Fare la scarpetta

– …Бросает квоффл, а я наперерез! И тут слышу – свист какой-то, прямо в левом… ой, нет, в правом ухе! Думаю: ветер! И тут меня как будто подтолкнуло что-то – наклонился к са-амому древку, а тут бладжер над головой – вжух! И вляпался прямо в шест, аккурат под кольцом – на нем аж вмятина осталась, я потом потрогал. Он пролетел прямо там, где только что было мое ухо, понимаете? А я уклонился! Это эта… как ее… интенция! – Интуиция, Рон! – Ага, она! Так вот, вжух, а потом, бам-м! Я аж вздрогнул! И тут квоффл прямо перед носом, а я его – хвать!.. Гарри, мерно кивая над болтовней Рона, обкусал свой тост так, чтобы остался удобный кусочек и принялся собирать им остатки соуса с тарелки, с наслаждением обсасывая – привычка, что так раздражала его подругу Гермиону в школе, и тетю Петунью – дома. Нет, ну а что он мог поделать? Соус – это же самое вкусное! Как можно оставить его на тарелке? Ну ей-Мерлин, он же не облизывает ее как собака, нет, он вполне чинно-аккуратно собирает все хлебушком. Гарри слышал, что в Италии у этого действия даже есть специальный термин, он не помнил, как тот звучит на итальянском, но хорошенько запомнил перевод: «делать башмачок». Как связаны хлеб, соус и обувь – было неясно, но термин Гарри понравился, потому что раз он есть, значит, Гарри не одинок в своей привычке. И вовсе она не вредная, вот! Взгляд против воли метнулся к столу напротив и безошибочно остановился на ученике, который, подобно ему, тщательно собирал кусочком хлеба соус. Вот только делал это он иначе: заклинанием измельчал тост на ровные кубики, по очереди нанизывал каждый из них на вилку, по какой-то хитрой траектории вел им по блюду, а затем отправлял в рот. Интересно, а он знал, что делал башмачок? – Гарри, ты не слушаешь! – заныл рядом Рон, и Гарри понял, что перестал кивать. И кивнул. Рон, удовлетворившись, тут же затарахтел дальше: – Так вот, на коленке во-от такая дырень!.. – Ты снова пялишься, – обвинительно прошипела Гермиона. – Кто? Я? Не было такого! – встрепенулся Гарри и, наконец оторвав взгляд от слизеринского стола, перевел его на гневно прищурившуюся подругу. – Не понимаю, о чем ты. И о ком – тоже не понимаю. – О Томе Реддле! Ты пялишься на него, постоянно. – Тебе кажется. Ну пялится он, и что? Может, ему интересно, что это за заклинание такое, которое хлеб режет на такие ровненькие кусочки. Гермиона ведь любит, когда он интересуется новыми заклинаниями, так? Вот он и интересуется. Это была хорошая отговорка, но озвучивать ее Гарри не собирался, ни в коем случае. Том Реддл был последним, кого можно обсуждать с Гермионой, потому что он бесил ее даже больше, чем вредная привычка Гарри. Дело было в том, что Реддл мешал Гермионе быть лучшей ученицей школы. Год за годом его имя красовалось в самом верху общешкольного табеля успеваемости, смещая имя Грейнджер на вторую позицию. Хорошо еще, что Реддл был на год старше, и Гермиона оставалась лучшей в параллели. – Какой же ты врун! – возмутилась подруга и, подхватив со скамейки свою сумку, умчалась из Большого зала. Гарри искоса глянул на ее тарелку и горестно вздохнул: по всему ее дну разливались разномастные лужицы соуса, напоминая карту полушария. Он моргнул, и обе тарелки исчезли. Обед подходил к концу. Гарри снова перевел взгляд на стол Слизерина. Том Реддл промокнул губы салфеткой, сложил ее, аккуратно соединяя края, так, что в конце получился ровненький прямоугольник, и степенно поднялся. Пока он шел к выходу, некоторые одноклассники приветственно кивали ему, а Малфой и братья Лестрейнджи, стоило Реддлу с ними поравняться, тоже встали и пошли за ним – на почтительном расстоянии. – Ты все? – спросил Гарри у Рона, который, поняв, что обед вот-вот закончится, допил свой суп прямо через край миски, в мгновение ока обглодал куриную ножку, бросив косточку на тарелку – очень, очень грязную! Всю в соусе! – схватил с общего блюда пару пирожков и махнул рукой, дескать, я готов, пойдем. – А чво Гр?.. – Рон титаническим усилием проглотил все, что набил в рот, и начал сначала: – А чего Гермиона умчалась? – Понятия не имею. – Опять что ли на Реддла пялился? – Не пялюсь я на него. – Постоянно пялишься! – Ничего подобного. Они вышли в холл, и Гарри успел проводить взглядом скрывающуюся на верхней галерее стройную фигуру слизеринца. – И вот сдался он тебе? Подумаешь, слизеринский принц. Чего за ним наблюдать? Рожа все время кирпичом, как будто ничего в жизни не колышет. Общается со всеми свысока… со свитой со своей свысока общается, а с остальными и вовсе никак, больно гордая птица, так? Вот с тобой он хоть раз общался? – Ты несправедлив. – Да это ты!.. Ничего не пойму, втюрился что ли? – Рон! – Ну что – Рон? Странный ты в последнее время… Так, не переставая пререкаться, они добрались до кабинета Прорицаний, и как раз вовремя – стоило им втиснуться на забитую другими учениками площадку, как сверху раздался громкий скрип – это открылся люк, а в следующую секунду к их ногам опустилась веревочная лестница. Очень странно, лестница была совершенно обычной, абсолютно ничем не утяжеленной, но двигалась один в один как йо-йо. После сытного обеда, да в дурманящих ароматах благовоний, Гарри быстро погрузился в дремоту. Трелони довольно объявила, что он смог погрузиться в транс, и поставила ему зачет автоматом, но предупредила, что на все последующие уроки до конца семестра ходить все равно нужно, чтобы закрепить успех. У них с Роном была традиция – после Прорицаний непременно выйти на свежий воздух, невзирая на погоду. Проветрить голову. Взбодриться. Они устроились в уютной перголе, из которой открывался прекрасный вид на весь школьный дворик, где их и нашла чуть позже Гермиона. – Ты представляешь, он умудрился уснуть на уроке и получить за это зачет! – тут же сдал его с потрохами Рон. – Ну не везунчик ли! – Какой кошмар, – поджала губы Гермиона, неуловимо напомнив тетю Петунью. Гарри вздохнул. Он скучал по тете. И по Дадли, и дяде. Кто придумал интернаты, зачем? Тут его внимание привлек какой-то переполох на противоположной стороне двора. Гарри прищурился – студенты Слизерина о чем-то громко спорили, их выкрики то и дело перемежало дружное ржание. Он поискал глазами знакомую фигуру и выдохнул, найдя Реддла в стороне от одногруппников. – Гарри, ну ты опять!.. – Вот видишь? Снова от всех… отделился, стоит как король. Говорю тебе, понтов у него больно много! – Да ничего вы не понимаете! – фыркнул Гарри и, закинув сумку на плечо двинулся ко входу в замок, стараясь при этом пройти максимально близко к группке слизеринцев. Раньше Гарри, в отличие от той же Гермионы, не обращал никакого внимания на Тома Реддла. Ну, самый популярный парень в школе, ну, отличник, и что? У Гарри были любимые друзья, и он не особо интересовался другими, чужими ему людьми. Пока не увидел, как Том делает башмачок. В тот момент в душе Гарри поднялась буря. Брат, друг, родная душа! Никто Гарри не понимал, а тут – он нашел единомышленника! Ура! Но просто подойти к Тому он не мог. Разные факультеты, разный уровень: лучший ученик и обычный Гарри – слишком большая между ними пропасть. И Гарри начал просто наблюдать, стараясь улучить момент для знакомства. То, что он понял в процессе наблюдений, ему не понравилось. На Реддла смотрели многие – популярный, умный, красавчик. Смотрели, но не видели. За ним увивались: девушки строили ему глазки, но не подходили, парни уважительно держали дистанцию. Вокруг Тома Реддла постоянно крутились люди, словно он звезда, а окружающие – планеты, и у каждой – своя орбита. А он словно за непроницаемыми стенами. Недосягаемый. Бесконечно одинокий. Это было ужасно! Гарри привык быть всегда с кем-то: общаться, шутить и смеяться, обниматься, да даже драться! Он был тактильным: что в детстве с колен тети не слезал – разве что для того, чтобы перебраться на шею к дяде, покататься; что сейчас – ему нужно было приобнять Гермиону, защекотать Джинни или помутузить Рона. Взаимодействие, общение, дружба – это же так важно! А у Тома Реддла этого не было. Почему же? Почему? На ужин Реддл пришел одним из последних и сел в отдалении от сотрапезников. Он вдумчиво осмотрел содержимое блюд, положил себе запеченной картошки и мяса и приступил к ужину. Совсем один. – Ой, все! – не выдержал Гарри. Он вскочил как ужаленный и почти бегом направился к одинокой фигурке, не обращая внимания на оклики друзей. – Привет! – улыбнулся он, заглядывая в изумленные глаза. Голубые. – А меня Гарри зовут. – Я знаю, – голос у лучшего ученика школы оказался глубоким, тягучим. Совсем не как у Гарри – у него он совсем недавно закончил ломаться, но иногда по-прежнему выкидывал фортели, например, давал петуха. – Можно присоединиться? – Пожалуйста. Гарри перешагнул через скамейку, уселся и… понял, что не знает, что делать дальше. Ему так нестерпимо хотелось разбавить одиночество Реддла, что он повел себя по обыкновению импульсивно, не задумываясь о последствиях. Но ведь, раз он сам инициировал общение, следовало о чем-то говорить? О чем же? Реддл был старше, умнее, вдруг он сочтет Гарри дураком? Чтобы скрыть заминку, Гарри налил себе тыквенный сок и поднял брови, указав на кубок Реддла. Тот кивнул, и Гарри наполнил его кубок тоже. Отпив, он брякнул: – А как ты думаешь, почему планеты не приближаются к звездам? – Что, прости? – опешил Реддл. – Разве ты не изучаешь астрономию вот уже четыре года? – Все так! – Гарри немного расслабился. Контакт налажен! Он придвинул к себе чистую тарелку и положил тушеные овощи. – Но как ты считаешь, что случится, если планета все же приблизится к звезде? – Полагаю, она сгорит, – пожал плечами Реддл. Он отрезал маленький кусочек картошки и отправил в рот. – Приятного аппетита. – Ой, спасибо, и тебе! Гарри подумал о том, что он вовсе не похож на планету. Конечно, у его движения была определенная траектория: школа, друзья, семья, – но не то чтобы он всегда придерживался заданного порядка. В детстве, когда они с Дадли играли в догонялки, прыгая с дивана на диван, дядя Вернон недовольно обзывал их метеорами и выгонял во двор. – А если метеор? – уточнил он. – То же самое. – Как жаль. Мог ли лучший ученик школы ошибаться? Гарри не чувствовал никакой угрозы от нахождения рядом с ним. Ему было тепло и спокойно. – Да. Жаль. Они ужинали в молчании, которое Гарри охарактеризовал как мирное. Доев, он потянулся за тостом, но замер, сообразив, что целого ломтика будет слишком много для того незначительного количества подливы, которая осталась от овощей. Он бросил взгляд в тарелку Реддла и увидел, как тот обмакивает в мясной бульончик последний ломтик картофеля, и его остается совсем немного. – Давай пополам? – предложил Гарри. Том с сомнением оглядел тарелку, а затем неуловимо взмахнул палочкой, отчего тост разделился на две равные части: одна половинка плавно влетела в руку Гарри, а вторая превратилась в десяток равных кубиков, которые аккуратно разместились по краю тарелки. – Интересное заклинание. – Могу показать. Гарри сложил свой ломтик пополам, чтобы было удобнее, и принялся за дело, краем глаза наблюдая за действиями Реддла. Нанизав один из кубиков на вилку, тот опустил его в бульон, подождав несколько мгновений, пока хлеб напитается влагой. А потом все же сделал это: проскользил кусочком от себя и в сторону. И лишь затем съел. Гарри следил за каждым движением кусочков по тарелке, но все они отличались: перемещались то в одну сторону, то в другую, то по кругу. Это было похоже на… буквы? Интересно, что Реддл писал? И сознательно ли он это делал? – Хорошего вечера, – слегка наклонил подбородок Реддл, прощаясь. – Спасибо за приятную компанию, – не остался в долгу Гарри. На следующее утро выпал первый снег. Да не просто выпал – казалось, наверху кто-то просыпал огромную банку со снежинками, они все летели и летели, покрывая землю ровным белоснежным одеялом, скрывая под собой осеннюю слякоть. Гарри даже не дали позавтракать. Близнецы Уизли спозаранку притащили в спальню горячие пирожки и бутерброды, не признаваясь, где добыли это богатство. А потом они всей гурьбой отправились на улицу. Снежки! Снег оказался слишком пушистым и рассыпчатым, совсем не подходящим для формирования снарядов. Но разве это беда? Они придумали новое развлечение: левиосой поднимали снежные облачка и осыпали своего соседа. Очень красиво. Как в снежном шаре. Сквозь поднятую ими пургу Гарри с трудом рассмотрел бредущую через школьный двор фигуру. Видимость была почти нулевая, но Гарри узнал походку, и короткими перебежками, уклоняясь от снежных вихрей, подбежал к Реддлу. – Доброе утро! С первым снегом! – он поправил шапку и озадаченно нахмурился: – А ты чего в форме? Выходной же. – Потому что я в школе, – пояснил Том, одернув мантию. – Иди скорее, замерзнешь же! – поторопил его Гарри и заозирался. Вовремя, к ним как раз подлетало огромное снежное облако, которое держали на прицеле палочек трое Уизли. – Поберегись! Он ничего не успел сделать, как оказался погребен под настоящим сугробом: большим, но пушистом. Близнецы расхохотались и толкнули в образовавшийся сугроб Джинни, а Рон подошел и протянул руку Гарри. – Здрасть, – бросил он небрежно, а Гарри обернулся. К счастью, Реддл от их проделок не пострадал, он держал палочку словно зонтик. Кивнув, он продолжил свой путь к замку. – А че, шапка портит стильный образ его величества? – Рон, перестань. Входя в Большой зал на обед, Гарри поймал на себе взгляд Реддла и направился прямо к нему. – Возьми, – тот протянул ему крохотный пузырек бодроперцового. – До еды. Полглотка. – Спасибо! – Профилактика... Гарри потребовался месяц на то, чтобы заманить Тома за стол Гриффиндора. И примерно столько же, чтобы показать друзьям, что Реддл хороший. И он едва не потерял его в бесконечных дискуссиях с Гермионой – подруга, ради Гарри постаравшаяся унять свое раздражение на умника, открыла в том достойного собеседника. А Реддл больше не был одинок. Он улыбался. Он грел.

***

– Доброе утро! – поздоровался Люциус, проходя мимо Тома и присаживаясь за стол в паре метров от него. Том кивнул не глядя и отпил кофе. Он замерз. Чертов Нотт умудрился взорвать котел. Не на уроке, а в спальне! Хорошо, что Том в тот момент был без мантии. Плохо, что единственный свитер не получилось спасти. Конечно, Том, не избалованный разнообразием гардероба, знал, как поступать в подобных ситуациях, и сразу отнес свитер эльфийке-кастелянше, которая пообещала починить «платье уважаемого сэра». Платье, серьезно? Интересно, сколько лет этой домовушке? Том доел рагу и взмахнул палочкой, призывая хлеб и измельчая его. Наколол хлебный кубик на вилку, макнул его в центр тарелки и провёл от себя, а затем вправо. «Г» Последствия голодного детства – в приюте никогда не хватало еды и, когда удавалось, он буквально вылизывал тарелку, стараясь не оставить после себя ни крошки, ни пятнышка. Том еще помнил брезгливые взгляды одноклассников, когда на первом курсе он руками схватил кусок хлеба и вычистил тарелку от малейших следов пищи. Жадность. Признак голода, нужды, слабости. Не те качества, которые ценятся на их факультете. С тех пор много зелья утекло. Том очень старался, он научился вести себя достойно. Размеренно. Отстраненно. Соответствующе. Создал себе имидж. Он больше ничего не хватал со стола руками, использовал приборы и заклинания, но саму привычку искоренить не смог. Ему претило расточительство. Он просто не мог заставить себя оставить на тарелке хотя бы один недоеденный кусочек. «А» Том оторвал взгляд от разместившихся по краю тарелки хлебных кубиков и посмотрел на противоположный стол. Грейнджер подорвалась с места и выбежала из Большого зала, открыв ему обзор на растерянного Поттера, с нечитаемым выражением уставившегося на то место, где ранее сидела девушка. Очень странно. Раньше Тому всегда казалось, что гриффиндорское трио – этакие неразлучники, настоящие друзья, как в сказках. Но в последнее время что-то явно пошло не так – он часто стал ловить на себе загадочные взгляды Поттера и замечать мелкие размолвки в трио. Не то чтобы он за ними следил. Просто однажды он заметил за Поттером ту же привычку, что была у него. Поттер так тщательно подтирал хлебушком свою тарелку, словно тоже знал, что это такое – голод, чем и привлек внимание Тома. Вот только Поттер учился на самом дружелюбном и раздолбайском факультете и ему необязательно было притворяться интеллигентнее, чем он есть. Интересно, Поттер знал, что делал башмачок – fare la scarpetta? «Р» Том наблюдал. Ему нравилось то, что он видел. Поттер был как маленькое зеленоглазое солнышко. Наверное, рядом с ним было тепло. Порой Тому хотелось подойти. Поговорить. Обнять. Поттер был тактильным, он постоянно тискался и пихался с кем-то, а мог и вовсе прилечь на колени или облокотиться на плечо. Наверняка он был теплым. Живым. Настоящим. Том хотел подойти, но как? Он привык держать дистанцию. Он знал, что отношения с окружающими должны быть взаимовыгодными, но что он мог предложить Поттеру? В общественных местах Том сразу искал взглядом свое зеленоглазое солнышко, и лишь найдя, расслаблялся. Иногда он чувствовал себя спутником, который никогда не осмелится поддаться гравитации и приблизиться к своему центру мира. За ужином Том так крепко задумался, что и не заметил, как его персональный центр мира самостоятельно нарушил все космические законы и оказался прямо перед ним, тепло улыбаясь: – Привет! А меня Гарри зовут. – Я знаю, – внутри у Тома все перевернулось. Он не мог поверить своим глазам, а сердце, казалось, было готово пробить грудную клетку, чтобы максимально приблизиться к своему персональному центру мироздания. – …Как ты считаешь, что случится, если планета все же приблизится к звезде? – Полагаю, она сгорит, – Том и сам горел, его волнами накрывало тепло и какое-то новое ощущение, никогда ранее не испытанное. Том не был уверен, но, возможно, именно это определялось как уют. – Как жаль… – Да, – Том подумал, что, сгореть, прикоснувшись к чему-то прекрасному – совсем не плохой конец. Но дело было в том, что ему вовсе не хотелось конца. Он чувствовал, что готов вечно быть рядом, греться в теплых лучиках зеленоглазого солнца. Был ли у него шанс на это? – Жаль. – Давай пополам? Том ненавидел снег. Снег – это холод. Холод – это ужасно, когда нет теплых вещей. – Доброе утро! С первым снегом! – Поттер раскраснелся; он подтянул смешную канареечного цвета шапку на завязках, и Том почувствовал, как в груди у него разливается тепло. Ну солнышко же. – Поберегись! Когда промокли ноги, защитить от холода хотя бы макушку – хорошее решение. Заклятие зонтика может укрыть лишь одного, и Том с беспокойством проследил, как Поттер выбирается из огромного сугроба. Неужели ему не холодно? Сам Том чувствовал, как в горле начинает першить. Он подумал, что стоит зайти к Помфри за бодроперцовым. И для Поттера взять – Мерлин, кажется, снег попал ему за шиворот! Брр. Едва ли Том решился бы когда-нибудь подойти к Гарри. Ему повезло, что Поттер оказался не в курсе космических законов и пришел к нему сам. Теперь помимо Гарри у Тома были Гермиона и Рон. И близнецы. И он больше не мерз.