Солнце взойдёт

      — Опять закрываешь. — Мария сердито цокнула, от души натирая тряпкой стол. — Убытки одни. Пусть в комнату поднимутся да разговаривают, нет нужды ради каждой болтовни постояльцев распугивать.       Монах огладил бороду и зачем-то глянул на Трубадура. Обратился, однако, не к нему:       — Разговор тот, Мария, не о платьях да охоте пойдёт. Что-то такое Малыш видел и знает, о чём его выспросить хотят. А где лишние люди, там и лишние уши, и поди угадай, на какой стене эти уши вырастут. Да перестань ты тереть, дыру протрёшь!       Мария ответила, но Трубадур прижал к груди лютню и слушать их перестал. Его слабо интересовал рассказ Малыша: корону видело так много людей — кто угодно мог позариться на её старые камни. Гораздо важнее короны было встретиться с тем, кто придёт о ней послушать.       Принц был в его мыслях — и Трубадур упустил момент, в который тот единолично ими завладел, — в его музыке; в движениях его тела, будто нашедшего неизвестный ранее кусок себя и теперь не желающего с этим куском расставаться, в его снах, тревожных или беспокойно-томительных, после которых он просыпался потным от страха или настойчивого жара, иной раз позорно разрешавшегося под утро вязким теплом на бёдрах.       Трубадур хотел, чтобы Принц пришёл не за скучными делами, а затем, чтобы Трубадур видел его. Разговаривал с ним, смеялся с ним, целова...       — Ты слышишь меня?       Трубадур вскинул взгляд на Атаманшу, которая нависла над ним, уперев руки в стол.       — Слышишь? — повторила она, и её монеты нетерпеливо звякнули.       — Чего тебе?       — Я говорю, ты ничего не замечал странного? Когда был с Принцем или, может быть, потом, без него.       — Чего, например?       Атаманша пожала плечами, отчего монеты снова пришли в движение:       — Незнакомых людей?       — Теперь кругом незнакомые, спасибо Его Величеству.       — Знакомых людей?       Трубадур терпеть не мог, когда разговор становился кривым, как путь пьяного из одной пивной в другую.       — Ты мне загадки не загадывай! Какие ещё незнакомые люди?       Вместо ответа Атаманша прислушалась и позвала:       — Монах! Кто-то едет. Встречай. *       Они были похожи. Брат и сестра. Недостаточно, чтобы сходу признать в них родственников, но достаточно, чтобы, видя их вместе, уловить нечто ускользающе общее.       Принцесса тряхнула головой, высвобождая две длинные золотистые косы, и рассмеялась:       — Я похожа на отца, а брат на мать, — угадала она мысли Трубадура.       — Вообще-то, говорят, что ты похожа на прабабку, — поправил её Принц.       Принцесса сверкнула на него синими, как небо, глазищами, и он поднял руки, извиняясь:       — Мне следовало молчать.       — Займи язык с Трубадуром, там у тебя получается лучше, — ответила Принцесса, и Трубадур уже почти выронил лютню, когда она добавила: — Музыка! Я говорю о музыке, братец, не надо на меня так смотреть!       Она заговорила с Монахом, и Принц повернулся к Трубадуру. С лица его медленно отступало изумление. Трубадур был уверен, что и сам выглядит так же.       — Не ты ли рассказывал, что из дворца проще сбежать в женском платье? — спросил он, чтобы хоть что-то спросить. — Но вы оба в мужском.       Принц вяло отмахнулся:       — Мы ехали не из дворца.       Он сел за стол и налил себе пива из предусмотрительно оставленного там Марией кувшина:       — Я должен был заподозрить неладное ещё когда она переоделась и отказалась белить лицо, но она сказала, что это ради безопасности в дороге и для того, чтобы Малыш меньше боялся.       Трубадур сел рядом и плеснул себе тоже:       — Вы все решили говорить со мной так, чтобы я ничего не понимал?       — Обычно она себе такого не позволяет почти ни с кем: так себя вести и так... выглядеть. Но сейчас — ты видел сам.       Трубадур сделал внушительный глоток пива, недолго подумал и усмехнулся:       — Это что же, выходит, теперь я для Ваших Высочеств — особо приближённый?       — Думаешь просить моей руки? — Принц весело сощурился на него из-за края своей кружки.       — Твой отец будет против, — хохотнул Трубадур.       — Это единственное, что тебя останавливает?       Принц снова подловил его, но на этот раз Трубадур не злился. Он заглянул в остатки своего пива, будто там, на дне, могло найтись нечто увлекательное:       — Может быть.       Когда он поднял голову, Принц не смотрел на него, тоже занятый изучением пивной кружки, но уголки его губ чуть заметно вздрагивали, безуспешно пряча улыбку. *       Без лошадей, принадлежащих постояльцам, в конюшне было свободно.        — Хороший, — Атаманша погладила королевского коня и собралась уже идти, когда дверь приоткрылась.        — Сегодня пусто. — Принцесса прошла внутрь и огляделась. — И мальчишки нет.       Атаманша одобрительно хмыкнула:        — Разглядела, значит, мальчишку тогда. А сколько выходов в таверне?       — Главный, с кухни и через конюшню. Думаю, есть и ещё один — тайный, хозяйский. — Принцесса встала напротив, улыбаясь и щекоча дыханием лицо. — Но если нужно, всегда можно выбраться через окно или даже через трубу на крышу.        — Ты стала бы отличной воровкой, — сказала ей Атаманша и неуверенно потянула к себе.       Принцесса обвила её шею руками, отметая сомнения:        — Лучше, чем ты?        — Таких нет.        — О, как нескромно. А я слышала об одной, — зашептала Принцесса. — Говорят, она входила в такие дома, куда не войдёт целое войско, а если бы захотела, могла бы украсть и у Бога из-под рубашки.        — Ладно, — согласилась Атаманша, у которой от этого шёпота мигом закружилась голова. — Таких, как я, нет среди живых.       Принцесса тихо рассмеялась, а потом поцеловала её.        — Ты чуть не сгорела ради меня, — сказала Атаманша, превращая поцелуй в отрывистые касания губ. — Почему?        — А ты, что же, думаешь об этом?       В полутьме конюшни глаза Принцессы казались ещё волшебнее. Атаманша замерла, вглядываясь в волшебство. Принцесса коснулась пальцами её щеки:       — Если я отдам тело мое на сожжение...       Атаманша поймала её руку и прижалась к ладони губами:        — Я боюсь за тебя.        — Но почему?        — Кто-то расспрашивал про твоего брата: кто он, откуда, почему его Принцем зовут.       Принцесса встревоженно нахмурилась:       — Больше ничего?       — Пока нет. Я подумала было, что люди герцога. Наши горе-музыканты, они ведь песню всё горланили про покойницу в лодке. О герцоге здешнем такие слухи ходят, слыхала, может? Но не герцог это. Тот бы головорезов своих подослал, а они не расспрашивают.       Что-то про себя решая, Принцесса сделала несколько шагов по конюшне в одну и другую сторону, а когда остановилась — такая тонкая и хрупкая — спросила совсем неожиданное:        — Почему тогда ты боишься за меня, а не за моего брата?       «Помоги!» — шепчет Лата и закрывает глаза, чтобы больше их не открыть. «Всегда ты дерзкой была», — гадает Варда в последний раз. А утром восходит солнце — так, будто ничего и не случилось.        — Потому что я люблю тебя, — говорит Атаманша.       Через мгновение Принцесса уже прижимается к ней.        — А если бы я была Королевой, ты бы любила меня? — зашептала снова.       — Разве мы все не должны любить Королеву?        — Но любить Королеву вот так — величайшая дерзость.       Атаманша рассмеялась. Величайшая дерзость. О Варда.       — Тогда это моя судьба.       — Если я отдам тело мое на сожжение, — повторила Принцесса, — а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. И ты ещё спрашиваешь, почему я осталась?        — Анна. Моя Королева.        — Идём, — Анна потянула Атаманшу за собой. — Мы со всем разберёмся.       Они вошли в таверну.        — Нужно позвать Малыша, — сказала Анна.       Но Малыш сам вышел навстречу:        — Не надо. Я здесь.        — Что ж, — улыбнулась она приветливо. —Тогда мы можем начинать. *       Все расселись за столом, лишь Принцесса махнула рукой:       — Я не хочу садиться.       В молчании она прошлась от стены до стены, а затем остановилась и сказала, оглядев собравшихся:       — Мы с братом пришли сюда не для того, чтобы заставить Малыша говорить. Мы думаем, что все присутствующие здесь сделали достаточно, чтобы получить объяснения. — Она улыбнулась. — Но никаких опасных тайн! Я обещаю.       — Жаль, — отозвался Принц. — Я бы послушал парочку.       Трубадур тихо фыркнул, и Принц хитро глянул на него, прикладываясь к кружке.       — А если вы двое будете плохо себя вести, я попрошу Марию, чтобы она опять хорошенько отделала вас метлой! — пригрозила Принцесса.       У Трубадура неприятно зачесалось между лопаток, а Принцесса продолжила:        — Конечно, едва ли во всём королевстве найдётся хоть один человек, который не знает ничего о предмете нашей беседы — Коронационной короне, или Короне Королевы Анны, хотя принадлежала она нашей семье задолго до Анны. Но кроме всем известных легенд, есть и то, о чём не поют в песнях и не рассказывают по вечерам у очага.       Она вновь начала двигаться, медленно пересекая кухню, в которой, по настоянию самой же Принцессы, все и собрались.       — Пожалуй, эта история началась из-за разницы в правилах наследования. Король Карл был умён, однако любил воевать. Очередная война окончилась победой врага, вдвойне оскорбительной оттого, что достигнута была вражеской хитростью. Унизительный мирный договор обязывал Карла выдать замуж единственную дочь — других детей у него не было — за старшего сына победителя и следовать затем обычаям чужого королевства. А согласно их обычаям наследует всегда мужчина. Тогда как у нас — первенец любого пола. То есть после смерти Карла его род должен был потерять власть в собственном королевстве, потому что Королём стал бы муж его дочери.       Принцесса перевела дух и добавила с улыбкой:       — Думаю, вы знаете балладу. Про Королеву Анну. Там поётся как раз об этом.        — Кто ж её не знает, — ответила Мария.       Остальные закивали, соглашаясь, а Трубадур скользнул пальцами по струнам лютни, не задумываясь о том, что делает.        — А спой её нам, Трубадур, — вдруг предложила Принцесса. — Это будет веселее и приятнее, чем мой рассказ.       На короткое время Трубадур растерялся, смущённый вниманием к себе, однако знакомая мелодия уже заиграла в его памяти, а пальцы будто сами по себе нащупали нужные струны.        — Давай, Трубадур. — Принц поднял свою кружку и подмигнул ему. — За Королеву!       И Трубадур начал играть, сначала негромко, но чем дальше, тем увереннее:

Мрачнее, чем туча стал

Король наш Карл,

Печален он и день, и ночь...