I
Стив кусает его так, как кусают мороженое. Мягко прикладываются зубами и загребают податливую сладость, помогая себе языком. Облизывают губы, размазывая тягучее и липкое, успевшее подтаять во рту, и вновь вгрызаются, наполняя рот терпко-сладким, щекочущим чувствительные рецепторы. Сосредоточенно обхватывают губами края и втягивают, чтобы собрать, впитать в своё нутро гладкое и текучее, перекатывающееся на языке, так и норовящее капнуть на пол. Он наполняется им, захлёстывается до края, до горла, до горизонта. До привычного задушенного комка в груди, когда ни вдохнуть ни выдохнуть, и глаза жжёт от выступающих слёз, и рваная судорога прошивает покрытое испариной тело, надрывно требующее вдоха. Но астма уже не страшна много лет, а он всё так же скребёт коленями по полу, и пальцы сжимаются до побелевших костяшек, до синяков на бледной коже. Холодной, гладкой, чужой. Джеймс, он не разрешает называть себя Баки, откидывается спиной на бетонную стену и медленно сползает вниз. Его спутанные волосы падают на лицо, сальными прядями липнут к щекам, лезут в рот и стекают к ключицам, разукрашенным багровыми отметинами. Кислород врывается в лёгкие Стива опьяняющей волной, заставляя закашляться и упасть ладонями на пыльный пол, сгребая ногтями порох и грязь очередной богом забытой дыры, в которую его заманил Джеймс. Это продолжалось неделями. Стив боялся признаться себе, что прошло, скорее, несколько месяцев, как начались эти их странные встречи в заброшенных гаражах, покинутых нежилых постройках, складах и прочих обшарпанных тёмных закутках по всему городу и за его пределами. Он также боялся признавать, что ни черта не знает этого хмурого, одетого в потасканное тряпьё длинноволосого парня с лицом его Баки, но продолжает упорно падать перед ним на колени и реже — вставать к нему спиной, вжимаясь руками в стену. Это случилось три или четыре раза. Первый — когда Джеймс возник на пороге его квартиры. Вырос словно из ниоткуда, вынырнул из промозглой, дождливой ночи и молча сверлил взглядом замершего в коридоре прихожей Стива. Он не произнёс ни слова в ответ на потрясённый счастливый шёпот и робкую попытку обнять его. Прирос к полу каменным изваянием, не реагируя на прижавшееся к нему тело Роджерса, а затем, будто приняв наконец решение, резко толкнул его грудью к стене. Моментально напрягшийся было Стив только охнул, ощутив две крепкие ладони, оглаживающие его бока, — тёплую живую и пронизывающую холодом металлическую. Он сразу же сдался жадным прикосновениям, бормоча срывающимся шёпотом: «..боже… Баки, ты помнишь… ты вспомнил… Бак…» Это было больно, мучительно больно, до закушенного в кровь кулака и слёз в уголках глаз, но Стив не осознавал себя от радости, что Баки — его Баки — рядом, что он сам пришёл к нему, несмотря на два года бесплодных поисков, и если ему нужна эта близость, вот так сразу, словно и не было страшных семидесяти лет порознь, он готов её дать, какую угодно, они потом всё исправят, у них будет бесконечно много времени. Вместе. Баки ушёл. Взвизгнула молния на брюках, щелкнул ремень, холодные пальцы мазнули сзади по шее, и в прихожей стало оглушительно тихо. Стив обернулся. Со стены напротив, из полутьмы, на него мутно взирало его растерянное лицо, отражающееся в зеркале. Рядом никого не было. Позже с неизвестного номера ему пришло сообщение. С датой и координатами. Стив прибыл на место, полон решимости прояснить, что происходит, и поговорить наконец с Баки. Разговора не вышло. Он не шёл на контакт словесно, но прижимался так отчаянно и знакомо, что Стив сам не понял, как опустился перед ним на колени. А потом всё снова случилось быстро, жарко, удушающе приятно и закончилось опять в одиночестве. Стив разбил кулак о стену и поклялся себе в следующий раз не вести себя как сентиментальный, на всё согласный идиот. И, конечно же, повёл. Были записки, подкинутые под дверь, клочки бумаги на подоконнике, сообщения — всегда с разных номеров. И всегда — только дата и место. Стив приходил, повторяя про себя, что больше не поведётся, что не даст до себя дотронуться, не получив объяснений, но Баки неизменно выигрывал у всех доводов его рассудка. Стив проводит тыльной стороной ладони по губам и упирается взглядом в Джеймса. Тот мерно дышит, не отлепляясь от стены и ничуть не заботясь о расстёгнутых штанах. На нём всё те же тряпки, что и обычно. Стив отстранённо думает, что где-то же ему приходится принимать душ, и ночевать, и… Поток мыслей прерывается, наткнувшись на глухой блок. Они практически не разговаривают. Изредка Джеймс роняет ничего не значащие фразы, называет Стива по имени и не хочет от их встреч ничего другого, кроме того, что получает раз за разом. Стив покорно принимает правила игры, отчаявшись достучаться до Баки. Он боится, что если надавит сильнее, Бак… Джеймс сбежит, и снова потянутся годы безуспешных поисков, и одиночество сожмёт свои клещи на его горле. Пусть лучше там сжимается металл чужой ладони. Взгляд Стива продолжает оцарапывать фигуру Джеймса: широкие плечи (шире, чем он помнил из 44-го), крепкая грудь, обтянутая хенли с длинными рукавами, некогда приглушённо-красного цвета, а теперь пятнисто-бурая, разодранная в нескольких местах. Поверх наброшена серая тканевая куртка с капюшоном, бёдра обхвачены тёмными джинсами, испещрёнными подозрительными разводами, на ногах видавшие лучшие времена кроссовки. Стив опускает лицо в сгиб локтя. Ему ничего не стоит опять попытаться пригласить Джеймса к себе — хотя бы вымыться, поесть и переодеться. Предложить остановиться на несколько недель, месяцев, парочку лет, на всю жизнь. В последний раз, когда Стив заговорил об этом, Джеймс молча развернулся и ушёл из их убежища, скрывшись по пожарной лестнице. Сообщения не приходили почти месяц. Стив похудел и помрачнел лицом, под глазами залегли тени, а ночью он просыпался каждый час, боясь пропустить какой-нибудь сигнал от Баки. Тишину нарушает привычный звук молнии и ремня. А вот что непривычно — то, что ему между ног ложится тёплая ладонь. Стив потрясённо вглядывается в лицо Джеймса, которое тот старательно отворачивает. Взгляд скользит по щетине на щеках и слипшимся прядям волос. Рука несильно сжимает и выбивает из его губ вздох. Прежде Джеймс ни разу не проявлял интерес к состоянию Стива во время их… занятий. И уж тем более после. Никогда не заботился о том, получил ли Стив удовольствие. Стив получал, но чаще уже оставаясь в одиночестве. Рука пробирается в штаны и ныряет под резинку белья. Стив прикрывает глаза. Он уже почти, хватает нескольких знакомых движений, тех самых, которые он помнит с 44-го. И Джеймс как будто помнит их тоже. Стив стонет, бесконтрольно утыкаясь ему в шею, втягивает солёный запах кожи. Хочется вжаться сильнее, ближе, смять в медвежьем объятии, но он боится сделать что-то не так. Джеймс вытаскивает мокрую руку, поднимаясь на ноги, и засовывает её в карман куртки. Металлическая ладонь надевает на голову кепку и сдвигает козырёк пониже. Стив сглатывает, не отрывая взгляда от его лица. Ему кажется, что если удастся поймать взгляд Бак… Джеймса, в нём обязательно загорится огонёк узнавания. Но Джеймс упорно не смотрит и уходит, не оборачиваясь. Стив медленно перекатывается на бок. В штанах мокро и липко, а пол с такого расстояния выглядит ещё более грязным. Он поднимается и находит в куртке салфетки, сосредоточенно и тщательно вытирает руки, пытается привести в порядок одежду. За Джеймсом нет смысла следить. Он пробовал сделать это с десяток раз и в итоге сдался, примирился с тем, что тот не позволит ему найти себя, пока не захочет сам. По пути к машине Стив озадаченно обдумывает, почему сегодня Джеймс уделил ему особенное внимание. Решил, что сговорчивому Роджерсу должна перепасть капля благодарности? Пожалел? Вспомнил о чем-то? На последнее Стив надеется больше всего. Он хлопает дверью внедорожника и пристёгивается. Там, куда Джеймс приглашает его, по бездорожью на мотоцикле не проедешь, поэтому он постепенно привыкает пользоваться машиной, пока Харлей простаивает в гараже. Вся его жизнь свелась к ожиданию очередной встречи. Время между ними нудно проматывается, а телефон проверяется с регулярностью раз в час. Иногда чаще. Сэм не задаёт вопросов, иногда наведывающаяся Наташа — тоже. Обоим он дал понять, что нашёл Баки. Выражение его лица поведало, что хороших новостей нет, а плохими делиться он не собирается. Никто не возражает.II
С их последнего «свидания» проходит несправедливо много времени. Стива грызут разочарование и томление, перетягивают канат, удерживая его на краю ямы с отчаянием. Ещё неделя ожидания, и он нырнет туда добровольно. Гипнотизируя взглядом потолок, он перебирает в памяти картинки прошлого. Перед глазами встаёт совсем ещё юный Баки — смешливый, безрассудный, любимец всех дамочек на танцах. Залихватски кружащий по дюжине красавиц за один хмельной вечер. Но после — неизменно возвращающийся в их тёмную квартиру, пропахшую лекарствами, половину из которых сам же и покупал для Стива, тратя на это большую часть своей скудной зарплаты разнорабочего в доках. В одну из таких ночей всё и случилось. Нервно кусающий губы Баки, пытающийся выглядеть более пьяным, чем есть на самом деле, и неожиданно решительный Стив, уставший бороться с давящим почище астмы в груди чувством, которое всем своим естеством так неправильно, но так сильно тянулось к Баки. Было неловко, жарко и до одури хорошо. Потяжелевший взгляд серых глаз, поблескивающих из-под челки, смуглые чуть шершавые руки, ласково скользящие по тонкому росчерку ключиц Стива, худой груди, узким бёдрам с выступающими костями… «Давай, не сломаюсь», — собственный сбившийся шёпот в чужое ухо. Баки любил его. Они никогда не обменивались подобными девчачьими глупостями, но Стив твёрдо и искренне знал — Баки любит, и верил, что Баки тоже знает, что Стив любит в ответ. Война сломала их, развела, расцепила крепко спаянные руки. На фронте они долгое время не позволяли себе ничего, кроме взглядов украдкой и похлопываний по плечам. Плечи Стива теперь были едва ли не шире плеч Баки, но тот только улыбался ему уголком рта и смотрел куда-то в сторону. Стив замыкался. Терзался мыслями, что таким Баки его не хочет. А потом случилась пара совместных полевых вылазок, где Баки показал ему, что хочет ещё как. Три дня спустя Стив его потерял. Направляя «Валькирию» в ледяную могилу, он наконец ощущал что-то сродни успокоению. Голос в наушнике — последняя связь с землёй — затихал и отдалялся, и Стив почти осязал, как падает в объятия своего Баки. В уголках глаз щиплет. Потолок подозрительно расплывается, рука сама тянется смахнуть влагу с ресниц. Взгляд окончательно фокусируется и находит светящийся в темноте прямоугольник экрана телефона. Входящий вызов. Номер не определен. Руки трясутся, палец всё никак не хочет попадать по маленькой зелёной кнопке. Да кто это проектировал?! — Баки? В трубке слышны шорохи и надсадные хрипы. — Стив… — Баки, где ты? — он спрашивает главное, не думает о том, что Джеймс больше не откликается на это имя. Самому Джеймсу, похоже, совершенно плевать. — Наша… последняя точка… Связь обрывается. То ли у Баки садится телефон, то ли у него больше нет сил говорить. Стив срывается с места, перетекая в кожаную куртку и ботинки. Хватает ключи со столика в прихожей. Взгляд спотыкается о собственное отражение в зеркале, висящем на стене. Оно по-прежнему мутно отражает его бледное, искажённое паникой лицо. Стив отстранённо думает, что хочет видеть в нём их с Баки вместе. Мотор его машины не подводит, и спустя менее чем через две минуты со звонка Стив мчится по выжженным в памяти координатам. Место встречи — один из пустынных складов, находящихся в Уильямсберге. Большую часть из них начали переделывать под жилые дома ещё в восьмидесятых, но Баки сумел отыскать для них подобие убежища. То, что он позвал Стива в Бруклин, всколыхнуло в тот раз тоскливую надежду: Баки вспоминает. Стив не поспорит, что это не простое совпадение, но ему хочется верить. К счастью, склад не велик. Стив на всякий случай оббегает весь первый этаж и устремляется на второй, направляясь в помещение, где виделся с Баки в прошлый раз. Пусто. Стив озирается. Взгляд шарит по углам, торопливые шаги обходят комнату по периметру. Где-то под потолком слышится шорох. Стив запрокидывает голову: среди потрескавшейся штукатурки и паутины виднеется квадрат из проржавевшего металла. Чердак. Он забирается туда по пожарной лестнице. Ступеньки скользкие, должно быть, здесь недавно прошёл дождь. Едва не порвав куртку, зацепившись за штырь наверху, Стив вваливается через окно внутрь помещения. Взгляд мгновенно выцепляет лежащую в углу кучу тряпья. При ближайшем рассмотрении кучей оказывается свернувшийся на боку и прижавший колени к груди Баки. — Бак! — Стив падает на колени возле него, рука вскидывается сжать его плечо. Баки стонет. Рука вляпывается во что-то тёплое и липкое. Стив подносит ладонь выше: он понимает, слышит по запаху — кровь. Медленно ощупывает Баки, бережно отводит колени от груди. — Всё будет хорошо, Бак. Я рядом. Пуль, судя по всему, было три. В плече, в правом боку и в верхней части левого бедра. Та, что попала в бок, скорее всего, прошла навылет: Стив чувствует под пальцами сквозное отверстие. Но больше таких нет, а это значит, что две из них всё ещё внутри. — Баки… — голос удаётся держать спокойным и мягким. — Пули нужно вытащить. Я могу отвезти тебя в больницу. — Нет! — Баки дергается, силясь встать. — Сам... или… не надо. Стив мнется, нервно хмурит брови. — У меня с собой ничего нет… Я могу забрать тебя к себе, там... все необходимое. Баки стонет, но возражений от него не поступает. Стив со всей возможной аккуратностью подхватывает Баки на руки и пробирается к лестнице. С трудом, но ему удаётся спуститься по мокрым перекладинам, не задев головой Баки ни одного угла. Салон зальёт кровью, но Стиву плевать. Он устраивает Баки на заднем сиденье и накрывает его своей курткой. Баки лихорадит, на бледном лбу выступают капли пота, он что-то бормочет, но слов не разобрать. Стив выдыхает, окидывая взглядом сжавшееся тело, и захлопывает дверь. Стрелка на спидометре показывает минимально приемлемое число, при котором его не остановит патрульная машина. Стив готов гнать во весь опор, но истекающий кровью объявленный в национальный розыск убийца за спиной — не то, чем ему хотелось бы рисковать. Мимо пролетают и сминаются в размазанный круговорот улицы с отсветами фонарей в широких витринах. О бронированные стёкла внедорожника начинают монотонно бить капли вновь начавшегося дождя. Озон смешивается с металлическим запахом крови в воздухе, неустанно напоминающем о ценном грузе на заднем сиденье. Слишком ценном. В голове настойчиво пульсирует успокаивающее: «Сыворотка не даст Баки умереть». Пусть жалкий суррогат, копия Золы, но она должна защитить Баки там, где обычный человек не выжил бы. Стив до хруста в челюсти стискивает зубы: так некстати колючей волной накрывает вина за ущелье, за отсутствие поисков, за то, что как будто легко смирился, — прожил без Баки аж до полёта на «Валькирии». В новом веке он свыкся существовать с дырой в сердце, чьи выжженные края обильно смачивались виновностью. Помогал долг, держала ответственность за возложенные надежды и ещё немного — новоприобретённые друзья. От которых Стив успешно отгородился, едва на горизонте замаячил старый боевой товарищ. Друг детства, фронтовой приятель, ниточка из прошлой жизни. Его самая большая любовь. Хриплый стон с заднего сиденья приводит в чувство, и нога Стива утапливает педаль газа в пол. Плевать на патрули. Он не последний человек в этом городе, да что там — во всей стране, он имеет право на личные мотивы нарушения правил. Стив доезжает в рекордные сроки. Аккуратно выпутывает Баки из куртки, несёт в лифт на руках. Рука с ключом, отпирающим дверь в квартиру, странно подрагивает. Стив отстранённо думает о том, что Баки во второй раз пересекает порог его жилища, но в этот раз не по своей воле и практически без сознания. Опустив тяжёлую ношу на диван, он бросается в ванную за аптечкой и тщательно моет руки. Не то чтобы навыки извлечения пуль входили в перечень безусловных талантов Капитана Америка, но заниматься на войне подобным случалось. Критически оглядев фронт работ, Стив тянется за ножницами: одежду Баки придётся срезать. Он распарывает красную хенли посередине и вдоль рукавов, обнажая повреждённое плечо. Рана заполнена кровью, Стив молится о том, чтобы пуля не оказалась экспансивной, тогда её будет намного труднее извлечь. Он заливает кожу вокруг антисептиком, скорее по привычке, чем из необходимости: Баки не страшны инфекции благодаря сыворотке, но вот с потерей крови и застрявшим куском железа внутри она не справится. К сожалению, из-за неё же Баки не поможет и обезболивание. Стив разводит пальцами края раны и поверхностно проходится внутри, пытаясь нащупать пулю. Есть. Он погружает специальный пинцет в устье раны и зажимает пулю зубчиками. Тянет, выдавливая из Баки громкий стон. — Всё, всё, Бак… ещё немного. Ты молодец, Бак, ты очень хорошо справляешься, — Стив шепчет ему успокаивающие слова, надеясь, что если не их смысл, то хотя бы ласковый тон дойдёт до сознания Баки. Он быстро накладывает стерильную повязку вокруг плеча и осматривает рану на правом боку. Кровотечение там практически остановилось, вероятно, внутренние органы не были задеты, и Стиву остаётся только забинтовать область под рёбрами. На очереди бедро. Оно выглядит гораздо хуже плеча, пятно крови на джинсах расползлось до самого колена. Стив решительно срезает всю ткань и отбрасывает её в принесённый мешок к остальным тряпкам. С этой раной он возится дольше. Баки хнычет громче. Кровь выбрасывается наружу медленными хлипкими толчками, Стиву всё никак не удаётся нащупать пулю, и пальцы начинают предательски дрожать. По вискам течёт пот, Стиву хочется чертыхаться и плакать, он уже жалеет, что привёз Баки к себе, не стоило его слушать, он сейчас истечёт кровью на этом диване, умрёт у Стива на руках, и как ему тогда… Спустя целую вечность пуля находится. Баки уже не издаёт ни звука, но его грудь продолжает тяжело вздыматься, и Стив торопливо завершает свою операцию. Закончив, он накладывает тугую повязку на бедро и обессиленно прислоняется спиной к дивану. Его колени онемели, он едва замечает это сейчас. Комната окутана темнотой, и только над Баки горит торшер. Его лицо всё ещё бледное, но Стиву кажется, что хмурая складка у бровей разгладилась, и дышит Баки уже спокойнее. Стив окидывает взглядом окровавленные бинты и инструменты. Он осторожно накрывает Баки пледом, стараясь не потревожить его, и собирает всё в пластиковые пакеты. Стив сидит на кухне, сжимая в руках чашку с остывшим чаем, до самого рассвета. Он несколько раз заходит в гостиную и прислушивается к мерному дыханию, доносящемуся со стороны дивана. Оно успокаивает его ровно до момента возвращения на кухню. Хочется тут же пойти обратно, но Стив усилием воли заставляет себя оставаться на месте. Когда Баки проснётся, он не должен увидеть в Стиве своего часового. Восстановление суперсолдата потребует нескольких дней (Стив малодушно жаждет нескольких недель), и за это время он надеется выстроить с Баки подобие доверительных отношений. Чтобы тот подумал над возможностью остаться здесь. Насовсем.III
Когда первые лучи солнца подкрадываются к занавескам в гостиной, Джеймс открывает глаза. Взгляд фокусируется на потолке, а затем медленно опускается вниз. Он оглядывает себя, по шею укрытого тёмно-синим пледом. Металлическая рука с тихим шуршанием пластин приподнимает одеяло — он раздет до белья и перебинтован. События вчерашнего дня помалу выстраиваются в цепочку: схрон, заказ на устранение, его выполнение… ловушка, перестрелка, обжигающая боль во всём теле. Его кто-то вытащил. Кто? — Баки? — в дверном проёме вырастает фигура. Ловит хмурый ответный взгляд и исправляется: — Джеймс... Доброе утро. Он сглатывает, молча отводит взгляд. Конечно. Стив. Тот медленно подходит к дивану и присаживается на корточки. — Я принёс тебе воды, — крепкая рука протягивает стакан. В стакане дурацкая жёлтая соломинка. Джеймс несколько секунд сверлит её взглядом. — Давай, я помогу тебе приподняться, — догадывается Стив и тянется подложить ему под голову подушку повыше. Затем подносит соломинку к его губам. Губы саднит. Они пересохшие и наверняка потрескавшиеся. Джеймс проводит языком по нижней, аккуратно обхватывает соломинку и пьет. Рот Стива растягивается в улыбке. Видно, что он пытается сдержаться, но получается чертовски плохо. Он ждёт, пока стакан опустеет, и убирает его от лица Джеймса. Прокашливается и начинает взволнованно выдавать свою заготовленную речь: — Ты позвонил мне вчера… Я решил, что лучше будет забрать тебя к себе. Пули достал, — спохватывается внезапно и хмурится, — я не буду спрашивать, как ты их получил, но если нужно с чем-нибудь разобраться, ты можешь мне сказать... Джеймс резко мотает головой. — Ладно, — брови Стива продолжают выражать обеспокоенность, но он быстро сдаётся. — Тебе нужно восстановиться. Побудь здесь. Пожалуйста, — последнее слово срывается с его губ полушёпотом. — У меня есть вторая спальня, я могу помочь со сменой повязок, и ещё здесь безопасно, и я могу готовить еду, и… Во взгляде Стива горячая мольба. Волосы золотит падающий из окна свет. Он приглаживает их рукой. Джеймс сухо кивает. Не то чтобы у него был выбор. Уползать отсюда, подволакивая ноющую ногу и не имея одежды… Джеймс не дурак. В глазах Стива вспыхивает надежда. Он готов приступить к развитию бурной деятельности и тараторит: — Тебя нужно переместить. Я не решился вчера тебя опять таскать. Здесь натекло много крови. Я перестелил кровать во второй спальне, тебе там будет удобно, и ванная рядом… — он начинает прикидывать, как помочь Джеймсу подняться. Тот решительным движением откидывает одеяло и садится, недовольно морщась. Протягивает Стиву левую руку. Стив наклоняется, укладывая её себе на плечо, и аккуратно придерживает Джеймса за спину, стараясь случайно не задеть раненый бок. Джеймс встаёт, перенося вес на правую ногу. Медленно они добираются до спальни. — Где ванная? — хрипло произносит Джеймс. Это его первые слова за всё утро. Стив вздрагивает. Но возвращает на лицо лёгкую улыбку, тычет пальцем в дверь напротив. Он подводит Джеймса ближе, щелкает выключателем и заводит его внутрь. — Я могу… — неловко начинает он. — Выметайся. Стив пулей вылетает за дверь. Когда Джеймс выходит, он находит его, упирающегося лбом в предплечье у стены. Он трогает его спину металлическими пальцами, Стив снова вздрагивает и поворачивается. Джеймс чувствует, как со спутанных волос стекают капельки воды. Левое бедро, отмытое от пятен подсохшей крови, покрывается мурашками. — Я приготовил тебе одежду. И полотенца, — Стив с порога указывает на ровные стопки, сложенные поверх комода. Он подводит Джеймса к кровати и помогает сесть. Нерешительно топчется рядом, рука то и дело ныряет в золотистые вихры. Джеймс готов поспорить, что Стиву очень хочется остаться в этой комнате охранять его дверь. — Наверное, ты ещё поспишь? — вопросительный тон пополам с тревогой. — Я тоже пойду к себе… Ты зови, если что понадобится. Джеймс знает, Стив боится уходить. Боится, что проснувшись, придёт сюда и увидит пустую кровать. Он решает не мучить его. Укладывается на постели и натягивает одеяло до подбородка, хрипло обещая: — Я буду здесь. Стив выдыхает, между его бровей всё ещё отпечатана знакомая страдальческая морщинка. Он виновато улыбается и пятится к выходу. Джеймс закрывает глаза.IV
Стив ложится прямо поверх покрывала, готовый в любую секунду вскочить и броситься в соседнюю комнату. Странно ощущать присутствие Баки через стену. Он мечтал об этом с момента их встречи на мосту. Почти поверил на хеликэрриере. Купил эту квартиру, едва выйдя из больницы, осознанно рассчитывая, что вторая спальня будет для Баки. А потом они не смогли его найти. Наташа прятала глаза, Сэм сочувственно похлопывал по плечу, а Стив закрывался и зарывался в себя в коротких передышках между вспахиванием носом земли по всей планете в поисках Баки. А тот нашёл его сам. Он вспомнил их и явился проверить. Стив не подкачал. Дал втянуть себя в странные недоотношения, где играл роль безмолвного инструмента для удовлетворения низменных потребностей Баки. А сам ломался изнутри, завис в неопределенности, желая то ли выбраться из мутной трясины, то ли увязнуть в ней ещё глубже, а там будь что будет. И всё же вот он здесь. Баки, которого, чёрт, не забывать бы называть Джеймсом. Лежит в комнате, предназначенной для него, укрыт одеялом, купленным для него, и, возможно, Стив даже увидит его утром и заварит им две чашки лучшего кофе в этом столетии. Стив моргает, и в следующий раз его глаза открываются в полдень. Взгляд останавливается на электронном циферблате, пока сердце в груди не заходится от паники, и ноги сами не поднимают его, швыряя за порог, к комнате Баки. Грудь топит расплавленным оловом, когда он видит его спутанные волосы, рассыпавшиеся по подушке. Лицо вжато в плед, и, должно быть, Баки совсем нечем дышать. Он подходит ближе и зовёт его. Джеймс мгновенно вскидывается на кровати, как будто в нём и вовсе не проделано три пулевых отверстия. Фокусирует взгляд на Стиве, напряжённый и недоверчивый. Стив не двигается, дожидаясь узнавания, всем своим видом демонстрируя доброжелательность и спокойствие. Наконец, дымка в глазах Джеймса рассеивается, и он откидывается на спину. Голая грудь, разукрашенная шрамами, приковывает внимание Стива, будто он и не насмотрелся вчера вдоволь, играя в первоклассного хирурга. По правде, действительно не насмотрелся, было слегка не до того. Стив откашливается. — Прости, что разбудил. Показалось, ты сейчас задохнешься в этих подушках. Я… буду на кухне, приготовлю нам завтрак. Он не ждёт ответа, но, к своему удивлению, получает кивок, прежде чем уходит. Выйдя в коридор, он смотрит на окровавленную куртку, что валяется на полу, на две пары ботинок и, наконец, догадывается осмотреть себя. Майка и джинсы заляпаны кровью настолько, что кидать их в стирку даже не хочется. Он возвращается в свою комнату за чистой одеждой. …Рука механически крутит вентили, делая воду погорячее. Он выдавливает гель прямо на ладонь и быстро оглаживает тело, распределяя вязкую, пахнущую зелёным чаем жидкость. В голову приходит мысль, что Баки был здесь. Он заходил в ванную. Не принимал душ, но явно постарался смыть кровь с тела в раковине. Стива странным образом возбуждает это, вопреки очевидной несексуальности того, что пережил Баки прошлой ночью. Воображение рисует его грудь, испещрённую красными мазками, и широкую ладонь, пригоршнями растирающую по ним воду. Интересно, он использовал мыло? Собственная рука скользит вниз, начиная доставлять больше удовольствия, чем практической пользы. А живот? Наверное, его Джеймс не трогал, он сплошь закрыт повязкой. Остаётся бедро. Стив видел капли воды, стекающие к коленям, он не отказался бы проследить их путь языком. Он стоял прямо тут, босыми ступнями на холодном кафеле, и, конечно, ему приходилось использовать металлическую руку, а не живую, с раненым плечом… Пальцы крепко сжимаются, ощущая пульсацию, Стив прислоняется лбом к запотевшему стеклу. Чёрт, чёрт, быстрее… В голове вспыхивают обрывки воспоминаний об их встречах, смазанные картинки прикосновений к его коже, трение губ, рука на затылке Стива. Он стонет в кулак, надеясь, что обострённый слух Баки не уловит ничего за шумом воды.V
Он помешивает ложкой овсянку для Баки и высыпает в тарелку горсть тёмно-синих ягод. На подставку рядом ставит мёд и чашку крепкого кофе. Откровенно говоря, ему самому такой завтрак едва сошёл бы для разминки, но, в понимании Стива, раненый нуждается в здоровой и лёгкой пище, поэтому свои бутерброды и бекон он благоразумно оставляет на кухне, подхватывая поднос обеими руками. Минуя порог спальни, он отстранённо думает о том, что вскоре Баки определённо предпочтёт закрываться, но, пока двери открыты, он торжественно несёт свои дары ему прямо в кровать. Джеймс удостаивает его подношение скептическим взглядом. Он хмуро смотрит в тарелку и шумно втягивает в себя воздух. Стив без слов понимает, что аромат бекона распространился по всей квартире, и Баки рассчитывал на завтрак поинтереснее. Но он привычно хранит молчание и берёт в руку ложку. Металл звякает о металл, и у Стива замирает сердце. Его Баки в его доме. Собирается есть приготовленную им овсянку. Стиву хочется свернуться клубком на ковре и поджать колени к груди — совершенно нелепая поза для человека его комплекции. Но он пытается выглядеть перед Баки как можно более адекватным и безобидным, поэтому просто садится на край кровати и упирается локтями в колени. Он не смотрит на него, пока говорит: — Я знаю, что ты не в восторге, но я не слишком-то хорошо понимаю, насколько быстро и в какой мере ты восстанавливаешься. Предполагаю, немного медленнее меня. Значит, до конца недели от пуль не останется и следа. И… знаешь, гостей у меня не бывает, этот адрес известен только Мстителям. Но последние пару лет я вроде как не сильно поддерживал с ними контакт. Тебе нечего опасаться. Так что оставайся, сколько захочешь, не только пока поправишься, я… Я был бы рад. Ложка лязгает о дно тарелки. Джеймс откидывает край одеяла и совершает очевидную попытку подняться, прерывающуюся, впрочем, резким движением Стива в его сторону. — Бак! Протянутая рука оказывается хитрым образом заломленной за спину. — Я — не он, — слова щекочут ухо злым шёпотом. — Я не прошу его, я прошу тебя, — Стив не пытается вырваться, он наслаждается их близостью даже в такой форме. Его кусают за шею сзади и притираются носом к коже. Стива ведёт, ему очень хочется обнять Джеймса. Он позволяет себе податься вперёд и прислониться к его груди, заломленная рука напрягается в хватке железного кулака, но Стиву плевать, он скорее даст её вывихнуть из сустава, чем отодвинется. Несколько минут проходят в тисках недообъятия. В другой ситуации оно бы завершилось гораздо более активными действиями, но Джеймс ранен, а между ними всё ещё втиснут поднос с завтраком. Джеймс отстраняется первым. Как ни в чём не бывало суёт нос в чашку с кофе. Стив приготовил такой, как пил всегда сам — чёрный, без сахара. До войны попробовать удавалось редко, дефицитный товар. Зато теперь им хоть залейся. Стив ждёт, пока пустая чашка опустится на подставку. Снимает её с колен и относит на кухню. Почему-то ужасно хочется оказаться наедине с посудой, к которой прикасался Баки. Потрогать края чашки, которую обхватывали его губы, провести подушечками пальцев по ложке, которую облизывал его язык. Мелкие предметы, хранящие доказательства того, что Баки находится рядом. Стив заставляет себя сгрузить всё в раковину, он ещё достаточно в себе, чтобы не копить эти доказательства в дальнем шкафчике. Он не уверен, что надолго. Собственный завтрак остыл и ощущается безвкусным. Холодный кофе и вовсе отправляется в слив. В голове у Стива будто открыты настежь все окна: там светло и пусто, нет мыслей и планов, сознание сужено до единственного человека, лежащего на кровати во второй комнате слева по коридору. До Баки расстояние в тридцать футов и в семьдесят лет. Стив готов добираться, если ему позволят.VI
Джеймс уже почти привычно закидывает ему бионику через плечо. Стив помогает ему дойти до ванной, кивает головой на табурет. Поддерживает за спину, пока Джеймс на него садится. Рядом стоит аптечка и разложены бинты. У них первая перевязка. Стив жадно оглаживает взглядом тело Баки: сильное, мускулистое, такое же, как у него самого. Внимание прикипает к груди. Кожа там и на левом плече, в месте стыка живой плоти и бионики, усеяна рубцами. Стив чувствует резь в животе, когда представляет, как Баки их заполучил, и какой силы должны были быть повреждения, что даже сыворотка не смогла их залечить. Он с усилием заставляет себя прекратить глазеть на пристально наблюдающего за ним Баки и приступить к обработке плеча. Его движения выверены и аккуратны, он не хочет причинять другу ещё больше боли, чем тот уже пережил. Пальцы зудят от желания не просто прикоснуться из необходимости, а приласкать. Погладить, проследить подушечками пальцев все линии обнажённого тела. Губы хочется прижать к шрамам на груди, сцеловать все багрово-красные отметины, стереть их если не с тела, то из памяти Баки. Руки слегка дрожат, он понимает, что этого не скрыть, да ему и плевать. Баки знает, о, он знает лучше всех, как реагирует на него Стив. Если бы ему вздумалось сейчас хотя бы одним словом, да что там, движением, взглядом поощрить Стива, тот немедля упал бы перед Баки на колени и сделал бы для него всё, что он бы только захотел. И, конечно, не упустил бы шанса воплотить свои маленькие мечты, касающиеся его шрамов. Стив почти с нежностью оборачивает вокруг торса Баки последний моток бинта. Рана на боку выглядит так хорошо, что, пожалуй, завтра без повязки уже можно будет обойтись. Плечо получило свою порцию внимания и тоже выглядит многообещающе. Стив смотрит на повязку на бедре и понимает, что на пол ему всё-таки придётся опуститься, очень жаль, что не по столь желанному поводу. Баки разводит колени, чтобы Стив мог встать между ними. Стив готов поспорить — это одна из самых порочных вещей, что он видел в своей жизни. Он ловит взгляд Баки, в котором явственно читается ухмылка, но его губы плотно сомкнуты и неподвижны. Желая поддразнить, Стив медленно облизывает свои, а затем, осознав, как это, должно быть, глупо смотрится, алеет до самых кончиков ушей. Он утыкается взглядом в повязку и начинает её снимать. Ледяной кафель холодит колени сквозь тонкую ткань домашних брюк, но от Баки пышет таким жаром, что Стива снова ведёт от контраста. В голове туманится, руки автоматически обрабатывают рану, которая выглядит похуже плеча, но ничего не указывает на нагноение или инфицирование, поэтому она не вызывает у Стива опасений. Он вновь бинтует бедро и почти жалеет, что контакт с Баки сейчас прервётся. Он аккуратно заправляет край повязки и не может удержаться — оглаживает ладонями внутреннюю поверхность бёдер Баки и срывает у него шумный выдох. Металлическая рука хватает его за загривок и тянет вверх, к губам. Они грубо целуются, Баки почти кусается, Стив cтонет и ответно впивается в его рот. Его руки всё ещё на бёдрах Баки, и он хочет уверенно проследовать выше, но движения его ладоней останавливаются бионикой. Лоб прижат ко лбу, тяжёлое дыхание смешивается между губами. Глаза Джеймса закрыты, и Стиву тоже не хочется открывать свои. В этот момент он чувствует такое единение с Баки, что под веками начинает жечь. Слёзы вот-вот готовы позорно пролиться, но Джеймс не даёт этому случиться. Он отрывается от Стива и подталкивает его, чтобы тот встал, и, пошатываясь, подхватил его под руку, помогая подняться.VII
Он возникает на пороге его спальни с раздражающей регулярностью. Постоянно приносит еду, хотя у Джеймса нет проблем с тем, чтобы добраться до кухни, таскает ему книги и журналы. Джеймс вяло листает стопку ярких комиксов и ухмыляется, находя номер с Капитаном Америка. Он обводит пальцем нарисованное лицо, потирая подушечкой глянцевую страницу, когда в дверном проёме опять вырастает фигура Роджерса. Тот деловито шагает вглубь комнаты и выкладывает на покрывало ноутбук, рассыпая блестящие коробочки с дисками. — Устроим вечер кино? — глаза у Роджерса блестят, щеки слегка подкрашены румянцем. Джеймс отстранённо кивает. По правде говоря, за несколько дней ему уже надоело пританцовывание Стива вокруг него. Он ведёт себя как ни в чём ни бывало, как будто у него дома не живёт киллер из международного розыска, и изо всех сил создаёт им видимость нормальной жизни. Джеймс ощущает, что уже достаточно окреп для того, чтобы покинуть своё пристанище, но отчего-то каждый вечер становится жалко Роджерса с его удушающей заботой и глупым лицом, на котором горит невысказанное «Баки, а вот помнишь?..». Не помнит. Ни черта он не помнит. Стив тем временем забирается на кровать рядом. Он каждый раз тщательно следит за тем, чтобы не нарушать личного пространства Джеймса: устраивается близко, но на такой дистанции, чтобы не инициировать даже случайных прикосновений. Глубоко внутри Джеймс это ценит. — Вот, смотри, у меня тут есть кое-что из нового, — Стив суетливо перебирает стопку дисков, — и пара наших фильмов… то есть, тех, на которые мы ходили… в Бруклине, — он с опаской косится в сторону Джеймса. Джеймс машет рукой. Ему всё равно. Стив сникает и, как он думает, старательно этого не показывает. Джеймс же с закрытыми глазами способен определить, на сколько градусов падает температура в комнате после каждой демонстрации его безразличия к попыткам Стива наладить контакт. Он злится на Роджерса и на себя. На него — за ослиное упрямство и безграничную веру в то, что под бронёй Джеймса скрывается тот его дорогой Баки. На себя — за то, что вообще позвонил ему тогда, как будто не смог бы справиться сам, за то, что однажды появился в его жизни и отчасти впустил в свою, поддался искушению, не утерпел, чтобы не проверить то единственное, что казалось ему подлинным, яркие отрывки кинохроники в голове — близость со Стивом. Потому что всё остальное не клеилось. Всплывали отдельные кадры, мелькали сцены, ощущались запахи, вкусы, слышались обрывки фраз и разговоров, но он их не чувствовал, не проживал как следует, по-настоящему. Наблюдал, словно чужую жизнь в кинотеатре, и ему нестерпимо хотелось уйти с сеанса. Экран ноутбука слабо отсвечивает голубым. Свет в комнате внезапно оказывается погашенным, а Стив привычно полулежит рядом, уставившись в мелькающие перед глазами картинки. Джеймс сосредотачивается: фильм ему кажется знакомым. — Я ходил на него с Дот, — после длительного молчания голос звучит хрипло, — она проболтала половину сеанса. Брови Стива складывается страдальческим домиком, он поворачивается к Джеймсу, его лицо глупое и сияющее: — А я ждал тебя на улице, чтобы мы вместе добрались домой, и миссис Барнс тебя не отругала… — …потому что она никогда не ругала меня, пока ты был рядом, — заканчивает Джеймс, не отводя взгляда от экрана. Ладонь Стива медленно подбирается к руке Джеймса. Он накрывает его запястье своими пальцами, нежно поглаживает и продолжает упорно смотреть в его сторону. Джеймс не двигается, он дышит ровно и спокойно, словно ничего не происходит, а затем резко выворачивает руку Стива и дёргает его на себя. Колено Стива задевает крышку ноутбука, она захлопывается, погружая комнату в тишину и лишая их последнего источника света. Тяжесть тела Роджерса ощущается так приятно и так знакомо, что Джеймса выгибает и притирает к нему ещё ближе. Он сползает спиной с подушек и обхватывает бёдрами ноги Стива. Тот тяжело дышит Баки в шею, уже трётся об неё носом и губами, словно пытается влезть ему под кожу, прихватывает поцелуем место, где живая плоть вплавляется в металлическое плечо. Ворот футболки трещит, не выдерживает напора суперсолдата — ненужная тряпка двумя лоскутами падает на пол. Кожа Баки горит, Стив покрывает её поцелуями торопливо, жадно, словно боится, что сейчас отберут. Повязки Баки уже сняты, остались едва белеющие в темноте наклейки пластырей, и Стив тормозит, одному богу известно, чего ему это стоит, обхватывает плечи Баки и прижимает к себе, перекатываясь на спину. Баки смотрит, глаза чёрные и блестящие в темноте, хвала сыворотке за улучшенное зрение, он наблюдает, как Стив избавляется от своей одежды. Сам опирается на левую руку, стаскивает мягкие домашние штаны и наконец накрывает собой его тело. Стив запрокидывает голову, подставляя беззащитное горло, Баки сцеловывает с него чуть солёную влагу и пробирается вниз горячей ладонью, обхватывает их обоих, грубо оглаживает большим пальцем. У Стива закатываются глаза, он стонет, мягко толкаясь в руку, сжимает коленями бёдра Баки и так невыносимо тяжело и рвано дышит, что Джеймсу усилием воли приходится заталкивать вглубь себя тревогу об его астме. Какая астма, придурок, от бруклинского мальчишки ничего не осталось. Стив поворачивается и смотрит на него своими глупыми и прекрасными голубыми глазами, будто прямиком из тридцатых, из хмельного апрельского вечера, изменившего их жизни. Баки утыкается лбом в плечо Стива, ускоряя движения, ощущает, как напрягается тело под ним и выгибается дугой, как широкие ладони обхватывают его пониже спины и вжимают в мокрый живот. Баки отпускает себя, содрогаясь и сцепляя зубы, глушит стоны в чужом плече и наконец замирает, распластавшись, пока горячие руки бережно прижимают его к себе. Стив сопит в его макушку, и от его дыхания по затылку растекаются тёплые волны, концентрируясь щекочущим покалыванием у основания шеи. Они молчат целую вечность, не двигаясь, склеившись мокрым и липким, начинающим подсыхать на коже. Джеймс знает, что Стив ни за что не шевельнётся под ним первым, поэтому приподнимается на костяшках и встаёт с кровати, избегая смотреть ему в глаза. Он уходит в ванную, плещет на себя тёплой водой, стирая вязкие подтёки, и, не колеблясь, суёт под воду полотенце. Веки Стива прикрыты. Узкая полоска света из ванной комнаты изломанной змейкой ложится на его тело, огибая высоко вздымающуюся грудь, стекает к впалому животу, захватывает подвздошную кость и золотистой лентой обвивает бедро. Роджерс выглядит как порномодель, и у Джеймса мутнеет в голове. Он опускает тёплую влажную ткань на его живот. Стив даже не вздрагивает, только выдыхает глубоко и подсматривает из-под полуопущенных ресниц. Полотенце оглаживает его, мажет широко и мокро, стирая разводы на коже и в паху. Баки старательно вытирает его, чувствуя, как возбуждение накатывает с новой силой. Подбирается к кончикам пальцев ног, течёт электричеством выше и сосредотачивается прямо там, где на теле Стива елозит его ладонь. Мокрая тряпка валится из рук на пол. Баки забирается на кровать, ложась на бок, лицом к Стиву, закидывает на его бёдра согнутую в колене ногу и чувствует, как его мгновенно прижимают к себе в порывистом объятии. Он не сопротивляется.VIII
Баки сидит на высоком барном стуле и болтает ногой, просматривая утреннюю газету. Он одет в чёрную футболку с треугольным вырезом и узкие синие джинсы, волосы на затылке стянуты в неаккуратный хвост, выбившиеся из него пряди трогательно заправлены за уши. Стив, не отрываясь, смотрит на них, испытывая острое желание распустить его гриву и зарыться в неё пальцами, легонько оттягивая и потирая подушечками кожу. Баки из тридцатых был распоследним пижоном, перед танцами выливающим на голову полбанки бриолина, от чего его прическа становилась почти что стеклянной, и Стиву постоянно хотелось её потрогать, растерев жёсткие прядки между пальцами. Джеймс из настоящего, прячущийся в самых пыльных и грязных дырах Нью-Йорка, плевал на свой внешний вид, предпочитая иметь на голове сальное крысиное гнездо, к которому Стиву всё равно мечталось прикоснуться, лишь бы это было разрешено. Баки, сидевший перед ним сейчас, пах яблочным шампунем и бессовестно и бессловесно призывал Стива осуществить желаемое. Он приближается к нему и опускает ладонь на затылок. Баки напрягается, но не отрывает взгляда от газеты. Рука скользит к резинке, обвивающей хвост, и медленно стягивает её вниз, скользя по шелковистым прядям. Подходит к концу третья неделя пребывания Баки в квартире, и Стиву до сих пор не верится, что тот не только принял его предложение остаться, но и начал оттаивать в своём отношении к прикосновениям Стива, к его ласкам и стремлению сокращать дистанцию. Стив послушно зовёт его Джеймсом, не предпринимает попыток вытащить на улицу и почти не донимает «вечерами воспоминаний», как сам их окрестил про себя. Взамен Баки не противится их физическому контакту, более нежному и более частому, до боли напоминая Стиву сороковые; соглашается засыпать вместе в одной кровати и даже пытается готовить им кофе на завтрак. Стив считает это самым равноценным обменом на свете. Его пальцы массируют затылок Баки, пока тот благодарно склоняет голову, принимая ласку. Баки любит читать газеты. Стив достаёт ему подписки за несколько прошедших лет, и вскоре пыльные перевязанные стопки стройными рядами подпирают все четыре стены в гостиной. К интернету он относится настороженно. Пару раз натыкается на статьи о Зимнем, долго вглядывается в экран, просматривая комментарии, а затем закрывает ноутбук и дверь в свою спальню. Он не разговаривает на протяжении пяти дней, Стив старательно не обращает на это внимание, потому что пока Баки рядом, он уверен — они справятся. Стив в последний раз пропускает пальцы сквозь шелковистые пряди и с сожалением отстраняется. — Я сбегаю в душ. Если привезут доставку, возьми наличку в кошельке, пожалуйста, — взмах руки в сторону прихожей. Они ни разу не покидали квартиру в течение этих недель. Баки — понятно почему, а Стив — ну, не испытывает потребности. Продукты всегда можно заказать на дом. А ещё он боится однажды не найти Баки на месте, поэтому нет, он отлично себя чувствует взаперти. Никакой необходимости контактировать с внешним миром. В том мире нет Баки. А в этих четырёх стенах — есть. Ему больше ничего не надо. Он чувствует, как начинает задыхаться.IX
Задание провалено. Джеймс пытается уйти от лексикона Солдата, но никак иначе свою неудачу назвать не может. Нельзя было оставаться у Стива. Нельзя было проводить с ним столько времени и позволять пробираться себе под кожу с глупыми разговорами, с вечерними киносеансами. Спать в одной кровати. Стив внедрился ему в подкорку и прочно завладел всем, что давно собирал из осколков самого себя Джеймс. Жгучая тяга к телу прочно сплелась с тягой к обществу. Он хочет видеть Стива, он хочет слышать его, он хочет взаимодействовать. Он совершенно точно не хочет уходить. Проклятье. Он надеется, что Стив ещё не раскусил его. Не уловил никаких изменений во взгляде, в по-прежнему скупых словах и в ставших щедрыми прикосновениях. Он убеждает себя, что тот, кого знал Стив, был другим. Если Стив и выучил повадки своего друга детства, то уж Джеймс-то совершенно точно от него отличается: он выглядит иначе (поэтому он ни за что не станет стричь волосы), он ведёт себя по-другому, у него были десятки лет подготовки, чёрт возьми, его невозможно прочитать. У Стива слепое пятно размером с Техас, когда речь идёт о Барнсе, и поэтому он ничего не узнает. Баки прячет лицо в мелко подрагивающих руках. Даже бионика подводит. Может, её закоротило? Он не может поверить, что какой-то пустоголовый механик всерьёз мог внедрить в его руку функцию дрожания. Протяжный выдох позволяет справиться с паникой. За стенкой шумит вода — он может уловить каждое движение Стива по намыленной коже. Обострённый слух помогает вспыхивать ярким картинкам в сознании Баки. Он знает, что Стив ждёт. Каждый раз, собираясь в душ, Стив объявляет об этом нарочито безразличным голосом, в котором немой мольбой трепыхается отчаянное приглашение. Баки остаётся глух. Он свирепо выкраивает для себя крупицы пространства, которое ещё не занял Стив. Сопротивляется, идёт на сделку с собственным разумом, прикидываясь, что по-прежнему с лёгкостью способен говорить Стиву «нет». Пока в солнечном сплетении тугим комком ворочается чувство, вызывающее тошноту. Желание остановиться. И сдаться. К чёрту миссию. Он провалил её ещё тогда, когда заявился к Роджерсу на порог и вжал его лицом в стену. Голова так раскалывалась от сотен мутных образов, сцен, видений, что ему потребовались доказательства. Сны, одолевающие каждую ночь, где человек с лицом Капитана Америка неизменно был под ним, над ним, до боли сжимал его запястья, а затем растворялся в обжигающем мареве. Больная фантазия превратилась в навязчивую идею. Но кроме этого не было ничего. Джеймса выворачивало от отсутствия других воспоминаний, связанных хоть с кем-нибудь. Стив ощущался правильно. Оплот подлинности, якорь существования. Джеймс принял то, что этот человек был в его прошлом, но то, что он застрял куском заточенной стали между ребёр в его настоящем, вышибало ему мозги. В прихожей коротко раздаётся звонок. Доставка. Баки низко опускает голову и поднимается с табурета. Медленно шаркает в коридор. Он ненавидит взаимодействовать с людьми, но Стив до сих пор не вышел, а у них заканчиваются продукты, и, чёрт возьми, он просто откроет эту грёбанную дверь. Рука тянется к бумажнику Стива, брошенному на столик. В главном отделении виднеется стопка наличных, пальцы хватают несколько банкнот и неловко задевают смятый уголок, торчащий из боковой прорези. Взгляд Джеймса цепляется за сияющие глаза на пожелтевшей от времени фотографии. Приоткрытый словно в удивлении рот с пухлыми губами. Тёмные, аккуратно зачёсанные волосы, прикрытые фуражкой. С лежащего на полу прямоугольника на Джеймса бесхитростно смотрит жизнерадостное лицо сержанта Баки Барнса. Джеймс чувствует укол в грудь. Туман нескольких прошедших недель рассеивается, и он видит всё с кристальной ясностью, будто окно, сквозь которое он смотрел, наконец-то протёрли. Стиву нужен не он. Стив считает, что нашёл своего боевого дружка, поселил его у себя дома, а теперь они играют в игру «я не буду говорить тебе кто я, пока ты не спросишь». И Стив не спрашивает, а Джеймс не говорит. К горлу подкатывает горечь. С чего он взял, что Стив захочет его? Что будет видеть в нём кого-то, кроме своего мёртвого друга? В груди продолжает царапать ржавой иглой. Джеймс знал, что так будет. Что нельзя привязываться, нельзя узнавать, нельзя сближаться, нельзя открывать себя… Левая рука с лязганьем тянется за фотографией и засовывает её на место. Держи, Стиви, вот он, твой Баки, прости, что я не он.X
Стив выходит, окутанный паром и томной негой, с желанием добраться до Баки. Он окидывает взглядом груду пакетов на полу в прихожей, раскрытый бумажник, валяющийся рядом, и внезапно чувствует ступнями ползущий по полу сквозняк из явно распахнутого окна в одной из спален. Нехорошее предчувствие прокатывается у Стива по позвоночнику. Он шагает в комнату Баки с обрывающимся сердцем и едва постыдно не всхлипывает от облегчения, потому что возле окна всё ещё стоит широкоплечая фигура со стянутым на затылке хвостиком. Джеймс смотрит на него вполоборота. Взгляд мгновенно прибивает Стива к месту, потому что он вспоминает его. Так смотрел Джеймс-из-заброшенных-складов-Бруклина. Вопрос звучит хрипло и неожиданно в своей простоте: — Когда у меня день рождения? — Десятого марта, — в голосе Стива столько удивления, будто Баки спросил о том, сколько пальцев у него на руках. — Как мы спали до войны? Стив моргает. Чего? — Ты… — он трёт висок, — предпочитал снизу. — Кофе, который я пил? — Ты не пил кофе, только чай, послушай, я не… Джеймс сверлит его потухшим взглядом. В нём одновременно читается и беспомощность, и бессильная ярость. — Ты ни хрена не понял, Роджерс. А затем он сигает из окна. Когда Стив подбегает к подоконнику, конечно же, внизу никого нет. Не то чтобы он ожидает увидеть там распростёртое тело, но сердце предательски обрывается от ужаса. Как тогда, в Альпах, под звук воющего в ушах ветра. И как и тогда, Стив остается на месте. Это случилось. То, чего он боялся, чего избегал, трусливо закрывая глаза. Джеймс от него ушёл. Ещё с утра он покорно сидел за кухонным столом и пил горький кофе, позволяя Стиву перебирать свои волосы. А теперь, устроив ему странный, сбивающий с толку допрос, которого Стив, черти бы его брали — Баки был прав — не понял, просто взял и ушёл. Будто не было его. И только смятое синее покрывало на кровати и болтающаяся створка окна напоминали: был, жил, позволял, прикасался… Стив отходит от окна и медленно сползает спиной по стене. В глазах сухо, будто песка насыпали. В самом деле, он ведь знал. Знал, чем всё кончится. Баки ему ничего не обещал. Что он сделал не так? …Он ждёт до вечера, ни на что не надеясь, а затем впервые за несколько недель собирается выйти на улицу. Натягивая джинсы, недовольно морщится. Тело привыкло к мягкой, уютной ткани домашней одежды. Он надевает бейсболку и накидывает на плечи куртку, в которой был в тот раз, когда вытаскивал окровавленного Джеймса из его убежища. Сейчас она чистая и пахнет пятновыводителем. Стив думает о том, что Баки ушёл от него в одной футболке. На улице темень и уже по-настоящему обжигающе холодно. Изо рта облачком вырывается пар. Мокрый асфальт отражает огни фонарей, росчерками размытых пятен устилающими дорогу, по которой шагает Стив. Он наступает на каждую поблёскивающую кляксу, вспоминая, как такими же вечерами вечность назад встречал Баки, возвращающегося из доков после работы. Баки ругался на него, выбегающего в ночной холод, рискуя не то встретить в подворотне очередные неприятности, в которые всегда влипал, не то схватить третье за полгода воспаление лёгких. Стив кутался в шарф и улыбался Баки счастливой улыбкой, потому что он на самом деле был счастлив. Они были друг у друга, у них был тёплый дом, овощная запеканка на ужин и целая жизнь впереди. Странным образом, спустя семьдесят лет, эта жизнь всё ещё перед ними. Но рука Стива больше не покоится в широкой ладони Баки, и тоска, годами верно прогрызающая его внутренности, отступившая на то короткое время, что Баки был рядом, вновь подбирается к нему молчаливым компаньоном. Стив медленно пересекает парк, терпко пахнущий влажной листвой и начинающей подмерзать землёй, и встаёт возле живой изгороди, утыканной колючими облетающими ветками. Он и сам себя чувствует так же — будто теряющим последнее прикрытие обнажённого тела на стылом ветру. Пальцы выуживают из кармана телефон. — Сэм, это я.XI
Он переезжает спустя три дня. Не то чтобы кто-то мог понять эту необходимость — съезжать в тесную квартиру и спать на чужом диване в гостиной, когда у самого будут пустовать две спальни. Но Сэм друг, а это значит, что он не задаёт вопросов. По крайней мере, сразу. На ужин приходит Наташа. Она не так радостно смотрит на Стива, как могла бы смотреть подруга, не видевшая его минимум месяц, но у неё слишком понимающие глаза, и после самой неловкой запечённой утки в своей жизни Стив сбегает на балкон. Руку холодит запотевшая бутылка пива, взятая скорее за компанию, чем из желания выпить — бессмысленная трата алкоголя — и он почти уверен, что сможет провести вечер за созерцанием странно яркого для центра Нью-Йорка ночного неба, как за спиной с тихим шорохом открывается дверь. На что он рассчитывал? — Насколько всё плохо, Стив? Голос Наташи твёрд и спокоен. Она спрашивает так, будто интересуется, хочет ли он пончики на завтрак. Таким же голосом она спрашивает о количестве жертв на очередной миссии и о том, хорошо ли на ней сидит вечернее платье, в вырезе которого наверняка спрятан арсенал для уничтожения небольшого жилого района. Руки Наташи прикасаются к его плечам, и он сдаётся. — Я всегда считал, что без Баки жить не стану, — начать удивительно легко. Словно ему давно хотелось произнести это вслух. — Тогда ещё, до войны решил, даже до повестки. На что мне жизнь, в которой я останусь один? А потом вокруг появились люди: Эрскин, Говард, Картер — и всё стало походить на то, что один я больше не останусь никогда. Даже если захочется. А всё равно продолжало казаться, что без Баки меня не станет. Стив умолкает, на минуту возвращаясь в события семидесятилетней давности. События, которым в его памяти и пяти лет не исполнилось. — Когда он сорвался, я удивился, как смог остаться в том поезде. Почему он — там, в ущелье, а я — здесь. — Ты утопил самолёт через двое суток, — напомнила Наташа. — Да. Но у меня не было выбора. Я не знал, как поступил бы, будь он у меня. До сих пор не знаю. — Стив, желание жить — не то, чего люди обычно стыдятся. Стив склоняет голову. — Не проходило ни дня, чтобы я не думал о нём. Ни часа. Он постоянно продолжал существовать в моей голове. Все эти годы я жил с тенью Баки за спиной. Когда я узнал, что он уцелел, всё показалось не напрасным, понимаешь? Я верил, что могу вернуть его. Или что он сам ко мне вернётся. И он вернулся, Нат. На этот раз пауза длится дольше. Наташа молчит, не перебивая его, только пальцы сочувственно сжимают окаменевшие плечи. — А может быть, и не он, — выдох до того резкий, что колет под рёбрами. — Он стал другим. Но ведь и я уже не прежний Стив Роджерс, ха? Даже не знаю, как он справился, когда в лагере вместо щуплого, мелкого пацана увидел это, — Стив рвано проводит ладонью вдоль тела. — Я облажался. Я не понимаю, в чём ошибся, чем оттолкнул его, но он ушёл, Нат. Он вернулся ко мне, чтобы я опять его потерял. И я всё ещё жив, но ощущаю себя так, будто меня переехало вон тем грузовиком, — он кивает в сторону проезжей части и умолкает. Наташа отворачивается и запрокидывает голову, рассматривая яркое, светлое в полночь небо, подсвеченное огнями небоскрёбов. — Иногда дело не в тебе, а в другом человеке, Стив, — её голос меняется, и теперь она звучит так, как разговаривает только с Клинтом в Башне. Мягче. Участливей. — Ты можешь делать всё, что считаешь правильным, но этого никогда не будет достаточно, если от тебя ожидают чего-то другого. И ты можешь сколько угодно вспоминать ваши прежние счастливые времена, но если кто-то решил оставить прошлое прошлому — ты или идешь на эту сделку, или тебя оставят там же. — Ты думаешь, дело в этом? Я слишком цепляюсь за то, кем мы были раньше? — Я не знаю, Стив. Чертовски сложно понять, что может твориться в голове у бывшего советского наёмника, — она шутливо пихает его в бок, и градус серьёзности разговора падает. — И ты не слишком-то много мне рассказал, если честно. — Что мне делать? — дурацкий вопрос. Но кому-то же он должен задать его наконец? — Ничего. Если не знаешь, куда двигаться, иногда лучшим решением будет оставаться на месте. — Не знал, что ты играешь в шахматы. — Не знала, что ты зануда, Роджерс. Хотя, погоди-ка… Они мгновение смотрят друг другу в глаза и начинают смеяться. Стив не уверен, что разговор с Наташей проясняет ему ситуацию с Баки, но дышать после него определённо становится легче. Диван в гостиной Сэма уже не кажется таким неудобным, а медленно, но верно налаживающийся график пробежек по утрам и вовсе превращает его в человека настолько, что иногда он начинает заходить в Старбакс за кофе и черничными маффинами. Миссия, на которую он выбирается ещё спустя пару недель, почти вводит его в привычную — по крайней мере, до всех событий с Джеймсом — колею. И пролетая над Намибией в едва уцелевшем после разгромной вылазки вертолёте, Стив не сразу улавливает короткое вибро в одном из карманов. Измазанная в подсохшей крови и песке рука достаёт телефон. Где-то на фоне слышится болтовня Сэма, уговаривающего Нат на киномарафон голливудских боевиков девяностых. Идеальное суперсолдатское зрение словно играет с ним, отказываясь фокусироваться на нескольких нечётких символах, горящих на экране. Дата. И координаты. Стив чувствует укол в районе солнечного сплетения. Пальцы сжимают телефон так, что по стеклу расползается паутина трещин.XII
Дверь хлопает, подхваченная сквозняком. Стив уверен, что запирал её, когда уезжал. Ему странно считать себя незнакомцем в собственном доме, но чувство никуда не девается: его не было здесь не больше двух месяцев, а ощущаются они как пара лет. Знакомый комод встречает отполированной поверхностью. Всё то же зеркало напротив и внезапно чужая, непривычная куртка на вешалке. Стиву хочется прибить её к месту гвоздями, чтобы она не исчезла. Он не знает, что делать, когда обнаруживает Баки сидящим в гостиной на диване, уперевшим локти в колени. Голова наклонена, волосы занавешивают лицо, и на мгновение Стиву кажется, что Баки спит. Когда-то давно, ещё до войны, Баки настолько уставал на работе в доках, что мог уснуть прямо за обеденным столом, сидя ровно так же. В груди уже привычно щемит, и Стив чувствует, как начинает разваливаться, едва только видя его перед собой. План был другим. Он никогда не срабатывал, верно?.. Плечи Баки вздрагивают, и он поднимает голову. Взгляд больших серых глаз кажется больным и отчаянным. Стив тревожно оглядывает его, выискивая внешние повреждения. Вроде ничего такого. Баки выглядит… неплохо. Одежда не новая, но чистая, а волосы вымыты, щетине всего дней пять, не больше. И он не отощал. Где бы ему ни довелось провести эти два месяца, у него явно были горячая вода и еда. Стив понимает, что на комоде в прихожей отсутствовала пыль. Догадка больно ударяется о рёбра. Как долго?.. Он усилием заставляет себя успокоиться. Руки покалывает от желания сгрести Баки в объятия и ощутить его сердце, бьющееся рядом с собственным. Немного утешает то, что, прислушавшись, Стив может уловить его стук через половину комнаты. Он неловко мнётся на пороге, не решаясь подойти ближе, словно Баки — пугливый зверёк, а не взрослый человек угрожающего вида и весом под двести с лишним фунтов. — Джеймс… — Я не Баки, — он торопливо говорит, прерывая Стива. — Я и не собирался, — тут же подкидывается Стив и хмурит брови. — Я не Баки, — хрипло повторяет он. — Я не смогу им стать. Даже ради тебя. Стив смотрит на него во все глаза. О чём он вообще? — И я почти ничего не помню, — продолжает Баки, и его голос звучит так, словно он не разговаривал несколько недель. — Предупреждаю: у меня в голове мешанина из того, что я прочёл, твоей болтовни и сотни мутных картинок, которым я бы особо не доверял. Баки кусает губы и всё же переводит взгляд на Стива. — Я… Не понимаю, — обречённо признаётся Стив и делает нерешительный шаг навстречу. — Я не жду твоих воспоминаний. И я уже обещал, что не буду звать тебя Баки, если тебе не нравится… — Я не заслужил, — отбривает Баки, и у Стива сыпет морозом по коже. — Я знаю, что ты таскаешь его фото в бумажнике, из общего у нас с ним едва только цвет радужки. Стив давится воздухом и подходит ещё ближе. — Но это же твоё фото, — он недоумённо проводит ладонью по шее. — Джеймс Бьюкенен Барнс, сержант сто седьмого пехотного. Это ты, — Стив медленно опускается на колени перед диваном. Баки смотрит на него, и выражение его лица вновь неуловимо меняется. Затаённые печаль и обида глядят на Стива серым мороком. — Это ты, — голос Стива срывается в лихорадочный шёпот. — Чёрт, да ты больше Баки, чем ты думаешь! Он бы точно нёс мне всю эту чушь прямо сейчас! — голубые глаза широко распахнуты, руки обхватывают лежащие безвольно ладони. — Эй, я ведь тоже не тот Стиви, которого ты спасал в подворотнях. И не та цирковая обезьянка, плясавшая на сцене в лагере. Мы оба изменились. Но мы всё ещё остаёмся собой, Бак… Стив задыхается, чувствуя, что если не сможет заставить Баки поверить ему, то его жизненный путь окончится прямо здесь, у диванного подлокотника. У него исчерпан лимит на разрывы сердца в клочья. — Баки. Кем бы ты ни был… — под пальцами горячо частит пульс, — я с тобой до конца, — их старая клятва слетает с губ последним чаянием, и Стив просто смотрит в его глаза, молясь, чтобы Баки смог прочесть в них всё, чего они никогда друг другу не говорили, но чувствовали, боже, конечно, они чувствовали, иначе и быть не может. Неизвестно, читает ли это Баки, но он резко подаётся вперёд, сжимая Стива в объятии, которое едва ли пережил бы кто-то, кроме него. Сердце заходится в груди от облегчения и жаркого восторга, растекающегося по венам. Господи, как он скучал. Руки Стива обвивают шею Баки и притягивают ближе. Поцелуй совсем не похож на те, которыми они обменивались в недели, пока изредка виделись или жили вместе. Поцелуй похож на встречу с родником после нескольких дней скитания в пустыне. Саднящее, гложущее кости чувство нехватки самого важного наконец затихает внутри Стива и опускает свою голодную пасть в жесте повиновения. Спустя десятилетия ледяного ада для обоих, спустя бесконечное количество заброшенных нью-йоркских домов и их маленький временной стазис в этой квартире — Стиву кажется, что они впервые по-настоящему вместе. Он проводит носом по родной колючей щеке, ощущая тепло кожи Баки, и глубоко вдыхает, насыщая лёгкие терпко-нежным, самым правильным в мире, заполняющим душу и исцеляющим раны. Ему пахнет домом.