Запах смерти

Он на ватных ногах делает последние шаги на оставшихся ступеньках металлической лестнице. Обойдя ограждения, все также придерживая любимое тельце, висящие на спине, он обессиленно выдыхает и опускается на холодный бетон крыши. По спине пробегают мурашки, но это сейчас последнее, что может интересовать. Взяв в руки любимого, он опускает его перед собой, крепко держа под коленями и шеей. При этом присаживаясь рядом, с болью сгиная колени. Луна освещает красивое, бледное личико зеленоволосого, хоть и замаранное кровью. Веки парня, что находится без сознания, немного подрагивают, а брови периодически сводятся к переносице, создавая легкие морщины. Шото чувствует как холод пробирает его, залазит под тонкую кофту и заставляет стучать зубами. Он видит, что тот дрожит, нет, он чувствует это, чувствует каждой толикой своего тела. Но он уже обернул его своей курткой и изорвал свою кофту, перевязывая кровоточащую рану. А что еще он может? Так еще и без причуды. Они победили, но какой ценой? Да, злодеи мерты, но Изуку даже встать не сможет. Если Шото, которому ненамного легче, продолжит его таскать, кровь уже не остановить. К тому же первый этаж все еще заминирован. Черт, самостоятельно отсюда точно не выбраться. Небо сейчас без единой звездочки, сейчас оно темное, и лишь луна освещает город, полностью не погружая его во тьму. Тодороки видит дальше от них еще много громадных зданий и небоскребов, видит весь прекрасный, расстилающийся отсюда вид. Он бы хотел прийти сюда вместе с Мидорией, здоровым и счастливым, что не будет изливаться кровью, и полюбоваться этим вместе. Но если в ближайшее время их не найдут, они не придут сюда уже больше никогда. Но Шото будет верить, будет верить, покамись слышит, как Изуку дышит. Гетерохром и сам уже еле держится, и только ради него пытается не вырубиться. Он чувствует, что воздуха катастрофически мало. Чувствует невыносимую жажду, а глаза уже сложно держать открытыми. Его волосы теперь полностью алые, так как правая сторона затылка разбита, и все залилось кровью. На его лице наливаются синяки, и кровь от ударов на щеке и подбородке запекается и больно саднит. Руки изрезаны в кровь, и бедро перемотано пропитанной кровью повязкой, что прикрывает неглубокую ножевую рану. Идти было больно и сложно, но это уже выполнено. Шото с болью смотрит на Изуку, тому досталось куда больше. У него скорей всего вывихнута рука и сломано ребро. Губы разбиты, и наливаются фиолетом. Но самая большая сейчас проблема — ножевая рана в животе. Кровь хлестала во все стороны, и Тодороки не мог ее остановить, он сделал перевязку вокруг живота, крови стало меньше, но ненамного. Мидория отключился, и господи, Шото ужасно боится, что до прибытия помощи Изуку умрет от потери крови. Ему страшно. Герои должны были прийти еще намного раньше, когда они сражались, но до сих пор никого нет. Парень понимает, что теряет надежду. Хотя признавать этого совсем не хочется. Если бы только Мидория не пошел с ним. Он бы сейчас был здоров. Черт, нельзя было. Он поглаживает шершавыми руками Изуку по макушки и не может оторвать взгляда от темно-зеленых локонов. Как же он хочет еще раз увидеть его улыбку. Он готов отдать все, но увидеть. Шото и сам не замечает, как из глаз начинают литься жгучие слезы. Как соленые капли сыпятся на его куртку, надетую на Мидорию. Он сжимает его крепче и крепче, детально разглядывая лицо, пытаясь навсегда подробно запомнить все в своей памяти. Он так боится его отпускать. Боль от ранений, чувство того, что сознание мутнеет, ужасный мороз по телу от холодных порывов ветра, все отошло на второй план. Когда есть Изуку, это зеленоволосое, вечно улыбающееся счастье, все отходит на второй план. Зеленые, спутанные волосы скользят сквозь пальцы Шото, и он уже не может терпеть. Тодороки понимает, прибывать в сознание ему осталось недолго. Надежда умирает. — Мы умрем где-то посреди ночи, — он безотрывно смотрит на его подрагивающее веки, и с ужасной болью и жгучестью в словах, выпускает влагу из глаз с большей силой. Она льется маленькими дорожками, скатывается по подбородку, и продолжает осыпаться на темную курту, что пропитана уже и кровью, и слезами. — Но я люблю тебя очень. Он проглатывает слова и без остановки лепечет одно любимое имя, захлебываясь своими слезами. Он оглаживает его лицо, проводит большим пальцем по носу, обводит ладонью щеку и останавливается на подбородке, невесомо целуя в лоб. Он не верит, что сам только что сказал это. Что сам только что сдался. Изуку говорил не сдаваться и верить в себя и в него, и что теперь? Он признал смерть. Смерть означает поражение. Он признал поражение, он жалок и слаб. Мидория бы не простил его. Но Шото чувствует запах смерти, он думает, что это именно он. Он витает прямо здесь, перемешанный с кровью и свежестью воздуха. Ночной город красивый, высокие здания, освещенные неоном, яркий лунный свет, и все, что внизу, становится крохотным, покамись ты на возвышение, именуемом крышей. Гетерохром до боли прикусывает губу, стараясь не потерять сознание. Боль, как правило, отрезвляет. Или он так думает. Шото в секунду замечает, что Мидория начинает сильнее хмуриться и крепко зажмуривать веки. А потом резко и жадно хватает губами воздух, пытаясь втянуть в себя как можно больше. Его холодные кончики пальцев начинают дергаться, а веки немного приподниматься. Тодороки одной рукой придерживает его затылок, помогая немного подняться, и Изуку оказывается в полулежачем положение. Он все также располагается на коленях гетерохрома и дышит уже более размеренно. Парень сильно сводит брови к переносице и корчит лицо от боли. А Шото не может сказать ничего, замирая от удивления. Его губы слегка приоткрыты, и он чувствует, что не может шевелить ими. Слезы продолжают литься из глаз без остановки. Он пытается улыбнуться через боль. Сложно. Но ведь Изуку приходит в себя. И это самое главное. Сейчас Тодороки еще нужно немного продержаться, и их найдут. Их спасут. Все будет хорошо. Мысли сразу светлеют. Мидория потихоньку приоткрывает веки, сначала прищуриваясь, а потом сильнее. Ему больно и страшно. Конечно, сейчас его переполняет сковывающий страх и пронзающая боль. Но он, черт возьми, улыбается. Да, нормальной улыбкой это не назовешь. Но Шото видит, как приподнимаются уголки его губ и как он старается. Ради него. И от этого еще больнее. Ведь Тодороки их уже похоронил. Тошно от самого себя. — И я люблю тебя очень, —Мидория пытается улыбнуться и сказать как можно более ласково, но голос очень хриплый, и из глаз валятся слезы. Он не может сдержать эти две соленые дорожки, которые в итоге льются куда-то за шиворот. Сердце Шото совершает еще одно сальто назад. И ему кажется, что оно вот-вот остановится. Он не может держать в себе всю боль. Он не готов видеть его таким. Он лучше умрет, но не это. Мидория всегда должен только лучезарно улыбаться. И плакать только от счастья. Как раньше. Это его единственное желание. Тодороки прижимает к своей груди Изуку, одной рукой оглаживая затылок, а другой также держа холодную ладошку Изуку в своей, пытаясь согреть. Но что он сейчас может без причуды? Только ждать помощи. И это ужасно. Гетерохром лишь слышит тихие всхлипывания, не видя лица зеленоглазого. Сейчас все пространство заполнилось горькими всхлипами, и Шото уже сам не разбирает, его или Изуку. — Мне очень жаль, что мы умрем, — Тодороки слышит приглушенный тканью голос Мидории, что очень сильно отдает хрипотцой. Эти слова эхом отдаются в голове и проматываются несколько раз, ударяясь о стенки сознания. Шото отстраняет его от себя и берет в ладони лицо Мидории, заставляя посмотреть на себя. Смотря в эти блестящие изумрудные глаза, Тодороки понимает, что видит жизнь в них. Он бы не прожил без них. В них можно тонуть, как в забытии. Он еле заметно поглаживает шершавыми пальцами блеклую кожу на его лице, не прерывая зрительного контакта. — Что? Изуку, не смей говорить так. Мы ни за что не умрем, скоро придут про-герои. Все будет хорошо. Пожалуйста, не говори так, прошу, — заглядывая в любимые глаза, произносит Тодороки, давясь слезами. Он ошибочно думал, что выплакал уже все. Он почти не моргает, а лишь смотрит на Мидорию, на запекшуюся на его лице кровь, на отливные зеленые волосы. Он боится, что если отведет взгляд, Мидория исчезнет. Растворится. Утечет из пальцев, словно песок. Страх окутывает с ног до головы. Мидория не должен так говорить. Этого всего недолжно было быть. И Шото никогда не перестанет винить себя. А Изуку лишь горько и больно усмехается сквозь слезы: — Шото, я не смогу терпеть так долго. Мне невыносимо больно, мне остались считанные минуты. Ты сам еле дышишь. Шото, герои не придут. Надежды нет. Прекрати цепляться за жизнь. Это конец. Но он не верит, что слышит это. Только не от этого человека. Только нет от жизнерадостного Изуку, который никогда не сдается и внушает это другим, помогает и поддерживает. Ему кажется, что это иллюзия, что он умер или ему это сниться, но этого не может быть на самом деле. Не может. Почему? Изуку не должен умереть. Шото не может ему этого позволить. Он снова прижимает его к себе и целует в макушку, оглаживает волосы. У Тодороки просто не получается выдавить из себя ни слова. Ему больно, как физически, так и душевно. Но покамись он чувствует, как бьется сердце его любимого человека, он будет верить. Будет верить в хороший конец. —Тишина многоточие, но я люблю тебя очень, — тихо говорит Изуку, еле произнося слова. Шото хочет сказать ему, чтобы тот молчал и берег силы. Но он такой эгоист и так хочет услышать его голос, что язык не поворачивается сказать такое. — Изуку, и я люблю тебя очень. Очень. Изуку, слышишь? Пожалуйста, Изуку, я очень люблю тебя, — он целует его везде. В волосы, приподнимает голову, потом невесомо в лоб, в щеки, нос, краешки губ, игнорируя запекшую кровь. Он хочет чувствовать его. Чувствовать каждый сантиметр тела. Тодороки подносит его ладонь к своим губам и исцеловывает все тыльную сторону, дотрагивается до каждого пальчика, а потом кладет ладонь обратно в свою, сжимая крепко-крепко. — Мне очень жаль, что мы умрем, Шото, — прикрывая глаза, больно говорит Изуку, и откидывается Шото на грудь, падая всем весом. Тодороки вообще не чувствует, что дышит, что вообще существует. Он забывает, что происходит, весь его мир останавливается на одном человеке, и этот человек сейчас прислоняется к его груди и говорит о смерти. Шото не может унять дрожь по всему телу, он сильнее прижимает к себе Изуку и пытается почувствовать, как бьется сердце напротив. Очень слабо, но бьется. Он еще живой. Еще живой. Они живы. Пока живы. Гетерохром откидывается и падает на холодную бетонную крышу, шипя сквозь зубы от соприкосновения бетонна с его разбитым затылком. Поудобнее улаживает Изуку на себе и держит его, обхватив двумя руками и чувствуя подбородком щекочущие волосы. Мидория одной рукой держит его за плечо, а другая покоится на груди Шото, вложенная в его же руку. Тодороки сжимает холодные пальцы любимого сильнее и сильнее. Изуку слабо и рвано дышит, сильно прикрыв глаза. Ему было больно и сложно передвигаться из-за вывихнутой руки и сломанных ребер. Но Шото старался опускаться нежно и потихоньку, дабы Мидории было как можно легче. Кровь из раны в животе все также выступала, что и мешало больше всего. — Мы умрем где-то посреди ночи, — будто сладостно напевает на ухо Мидории Шото. Или Изуку кажется это. Он опреденно сходит с ума. Тодороки просто хочет умереть с любимым, не плакать от отчаяния, а просто прижимать его и что-то напевать. Это безумие. Но безысходность привела к нему. Чувство того, что сделать ничего нельзя, заставляет принять. И если он и вправду здесь умрет, то пусть эти минуты будут счастливыми, несмотря на ужасную боль по всему телу. Один голос Изуку способен ее приглушить. Пусть будет так. — Но я люблю тебя очень, —продолжает протягивать он, крепче хватаясь за Изуку. Он принял смерть. Смерть с любимым. — И я люблю тебя очень, — шепчет веснушчатый, укутываясь лицом в разорванную ткань. Я чувствую запах крови. Он повсюду. И смерти. Если таковой есть… — Мне очень жаль, что мы умрем, — чувствуя подступившие вновь на глаза слезы, говорят они в унисон, цепляясь друг за друга. Я умру с тобой. С тобой так спокойно… Шото чувствует, как сознание мутнеет. Он пытается сказать еще пару слов Изуку, но получается лишь странный хрип. Веки опускаются сами, а пальцы разжимают руку любимого. Это и есть смерть? Это и есть конец? Нет. Я определенно... Еще жив. Последнее, что помню — это Изуку, которого ввозят на больничной кушетке в машину скорой помощи. Перед глазами всё плыло. В ушах звенело. Во рту был металлический привкус, и веки были такими тяжёлыми, что еле удавалось держать глаза открытыми. По всему телу текла ужасная боль. Где я? Я видел чьи-то лица, но не мог ничего разглядеть. Всё расплывалось. Мне вроде помогали встать. А потом не помню. На этом оборвалось. Но помню Изуку в крови, и много людей возле него. Он ведь живой, правда? Ну и всё, больше нас уже нет. Нас с тобою не просили молчать много. Мои мысли захватили опять, снова. Мы словно бабочки парим в огне. Прости меня, но мы не те.