После третьего урока

Манабу не знал почему пришел и всё еще думал - а может стоит уйти, пока Казу не появился? «После третьего урока приходи на крышу, нужно поговорить» Еще раз перечитав, он аккуратно сложил записку и убрал в карман брюк. У Казуки, как ни странно, был очень красивый почерк. И это даже удивляло. На крыше никого не было - взглянув на часы, Манабу отметил, что урок начнётся через пятнадцать минут, а опаздывать вовсе не хотелось. Он никогда не пропускал занятия без важной на то причины. О чем Казу хотел поговорить? Вряд ли это что-то очень важное, да и что такого серьёзного он мог бы сказать? Ни одна мысль не приходила в голову. - Я рад, что ты пришёл. От его голоса Манабу невольно вздрогнул, но не обернулся. Внизу его одноклассники собирались на спортивной площадке, готовясь к физкультуре, а Манабу был здесь, хотя должен был быть там. Их разделяло пять этажей и тонкая металлическая сетка. На крыше было появляться запрещено само собой, но сетка стояла на тот случай, чтобы какой-нибудь ученик, нарушив запрет, ненароком не свалился. - Чего ты хотел? - Тебя, что скажешь? Манабу хмурится и решает, что пора уходить, ничего жизненно важного, не требующего отлагательств, шутка очередная. Только вот медлит. А пора бы, ещё нужно успеть подготовиться. Казуки стоит рядом, за спиной, и, наверное, тоже смотрит, а ещё курит. - Жарко здесь, - говорит он, не получая ответа на свой вопрос. – Не хочешь пойти прогуляться? - Нет, не хочу, и не кури, нельзя. Ворчит Манабу скорее из принципа, друга все равно не переубедишь, да тот и не слушает. Когда это все началось? Их дружба? Полгода назад Манабу перевёлся в новую школу, и на первом же уроке почувствовал на себе чей-то взгляд, который заставил его обернуться. Казуки не выглядел так, как человек, с которым можно было дружить. Только вот улыбка у него располагала. Яркая и настоящая. Но всё остальное пугало. И проколотые уши, и цвет волос - каштановый, точно не свой, - как его только из школы не выперли? Ведь в учебе не блистал. Манабу не знал ответ на этот вопрос и старался не думать, всё равно он не планировал знакомиться с этим странным типом. Только вот судьба распорядилась иначе, или этот странный парень распорядился судьбой, и уже на следующем перерыве подошёл. - Привет. Он был слишком близко, словно и не слышал никогда о таком понятии, как личное пространство, и попытка отойти хоть на шаг провалилась, сзади была парта, на которую Манабу тут же наткнулся. - Ну тише ты, осторожно. И снова та самая улыбка, а еще почти незаметные точки от проколов под губой, по одному с каждой стороны. Манабу понимает - местный хулиган. В прошлой школе тоже были и лучше не связываться, отойти подальше и лишний раз не общаться и не нарываться. - Пойдем… - Куда? В голосе отчетливой ноткой страх - что ему надо? Этому странному парню? - Узнаешь, пойдем. И не спрашивает, тащит за локоть, Манабу только и успевает скинуть в сумку учебники с парты. Лестницы, лестницы, все выше и выше. Перед дверью на крышу приходит понимание – нельзя. - А разве можно? - Мне можно. Для таких как он нет запретов, а вот быть пойманным в такой компании спустя день учебы ничем хорошим не грозило. - А мне нельзя. Шаг назад в попытке уйти, но снова сильная рука перехватывает. - Пошли, не трусь давай… В этот раз Манабу пообещал себе, что никогда больше не будет подчиняться этому человеку и слушать его. Вспоминая об этом сейчас, он понимает, что ошибался. С тех пор прошло шесть месяцев, и ни один день не обходился без этого парня. Только выходные. Через месяц Манабу поймал себя на мысли, что было бы неплохо увидеть его сейчас, и хотелось, чтобы воскресенье поскорее кончилось, и можно будет снова услышать такое уже привычное «доброе утро». Казуки стоит за спиной и курит, курит и молчит. Когда ладонь Казу ложится на плечо и скользит вниз до локтя, до кисти и потом осторожно поглаживает - перехватывает дыхание от случайной близости. - Я скучал. Манабу кивает сам себе, надеясь, что Казу не заметит. Вчера было очередное воскресенье. - Ты так и не позвонил. Вторая рука ложится на талию и становится совсем не по себе, и кажется, что если Казу прислушается, то услышит, что сердце бьётся быстрее. Нет, совсем не страшно. Уже по-другому, совсем иначе. Как? Непонятно… Что совсем «иначе», Манабу заметил не так давно. Месяц, два? Нельзя думать так часто о своем однокласснике, нельзя засыпать с мыслями о нем, и сны ТАКИЕ сниться не должны. А еще оборачивается по утрам, вдруг догонит - тоже не дело. Он ведь недалеко жил. «Доброе утро», и сразу делалось спокойно на душе, на сердце - он пришёл. Друзей настоящих у него никогда не было, в прежней школе «учёба важнее» сколько он себя помнил, и желание поступить в университет - Манабу был умным и замкнутым. - У тебя глаза красивые, - сказал Казу как-то, сняв с него очки и долго вглядываясь. Без них стало плохо видно того, кто стоял рядом и улыбался, и от того грустно. - Тёмные, глубокие. - Обычные, - ответил тогда Манабу, а на другой день перестал носить очки. Линзы тоже были вполне удачной заменой. Казуки не сказал, нравится ему или нет. Не заметил? А еще он курил часто, и тогда… - Не кури, нельзя. Вдруг увидят? - Можно. - От тебя пахнет сигаретами, это нехорошо, неприятно. - Кому? - Девушкам, к примеру» В ту секунду Манабу ещё не знал, чем это может обернуться, да и реакция подвела. Только зажмурился от того, что Казу так внезапно прижал к стене. - Откуда ты знаешь? Может им нравится? - Не думаю… Смотреть в сторону, на облака, на небо, не в глаза. - Ты же не знаешь. «Я знаю», хотел сказать и обмануть, но снова не успел. Он целовался с девушками, а вот с парнями не приходилось. Да что там, даже думать не приходилось о таком раньше. Не приходилось до появления Казуки. Губы у Казу были мягкими и настойчивыми. Вроде нужно было оттолкнуть и двинуть хотя бы, но словно мозги отключились в тот момент, и губы послушно раскрылись, позволяя языку проникнуть глубже, а еще позволить прикусить зубами губу и прижаться, совсем этого не осознавая. В этот момент он не думал ни о чём, кроме чужих требовательных губ. И глаза открывать страшно и боязно, потому что знал – невозможно смотреть, неправильно и захочется убежать. А еще… У Казуки были пирсинг в языке, этот факт отчего-то заставил нервничать и, что хуже, не останавливаться. - Ну как? На языке остался вкус его сигарет, и это не было неприятно или как-то еще. Саднило нижнюю губу, ту, что Казу там немилосердно укусил. Отвращения тоже не было, но Манабу позорно сбежал. Так быстро, что чуть не споткнулся на лестнице. Потом дома долго смотрел в зеркало на себя, прикасаясь к губам, думал и пытался осмыслить. Зачем? Что за игры? Казуки не объяснил и забыл будто бы. Порой думалось, что он не придавал значения. Может часто целует своих одноклассников и друзей… Друзей? Да, скорее всего Казуки можно было назвать другом, он оказался не таким, каким представлялся изначально. Шумный и наглый, но ничего плохого. С ним было приятно говорить и просто находиться рядом. Две недели назад случился поцелуй, и теперь не было покоя. Врать себе, что повторения не хочется, не получалось. Хотелось… Попробовать еще раз? Или… Да, чего-то большего. От мыслей о большем предательски горели щеки. Так нельзя думать о друге, об однокласснике, о парне, в конце концов. Разум говорил одно, сердце другое - и ничего поделать абсолютно было нельзя. Смириться и принять как факт. И надеяться и ждать, что это пройдёт. Некое помутнение рассудка, временное. Со всеми бывает. «Не бывает», тут же отмечал Манабу с сожалением, и не находил себе места. И поэтому пришел. Возможно, именно сейчас Казу объяснит тот свой поступок две недели назад, если для него это шуткой не было. Или посмеётся… - Ты не позвонил ни разу. Казуки вздыхает, а вторая рука скользит под рубашку, поглаживает кожу, легко и невесомо, и хочется сильнее и больше. Манабу не скажет об этом. - Прекрати. - А ты этого хочешь? Кивнуть, тогда он остановит свои пытки. - Я так долго думал о тебе, Манабу, я ждал, что ты позвонишь, я хотел тебя увидеть. - Позвонил бы сам. - А ты хотел? - Хотел. Сам не успевает подумать, прежде чем говорит, и вот бы отмотать время назад, вот прямо сейчас. Удержаться и не сказать. Поздно. Рука Казуки перемещается вверх и ловко ослабляет, а затем и вовсе развязывает галстук. - Что ты делаешь? - Тише. От шёпота на ухо жарко, хочется провалиться сквозь землю. Галстук падает, а Казуки расстёгивает пуговицы. Одну за другой, на белой форменной рубашке. На шутки не похоже. А на что? А вместо того, чтобы сбросить нахальные чужие руки, Манабу цепляется пальцами за железную сетку и дышит через раз, прислушиваясь к своим ощущениям. Страшно? Да. Приятно? Очень. И только бы не останавливался, пусть гладит, по рукам, по голому теперь уже животу. - Совсем худой, - тихонько говорит Казу, и проводит пальцами по рёбрам. Манабу жмурится, немного щекотно. - Это плохо? Не нравится, не.. - Нравится, помолчи. И Манабу молчит, хотя при всей своей замкнутости он не был тем, кто мог стерпеть подобное. Будь, кто другой на месте Казу… Конечно бы он не позволил. - Я думаю о тебе так часто… Казуки продолжает тихо нашептывать на ухо те слова, о которых Манабу и не подумал бы. Он. Думал. О Манабу… - Я хочу тебя, ты позволишь? Позволишь что? Сейчас Манабу не понимает, о чём там Казу говорит, в голове крутятся слова. «Думал. Часто. Давно» И скорее всего его молчание было воспринято как согласие, потому что уже в следующую секунду ремень на брюках Манабу бесцеремонно расстёгивается. Слишком быстро и выходит рамки. Манабу дёргается, но Казу останавливает, прижимая свободной рукой к себе. - Тише, я не сделаю ничего плохого. Это с одной стороны непохоже на правду, а с другой… От возможного развития событий кружится голова. Расстегнута пуговица и молния тоже. - Ты боишься меня? - Нет. И это не так, совсем не так, что-то остаётся. Глубоко внутри скребётся страх - вдруг он издевается? Вдруг это такая жестокая шутка или розыгрыш? - Ты мне нравишься, безумно. И эти слова отгоняют негативные мысли, не верить невозможно. Когда ладонь Казуки проникает под ткань штанов, чуть ниже задевая чувствительную кожу, Манабу испуганно смотрит на спортивную площадку. Сколько прошло времени? Там собрался уже весь класс, и если кто-нибудь вдруг захочет обернуться и поднять голову… То скорее всего увидит их. - Не смотри, расслабься. Как Казу удается догадываться, о чём Манабу думает? Но глаза вдруг закрывает рука и становится темно, и вместе с этим обостряются все ощущения - и то, что Казуки прижимается так тесно, и то, что пальцы его осторожно смыкаются на члене Манабу. Возбуждение приходит само собой. От этого стыдно, от того, что это от его рук, от рук одноклассника и друга. Стыдно и хочется продолжить. Только бы не передумать самому, да и Казу бы вдруг не решил, что это и правда была не очень смешная шутка. Хорошо, что тот не спрашивает, иначе Манабу точно постарался бы вырваться. Сейчас бы стоит озаботиться тем, что их может обнаружить один из учителей или кто-то из учеников, и неизвестно что хуже, только совсем не до этого. Не до уроков, учителей и прочих. Сейчас существует только Казуки и его пальцы. Знал ли Казу о том, что Манабу не сможет оттолкнуть? О чем он вообще думал? Дрожат пальцы, судорожно сжимающие сетку, и Манабу кусает губы, когда Казуки касается поцелуем шеи. Прикусывает сначала слабо, а потом сильнее, и в том месте кожа начинает гореть. - Наклонись. - Что? В затуманенный похотью мозг информация доходит не сразу, а лишь спустя секунды, и уже сам не понимая зачем, он исполняет требования, Казу отводит руку и в глаза бьет солнечный свет и неприятно режет. И снова там внизу площадка. И снова люди, и так нереально и опасно то, что происходит так недалеко от них. - Увидят, Казу, - хрипло говорит Манабу, и только собирается обернуться, но его останавливают. - Никому нет дела, успокойся. Брюки сползают вниз, и если бы Манабу умел реагировать быстро, то, скорее всего, не дал бы этому случиться. Но он не умел. На крыше школы, в пиджаке и расстегнутой рубашке со спущенными штанами, Манабу мучительно стыдно ровно до того момента когда чужие пальцы касаются бедер, чуть сжимают, а затем скользят между ягодицами. - Не надо. Непривычно, неправильно и странно. - Тебе понравится. Ноги подкашиваются, когда Манабу чувствует в себе его пальцы, от падения спасает только то, что Казуки удерживает одной рукой. Непонятно, что Казу творит с его телом, и что даже так может быть до одурения приятно. О том, что они оба опускаются на бетонный пол, напоминают лишь отдающие болью коленки - не удержал Казуки или сам забыл. Одной рукой Манабу все ещё удерживается за сетку, а другой хочет дотронуться до себя, но Казу успевает быстрее и снова сжимает, поглаживает, обводит кончиком пальца головку. И двигает руками в такт, а ещё в этот момент возникает мысль - а как же Казуки? Только в этом положении даже дотянуться до него не получится. Накрывает скоро и сильно и больше нет возможности держаться даже на коленях, но Казуки снова дает упасть. - Пойдем ко мне… К нему? Испачканная спермой рука задевает живот, оставляя влажные дорожки, Манабу переводит дыхание и оборачивается, а затем подтягивает брюки и тянется за скинутым в сторону галстуком. Как-то неловко поднимать глаза. Даже говорить неловко, но Казу решает за него, целуя, прижимаясь и чуть ли не опрокидывая. Манабу отвечает и губы раскрываются. Хочется большего, и самое трудное - признаться самому себе. С сожалением отрываясь, он кивает, а затем поднимается, отряхивая брюки, а еще зачем -то под насмешливым взглядом Казу вытирает его руку своим платком. - Пошли. Манабу застегивает рубашку уже на ходу и не смеет сопротивляться, даже перечить не может, когда Казу, крепко сжав его руку, тащит вниз по лестнице. - Не заметят, не переживай. И говорить даже не стоит, что мыслей о прогулянных уроках нет. И, тем не менее, Манабу осторожно смотрит на встречающихся на пути прохожих на улицах. Как будто все знают. А Казу молчит и не успокаивает, но и руку не отпускает, хотя сбегать не хочется. До дома Казуки недалеко, а быстрым шагом всего минут пятнадцать, и это расстояние кажется вечностью. Но и немного боязно становится, когда друг закрывает за ними дверь и тут же толкает к стене и быстро целует в губы, а затем и в шею. - Наверх, никого нет. И снова подталкивает. С глухим щелчком закрывается дверь в комнату Казуки. Манабу быстро осматривается. Он никогда здесь не был прежде. Тёмные шторы на окнах, компьютер, плакаты на стенах с малознакомыми рок-группами, гитара и кровать. При взгляде на неё Манабу сглатывает и вспоминает, зачем они здесь, оборачивается. Казуки стягивает галстук и снимает пиджак, небрежно скидывая на стоящий рядом стул, а затем садится на пол и закуривает. - Иди ко мне. Ноги будто ватные, но что такого страшного в том, чтобы сесть рядом с ним? Ничего, если не знать, что этим не ограничится, но дверь закрыта и бежать некуда, да и вообщем-то не хочется. Казу был невероятно спокоен, как будто не он буквально двадцать минут творил с Манабу такое, отчего тут же краснели щёки, а еще… В голове родилась мысль, от которой стало совсем стыдно, но еще больше хотелось сделать приятно Казуки. Чертовски приятно. Хотелось услышать его стоны, и чтобы причиной их был именно он. - Я хочу… - начал Манабу, а дальше стало сложно. - Чего ты хочешь? Сигарета потушена в пепельнице, и руки Казу полностью свободны, но не предпринимают никаких действий. - Я… Вместо слов лучше действия, но вдруг Казуки посмеётся над его неопытностью? Не будет, не должен. И решив, Манабу придвигается ближе, и дрожащими руками тянется к ремню на чужих брюках. - Уверен? - Да. Казу откинулся на локтях и наблюдал, как неловко Манабу расправляется с пряжкой, молнией, а лучше бы закрыл глаза, так было бы проще. - Продолжай… Манабу смотрит в глаза и видит, что его друг вовсе не спокоен, и глаза будто застилала пелена. Это обнадеживало. Просунув руку под резинку белья и освобождая от ткани возбужденный член, Манабу старался не думать о том, что делать дальше, и даже нагибаясь ниже не представлял. И действовал интуитивно - от позорного побега спасало лишь настойчивое желание доставить удовольствие. Двигая рукой вдоль напряженной плоти Манабу отмечает, что снова возбуждается, и практически без страха проводит языком по головке, а затем пропускает в раскрытые губы. Все глубже и глубже, сантиметр за сантиметром погружая член в рот. Рука Казу легка на затылок, но скорее осторожно поглаживала, чем принуждала к более активным действиям. Не хотелось быть неловким и сделать что-нибудь так, но хриплый стон Казуки вырывается из его горла, когда Манабу втягивает член глубже, тем самым показывая, что все так, все правильно и верно. Будь он чуть смелее, то скорее всего спросил бы: «Как нравится?» «Что сделать?» Но оставалось уповать лишь на знания, подсмотренные в фильмах, за это можно было бы краснеть. Если бы Казу спросил, то скорее всего Манабу бы не признался ни за что. И в том ,что побудило включить, опасливо убавив звук - вдруг родители услышат? И о том, кого он представлял на месте героев порнофильма. - Манабу… Голос Казу был тихим и напряжённым. Что не так? Что-то не так? Уже увереннее двигая языком, Манабу на грани сознания слышал то, что говорит Казу. - Будешь глотать? Если нет, то… Рука Казуки перемещается на щёку, поглаживает. Нет, отступать нельзя, чтобы Казу не считал его трусом. Когда в горло ударяет горячая вязкая жидкость, давление на затылке становится ощутимее, и даже отодвинуться уже не получится, но и в планах этого не было. Глотать не неприятно, просто непривычно, не больше. Кончиком языка напоследок проходится по головке и выпускает изо рта, облизывая губы. - Тебе понравилось? – спрашивает Манабу прежде, чем соображает. Казуки вместо ответа целует и опрокидывает на пол немного грубовато. Жёстко и тяжело от чужого веса, но с другой стороны - потрясающе, именно этого и хотелось? - Не спрашивай очевидного… Казуки улыбается в губы, целует в щёку, по скулам и до уха, и мурашки по коже - так и хочется большего. Как признаться в этом? Хорошо, что ему не надо говорить, а он сам в общем-то догадывается. И раздевает сам, потому что Манабу путается даже в пуговицах и с галстуком, да и лежа на полу не очень-то и удобно. - Может рано? И не сегодня? Если не сегодня, то точно никогда. - Сейчас. Собственный голос даже пугает, звучит непривычно уверенно и глубоко. - Хорошо. И после слов Казуки всё развивается стремительно и непонятно - как можно так быстро избавиться от одежды, продолжая безостановочно целоваться? И после только успевает замечать, как руки перемещаются с плеча на ключицу, пальцы обводят соски, ниже по животу и смыкаются на члене, размазывая выступившую сперму. В контрасте с кожей Казуки воздух кажется холодным, и дыхание слишком громким в тишине комнаты. Казуки действует не слишком медленно. Растягивает быстро, Манабу ничего не говорит, терпит и разводит ноги шире, сгибая в коленях. Видимо, это было воспринято как готовность, потому как через какое-то короткое мгновение он чувствует, что головка упирается в так наскоро растянутый вход. Манабу весь напрягается, вторжение отзывается болью. - Больно? Даже выговорить одно слово «нет» не выходит, застревают слова где-то в горле, поэтому остается покачать головой. - Расслабься, будет не так больно, ну же. Наверно, поэтому Казуки снова целует, а может просто хотел. До одури нежно скользит языком по губам, а ещё, удерживая Манабу за бёдра, двигается глубже. Манабу цепляется за плечи и втягивает воздух через плотно стиснутые зубы, сдерживая всхлип. Со смазкой было бы не так болезненно. Наверно. А может и нет, откуда ему знать. Вопрос лишь в том, почему у Казуки её не было. Может ли такое случиться, что кроме Манабу у него никого не было? «Да ну, вряд ли» - тут же отвечает сам себе. Манабу закрывает глаза. Больно и никак не справиться, да и расслабиться не выходит. - Посмотри на меня, Манабу… В глазах беспокойство напополам со страстью, и это совсем дикая смесь. И чего больше - никак не понятно. - Если ты не будешь делать, что я говорю, придется остановиться. Если хочешь… Нет, только не сейчас. Нужно быть с ним рядом, Манабу сейчас понимает, что именно этого и хотел. Но должно быть приятно, разве нет? Может это он, Манабу, такой неправильный? - Ну… Манабу переводит дыхание и ёрзает на полу. Саднит внизу, и горячая плоть пульсирует внутри. Казуки отвлекает, поглаживая по бедрам, к паху, обхватывает рукой член. - Так лучше? Кивок в ответ и одно пробное движение. И уже не так больно, терпимо. И еще одно. Казуки упирается руками в пол и еле сдерживается, это очень видно по тому, как он кусает губы. И единственное что важно сейчас – пусть сделает так, как ему хочется. - Нормально. Хрипло и неуверенно, но сколько можно уже лежать? - Уверен? - Нет. И пусть это и правда, Казу всё равно усмехается. - Обхвати меня ногами. Так неловко быть неопытным перед ним и действовать по его указаниям, но ничего другого не остаётся. Так удобнее. Так меньше неприятно. - Умница. Его шепот ужасно пошлый, даже в обычных словах сквозит похоть. А потом все мысли обрываются - Казуки двигается. Неглубоко и медленно сначала, потом быстрее, и все уходит на второй план, сменяя диким наслаждением, и сводит низ живота и даже кончики пальцев. И Манабу стонет, и закусывает ладонь, и выгибается, когда Казуки толкается особенно сильно. И совсем не думается о том, что так могло закончиться утро и что Манабу будет лежать совсем голый на полу в комнате Казуки. И что вдруг могут придти родители или кто-то ещё. В ушах звенит и не слышно своих стонов, хочется прижаться теснее, чтобы даже воздуха не разделял. У Казуки мокрый лоб и прилипают волосы - скорее неосознанно Манабу отводит ладонью влажные пряди, в ответ на что Казуки прижимается щекой к его руке, а затем касается губами. Перед глазами уже мельтешат черные точки, и два дыхания смешиваются в одно. Сейчас ничего нет важнее, чем быть рядом с ним – возможно, потом это будет казаться до ужаса глупым, но это будет потом. Манабу не знает, сколько длится это безумие, и как можно так отчаянно подаваться навстречу, чтобы глубже и сильнее, чтобы ощущать острее. И уже совсем держаться нет сил, накрывает с ног до головы и получается лишь с глухим стоном вцепиться в плечи. А Казуки до боли прикусывает нижнюю губу и сильно цепляется за бёдра, прижимая к полу, и пусть останутся синяки и следы, черт с ними, какая нелепость. А потом Манабу чувствует, что внутри него разливается сперма, а затем затихают толчки. Они сделали это… И что теперь? Казуки, тяжело дыша, валится на Манабу, затем перекатывается так, чтобы он оказался на нём. Живот липкий и в подтёках. Сейчас бы в ванную, пока это всё не начало неприятно застывать. Казуки не говорит ни слова. А может быть сейчас пора уйти? Вся серьезность ситуации проясняется только сейчас, когда отпускает, и руки перестают дрожать. - Я пойду домой. Манабу поднимается чуть поморщившись. - Зачем? Казуки искренне удивлён и тянет за руку обратно. - Останься. Манабу отрицательно качает головой и начинает быстро одеваться. Отвернувшись, ладонью вытирает живот - помогло не особо. Нужно домой и в душ. - Я провожу тебя. - Не надо. А сейчас надо подумать. Когда Манабу вылетает из дома Казуки, вроде бы вслед раздаётся его голос, который просит вернуться. Но Казу не выбегает, не удерживает. И так ведь лучше? Правда, уверенности в этом совсем нет. *** На следующий день Манабу винит себя за то, что сбежал, а вчера как пришёл - долго разглядывал себя в зеркало. Зацелованные и оттого опухшие губы, несколько красных пятнышек на шее и ошалевшие глаза. В школе Казуки не подошёл, с друзьями говорил чуть в стороне и кажется, видел, но… Не обратил внимания? Это было похоже на укол ревности, его хотелось себе и не делиться ни с кем. Но тот на протяжении всего дня держался в стороне. В концу уроков Манабу решил, что вчерашнее лучше всего забыть, только вот получится ли общаться дальше? Грустные мысли не оставляли даже по пути домой. - Эй… От знакомого голоса Манабу споткнулся от неожиданности. - Эй, осторожнее. Подхватив под локоть, Казуки не даёт упасть и всё удерживает, но Манабу не собирается сбегать, но и говорить тоже. Не о чем. - Привет. - Бегаешь весь день, в чём дело? - Ни в чём. Как признаться в том, что Манабу не может расценивать секс как что-то, о чём можно говорить на другой день легко и спокойно, как о музыке или погоде. А для Казу наверняка всё именно так. - Пойдем. - Никуда я с тобой не пойду. Сам от себя не ожидая, Манабу выдергивает руку и собирается идти дальше, только вот у Казу совсем другие планы. - Пойдешь, иначе я тебе поцелую на глазах у всех. От руки на талии возвращаются воспоминания, и ещё дрожь по телу. - Не посмеешь. - Проверять будешь? Манабу испуганно оглядывается, прохожих не так много, но их хватит. - Хорошо, идем. Куда? - Ко мне. Снова ступор и голос словно сел. - Я не пойду к тебе. - Какой капризный… Ладно, чёрт с тобой. Идём в парк. В парке много людей, но и это не помешает Казуки, если тот надумает приставать. Есть ли ему разница где? Именно эти мысли тревожат по дороге, и только спустя половину пути Манабу замечает, что Казу успел взять его за руку. Как же нужно было задуматься, чтобы не заметить? - Итак? Вчера ты убегал, сегодня ты бегаешь. - Это не так. - А как? Действительно, как? Вместо ответа только передёргивает плечами. - Короче, слушай меня внимательно, предлагаю один раз. Руку и сердце. - Идиот. Пошутить решил. Очень смешно. Манабу резво оборачивается и идет обратно. Не смешно, вот ни грамма, обида гложет, но сам тоже виноват. - Эй-эй, - перехватывает снова и разворачивает, - хорошо, с рукой и сердцем я перегнул. Наклоняется ближе и прижимается губами к уху. - Но просто со мной ты будешь? Я как дурак за тобой бегаю полгода, совсем свихнулся. Манабу смотрит на прохожих и как они шепчутся, показывая на них - ну и пусть. Только завидуют. - Буду, - скорее выдыхает, чем говорит, и успевает увернуться от губ Казуки. Какой же он нахальный, наглый…. - Не здесь же… - Тогда пойдем ко мне? - Ладно… - Вот и отлично, только пообещай мне … - Что еще? - Не сбегать больше. - Не буду обещать. Манабу смотрит исподлобья, его смущает все случившееся и радует одновременно. Только пока не знает, как на это реагировать. - Хорошо, тогда я научусь тебя быстро перехватывать. - Учись, да… Манабу отворачивается, чтобы Казу не увидел, как он улыбается и снова пропускает тот момент, когда Казуки успевает схватить за руку.