мгчд: драбблы

У Игоря на обед три разных контейнера со стикерами: этот греть три минуты, этот одну, этот есть прямо из холодильника. Коллеги заглядывают и присвистывают: это что у тебя? — Куриное бедро а-ля рюс в белом соусе и pommes de terre sautées aux champignons. — Картоха с курой в маянезике, — переводят понимающие и смеются: — Ну, Гром, отхватил себе кулинаршу! — А то, — гордо скалится Игорь. — Мишлен! Две звезды! — Да тут все три, вон как пахнет... — Три хер получишь, — возражает Игорь. — А вот две... э, руки убрали! Моё! Все эти «pommes» и а-ля рюс (и франц, и джерман, и даже джапан, если на Олега находит стих) будут на ужин. Это негласная договоренность (гласную бы Игорь не озвучил никогда, еще чего, дареному коню в зубы че-то там диктовать): на службу Олег дает что-то простое, понятное и знакомое Игорю, чтобы он не таращился в лоточек подозрительно, выясняя, что намешано в соусе и почему макароны (паста) так странно пахнут. Мне важно, чтобы ты был сыт, а не поражен моим кулинарным гением, сказал Олег как-то раз, когда Игорь спросил, не скучно ли ему жарить картошку с котлетами после целого дня, когда у него на кухне начиняют уток рябчиками и маринуют ананасы в рыбном соусе, а потом добавил: жареную картоху не ценить — вон из поваров. Но ужин — другое дело. На ужин Игорь получит какую-нибудь утиную ногу, обложенную креветками и политую джемом, и будет жевать, пока Олег пристально следит за его реакциями. Реакции тщательно записываются. — Мишленовские критики не так строги, как ты, — утверждает он. — Если тебе понравилось, значит, их устроит. — Я ни разу не говорил, что мне не понравилось, — напоминает Игорь. Олег на это только усмехается. — Не говорил. Второй строгий критик — Разумовский собственной персоной. У Олега в меню есть специальные позиции, помеченые маленькой рыжей запятой (это лисичка! лисичка! — доказывает Олег): значит, безопасные для Серёжи. Гостям нравится, это такая фишка — пообедать в любимом ресторане самого известного российского миллиардера его любимыми блюдами. На креветок Разумовский морщит нос: скользкие. Потроха ему нельзя даже упоминать — уйдет в веганы на пару недель. Он не ест болгарский перец и все грибы, а еще не любит когда еда на тарелке полита соусом (Игорю страшно подумать, что этот ребенок ел в детдоме и отмывал ли Олег колбасу с бутербродов от масла, чтобы он взял её в рот). — Жалею о том дне, когда пустил тебя на порог, — ворчит Олег, когда Разумовский просит приготовить ему макарошки с кетчупом «как в общаге». Игорь как-то спросил его, жалеет ли он о чем-то всерьез (это был меланхоличный вечер, Игорь узнал, что Лёша Капустин женился два года назад и не позвал его на свадьбу, и как-то одно за другое и он подумал, что мог бы быть профессиональным шахматистом). Олег без раздумий сказал: жалею о том дне, когда Серый убедил меня открывать свой ресторан. Работал на кухне — горя не знал! А теперь... Потом, сильно позже вечером, уже в постели, задумчиво продолжил: не знаю. Раньше жалел, что поступал в МГУ — херовый был год. А теперь думаю: черт знает, как бы сложилось, если бы без этого? Игорь эту историю знает. В МГУ за лучшим другом, год депрессии и одиночества, скандал, я-ухожу-в-армию, брошенный в стену телефон, выброшенные общие фото, электричка до Питера. И — знакомая воспиталка ТатьянМихална. Можно я у вас заночую? Завтра же пойду до военкомата... А потом — разговоры на ночной кухне, стыдные слезы в чашку с чаем и неожиданное сочувствие, которого так не хватало. Что ты вообще забыл в этой столице, малыш (какой малыш! полных восемнадцать лет!), зачем тебе экономфак, ты же всегда любил делать штуки руками, под ногами крутился, дескать, давайте я вам помогу... О том, что существуют колледжи, в которых учат не на экономистов и дизайнеров, а на нормальные человеческие профессии, Олег не задумывался и к идее отнесся подозрительно. Серёжа про колледжи отзывался с презрением: это, мол, для тех, кому не хватило мозгов, чтобы поступить в университет. А если и не хватило, думал Олег ожесточенно, листая буклеты, которых у ТатьянМихалны было в количестве — а если не создан я для этих твоих... если я не понимаю... если смотрят все, как на дебила... если скучно там до одури... и что теперь! Игорь иногда пытается представить: Олега — в армии. С закаменевшими чертами лица, с бугристыми мышцами, с мозолями от оружия на пальцах и десятком шрамов. С глазами злой собаки, которую много били, и такой же, как у Игоря, привычкой осматривать помещение от входа, высматривая всё подозрительное. У Олега есть шрамы — от ножа, от горячего масла, от осколков разбитых тарелок, есть мозоли на подушечках пальцев — такие задубевшие, что он может брать противень из духовки, не обжигаясь. Но в него ни разу не стреляли, и круглые шрамы от пуль на Игоре его пугают и зачаровывают, он гладит их часами, когда они лежат вместе, как будто может стереть. Ужины на Олеге, воскресные завтраки на Игоре. Олег подрывается в будни в пять, чтобы к открытию ресторана успеть разобраться со своими ресторанными штучками. По выходным — отсыпается, поэтому Игорь неспешно выходит прогуляться до ближайшего магазина (в районе, где живет Олег, даже кефир стоит, кажется, в игоревы ползарплаты), заводит тесто и к тому моменту, как в спальне начинается сонное шевеление, уже печет оладьи. Олег не заставляет себя долго ждать: обнимает со спины, пытается заглянуть через плечо. — Авторский рецепт Громов. Передается из поколения в поколение. Если ты его узнаешь, мне придется тебя убить, — угрожает Игорь. — Ммм. Я могу заплатить. Много. — Единственный шанс его узнать — стать Громом. — Я не могу сменить фамилию. На неё завязан мой бренд. — Я готов пойти на уступки. Гром-Волков? Волков-Гром? Олег смеется, запускает кофе-машину и наблюдает, зевая и по-кошачьи щурясь, как Игорь переворачивает оладушки. Если у него и есть претензии к технике, Игорь никогда об этом не слышал — а он с Олегом был с тех пор, когда тот еще не ушёл, хлопнув дверью, из новомодного ресторана Бехтиева («он хочет себе хорошего повара, который не будет пидором, ты прикинь», — смеялся он после, как будто ему совсем не обидно, и Игорь его обнимал, а Серёжа бесновался и предлагал сжечь ублюдка вместе с его убогим заведением). Игорь догадывается, что если заведение Бехтиева получит звезду, а заведение Олега — нет, угроза может стать реальностью. Поэтому помалкивает, когда Олег за завтраком лезет в новости: про приезд критика пишут, как про приезд какой-нибудь голливудской звезды, а его путешествие по Питеру описывают, как черный гробик из детской страшилки: критик уже побывал во все ресторанах Крестовского и выдвигается в строну старого центра... — На следующей неделе зайдет, — бормочет Олег тревожно. — Серёжа пообещал у меня завтракать, обедать и ужинать по самое воскресенье, он одним появлением повышает статус заведения до элитного. — Мне, значит, не подходить, чтоб не понижать? — уточняет Игорь. Ждет фырканья и удара в плечо, но Олег смотрит неожиданно встревоженно и почти жалобно: — А ты можешь? — Что? — Прийти? Хотя бы на один вечер... — Олег, ты с ума сошел, мою рожу твой критик увидит и сбежит обратно во Францию... — Игорь не договаривает, потому что в этот момент Олег утыкается взглядом в оладушки на столе, и приходится срочно взять его руки в свои и крепко сжать. — Блин. Да хуйня вопрос, если хочешь, я ради тебя даже костюм натяну. — У тебя нет костюма. — Найду. Всё. Забились, — от его решительного тона Олег чуть-чуть расслабляется, и если так надо, чтобы Олег был спокоен, Игорь готов приходить в этот ресторан всю неделю после службы, пока Олег не получит свою сраную звезду. В крайнем случае, критика можно будет сжечь вместе с Бехтиевым, а следы спрятать Игорь поможет.