четыре камеры игоря грома

— Ну что, Игорь, сегодня вечером всё в силе? — Дубин плюхнулся перед рабочим местом Грома и благожелательно стукнул перед его носом чашкой с кофе — без сахара и молока, конечно же. Гром вытер пару капель, выплеснувшихся ему на руку, и громко вздохнул. — Понятия не имею, о чём ты, пацан, но сегодня вечером у меня в планах только здоровый крепкий сон, — сказал как отрезал, а у Димы аж губа нижняя задрожала. — Мама курицу будет запекать. С картошкой, — Дубин, поёрзав, подвинулся ближе к столу Игоря, нервно потирая колени. — Здорово, а я-то тут при чём? — Но, Игорь, мы же ещё месяц назад договаривались, что ты придёшь к нам на ужин, — заскулил. — Я хочу показать тебя семье, — и, встретившись глазами с Игоревыми по пять копеек, промямлил: — В смысле, они. Они хотят встретиться с тобой. — Послушай, — Гром отхлебнул из чашки и хотел было метнуть суровый взгляд на напарника, но у того уголки губ уже почти к полу стекли, и лицо такой вселенской печалью пропиталось, что даже Игорево сердце (или что там у него вместо этого в груди иногда поднывает) сжалось, и он, поколебавшись, изрёк: — Думаю, я смогу сегодня выделить на это время. Дубин просиял слишком ярко даже для Дубина, полез обниматься, едва не опрокинув чашку, но вовремя опомнился и в знак благодарности пожал Громову руку своими двумя. Игорь натянуто улыбнулся, залпом допил кофе, натянул кепи на глаза и пошёл в сторону допросной. Рабочий день едва начался, дел по горло, и он только рад, если те не рассосутся к вечеру и ужин сорвётся, но это: а) будет слишком хорошим раскладом и оттого подозрительным; б) разобьёт Дубину сердце, а Игорь не хочет, чтобы эта грустная моська являлась к нему во сне совестью и там, причитая, плакалась и поганила. Погружённый в размышления, Гром не заметил, как уже стоял у допросной, вперившись в стену и слегка раскачиваясь. Тут со спины к нему подлетел Дима и схватил за локоть, до скрипа сжимая кожанку. — Игорь, погоди, ты же адреса не знаешь. Вот, — торжественно вручил самоклеящийся стикер с адресом и наспех накиданным планом улицы. — Там, когда из арки выходишь, проход такой дурацкий: нужно направо повернуть и обойти, как бы крюк делая, и… — Дубин тараторил, но даже его запредельный уровень скороговорения, кормимый волнением и трепетом, с лёгкостью утомлял Грома. Тот не глядя похлопал его по плечу и смял бумажку в карман. — Разберусь, — громко дёрнул дверной ручкой и нырнул в допросную. Секунда. Вынырнул. — Спасибо. Игорь не видел, но был уверен: Дима расплылся в своей дурацкой счастливой улыбке. А у Грома первый допрос прошёл рассеяннее обычного из-за нервного предвкушения вечера. Ведь ужин с Дубиными вправду тревожил. Ну, вот такой вот Игорь человек: ему легче даётся мразей мордой в пол укладывать, чем в неформальной обстановке общаться с порядочными людьми. По гостям он не ходок, и слабо представляет, что ему будущий вечер может предложить, а главное, что может предложить он сам. По этикету вроде как с пустыми руками не приходят. Но Игорь не уверен, ибо навещает лишь семью Прокопенко, но те привыкли, что у Игоря не только в руках пусто, но и в карманах, и в холодильнике, и в голове иногда… Поэтому это они ему обычно гостинцев с собой надарят и с пустыми руками не отпустят. Дима, конечно, порой так перед Громом благоговеет, что смахивает на человека, который тоже едой задарит, но вряд ли его семейство поддержит этот широкий жест. Хотелось произвести хорошее первое впечатление, но Игорь боялся, что получится просто первое. Говорят, оно обманчиво, конечно, но Гром не знал, хорошо ли это в его случае или нет. Впрочем, с Димой у них тоже не сразу заладилось: тот, блаженный, за Игорем хвостиком бегал по какой-то причине, хотя ему явно выказывали отсутствие интереса в их взаимодействии. Может, у него чуйка какая сработала (не зря же он себя собакой то и дело кличет) и подсказала, что у Грома за душой всё-таки что-то имеется. Правда это «что-то» раскрывалось с трудом и не без помощи друзей, за что Игорь был им благодарен. Но он всё ещё только учился дружить, выстраивать доверительные отношения и расширять круг общения. Дима относился с пониманием и терпением, и по-хорошему Гром должен был уже с десяток семейных ужинов посетить в знак уважения и признательности, но вместо этого он несколько раз от предложений безбожно уклонялся и сейчас понимал, что дальше так продолжаться не может. Пора доказывать делом, что дружба у них неодносторонняя. Рабочие дела всё же не перетекли в сверхурочные и даже оставили Игорю время заехать домой и прихорошиться. Ну, то бишь сменить футболку и посмотреться в зеркало при освещении, которое не боится обнажать фактуры и шероховатости. Футболку поменять легко — для этого всего лишь нужно найти другую, чистую и выглаженную (ну, может, и не так легко), а вот поменять лицо, увы, нельзя. Но можно попробовать проявлять на нём чуть больше искренних эмоций радости и наслаждения. Просто у Игоря, как у лего-человечка, нарисованы и сменяют друг друга только два выражения лица: злость-злость и равнодушие. Близким людям иногда удаётся разблокировать смущение, а вместе с тем — смущение, демонстрирующее умиление. Гром понимал, что нужно постепенно вводить в репертуар и другие. Не стоит, безусловно, этим же вечером пыжиться и пытаться выжать из себя то, чего нет, но хотя бы не зажиматься и отдать честь людям, любезно пригласившим его в свой дом. Перед выходом Игоря обдало чувством, что он что-то забыл. Сделать, взять, выключить, посмотреть — забыл. Но к утвари он почти не притрагивался, задуманный туалет успел закончить и даже проверил наличие в кармане бумажки с подсказкой расположения дома Дубиных. Однако червячок сомнения грыз подкорку, и Гром не понимал, есть ли у него для этого основания, или новые переживания продиктованы общим фоновым волнением перед встречей. Так и стоял в прихожей в верхней одежде и раздумьях, отрешённо гладя взглядом квартиру. Когда ещё более неприятная догадка — что он, как последний ссыкун из Диминой классификации, просто оттягивает момент — пронзила сознание, Игорь чертыхнулся и наконец вышел из дома. Думать, думать. Чё тут думать-то? Решено было купить цветы по дороге и, быть может, что-нибудь к чаю. Простой сценарий, но проверенный. Не Игорем, конечно, но всеми теми, кто в гости ходит и потом придумывает негласные правила межличностных отношений. Низкий поклон им, а также бесчисленному множеству производителей сладостей, которым даже в рядовой круглосутке выделяют несколько полок — настолько велик ассортимент, ровно как и шанс опростоволоситься и выбрать что-то совсем не то. Похоже, думать всё-таки придётся. Пожалуй, даже с алкоголем было бы проще. Может, тогда конфеты с коньяком? Впрочем, от одного этого словосочетания уже несло временем, будто оно на пару с этими конфетами пролежало здесь лет пятнадцать. Гром устало вздохнул и взял какую-то пачку ассорти — ну, что-то да понравится. В цветочном доброжелательная женщина помогла с выбором букета по предпочтениям и бюджету и даже назвала Грома «сыночкой», почти разблокировав скин со смущением-умилением, но подвёл вопрос «девушке цветы выбираете, да?». Игорь, выдернутый из увлекательнейшего чтения состава коробки конфет, в ответ выдал следующее: — Нет… То есть да… Девушке… Женщине… Маме, кхм, не моей, а парня… с работы. — Поняла, — продавщица вежливо улыбнулась и отложила несколько веток в сторону. Цветы завернула в газету, но на всякий случай напомнила, что перед вручением её нужно снять. Видимо, Игорь производил впечатление человека, которому подобное нужно разжёвывать. Обиделся бы, да ведь однажды и вправду забыл: жена Фёдора Ивановича тогда очень удивилась. Двор у Дубинского дома был действительно с подвохом, и Грому пришлось воспользоваться заботливо составленной схемой от Димы. Только сейчас он заметил надпись на обратной стороне: «спасибо, что принял приглашение» — и понял, что на верном пути. Когда неловкий момент с домофонным разговором («кто?» — «я» — «а, ты! заходи!») был позади, Игорь вошёл в типичный российский подъезд — зашмыганный пол, тусклое освещение, брань на стенах, несколько прожжённых почтовых ящиков среди прочих — и направился пешком на пятый этаж. Начиная с третьего лестничного пролёта стены украшали уже не маты и неразборчивые граффити, а обескураживающей красоты цветные абстракции, которые смотрелись, пожалуй, слишком хорошо на фоне обшарпанного подъезда. Гром даже на какое-то время завис, разглядывая рисунки, но вспомнил, что и так занял время, не воспользовавшись лифтом, и поспешил на нужный этаж. Тот озарялся светом из единственной открытой квартиры, откуда торчала белобрысая голова. Игорь подошёл к проёму и невольно улыбнулся встречающему его улыбкой Диме. Пока Гром расшаркивался на половике (и слушал голос червя, упрекающего в очередном растягивании момента), из недр квартиры вынырнула женщина и встала по левую руку от Дубина. По-видимому, его мама. Игорь гадал, можно ли уже снимать газету. Чтобы это сделать, ему нужна незанятая рука, поэтому он освободил левую, вручив Дубиной конфеты со словами: «Это вам». Этой же рукой он ловко сорвал газету в два движения и машинально протянул цветы Диме: «Это тебе». Дошло секунд через пять. Откуда-то из-за спины Дубина выросла девушка, наверное, его девушка? Или сестра? Они с Димой, в общем-то, похожи внешне: светленькие, в очках с толстыми линзами и с добрыми глазами. Всё семейство стояло молча, пока Гром разувался. Когда второй ботинок был стянут за пятку, Игорь вспомнил, что такого он забыл. Он забыл проследить за целостностью носков. Оголённый мизинчик приветствовал его, оттопыренный в сторону. Гром надеялся лишь, что внимание присутствующих больше привлекала коробка конфет, нежели его ноги. — Вы Игорь Гром? Приятно познакомиться, — девушка приветливо протянула ему руку. Гром чуть не всучил ей смятую газету. Это вам. — Меня зовут Вера, я Димина сестра. Наконец-то вы нас посетили, Дима так вас ждал. Он очень много про вас рассказывал, и когда я говорю «очень много», я имею в виду, что знаю, какой соус в шаверме твой любимый, и сколько раз в месяц ты наведываешься к Прокопенко, — Вера беззлобно рассмеялась. Говорила она быстро. Пожалуй, сходство с Димой у них не только внешнее. — Ничего, что я уже на «ты»? Игорево «н-ничего» затерялось в Диминых причитаниях: — Да ладно тебе, Вер. Поставь цветы в воду, пожалуйста. А я Игоря встречу. Гром опомнился и принялся стаскивать с себя куртку. Вера, молча забрав у него газету и цветы у Димы, направилась в, должно быть, кухню, зарываясь лицом в букет. — Такие рисунки у вас в подъезде красивые, — начал Игорь, рассекая повисшую в воздухе неловкость молчания. — Не то что эта нецензурщина и похабщина. Побольше бы таких. — А это наш Димочка, художник. Почти весь подъезд облагородил, — мама потрепала его по голове, мягко улыбаясь. — Я всегда говорила, что ему надо было не в полицию идти, а в художественный институт. — Ну, мам, перестань. Там просто совсем уж много нецензурных надписей было. Про полицию в том числе. Если культурно выражаться, например: «Представители правоохранительных органов, называемые синонимом к слову “отходы”, хуже дефекаций», — слегка насупившись. — И рисование — это так, хобби, баловство. А я людям помогать хочу. Много жизней можно спасти каракулями на стенах? — Ой, не прибедняйся! Не каракули, а искусство. И тебя самого кто спасёт, глупый? — Диме несильно прилетело по голове коробкой конфет. И это, пожалуй, лучшее им применение (состав Грома не обрадовал, но было уже поздно). А спасёт Дубина: — Игорь Гром, — показалось, что это лучший момент всё же представиться маме друга. Они с сыном тоже похожи — слегка взъерошенными белокурыми волосами и мягким голосом. — Ольга Николаевна, — она словно уже позабыла о его присутствии и пожала руку рассеянно. — Очень приятно. — Вы так и будете в этом? — а ей, видимо, не очень. Игорь проследил за движением её глаз, которые, к его облегчению, устремились не к полу, а наоборот куда-то к голове Грома. Головной убор, точно. —Нет-нет, конечно, я… — кепи отправилась на вешалку к верхней одежде. Игорь неловко качнулся с пятки на носок. Ольга Николаевна переглянулась с сыном, но, по всей видимости, в Димином наивном взгляде она поддержки не нашла и круто развернулась, поманив за собой. — Проходите. И предложи гостю тапочки, Дима. Игорь бездумно пошёл в ту сторону, куда парой минут ранее отлучилась Вера, но его подхватил Дима, сообщив, что застолье в лучших традициях будет проходить не в крошечной кухне, а гостиной. Такая подготовка и масштабы пугают. Гром был бы более чем доволен табуреткой в углу стола, какой-нибудь «шубой» из хрустальной салатницы и отчаливанием домой через часик. Но приём оказался куда радушнее и размашистее: половину просторной комнаты занимал разложенный стол, стоявший у дивана; в серванте напротив, рядом с наполированным сервизом, красовался букет пахучих хризантем, а пузатый телевизор был по-домашнему наряжен белым вязаным платком. Игорь не понимал, почему до сих пор никто в научном мире не знал про существование машины времени, когда он сам прямо в ней сейчас и находился. Хотел было сесть на краешек дивана, ближе к выходу, но его протолкали в середину и окружили Дубины-младшие. Всё внимание на себя перетягивал стол, заставленный яствами так, что не было видно скатерти. Нет, картошка с курицей там точно где-то остывала, но её ещё предстояло выглядеть. Подумалось вдруг, что Дубин позвал на ужин весь отдел, но забыл рассказать. — Димочка, мой хороший, ну что ты расселся? Поухаживай за гостем, — Ольга Николаевна кружила у стола, поправляя тарелки и пытаясь куда-то приткнуть вазу. — Да-да, конечно, — воздух зарядился беспокойством. — Игорь, что тебе положить? — Дима подскочил, задев стол, — тот неприятно уху скрежетнул, Ольга Николаевна цокнула — и приготовился хвататься за любые блюда и закуски, какие попросят. Гром, соображая, выпучил глаза, и до того сильно, должно быть, что прекрасная глава семейства перехватила инициативу и не стала дожидаться ответа. — Ой, давай я сама, — и Гром не заметил, как его тарелка обросла кушаньями. — Хватит? Или ещё подложить? — Хватит-хватит, — Игорь заворожённо смотрел на свою порцию и пытался понять, не успело ли наступить тридцать первое декабря, пока он ехал сюда. Дима продолжал стоять над душой (хотя он был едва ли выше сидячего Игоря), чтобы, по-видимому, в случае чего прийти маме на подмогу. — Ну хорошо, — Ольга Николаевна опустилась на стул напротив остальных и скромно положила себе только салатик. — Расскажете о себе, Игорь? Гром застыл с вилкой на полпути ко рту. Опёнок шлёпнулся в тарелку. — Ну… — и почему зажимает чувством, что он опять какое-то интервью даёт, как Юле, например? — Работаю в полиции, как вы знаете, с вашим сыном. Он мне здорово помогает. На днях вот дело одно раскрыли, серьёзное. Висяк, полгода никто подступиться не мог. Ну, Фёдор Иваныч, полковник наш, его и делегировал нам. Ух, там такая бойня была, — Игорь краем глаза заметил какое-то мельтешение сбоку, но запретил себе переключать на него внимание — уж больно хорошо у него шла речь, боялся, что может не суметь так разговориться ещё раз. В самозабвенном рассказе глаза гуляли по комнате. — Ну, мы план-перехват состряпали, всё такое, но из-за одного человечка всё пошло не так, как рассчитывали. Но в итоге мы справились, я там кое-где Диму прикрыл, потом он меня… Так прикрыл, что пришлось ещё раз его прикрывать… Но он молодцом держался, даже когда та девушка на него с ножом рванула, — упала вилка, и Гром затих. — Простите, — Ольга Николаевна подняла свой прибор и оставила его на тарелке. — Продолжайте. — Да я закончил… — Игорь как-то втянулся и мельком глянул на жевавшего губы Диму. — А я думала, Дима больше бумажной работой занимается и чаще в участке находится, — задумчиво-растерянно. Гром посмотрел на Дубина ещё раз: тот напихал себе в рот колбасы и сидел с лицом лица. — А, так это само собой разумеющееся, — начал Игорь чересчур энергично. — Да-а, Дима много в участке сидит. Я ему всегда рапорты писать поручаю. Он такие рапорты пишет, вы бы видели! На тридцать страниц, на пятьдесят… На любую тему напишет, правда, Дим? — Гром, не глядя на него, пихнул того локтем в бок. — Пвавда, — бодро кивая. — Да, если прижмут, то хоть про разбирательство с соседскими псами, которые безостановочно лают… — Ой, у меня сегодня как раз такой случай на работе был, с собакой, я же в ветклинике работаю,— Вера оживилась, и не успел Игорь послать ей телепатическое «спасибо», как Ольга Николаевна оборвала речь дочери: — Нет, Вера, мы не будем за едой слушать про обработку клещей и блох размером с ноготь, или про проглоченные собакой наушники, и как они потом выходили. — Тогда, может, телевизор включим? — Дима даже потянулся за пультом, но остановили и его. — Нет. Всё хорошо, — устало и не слишком правдоподобно. — Здорово, что у Димы такой хороший напарник, — ещё менее правдоподобным тоном. — Да… — промолвили внезапно все трое. Дальше кушали молча, за исключением Диминых попыток рассказать какие-то смешные отстранённые истории. Игорю хотелось уронить нож, полезть за ним под стол и там и остаться. Правда, это было невозможно помимо прочего ещё и потому, что место занял кот, неожиданно прибежавший из другой комнаты. Гром не знал, что у Димы есть кот. Гром думал, Дима больше по собакам. Игорь-то сам больше собак любит. Одну даже прикармливает. Мог бы невзначай обмолвиться об этом и заработать себе очков, но боялся, разговор вернётся к несчастным псам в ветеринарке, и их беседа закольцуется. А о чём ещё вести речь, Гром не знал. Знал только, что после вкусного обеда (в данном случае, ужина) по закону Архимеда полагается поспать. Это он с удовольствием сделал бы — с пяти утра на ногах, и после еды разморило — но если он уснёт прямо здесь, то вечер точно можно будет окрестить провальным. Родичам Димы Игорь, кажется, не пришёлся по нраву. И будь на их месте другая семья, Грома бы этот факт никак не тревожил, но это была семья Димы. И делалось ощутимо грустно оттого, что они к Игорю со всей душой, а он, вместо того чтоб открыть свою, неуклюже рассматривал чужую. Нет, в целом, он держался нормально. Удовлетворительно. На троечку. Дима, может, так и не считал. Дима всё равно был рад, комнату свою детскую показал, рисунками увешанную, пытался помочь Грому заполучить расположение кота, долго прощался в прихожей и даже пошёл провожать в сумерках, роняя благодарности за проведённый вместе вечер. Но Игоря всё равно душило чувство, что выложился не на максимум. А он привык работать так, чтоб на душе было спокойно. *** Прошла где-то пара месяцев с момента того ужина, когда Юля огорошила Игоря тем, что у Димы скоро день рождения и надо бы уже обдумывать, как его поздравить. Для Грома это архисложное задание, потому что он не любит и не празднует собственный день рождения, а чужие для него — чёрный день календаря, когда надо провести до ужаса неловкий разговор по телефону, бубня ежегодную банальщину про счастье и здоровье, или, что ещё хуже, поздравить человека лично. В офисе за это всегда ответственен кто-то другой, и Игорю остаётся только предварительно сдать деньги, а в нужный день затесаться в толпе, обозначив своё присутствие, и так же незаметно улизнуть после вручения конверта. Но Игорь и без Юли понимал, что Дима заслуживает большего, чем участливое молчание под речь незаинтересованного коллеги и дружественный хлопок по плечу. Тем более, Дубина до сих пор в силу возраста и предполагаемой незрелости в коллективе не все воспринимают всерьёз. Игорю это не нравилось. Он-то мог свалить очередной рапорт на Диму, одарить снисходительным взглядом или не поддаться его хаотичной энергии, но он же это по-дружески, может, даже по-отечески. А всем остальным нельзя было с Дубиным как с недостойным обращаться. Пожалуй, Гром даже чувствовал, что хотел бы доказать напарнику, что тот достоин. Достоин праздника, уважения, дружбы. И хотя Дима явно был из тех людей, кому внимание поистине дороже самого подарка, и скорее всего он будет неописуемо рад, если Игорь просто вспомнит про его день рождения, Гром внезапно для себя же загорелся идеей организовать другу сюрприз. Вероятно, во многом это желание было продиктовано пропитавшими Игореву душу тёплыми чувствами по отношению к семье Дубиных. Такой хлебосольный приём и приятное знакомство не могли не оставить сладкого послевкусия. Но не без ложки дёгтя в виде смущения за неоправданность ожиданий. Он даже обсудил это с Юлей, в которой Гром уже успел разглядеть нереализовавшегося психолога, способного тонко прочувствовать проблему, провести по ней беседу и дать дельный совет, а главное — всё это совершенно бесплатно (ну, иногда за помощь в расследовании). В этот раз Пчёлкина долго пыталась втемяшить, а по-другому и не скажешь, Игорю, что чужие ожидания не его проблема и что соответствовать им он не обязан. Но Гром и не чувствовал себя обязанным. Просто хотел доказать, что он не такая уж и плохая компания для Димы. Что он правда дорожит их дружбой. Юля сказала, что в таком случае он может попробовать вернуть доверие. А она поможет, чем сможет. Игорь скромных, но от всего сердца благодарностей в ответ отсыпал, и сбежал в свои чертоги разума обдумывать план реабилитации. Вечеринка-сюрприз, может, и нечто тривиальное, но, если сделать с душой, то эффект будет выше желаемого. Времени оставалось относительно немного, а сделать предстояло много. Во-первых, договориться с Дубиными, потому что без этого пункта не состояться всему замыслу. На переговоры пришлось брать Юлю. Но этой чертовке долго умасливать маму Димы не пришлось. Сложнее оказалось у неё же контакты друзей взять, потому что у Ольги Николаевны специфические взгляды на некоторых из Диминого круга общения. На Грома за Юлиной спиной она поначалу тоже недобро косилась, но смягчилась, когда узнала, что вся эта днерождественская канитель — его авторства идея. Кажется, один плюсик Игорь себе заработал. Во-вторых, нужна была хорошая душевная поздравительная открытка. Желательно от всего отдела. Гром красноречием не отличался, как и все его сослуживцы, поэтому сочинить душещипательное поздравление от всего сердца поручил… Юле. Зря она, что ли, журфак оканчивала? Игорь только парой идей с ней поделился, а сплести из сухих заурядных пожеланий стройный и развинчивающий своей искренностью текст следовало уже Пчёлкиной. Вышло славно, трогательно и адресно. Игорь бы в жизни такое не завернул и никак не мог насытиться его прелестью — перечитал письмо три раза и даже не очень хотел кому-то кроме Димы это показывать. Но по задумке в большой открытке полагалось расписаться всем Диминым коллегам и оставить там это несравненное поздравление. Жертвой пера Гром избрал Цветкова — слишком много тот хорохорился в этот день — и поручил ему собрать подписи и переписать текст. Совершалось сие таинство, безусловно, когда Дубина по близости не было, но он мог вот-вот вернуться со своего плёвого задания, и Игорь не упускал возможности Цветкова подогнать: — Ты можешь писать быстрее? — Гром нервничал и вкладывал в свои претензии ещё больше недовольства, чем обычно. — Могу, если ты не будешь вякать мне под руку! — буркнул в ответ Цветков, у которого уже отнималась рука. — Если мы не успеем из-за тебя… — Успокойся и дай мне сосредоточиться, — прошипел сквозь зубы. — Сосредоточиться? На чём? Ты всего лишь инструмент, посредник между великими мыслями и будущим непревзойдённым творением, — разглагольствовал Игорь. — Чем больше ты меня отвлекаешь своими пустыми разговорами, тем меньше скорость моей работы, — не отрывая глаз от бумаги. — Жаль, что ещё меньше скорость у нейронов в твоей дурной башке. Этот выпад Цветков решил проигнорировать, видимо, подумав, что в противном случае никогда не допишет, ведь начнётся перепалка: сначала словесная, а потом — кто знает... Закончив, он удовлетворённо поставил точку, но не успел пробежаться взглядом по работе, как Игорь выдернул листок у него из-под носа. — Ну, что ты там написал? — брови его сползали к переносице всё ближе, по мере того как он вчитывался в написанное, пока совсем не встретились. — Не «благАденствия», а «благОденствия», идиот! Ты совсем тупой? Цветков оскорблённо поморщился и выхватил листок назад. — Это «о», а не «а», — возмутился он. — Протри зенки, Гром. — В каком месте это «о»? — зашипел тот. — Не понял, — оба аж подпрыгнули от властного тона Прокопенко за спиной, — что за вольности на рабочем месте? — Фёдор Иванович, — застонал Цветков, — это всё Гром. У Игоря глаза не просто закатились — сделали «солнышко». — Фёдор Иваныч, тут у Димы Дубина день рождения сегодня, мы открытку поздравительную заполняем. Подпишите? — Так бы сразу, — Прокопенко повертел ручку, по диагонали читая содержимое, и оставил внутри свою закорючку. — А где он, Димка-то? — Так скоро будет, Фёдор Иванович. Просто Гром всё до последнего момента оттянул, вот мы впопыхах и действуем. У Прокопенко огрубевшая щётка усов нервозно подёргивалась каждый раз, когда кто-то молол ересь. В разговорах с Цветковым его усы чуть ли не танцевали. — Хорошо. Но чтоб через пятнадцать минут после его прихода вернулись к работе. — Есть, товарищ полковник, — почти синхронно. Дубин прибыл в офис в своём обычном приподнятом настроении. Приподнятом в сравнении со всеми остальными кислолицыми обитателями штаба. Раньше Игоря это раздражало, но потом он понял, что без такого лучика, в сущности, никак не обойтись. Те, кто разделял это мнение, поздравляли с охотой и от всего сердца. На этот раз Гром стоял в первых рядах. А Дима почти что утонул в смущении и недовысказанной, как ему казалось, благодарности. Игорь никогда не встречал человека, который так быстро краснеет. Но это всё было ерундой, разминкой, прологом к настоящему веселью. Однако до него ещё нужно было добраться. По задумке, Дима возвращается домой с работы, а там его внезапно встречают друзья с криками и шариками. Вроде бы ничего сложного. Но и Игорю ещё предстояло добраться до Дубиных, причём раньше самого Дубина. Тот, как по закону подлости, весь вечер не отлипал, даже до метро вместе с ним пошёл, а потом вообще выдал: — Не хочешь заехать ко мне? Ну так, чисто символический ужин в честь дня рождения. Такой вариант развития событий Гром не предусмотрел. — Прости, дружище, сегодня никак не выйдет, — Игорь даже в лицо ему не смотрел, чтоб себя не выдать. Дима ответил не сразу: — Ладно. Ничего страшного, — протянул руку. — Спасибо за поздравления. Гром поднял глаза и наткнулся на такое скорбное лицо со слабой всё-хорошо-я-не-плачу маской, что ощутил тяжёлый порыв прям тут все карты и раскрыть, но всё же смог его подавить. Извини, Дима, но иначе сюрприза не выйдет. — Не за что. Пока что действительно не за что. Игорь думал только о том, что теперь ему придётся делать вид, что он едет к себе, а потом мчать на празднество. И вряд ли он Дубина обгонит. Придётся ведь немного выждать, чтоб не столкнуться где-нибудь по дороге. Гром злится из-за нависшей угрозы срыва плана, потому что ему очень важно было сделать всё по высшему разряду. Звонит Пчёлкиной и вкратце обрисовывает ситуацию. Та чувствует напряжение в голосе даже через дохлые динамики «Нокии 3310» и старается Игоря остудить. Вроде бы получается. Вроде бы он уже не так боится завалиться на вечеринку последним. Главное ведь, что придёт. И приходит действительно последним. На двенадцать минут позже Дубина — это ему Юля после скажет. Дима был очень доволен: столько родных лиц, струящихся поздравлений, шуршаний подарочных пакетов и аппетитных вкусностей. Ставка на неожиданность сыграла, и Дима даже не сразу понял, что именно происходит и что всё это происходит для него. Игорь влетел, запыхавшийся и беспокойный, и тут же потерялся в разноголосой неразберихе. Звуки, улыбки, слова — всё смешалось-смазалось, крутилось в реальности как-то чересчур быстро, а обрабатывалось в сознании медленно. Игорь в тумане неотпустившей одышки бредёт в комнату, из которой льётся больше всего шума, и вваливается туда моментом, не успевая заметить, как меняется в лице Дима и как бежит к нему со всех ног. — Ты пришёл! — полез обниматься, и на этот раз Игорь не возражал. — Вообще-то он не просто пришёл, — Юля запечатлела их объятие на свой телефон, вынырнув из ниоткуда. — Он это всё и организовал. — Правда? — у Димы очки бликуют, но даже так Игорь видит растекающийся по дну глаз трепет. — Правда. Дима был очень счастлив: его друг, напарник, наставник, человек, на которого он равняется, не просто душевно поздравил, но и собрал для этого поздравления всех и сумел провернуть это всё, не попавшись. Мама Димы тоже была счастлива — за сына. Её безмерно тронул поступок Игоря, и она тоже одарила его объятиями, краснеющими благодарностями и уймой тёплых слов. В этот день светились все. Ближе к концу вечера, когда все подуспокоились и подвысказались, и Диму перестали дёргать и перехватывать, Дубин отвёл Игоря на балкон продышаться и поговорить. Начал, конечно же, с очередных благодарностей, но Гром уже наелся ими, да и не ради стольких похвал всё это затевалось. Дима перевёл дыхание и встал слева от Игоря. — Ты же наверняка слышал тот факт, что размер сердца человека примерно равен размеру его кулака? — Ну, слышал, — в самом деле, Гром что-то такое припоминал. — И как ты к этому относишься? — Не знаю, — Игорь хмыкнул и покосился на дверь. — Ну, наверное, верю. — А ты попробуй, сожми. Гром нехотя сжал ладонь и окинул её оценивающим взглядом. — Ну что? — Дубин никак не унимался с анатомической темой и это настораживало. — Ну, ничего, — заключил Игорь, прыснув, то ли чтобы сбросить напряжение, то ли оттого, что подавился нелепостью их разговора. — Так вот, Игорь. Этот факт — неправда. Потому что твоё сердце размером не с кулак. Оно намного больше. Как бы ты его ни прятал, и что о нём ни думал, оно большое, доброе и… — Дима откровенничал взахлёб, и теперь пришла Игорева очередь краснеть, — и способное на чистые дела. Я… я невероятно благодарен тебе за этот вечер. Это безумно ценный подарок, и я никогда о нём не забуду. Спасибо. Видимо, то, что у Игоря иногда поднывает внутри, — это действительно сердце. Но сейчас оно не болело. Оно волнительно-радостно билось. Игорь чувствовал его. И не хотел больше прятать.