Тёплая скрипка

Хатидже крепче обнимает свои колени, как будто это каким-нибудь волшебным образом может заглушить страшную головную боль, которая прямо сейчас пульсирует в висках у султанши. А всё из-за недосыпа — женщина не может уснуть уже третий день. Бейхан спит полусидя неподалёку. Как она говорит, госпоже хочется, чтобы Хатидже стало хоть капельку легче, ведь когда та потеряла своего мужа много лет назад, ей на самом деле хотелось, чтобы её кто-то утешил. Старшая сестра ценит попытку Бейхан, правда ценит, однако султанше уже ничто не может помочь. Она потеряла не просто мужа. А Ибрагима. Смысл всей её жизни. Голова начинает болеть с бо́льшей силой, поэтому Хатидже прикрывает глаза. Но что головная боль по сравнению с тем, что сейчас творится у неё на сердце? Сестра падишаха приложила свои холодные и белые пальцы к груди. Разумеется, оно бьётся, но Хатидже не может ощутить сердцебиение. Хотя, если признаться, султанша даже не старается. Женщина дёргается: что-то упало ей прямо на руку. А затем успокаивается — всего лишь слеза. Одна из тысячи пролитых до этого. Сколько раз она плакала за эти семьдесят два часа, Хатидже точно не скажет. Вроде как, сестра султана и не переставала плакать. Плакать… Кажется, госпожа уже не понимает смысл этого слова. Ведь слёзы уже градом льются из её сильно опухших глаз, а она даже не чувствует это. Хатидже не ест. И не чувствует голода. Как только султанша думает о том, что, возможно, можно что-нибудь перекусить, так сразу в голове отчётливо вспоминается тот самый день, когда Ибрагим пообещал их детям, что они всей семьёй поедут кататься на лошадях. Хуриджихан была очень рада. Всё никак не могла перестать говорить об этом. Порой Хатидже нравится представлять, как этот Ад не начался, и что все они действительно поехали туда. Да и сама по себе султанша очень мечтательная. Только вот, никому не рассказывала, какие счастливые сюжеты строит у себя в голове, ведь можно сглазить. Разве что, Ибрагиму она могла об этом поведать. А тот гладил её по голове и внимательно слушал. Раньше эти сюжеты не представляли ничего такого. Например, как Лука нарисует картину Сулеймана размером с высоты стены в приёмной или те же мечты о свадьбе Матракчи и Садыки. Последнее даже по сравнению с первым теперь звучит глупо и неуместно. Чуть позже сюжеты стали набирать, Ибрагим сказал: «неподходящие» краски. Хатидже много, и очень много, думала о той ветке жизни, где её первый нерождённый ребёнок и Мехмед остались живы, как бы они сейчас весело играли с Османом и Хуриджихан. Муж султанши настоятельно попросил больше такое не представлять, а сестра падишаха, на удивление, послушалась. Но всё стало иначе. Хатидже всё реже и реже стала думать о той счастливой жизни, которая ей теперь точно недоступна, от которой она теперь навсегда отрезана, ведь как только ей стоит глубоко задуматься о чём-то тёплом и греющем душу, так в голове как нельзя чётко появляется образ Ибрагима, лежавшего в гробу на холодной траве, с закрытыми глазами и перевязанной челюстью. Хатидже хочется взять скрипку и играть. В который раз за день? Восьмой, насколько она помнит. А может, и одиннадцатый. Султанша потихоньку встаёт, её замёрзшие ноги встречаются с ещё более холодным полом. По телу Хатидже проносятся неприятные мурашки. Она как можно тише подходит к столу и берёт в руки инструмент, от которого отдаёт тёплом, способное даже обжечь госпожу. Хатидже выходит из комнаты. Не играть же прямо здесь? Бейхан явно это не понравится. Служанки обеспокоенно засуетились, стоило султанше выйти. Еле-еле удалось отвязаться от них. Пока не прикрикнешь не отстанут. Холодные ступени продолжали дарить Хатидже холод, но на этот раз её грели скрипка и смычок. Сестра падишаха подходит к той самой тахте, где они разговаривали с Ибрагимом в последний раз. И только тогда госпожа осознаёт, что до сих пор не перестала плакать. Хатидже подносит скрипку к лицу и закусывает губу. Такое ощущение, что это Ибрагим притрагивается к ней, что это он отдаёт свою любовь огненным прикосновением. Но это не её муж, и не мог им быть. Важно понимать это. Султанша недолго размышляла, что сыграть, но решила, что ей действительно хочется услышать мелодию его матери. Или же, как она назвала её про себя, «Последнюю мелодию». Хатидже не умеет играть также плавно и профессионально как Ибрагим, однако госпожа до потери памяти рада, что умеет играть эту мелодию хоть как-то. Пока она звучит, у Хатидже перестаёт болеть голова, а слёзы перестают лить. Она словно отрекается от всего мира на пару мгновений, как будто чувствует, что возносится куда-то вверх, к Ибрагиму. А может, вниз? В любом случае, когда утром просыпается Бейхан, Хатидже вновь готова и к головной боли, и к слёзам, и к выражению бездушных соболезнований со стороны окружающих, и к новым предательствам от Сулеймана.