Любовь и ненависть в Берлине

1 — Все было хорошо. Секс был отличный, ты был ничего, я был, как всегда на высоте, по-другому не умею. Но ты, блять, не единственный, с кем у меня на съемках был секс. Три сезона как бы, сам понимаешь, за это время я почти всю съемочную группу переебал. И теперь одного не могу понять: почему спустя три месяца после окончания съемок, я сижу в баре с тобой?! Луис сидит в темных очках, он не хочет быть узнанным. Но в баре так сумрачно, что Луис смотрится дико и еще более броско. Его взгляд не разобрать, зато хорошо видно, как кривятся его губы. — Господи, когда ты молчишь, ты гораздо приятней, — бормочет Макс, отхлебывая из бокала и смутно надеясь, что после четвертой пинты пива, голос Луиса превратится в белый шум. Он и сам себе не может ответить, какого хера его дернуло снова встретиться с Хофманном. Ведь другого такого невыносимого и выпендрежного гондона, как Луис, на всем белом свете не сыскать, но почему-то Макс сейчас сидит здесь, слушая все это говно, что тот льет ему в уши, и даже не помышляет об уходе. Нет, Макс думает о том, как хочет прижать Луиса к стене и хорошенько выебать. Как тогда — в пещере, и потом в костюмерной, и еще раз в трейлере, и после… – ... после последнего раза пиджак пришлось выбросить. Его даже в химчистке не смогли отчистить от грязи. А ты знаешь, сколько он стоил? Ты меня вообще слушаешь?! Макс кивает и задумчиво улыбается. Мыслями он недосягаем: "Но для начала придушить бы тебя маленько, прямо твоим же пижонским шейным платком". — Ебаный стыд, — подытоживает Луис. — Как же ты меня бесишь! — Это взаимно, — едко отвечает Макс, не сводя взгляд с шеи и чертовски чувственных губ Хофманна. Сука, нахуя ты такой красивый. Луис делает вид, что не замечает голодного взгляда Макса. Он продолжает свою уничижительную тираду: — Так и собираешься не вылезать из своего театра? Или в кино не зовут? — Так и собираешься удалять свою инсту? Или дикпиков полную личку накидали? — в тон ему вторит Макс, чувствуя как заводится. Еще чуть-чуть и они рассорятся в хлам. Снова. — Да ну, нахуй, — первым не выдерживает Луис. — Вообще не ебу, что я здесь с тобой делаю. – Задаюсь тем же вопросом, – цедит Макс сквозь зубы, умолчав о том, что не раздумывал ни секунды, чтобы согласиться на встречу. – Не я это предложил! – Вот и отлично. Увидимся — никогда! – Луис шлепает по столу банкнотой, подхватывает пальто и идет к выходу. Макс делает глоток пива. «Пусть идет. Пусть катится. Пусть проваливает нахуй», — проговаривает он как скороговорку, упрямо уткнувшись взглядом в стол и сильнее сжимая пиво. А потом резко встает и идет за ним. Голова как в тумане. Он догоняет Луиса и толкает его в ближайший безлюдный переулок. Прижимает рядом с мусоркой и зло, жадно целует. Луис не отталкивает его. Он отвечает яростно, больно вцепляясь в волосы Макса и кусаясь в ответ. Он словно борется с ним (или с собой?), то сопротивляясь, то обмякая в его руках без сил, а потом внезапно выдыхает Максу в губы: — Ко мне или к тебе? — Ко мне. — Поехали. 2 Проходят дни, недели, месяцы. Их встречи становятся все чаще. И все было бы прекрасно, если бы их общение не заканчивалось вместе с вожделенной для обоих разрядкой. И начинался он — герр Хофманн – возмутительный, едкий на язык тип, которого невозможно вытерпеть дольше пяти минут. Мудила, который может долго и задумчиво глядеть в глаза, да так, что Максу хочется снова утащить его в постель, а потом возьми и брякни, что спит с ним, разве что только из ненависти к себе. – Это просто секс. Чисто из ненависти, — говорит Луис, поясняя Максу характер их отношений и то, почему их так сильно тянет друг к другу. — Сваливай нахуй из моего дома, — в бешенстве кричит Макс. — Ключи верни. А адрес мой забудь. — Штаны мои отдай. — Хуй тебе. На память оставлю. Как трофей. — Трофеи носят на себе! Наконец-то ты решил приодеться. Это, между прочим, брюки от Лангерфельда. В лицо Луиса летит комок мятой ткани. — Забирай нахуй и убирайся, пока я тебя не прибил. — И не собирался задерживаться в этой норе дольше суток! – Луис от души хлопает дверью, под жалобный скрип петель на головы обоих сыплется штукатурка. — Счет за ремонт... и ночлег пришлешь на карту, — бросает он, не оборачиваясь, на ходу отряхивая одежду. — Доктора себе найми за эти деньги. Псих! — выкрикивает Макс ему вслед. Он обещает себе сменить замки. И все – хватит с него! Больше никакого Хофманна. 3 Звонок среди ночи заставляет Макса резко подскочить на кровати. Номер от известного абонента. Он не ждал... Да нет же, черт возьми, он ждал, еще как ждал его звонка! — Трахни меня. Вот так: лаконично и прямо, без приветствия, без извинений, до сладкой судороги желания внутри от одной только фразы. Сон слетает с Макса, как и не было. — Ты где? — Под дверью стою. Луис, и правда, там. Взгляд с поволокой, как "под шафе", пальто это пижонское. Ужасно ему идет. Ну как можно не хотеть Луиса Хофманна? — Ненавижу тебя, — устало произносит Луис, не решаясь переступить через порог. — Ненавижу твой голос, взгляд твой тупой, прическу эту дурацкую. Почему вот нельзя нормально причесаться... Кажется, он долго репетировал этот монолог. Не говоря ни слова, Макс затягивает его в квартиру и стаскивает с него пальто. Луис не сопротивляется. Он продолжает говорить, как в бреду: — Даже твой запах меня бесит, представляешь. И одеваешься ты, как восьмиклассник. Боже, ты же просто ходячее преступление против моды! Он говорит, когда Макс снимает с него футболку. Говорит, когда Макс, не забывая и о себе, стягивает с него ботинки и штаны. Когда Макс притягивает его к себе, Луис замолкает и с готовностью обнимает его, прижимаясь губами к шее, обдавая кожу горячим дыханием, продолжая шептать: — Почему я все время думаю о тебе, Макс? Я себя ненавижу еще больше за это. Луис весь горит от возбуждения. Он всем телом подается навстречу Максу, трется об него. Его жар, запах, неприкрытое желание – сводят Макса с ума. — Почему я так сильно хочу тебя? — простанывает Луис ему в губы, еще плотнее вжимаясь в Макса. – Трахни меня уже. Прошу. Беглые прикосновения Луиса полны горького отчаяния. Он, не переставая, шепчет: "Ма-акс... Ма-акс...", словно пробует его имя. И оно звучит как впервые. Так ласково и странно делается Максу, на него волной обрушивается нестерпимое желание ощутить Луиса как можно ближе к себе — под кожей, в стуке сердца, в пульсации вен. Максу больше не нужен ответ. Он знает. И теперь боится разрушить что-то хрупкое внутри, что поселилось давно, прямо здесь – в его груди. "Будь со мной, пожалуйста, бережнее", – тревожно стучит оно в нем. И Макс боится этим громким стуком спугнуть прижавшегося к нему Луиса. От полноты чувств у него перехватывает дыхание и щемит в груди: каким крохотным и одновременно безмерным кажется это чувство! Сильным и беззащитным. Как тяжело с ним, но невозможно без него. Невозможно без Луиса. И поэтому сейчас Макс будет делать то, что велит его сердце – любить Луиса. И Макс это делает. Он обхватывает его член рукой и чувствует, как Луис становится напряженным пульсирующим комком нервов, всем своим естеством сосредоточенным на ласках Макса: на его руках и восхитительно обволакивающей глубине его рта. Луис всегда громкий, нетерпеливый, жадный в своих желаниях, пока они оба не достигнут разрядки. На миг он делается кротким, как ангел, расслабленным и так офигенно пахнет после близости, что невозможно не начать все заново. А разве можно не любить Луиса Хофманна? 4 После долгой ночи наступает рассвет. Как глоток свежего воздуха перед казнью. — Ну и как, хорошо без меня за это время потрахался? — А хули тебя это ебет? — злится Макс. — Тебе и самому ничто не мешало. — Да я ни с кем, кроме тебя, последние полгода и не ебался! — в ярости кричит Луис, да так, что на кухне позвякивает посуда. — Какой подвиг, — тихо отвечает Макс. — Но, знаешь, как-то я упустил тот момент, когда мы друг другу что-то обещали. — Сейчас этот момент! Макс понимает, что все — с него хватит. Карты на стол. — А знаешь, кто ты, Луис? Ты — СЫКЛО. Ты продолжаешь говорить, что у нас только секс, а сам до усрачки боишься признаться себе, что чувствуешь что-то большее. Потому что ты — сыкло. А вот я не боюсь признаться, что люблю тебя, выебистое ты говно. — Да ты... да я… я тоже тебя люблю, обмудок! Съел?! Иди нахуй, увидимся завтра, когда я не буду хотеть перегрызть тебе глотку. — А зачем ждать до завтра? — Макс ловит его за локоть, притягивая к себе и подставляя шею. — На. Давай. Вперед. Его все еще трясет от злости, но сердце уже поет: "Луис любит тебя". "Люблю", — отвечает Луис, не словами, но всем телом, прижимаясь к Максу и целуя так, что без сомнений веришь каждому его слову. Хофманн, безусловно, та еще заноза в заднице. И, похоже, всегда ею будет. Странный, нервный, непредсказуемый тип. Но это ненавидят за что-то, а любят... любят всему вопреки. Конец.