Обручился с обречённым

— Михайлов, к тебе матушка, — в дверном проеме кухни возник Арсен. — Кто? — Слава поднял голову от тарелки — он первый раз за весь день присел и собирался перебиться картошкой фри, надеясь успеть поесть прежде, чем его снова позовут в зал, и параллельно переписывался с Глебом. «Заберу тебя, напиши как освободишься» — писал Глеб ему. — «Уже скучаю». — Женщина, назвалась твоей матерью, — Арсен неопределенно махнул рукой в сторону. — Ждет на заднем дворе, у курилки, просила тебя позвать. Слава вытер руки, слез с высокого стула и убрал телефон в карман, не успев ответить. Он бы меньше удивился, если бы ему сказали, что на заднем дворе его ждет призрак умершего дедушки. Они с матерью не виделись почти три месяца — с того самого утра, когда Слава выбежал из квартиры совершенно без ничего после стычки с отчимом. Слава частенько думал о том, как она живет, как справляется с братом — переживал, конечно, куда без этого. Но показываться на глаза и говорить с ней не хотел. Сказать ей ему было особо нечего. Он вышел на задний двор, женщина, которая стояла спиной, повернулась, окинула его с ног до головы тревожным, бегающим взглядом, словно пытаясь отыскать в нем какие-то изъяны. Сама она явно жива-здорова и в порядке — по крайне мере, на первый взгляд не было видно синяков. Довольно замученный и уставший вид — но это ее привычное состояние. — Ну иди сюда! — она раскрыла руки для объятий, и Слава порывисто подошел к ней, обнял — все-таки он сильно соскучился, хотя не понимал до этого момента насколько. И Слава подумал, что он не может вспомнить, когда они с матерью последний раз так обнимались — наверное, прошло очень, очень много лет. Они постояли так немного, потом женщина первая отстранилась и посмотрела на него еще раз, уже внимательнее, въедливо всматриваясь в каждую деталь. — Ты выглядишь… хорошо? — произнесла она со значительной долей удивления. — У тебя… Новые вещи? Слава расправил плечи и улыбнулся — да, вот такой он. Не пропал, не сгинул, не бросился под колеса, а смог неплохо устроить свою жизнь. — Ты тоже ничего, — ответил Слава, и подумал про себя, что его предположения оказались верны: без него всем — и матери в том числе — житься стало намного лучше. — Ты работаешь в этом кафе? — продолжила расспросы женщина. — Ты здесь на новые вещи заработал? — Ну да, — Слава пожал плечами, оглянулся на здание кафе. — А где же еще… — И когда домой планируешь возвращаться? — Вообще не планирую, — хмыкнул Слава. — У меня все хорошо. У вас, я думаю, тоже неплохо. И… Как ты вообще меня нашла? Кто тебе рассказал? Соня? — Неважно кто, — отрезала мать. — Ты должен вернуться домой, в семью. Ты не можешь в шестнадцать лет вот так просто взять и уйти… — Но я уже взял и ушел, и вы меня вроде как и не искали, — огрызнулся Слава. — Что-то я не наблюдал расклеенные по району листовки ЛизаАлерт с надписью «разыскивается» или «пропал мальчик». — Да тебя разве можно было удержать? И найти… Ты же как в воду канул! Я спрашивала, но никто из твоих друзей ничего не знал, а ты мог бы хотя бы разок показаться или хотя бы позвонить! Все это время ты жил непонятно где, непонятно как, непонятно с кем, — на этих словах она нервно повела плечами. — Пора заканчивать с этой твоей разгульной жизнью. Тебе лучше вернуться. Если не хочешь, чтобы я обратилась к участковому. Ты несовершеннолетний, ты не имеешь права в этом притоне работать! Ты не имеешь права черт знает где жить и шараебиться по улицам, как какой-то беспризорник! — Сделаешь это — меня тогда вообще никогда не увидишь, — нахмурился Слава. Ему не понравилось, что мать вдруг вздумала ему угрожать. Он подозревал, что семья нацелилась на его деньги, прознав, что он зарабатывает — с чего вдруг им понадобились его копейки он не знал, но догадывался, что для отчима любая копейка не может быть лишней. — Славик, сынок, — почувствовав, что перегнула, женщина моментально сменила тактику. — Вернись, пожалуйста, домой, я тебя очень прошу! У нас все изменилось, теперь все тихо, хорошо… Отец твой больше не пьет — он закодировался. — Кто? — переспросил Слава насмешливо. — Толик? Какой он мне нахер отец? Не называй так этого придурка! — Он не придурок, и он… Больше не пьет! Наташа съехала — она снова сошлась со своим мужчиной, и у них вроде бы все серьезно на этот раз. Верочка тоже уехала вместе с ней. А бабушка совсем плоха. За ней нужно присматривать, а я не справляюсь… — Так вот значит, зачем я нужен, — Слава победоносно улыбнулся — он так и знал, что здесь кроется какой-то подвох, и просто ждал, когда он раскроется. — Могла бы сразу сказать, что нужен кто-то, кто будет выносить судно за полоумной старухой, раз уж ее внучка решила свалить. — Мне тоже помощь твоя нужна, — продолжила мать, не отрицая его предположения. — Толя сейчас много работает и почти не появляется дома. И… У него на работе проблемы! Деньги не платят, а ты… Ты мог бы хоть иногда с братом гулять! И все-таки ты должен жить в семье, со мной под одной крышей. Вот исполнится тебе восемнадцать — пожалуйста, гуляй, где хочешь живи, что хочешь делай. Но сейчас я за тебя отвечаю. Они немного помолчали, и Слава, которого нервировал этот разговор, достал из брюк штанов пачку. — Ты что, куришь? — нахмурилась мать. — Да, — Слава достал сигарету, прикурил. — А что? Увидев его решительность, мать поникла. Лицо ее приняло беспомощное выражение — она поняла, что уже давно не имеет над ним никакой власти, что момент, когда воспитание было ещё возможно, остался где-то далеко позади. Да и не было у неё сейчас сил, чтобы спорить и пререкаться со своим уже почти взрослым сыном. — Ничего. И мне тоже дай, — попросила она. Слава протянул ей сигарету. — Я ничего не могу сейчас обещать, — подумав еще немного, изрек он. — Мне надо подумать. Для него это значило — мне нужно поговорить об этом с Глебом. Не о том, надо ли ему возвращаться домой или нет, об этом, разумеется, и речи не шло, а о том, как им без потерь выйти из этой ситуации. Слава сильно сомневался в том, что Ахмет Саурович, их участковый, сразу же бросится его искать, но настойчивое желание матери вернуть его в семью могло принести в их жизнь много новых трудностей. — Ладно, подумай, — согласилась мать и откинула в сторону докуренную сигарету. — Один день тебе на раздумье, до завтра. И дай мне свой новый номер — у тебя же есть, да? Ты прибарахлился… Телефоном тоже новым обзавелся, наверное. Не дашь? Так может мне его у управляющего кафе попросить? Заодно как раз сообщу ему, что ты несовершеннолетний. Наверняка же он не в курсе — иначе не поставил бы тебя пиво за баром разливать. И Слава нехотя, сквозь зубы, продиктовал цифры своего мобильного. Поздно вечером, закончив расставлять стулья и закрыв кассу с новым напарником, Слава вышел в сквер перед кафешкой — в руках у него было две банки пива. Увидев его, Глеб встал с бордюра, на котором устроился, с едва заметной только Славе улыбкой подошел к нему и, обняв за плечи, увлек в сторону лавочки в глубине маленького парка. Открыв шипящее баночное пиво, Слава сделал большой глоток — он жутко устал за день, набегался, ноги, шея и спина болели, а еще он так и не успел ни разу за день нормально поесть, потому что с единственного перерыва его сдернула матушка. Хотелось растянуться на траве и спать, но вместо этого он опустил голову Глебу на плечо и навалился на него всем телом. — Сегодня свадьбу играли, — сказал он тихо, отхлебывая еще. — Пиздец, — хмыкнул Глеб, который тоже пил и затягивался, время от времени поднося к губам Славы сигарету. — Играть свадьбу в таком месте. Ебать им не повезло, конечно. — Я бы с тобой и в таком согласился, — сказал Слава, поворачивая голову и утыкаясь лицом Глебу в шею. — Вот еще. Я бы тебе в таком ни за что не предложил. — Я бы предложил тогда сам, — Слава сдернул ключ с алюминиевой крышки пивной банки и, поймав руку Глеба, которую тот как раз подносил к его лицу, чтобы погладить, надел ему на безымянный палец. — Вот. Все. Считай, что это случилось. — А у меня согласия ты спросить не хочешь? — Глеб повернулся к нему, но его лицо было скрыто за длинной челкой и натянутым на глаза капюшоном, и видно было только улыбку на его губах. — Вот еще, какое-то согласие, — поддразнил его Слава. Он стянул с его банки такой же ключ, чтобы надеть себе на палец. — Теперь ты принадлежишь мне, поздравляю. — Взаимно, — Глеб бросил взгляд за его плечо, чтобы убедиться, что они тут точно одни, прежде, чем поцеловать Славу. — Поздравляю с самым ужасным приобретением в твоей жизни. — Дурак, — отмахнулся Слава. — Самое лучшее приобретение из всех, которое только могло быть! Некоторое время они молча пили — Слава устал так, что ему было тяжело даже языком ворочать, а еще ему не хотелось затевать неприятный разговор о встрече с матерью, и он сознательно его оттягивал. Ему сейчас было слишком хорошо, и вообще у них в последнее время все так хорошо было, что Славе иногда казалось, что он живет в какой-то сказке или полубреду, а сегодня реальность снова попыталась взломать забор, которым он старательно отгораживался от мира. Но он также понимал, что должен в любом случае Глебу всё рассказать — он привык с ним всем сразу же делиться, всеми событиями дня. Не считая, разумеется, тех событий, в которых кто-то из посетителей кафе проявлял к нему двусмысленный интерес. Об этих эпизодах Глебу знать было совершенно не обязательно. Немного выпив, он собрался с силами и начал говорить. Глеб выслушал, потом еще долго молча сидел, курил — думал. — Мне кажется, — неуверенно начал он, — что тебе нужно соглашаться. Тебе нужно вернуться домой, пойти первого сентября на учебу… — Чего? Такого Слава точно не ожидал — услышанное его буквально ошеломило. Он втайне надеялся, что Глеб скажет, что в таком случае им надо прямо сейчас уехать, не откладывая и не медля, в эту же ночь. А эти слова Глеба прозвучали, как гром среди ясного неба. И неприятное чувство, что он их уже давно вынашивал, словно готовился к этому разговору. — Но я не хочу с тобой расставаться, — выпалил Слава. — Че за фигня? Почему я должен вернуться домой, какая нахрен учеба? Мы же с тобой уезжать собрались? — А мы вроде как расставаться и не собираемся. Правда же? — Глеб повернул голову, словно хотел, чтобы Слава подтвердил его слова. Тот кивнул. Конечно же, он не собирался, о чем речь. — Но я хочу, чтобы мы жили вместе, — сказал Слава. — Я не хочу домой. Мой дом — это ты, там, где ты, мне все равно, где мы будем! — Я тоже этого хочу, котенок, — Глеб осторожно погладил его по руке. Слава, заметив, что алюминиевый ключ от банки порезал ему кожу — на пальце была видна кровь, снял его с руки Глеба и выкинул. — Но дело в том, что Катя возвращается, — продолжил Глеб. — Я узнал об этом несколько дней назад, но рассказать тебе все никак не решался — не хотел расстраивать. А раз уж все так сложилось, то… Конечно, тебе лучше вернуться домой. Мы продолжим видеться. — И продолжим собирать деньги, наберем, чтобы свалить, и уедем, так ведь? — уточнил Слава. — Да, все, как мы и хотели, малыш, — подтвердил Глеб, но как-то недостаточно уверенно, как показалось Славе. — Ты все еще хочешь уехать со мной? — переспросил он, с тревогой вглядываясь в лицо парня. — Ты же не передумал? — Нет, — на этот раз Глеб ответил уже более твердо. — Это все чего я хочу. Там у нас начнется настоящая жизнь. Я хочу полностью порвать с прошлым и начать с чистого листа. Я серьезно. — Хорошо, — сразу успокоился Слава и тут же горячо добавил: — Тогда чего ждать? Давай прямо сейчас свалим? Деньги есть, их немного, но все-таки, на билеты до Питера хватит, а там на месте разберемся. — Я подумал, что ты прав, — ответил Глеб задумчиво. — Лучше поехать туда, куда ты хочешь. В Питер нам лучше не ехать. Слава притих, понимая, что Глеб имеет в виду — он боится, что его снова затянет, что в наркотической столице страны у него просто не останется шансов на исправление, и он вернется к старой жизни. Он говорил об этом Славе, когда ночью просыпался от кошмаров — ему снилось, что он вновь употребляет. Он просыпался от ужаса, от страшного чувства вины, от понимания, что он все проебал, и Слава каждый раз уверял его, что этого не случится. Но ехать в Питер, все равно, что ехать прямиком в ад — старые знакомые все равно притянутся, старые дорожки вспомнятся, новые дорожки найдутся. — Надо ехать туда, где нас никто не знает, — сказал уверенно Глеб. — Крым вполне подойдет. И тепло, опять-таки. Ты прав. Ты во всем прав, котенок, мне очень с тобой повезло. Он обнял Славу за плечи, притянул ближе к себе, и тот почувствовал, как быстро бьется его сердце, словно от волнения, хотя не было таких уж очевидных поводов волноваться. Слава очень верил в своего любимого, но одновременно с этим понимал, что сила воли штука не безграничная, что не надо лишний раз её испытывать и дразнить. Он был рядом, когда Катя звонила Глебу из Питера несколько раз по видеосвязи — каждый раз она была на какой-то тусовке, каждый раз все более угашенной, макияж и наряды становились все причудливее. Она много смеялась, радовалась, показывала их общих знакомых, которые тут же тусили с ней, тыкала в лицо камерой какому-то парню, кричала Глебу — «это твой бывший, помнишь его? а он тебя да!», и много раз говорила, что для полноты счастья тут не хватает только его, Глеба. А Глеб каждый раз аккуратно сворачивал этот разговор, спрашивал только о том, как там продвигаются ее дела, на что девушка отвечала крайне уклончиво, старался побыстрее отключиться. Потом он откладывал телефон, обнимал Славу, утыкался ему носом в макушку, а на его вопросы типа скучает ли он по всему этому веселью, всегда отвечал — ни капельки, мне слишком с тобой хорошо. И Слава, убаюканный такими словами, всегда засыпал счастливым. От слов Глеба, от его решения не ехать в Питер, Слава сначала тоже заметно приободрился, но потом снова поник. Ему хотелось, чтобы это прекрасное будущее, когда они уезжают в закат и живут вместе долго и счастливо, наступило как можно скорее, но с другой стороны Глеб прав — эта новая дорога дальше, значит и денег нужно больше. — Но я не смогу работать, если пойду учиться, — сказал он. — Как мы денег наберем? Мне лучше остаться работать в кафе… — Я не хочу, чтобы ты там работал, — ответил Глеб довольно резко. — Я лучше сам что-нибудь придумаю. Я все решу сам. Он встал со скамейки, выкинул в мусорку пустую банку. — Пошли домой. У нас есть еще одна ночь, которую мы проведем под одной крышей, и я не хочу потратить ее на пустые разговоры. — Я так устал, просто пиздец, — Слава медленно встал, потер поясницу. — Не знаю, хватит ли меня на сегодня. — Можешь просто полежать бревнышком, я сам все сделаю, — Глеб закинул его руку себе на плечо, обнял за талию, предварительно убедившись, что в этот поздний час в маленьком сквере рядом с ними никакого нет. — Главное, дотащить тебя до кровати. Он натянул капюшон Славе на голову, потому что уже начало холодать — в воздухе все явственнее витало дыхание осени — и повел к метро. Но не по выделенным дорожкам, а напрямки — через заросли деревьев. Там, в глухих кустах, прижал Славу спиной к стволу дерева и поцеловал. — Сил нет дождаться, когда мы окажемся дома, — признался Глеб. — Тем более, мы сегодня с тобой ещё не целовались, а я же обещал, что каждый день буду это делать. — Да, — Слава закинул руки ему на плечи, задрал голову, подставляя губы для поцелуя. — Здорово, что ты не забываешь. Слава сидел на подоконнике и курил — он только что вышел из душа и теперь ждал, пока Глеб водные процедуры завершит. Это было его любимое время — жизнь в квартире замирала, было очень тихо и казалось, что они здесь совершенно одни. И здорово было представлять, что однажды это действительно будет так — у них достаточно денег для того, чтобы снять целую квартиру и вместе в ней жить. Верный данному Глебу слову, он вроде как бросил курить, по крайней мере, курил намного меньше, только днём, если успевал на работе, а при Глебе делал максимум пару тяжек с его сиги. Но сейчас ему нужно было как-то успокоиться, забыться от мыслей о том, что это их последняя ночь в этой квартире. Что будет дальше — совершенно невозможно предугадать. Хотелось верить в лучшее, но червячок сомнений грыз. Слава смотрел через мутные от бегущей по ним воды стекла на то, как под окном, возле блестящей от дождя дороги, тусуются местные шлюхи — переговариваются, пересмеиваются, без перерыва дымят, подходят кучкой к притормозившей машине, но не видел этого всего — он размышлял. Думал о том, что могла его матери наговорить Соня — а это полюбому она сделала, она сообщила, где можно его найти, в этом Слава не сомневался, ведь больше же некому. Он ни с кем из «прошлой» жизни не общался — ни с дворовыми приятелями, ни с одноклассниками. Ему ни в ком не было нужды. Все это казалось таким далеким, детским, таким неважным, и Слава был готов совершенно с этим распрощаться. Дверь в комнату приоткрылась, под тяжестью тела скрипнула кровать. — Иди сюда, котенок, хватит там сидеть, — Глеб просунул руку между штор, потянул Славу на себя. — И может хватит пиздеть мне, что ты не куришь? — Да я немножко только, — Слава, который не успел выбросить бычок в окно, попытался оправдаться, хотя в этом не было смысла — даже если бы успел, в комнате все равно чувствовался дым. — Я иногда балуюсь, уже как раньше не курю. — Да я и не заставляю тебя ничего бросать, делай, что хочешь. Никогда не буду тебя ничего заставлять, — хмыкнул Глеб, притягивая к себе спустившегося с подоконника на кровать Славу. Едва только Слава оказался рядом с ним, как его дыхание участилось. — Иди ко мне. С того момента, как Глеб открыл для себя трезвый секс, он хотел заниматься им почти постоянно. Иногда Славе казалось, что Глеб словно променял одну зависимость на другую, но просто откидывал эти мысли в сторону, и никогда ему не отказывал. Не отказал и сейчас, тем более, что сегодня была особенная ночь — кто знает, в каких условиях в следующий раз им предстоит заниматься чем-то интимным? Славу не могло не радовать то, что на трезвую голову у его парня открылась такая пропасть нерастраченной нежности, что их теперешний секс совершенно не походил на тот, каким они занимались раньше. Теперь, даже если бы Слава сам попросил себя придушить или сделать что-нибудь такое, экстраординарное, Глеб вряд ли бы смог это сделать. Теперь он с особым трепетом и нежностью касался его тела и губ и, казалось, может целовать и ласкать просто бесконечно. Но сегодня Слава не хотел тянуть, ему не терпелось — в процессе, разогретый, он и думать забыл о собственной усталости, с готовностью отвечал и сам проявлял инициативу. Только в моменты полного и абсолютного слияния он мог не думать о том, что там, за порогом этой комнаты начинается враждебный мир, который только и ждёт возможности, чтобы все растоптать, а их разлучить. Сейчас Слава не думал напряжённо об их будущем, как думал всегда на протяжении дней и ночей вместе, и оттого ещё более сладостными ему казались эти мгновения, когда они полностью принадлежали друг другу. Забывшись, он совершенно отлетел, ушел в себя, в свои ощущения, и только крепче сжимал в объятиях двигавшегося на нем Глеба. — Тихо, тихо, малыш, — в какой-то момент Глеб остановился и зажал ему рот ладонью. — Нас услышат. Слава распахнул глаза и уставился на него непонимающе. Кто услышит? Соседи? Да какое им дело до соседей, если уже завтра их тут не будет? Могут они хоть раз в жизни ни на кого не оглядываться? Но Глеб остановился совсем, замер, держа одну руку у него на бедре, а второй закрывая рот. — Ты так сладко стонешь, котёночек, — прошептал он, наклонившись близко к его лицу. — Невозможно сдерживаться. Пиздец как заводит. — Ну и в чем… Проблема? — ответил Слава, после того, как откинул ладонь Глеба от своего лица и толкнулся чуть вперёд. — Прекращай, — с его губ сорвался тихий, сдавленный стон, и Глеб сильнее сжал бедра лежащего под ним парня уже двумя руками. — Я прямо сейчас кончу. — И? — Слава опять двинулся вперёд, толкнулся ещё несколько раз, обхватив Глеба за шею и глядя ему в глаза. — Ты-то ещё нет, — Глебу требовалось больших усилий, чтобы выговорить эту фразу, потому что дыхание у него сбилось, а глаза блаженно прикрылись. Он прикусил губы довольно сильно, пытаясь удержать готовые сорваться стоны, и крепко прижал Славу к себе, рассчитывая таким образом удержать его в неподвижном положении. Но тот все равно умудрился двинуть бёдрами, сначала едва заметно, потом один раз, второй, третий — и вот уже руки Глеба ослабли, он разжал пальцы и, откинув голову, сам двинулся вперёд. Его тут же накрыло, балансировать на краю пропасти он больше не смог. Опустился сверху, прикрыв Славу своим телом, уткнулся ему в шею, надеясь хотя бы немного приглушить теперь уже свои громкие стоны. Какое-то время он лежал так, совершенно обессилев. Он был все ещё внутри, и Слава его отпускать и не собирался, только сильнее сжимал в своих объятиях. — Какой же ты, — Глеб приподнял голову, невесомо коснулся губами скулы и щеки. — Так сильно меня возбуждаешь. Я и не думал, что бывает так. Что бывает такое без всякого допинга. — Ты же любишь меня, — тихо ответил Слава. В эту секунду он несколько не сомневался в правдивости этих слов. На вере в это утверждение строилась вся его жизнь. — Любовь — это и есть допинг. — Самый лучший, — Глеб продолжил его целовать — теперь он покрывал поцелуями его грудь и шею. — Любишь же? Правда? — Слава счёл нужным все-таки переспросить, потому что он никогда и ни в чем не был достаточно уверен. Ну разве что в собственных чувствах. — Очень, очень, очень сильно, малыш, — Глеб опускался ниже, повторяя слово «очень» после каждого прикосновения своих губ к покрытой легкой испариной, нежной коже. — Как никого и никогда в своей жизни. Он оказался внизу и, проведя языком по твёрдому, напряженному органу, взял его полностью в рот. — Ты это так делаешь, — снова застонал Слава. — Просто творишь чудеса… Через всё его тело словно пустили ток, и он вздрогнул, чувствуя, как его член погружается в горячую влажность рта, как вокруг него смыкается кольцо пухлых губ, как язык скользит по головке так ловко и умело, что вот-вот начнёт выбивать из него разряды. — Это, блять, охуенно, пиздец, — шепчет Слава, еле выговаривая эти слова. Ему бы хотелось сказать многое, но ни одно слово в мире не передаст того, что он сейчас чувствует. Рука его непроизвольно тянется вниз, опускается Глебу на затылок, сжимает в кулаке его волосы. Сам Слава громко и прерывисто дышит, уронив голову на подушку. И если в начале он ещё наблюдал за происходящим — ему всегда доставляло удовольствие смотреть за тем, как его парень ему сосет — то уже через минуту взгляд его окончательно затуманился, замелькали цветные круги, и окружающий мир схлопнулся до размеров их кровати. — Не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась, — прошептал Слава, лёжа у Глеба на плече. Они уже успели отдышаться и сейчас просто лежали рядышком, пялясь в потолок, прислушиваясь к дыханию друг друга. — Сколько времени сейчас? До утра ещё долго? — Сейчас где-то три часа, — сонно ответил Глеб. — Поспи лучше, зай, завтра у нас трудный день. — Надо было энергетика взять, — мотнул головой Слава. Ему было жалко тратить последние часы вместе на сон, и, несмотря на то, что после секса его жестко срубало, он все-таки надеялся справиться и побороть себя. — Я в холодильнике видел энергетик чей-то, давай спиздим? Теперь-то какая разница уже? — Не надо ничего ни у кого пиздить, угомонись, — Глеб взъерошил его волосы, прижал посильнее к себе, укрыл до подбородка одеялом. — Отдыхай, котёнок. Слава пробурчал что-то вроде того, что спать он совершенно не собирается, что он хотел бы, если можно, заняться сексом ещё раз, и вообще они будут всю ночь целоваться и разговаривать, но где-то на середине длинной фразы все-таки заснул, пригревшись у Глеба на плече. Утро настало так же быстро и бескомпромиссно, как оно наступает всегда, и плевать ему было на двух влюблённых, которым было суждено разлучиться при его появлении. Слава проснулся первым — открыл глаза и увидел спящего на соседней подушке Глеба. Зрелище, которым ему суждено было любовался на протяжении почти целого лета — за это время оно не потеряло своих красок, не потускнело, а наоборот, расцвело новыми чувствами и смыслами. У Славы так же, как и в первые дни, дух захватывало от их близости в такие моменты, и кружилась голова от того, сколько нежности и любви он испытывает к этому человеку, как много он для него значит. Но сегодня Слава смотрел по-особому — внимательно подмечая все детали, которые он потом будет воспроизводить в своей голове, когда следующим утром проснётся в одиночестве. Осторожно, стараясь не разбудить, Слава пригладил его волосы, которые рассыпались из хвоста и спутались за ночь, убрал их с лица, невесомо коснулся губами прикрытых век, почувствовав ими щекочущую густоту ресниц, и решил вдруг, что должен сделать что-нибудь. Что-нибудь приятное, какую-нибудь милую мелочь. Не из той серии типа разбудить минетом — это у них уже было и не раз, этим не удивишь. А вот будет ли Глебу приятно, проснувшись, получить кофе в постель и что-то вкусное? Определенно. Вот Слава, окажись на его месте, был бы очень рад. Он выбрался из-под тёплого одеяла, из кровати, в которой ему было очень уютно и в которой, конечно, хотелось бы ещё полежать. Но ещё больше хотелось Глеба обрадовать и удивить, поэтому он схватил шмотки и ринулся в душ, пока его ещё никто не занял. После этого Слава отправился на кухню, где собирался разжиться соседским кофе, но там спал, развалившись под столом, хозяйкин сын после бурной попойки, которого Славе вовсе не хотелось ненароком разбудить. Решив, что он вполне в состоянии позволить себе подобную роскошь, Слава вышел на улицу и устремился бегом к маленькому кафе возле метро — они открывались очень рано, и от них всегда доносился удивительно яркий аромат кофе и выпечки, вызывающий неконтролируемое слюноотделение. Когда он ввалился обратно, нагруженный бумажными пакетами с выпечкой и с двумя стаканчикам сладкого кофе, прошло уже больше получаса. Всю дорогу Слава переживал, что он не успеет вернуться до того момента, как Глеб проснётся, но он совсем не ожидал, что за время его отсутствия в комнате материализуется сама хозяйка комнаты. Слава зашёл и замер на пороге, когда увидел, что Глеб — всё ещё голый, едва прикрыв бёдра краем одеяла — сидит на краю кровати, удерживая в своих объятиях Катю, рыдающую навзрыд. Она всхлипывала, размазывая по лицу косметику, с трудом выдавая из себя обрывки бессвязных фраз. — Он сказал, что… Что… Что сидеть на его шее в двадцать… В двадцать один год это дно, это ниже дна просто, — Катя была совершенно неутешна, но было и кое-что другое. Она вся дрожала, тряслась и выглядела совершенно невменяемой. Судя по ее виду, она приехала сюда прямиком с пати, и, скорее всего, это пати продолжалось явно не один день. — Это отец тебе сказал так? — Глеб погладил ее по голым рукам, глядя понимающе и сочувственно. — Ддда, — Катя наконец обратила внимание на застывшего на пороге Славу, вернее, на то, что он принёс. — Ой, спасибо, что догадались меня встретить, это так мило с вашей стороны. Она протянула руки, и Слава на автомате ей все и передал. Девушка хлебнула кофе и начала с аппетитом вгрызаться в круассан. — Да, отец, но ты же знаешь, что я давно не живу за его счёт. Правда? — она обратилась к Глебу. — Конечно. За чей угодно счёт, но не за его, — с готовностью подтвердил он. — Как минимум последний год точно. — Я просто хотела забрать то, что принадлежит мне по закону, понимаешь, нет? — Понимаю, но являться в суд нанюханной все же не стоило, — вставил Глеб. — Это как минимум неразумно. Катя горестно махнула рукой и, отложив в сторону надкусанный круассан и отставив бумажный стаканчик, начала шарить по своему платью, мятому пиджаку и сумочке. Слава, который был занят тем, что недовольно сверлил взглядом их полуголые объятия, не сразу догадался, что именно она ищет. Зато Глеб, кажется, понял моментально — он убрал от неё руки, чуть отодвинулся, но все равно сильно изменится в лице, когда Катя, ничуть не церемонясь, задрала юбку и достала заначку из трусов. Она быстро рассыпала содержимое зипа (жалкие остатки роскошный жизни в Петербурге) на своём зеркальце и ловко принялась разбивать, раскатывать, делить. Знакомый запах быстро заполнил комнату, и Славе показалось, что он заменил собой каждую молекулу кислорода, что можно оказаться обьебанным даже просто находясь вблизи. — Глеб, пойдём, — позвал он слегка испуганно, глядя на то, как Глеб смотрит, хлопая ресницами, на убирающую дорожки Катю. — Да, да, сейчас, — он отодвинулся чуть подальше, слабо улыбнулся и произнёс неуверенно: — Сейчас пойдём. Собирайся. Но сам при этом не предпринял попыток встать — его к этому месту словно приклеило, хотя собираться надо было как раз ему, а не полностью одетому Славе. — Я собран вообще-то, — буркнул тот недовольно и начал собирать вещи, которые они вчера поскидывали, когда вернулись домой. Слава старался не смотреть в ту сторону, чтобы не видеть то, каким взглядом Глеб пялится на Катю, потребляющую его любимую отраву. У него была одна задача — сделать так, чтобы они выбрались отсюда как можно скорее и без явных последствий. — Хочешь? — закончив, Катя предсказуемо протянула Глебу своё зеркальце. — Бери, не стесняйся, я угощаю. — Неее, ты знаешь, я теперь всё. Я не употребляю, — Глеб произнёс это так неуверенно, словно сам не верил в то, что говорит. — Ты? — впервые за все время пребывания здесь Катя громко и искренне рассмеялась. Она не поверила ни на секунду и сочла, наверное, что это шутка такая. — Не валяй дурака, бери. Угощайся. Слава встал с пола, подал Глебу его вещи и отошёл с их сумками в сторону, к двери. Глеб начал медленно одеваться. Смех девушки затих, и теперь она смотрела на них, переводя взгляд с Глеба на Славу, застывшего в напряжённом ожидании. И взгляд этот был недобрый. — Это из-за него что ли, да? — произнесла она насмешливо. — Серьезно бросил торчать из-за этого малыша? С чего-то решил, что у вас с ним надолго? Глеб смолчал — продолжил одеваться, но только уже быстрее. Видно, что и ему самому захотелось покинуть комнату. — Сколько их было-то уже и сколько ты раз пытался торчать бросить, — девушка откинулась на кровать, продолжая их разглядывать с изрядной долей иронии. — Теперь у тебя этот — тот самый? Ее уже накрыло, поэтому взгляд стал расфокусированным, почти стеклянным, но она все равно не отрывала его от торопливо собиравшегося Глеба. — Нехорошо так убегать от своих друзей, особенно, когда они нуждаются в помощи, — ядовито продолжила девушка. — Его ты знаешь всего ничего и идёшь ради него на такие жертвы и меня кидаешь? Мы с тобой вместе уже три года, я знаю про всю твою хуйню, про все твои выходки, знаю всех твоих бывших, знаю все про тебя. Думаешь, он, если бы знал, с тобой остался? — Лучше помолчи, — процедил Глеб сквозь зубы. — Не стоит продолжать этот разговор. Он двинулся к двери, где ждал его Слава, но Катя перекрыла ему путь и схватила за руку. — Слушай, я знаю, что тебе некуда идти — оставайся! Ну хочешь, оставайся вместе со своим птенчиком, я не против. Серьезно, оставайся, поживи здесь, ты же жил раньше, что с тех пор изменилось? Прежде, чем Глеб ответил, Катя поймала на себе яростный взгляд Славы и поняла все сама. — Не надо быть таким жадным, — кинула она ему. — Он не принадлежит тебе, он не твоя вещь. Даже не думай, что сможешь… — Перестань, — оборвал ее Глеб и решительно толкнул дверь комнаты. — Изменилось очень многое. Спасибо за предложение остаться, но я лучше как-нибудь сам. Тем более, что мы все равно уезжаем. — Уезжаете? Вы? Вдвоём? — девушка, казалось, не может поверить в сказанное. Она с недоумением смотрела на Глеба, гадая как мог ее верный товарищ по безумным тусовкам и убийственным марафонам переобуться так резко. — Нет, — сказала она уверенно — прикинув что-то в голове, она пришла к выводу, который показался ей единственно верным. — Не бывает такого. Уже очень скоро ты вернёшься к тому от чего сейчас открещиваешься, вот увидишь. Я слишком хорошо тебя знаю, родной. — Ты меня вообще не знаешь, — с обидой выговорил Глеб и резко вышел в коридор, увлекая за собой Славу. Тот успел только заметить, что Катя легла, вытянувшись на кровати, и прикурила сигарету. — В том-то и дело, что знаю, как облупленного, в отличии от твоего пиздюка, — бросила она им в след прежде, чем дверь за ними захлопнулась. — Что она такое говорит? — встревожено спросил Слава, когда они остались наедине, ожидая на площадке лифт. — Зачем она так? — Ревнует, — бросил Глеб. — Да и не в себе она. Забей. Когда двери лифта за ними закрылись, Глеб прижал его к себе и зашептал на ухо: — Уже очень скоро все будет хорошо. Думай об этом, не думай о плохом. Обещаешь? — Ладно, — Слава кивнул, сдерживая внезапно накатившиеся на глаза слёзы — он понял, что наступило время прощаться. У них несколько секунд до того, как лифт остановится на первом этаже. Глеб прильнул к его плотно сжатым губам, застыл так на мгновение, потом отпрянул и снова зашептал: — Деньги в твоём рюкзаке, спрячь их где-нибудь дома, в надёжном месте. — В том доме нет надёжных мест, — усмехнулся Слава. — Но я постараюсь. — Будем на связи постоянно. Я постараюсь как можно быстрее все уладить, — Глеб торопливо давал ему последние наставления, поводя ладонью по щеке и глядя прямо в глаза, словно гипнотизируя. — Как только — так сразу, я тут же тебе сообщу. Снова мимолётный поцелуй, снова нежное касание. — А пока веди себя как ни в чем не бывало. С родителями не ругайся, не спорь, делай все, что они говорят. — Это сложно, — нахмурился Слава. Он хотел бы ещё что-то возразить, да вот только лифт уже с глухим стуком притормозил. У них больше не было времени ни на что, тем более, на возражения. Но Глеб успел ещё один раз очень быстро его поцеловать. — И никому — никому вообще, слышишь? — не говори про нас, — попросил он горячо. — Ни про нас, ни про наши планы. Никаким друзьям-подругам. Вообще никому? Тебе ясно? Последняя фраза прозвучала грубовато, и она словно одернула Славу, вернула в реальный мир, который начинался за пределами этого дома. — Ты меня проводишь? — спросил только Слава после того, как торопливо кивнул, пообещав никому не рассказывать. Вообще-то он и не собирался — странно говорить про такое, да и зачем? Вот он сболтнул по глупости Соне и ничего хорошего из этого не вышло — теперь он вынужден вернуться домой. — Только до метро, — ответил Глеб, вглядываясь в него напряжённо. — Ты хорошо понял? Никому ни слова про меня. — Хорошо, — вымолвил Слава, которому на самом деле совсем нехорошо сейчас было.