с ленивым интересом. – Думаю, мне стоит убедиться самому, – серьёзно сказал он. Гинтоки с намёком толкнулся языком в щёку, и край его рта вновь закровоточил. Такасуги, до того расслабленный, вдруг оказался рядом с Хиджикатой и потянул его на себя. – Можешь убедиться, – предложил он и рывком поменял их местами. – А можешь совместить. Пока я буду тебя трахать, Гинтоки тебе отсосёт. Его член упирался в бедро, а глаза обещали всё, даже то, о чём Хиджиката ещё не думал. – Соглашайся, – шепнул вдруг Гинтоки прямо в ухо. Втянул в рот мочку, горячо и мокро. Его волосы настырно лезли в лицо. Такасуги поглаживал по бокам и коленям и не торопил. – Неплохая идея, – помедлив, ответил Хиджиката. – Но шанс будет только один. Пальцы Такасуги стиснули его подбородок, а язык грубо и настойчиво толкнулся в рот. – Тебе будет сложно, – сказал Такасуги с тёмным, недобрым обещанием во взгляде. – Но не забывай хоть иногда дышать. Хиджиката расплылся в ухмылке, такой же недоброй и тёмной. – Это мы ещё посмотрим. – И стоило столько тормозить, – пробормотал Гинтоки, достав из тумбочки смазку. Хиджиката задумался ненадолго и честно сказал: – Да.