Череп

«Комом в груди повисла печаль? Выход один. Череп. Свеча. Отчаяние душит? Нет сил закричать? Выход один. Череп. Свеча. По душу твою зовут палача? Выход один. Череп. Свеча.»

Начало XVI — конец XVII века. Англия.

Графство Йоркшир.

      Обычная жизнь ничем непримечательного человека не всегда имеет право на биографию в письменном виде лишь потому, что именно у такой личности нет особенных моментов, но и сейчас, когда я являюсь частью чего-то большего, я не могу с уверенностью сказать, что могу вам рассказать всё это. Но моя душа не вынесет, если я оставлю всё как есть, и мир не узнает, о чём я так давно молчала.       Моя семья — это были самые обыкновенные крестьяне из деревни Хестхорп, которые трудились от зари до зари, чтобы прокормить своих детей и дать им и себе крышу над головой. Началось-таки всё как раз с той самой крыши. Мой отец возделывал землю для того, чтобы вырастить на ней ценный, по меркам нашего времени, урожай овощей. Моя мать всегда поддерживала его, занималась домашним хозяйством, а также воспитанием меня и двоих моих младших братьев. Но однажды наш мир рухнул в одночасье. В тот вечер мой отец пришёл поздно и был на веселе, что сильно огорчило мою мать, боявшуюся сказать ему хотя бы слово против, ведь, если бы она посмела перечить ему, то получила бы от мужа пощёчину, а бывало он мог ударить её и кулаком, после чего она всегда долго зализывала раны. Я видела каждый его удар и взмах, и каждый раз ненавидела отца за это. Он был зол и в тот день, он кричал:       — Я столько лет прожил здесь, и я буду жить здесь, пока не сдохну! И мне плевать на этого Латимера с его пастбищами и мануфактурами! — Отец звонко ударил кулаком по столу так, что черепок с кашей подпрыгнул на дюйм вверх. — Чего ты молчишь? — Рявкнул он, обращаясь к моей матери. — Ну?! — Эмоции его выливались через край, он был готов разнести всё в доме.       — Ты же знаешь, что семья — это одно целое, а значит я и наши с тобой дети будут здесь, все вместе, — мама говорила тихо, опустив взгляд на руки, которые мелко дрожали и комкали ветошь, которой она вытирала крошки со стола.       — Верно, — пробасил он, зачерпывая ложкой из миски кашу, — они обещали наказать неповиновавшихся им. Жестоко наказать! Но я не боюсь! Слышишь?! — Его голос звучал уверенно, не смотря на выпитое спиртное, а мама лишь кивала в ответ.       Мне же мама приказала следить за Томом и Сэмом, чтобы они не сильно испугались пьяного отца. Сэм был младше всех нас, он уснул, не дождавшись возвращения отца с работы, однако, ещё с утра ему не здоровилось, а вот Том стоял рядом со мной за углом и подслушивал разговор.       — Мари, — чуть слышно прошептал мне Том, — мне страшно! Я боюсь! — Глаза брата блестели от слёз, а руками он крепко вцепился в рукав моего платья.       — Не бойся, — мой голос предательски дрожал, как и коленки, — я с тобой! Я, ты, Сэм и мама будем все вместе! Понял? — Я обняла Тома крепко-крепко.       — А папа?..       Я всегда знала, что отец для любого мальчишки очень важен, но не в пьяном виде.       — И папа, — выдавила я из себя.       Отец доел кашу, отставил тарелку в сторону и с грохотом встал изо стола. Сразу же после этого я услышала, как Сэм громко вздохнул в соседней комнате и поспешила к нему, волоча за руку Тома. Моё волнение было напрасным — брат крепко спал. Возвращаться обратно не имело никакого смысла, потому что отец успокоился и улёгся спать, а мама ещё некоторое время чем-то гремела, а спустя ещё немного, всё смолкло. Наступила долгожданная тихая ночь. Сидя на кровати рядом с Томом и гладя его по голове, я не заметила, как уснула. И мне показалось, что мой сон был таким крепким, что я бы не проснулась до самого утра, но судьба решила всё иначе. Сначала я услышала чей-то крик, это был душераздирающий вопль, затем я почувствовала едкий запах дыма, обжигающего мои лёгкие при каждом вдохе. Тома рядом не оказалось, и это напугало меня ещё больше, чем то, что комната была заполнена яркими языками пламени и дымом.       — Том! — крикнула я, что было сил, но ответа не последовало. — Том! — вторая попытка докричаться до брата тоже не увенчалась успехом, зато я услышала тихий плач где-то в другом конце комнаты. — О, Боже, Сэм! — я бросилась сломя голову вперёд и обнаружила, что мой младший брат сидел на кровати, прижав колени к груди, и размазывал своими ручками слёзы по щекам.       — Мама! — кричал он в отчаянии, а затем громко кашлял. — Мама! Мама!       Совсем позабыв о себе, я перепрыгнула через небольшой участок только что разгоревшегося на полу огня, схватила Сэма в охапку и попыталась пробраться сквозь чёрную толщу дыма, разъедавшего мне глаза, нос и рот. Я понимала, что и Сэму было тяжело в тот момент, поэтому схватила стоявший на тумбочке кувшин с водой и намочила им первую попавшуюся мне под руку тряпку. Я положила эту мокрую тряпку на голову Сэму так, что он дёрнулся в сторону и взвизгнул:       — Мари! Убери!       — Так надо, — громко ответила ему я, прикрывая его рот мокрой ветошью. — Том! — вновь позвала брата я.       Я брела по дому наощупь, кашель мешал мне нормально соображать, но то, что я увидела перед собой было сравнимо с адом. Том был мёртв. Огромная балка, когда-то прикреплённая намертво к потолку теперь лежала на полу, придавив своим весом худое тело брата, размозжив его голову. В огромной луже крови отражались языки пламени. Из моих глаз брызнули слёзы, я до боли закусила губу, пытаясь не закричать и не напугать Сэма, стоявшего рядом и дрожавшего, как осиновый лист.       — Мари, — хрипел он, — Мари, где мама? Мари!!!       — Сейчас, — ответила я, с трудом отводя взгляд от тела Тома, — сейчас...       До выхода оставалось всего ничего, каких-то десять маленьких детских шагов, как вдруг я услышала стон со стороны кухни.       — Мама? — позвала я, услышав очередной звук.       Неожиданно вторая балка на потолке прогнулась и вот-вот была готова рухнуть прямо нам с братом на головы. Я задрожала, понимая, что стою перед огромным выбором — уйти или спасти свою мать, рискуя несколькими жизнями сразу. Но потрескивание горевших досок, невыносимая духота в доме и прогнувшаяся балка не давали мне никакого шанса, чтобы зайти на кухню. Выглянув из-за угла, я увидела, что моя мама лежала в луже крови, из её груди торчал кол, её боль мгновенно передалась мне, я захотела упасть рядом с ней и умереть, но мой младший брат Сэм, стовший рядом и кашлявший до рвоты, не давал поступить эгоистично. Я понимала, что с таким ранением мне мою мать уже не спасти, поэтому, бросив ещё один прощальный взгляд на кухню, я поспешила к двери. К моему ужасу, она была заперта снаружи, словно кто-то специально закрыл её. В голове промелькнул вечерний разговор отца и матери. Это было наказание, то самое, жуткое, страшное, и вдруг я поняла, что моего отца в доме я не увидела.       — Мари! — отчаянно кричал Сэм, дёргая меня за руку. — Мари, мы умрём! Мари-и-и!!!       И это было бы так, если бы я не заметила рядом с дверью табурет. Схватив его, я, что было у меня сил, замахнулась им и ударила по ручке двери. Хлипкий замок разлетелся, а вот дверь всё ещё была закрыта.       — Сэм, — затараторила я, — кажется, снаружи дверь кто-то подпёр, я одна не смогу, — задыхаясь от дыма, говорила я. — Давай вместе надавим на неё.       Наши силы были уже наисходе, колени подкашивались, а кашель душил, ничего не соображая, я легонько оттолкнула брата в сторону, отошла немного назад и побежала прямо на дверь. Боль пронзила моё плечо, но я решила не отступать и повторила попытку, снаружи что-то щёлкнуло. Третий раз был просто необходим, но моё плечо буквально разрывало от боли.       — Ещё! — завопила я, когда увидела щель в двери. — Ещё! — и спустя несколько мгновений, я и Сэм выпали на порог горящего дома.       Свежий воздух обжёг наши лёгкие не меньше, чем дым, но тогда я была уверена, что мы будем жить. Поднявшись на ноги, я подошла к брату. Сэм тяжело дышал и будто был без сознания. Я подхватила его на руки, но слабость взяла вверх надо мной, и я осела на землю вновь. Мои прикосновения к худому телу Сэма говорили об одном — у него был жар.       — Держись! — нервно шептала я на ухо брату. — Не умирай! Прошу! — Глотая солёные слёзы, я повторила попытку подняться.       Но и она не увенчалась успехом, я повалилась на землю рядом с Сэмом, и последнее, что я помнила, так это шум и громкие голоса взрослых. Очнулась я в непонятном для меня месте, где пахло травами и свечками, яркий свет заставил меня зажмуриться. Сначала мне показалось, что тот пожар был сном, но после, когда я всё-таки попыталась открыть глаза снова, то поняла — я в церкви. Первый вопрос, который возник в моей голове, был до боли банальным — где был мой младший брат.       — Сэм! — закричала я, медленно поднимаясь с кровати и осознавая, что моя голова сильно кружится, на мой зов никто не откликнулся. — Сэм! — Отчаяние душило меня, я была готова разревется, как вдруг я услышала чьи-то тихие шаги позади меня, обернувшись я увидела пожилого мужчину в длинной до пят рясе.       Это был викарий, у него были седые волосы и борода, а также —добрая улыбка:       — Успокойся, дитя, — его голос словно убаюкивал и вселял спокойствие в мою истерзанную душу, — ты в церкви, здесь ничего не потревожит тебя, — я всё ждала, когда же этот старец скажет мне хоть одно слово о моём брате, но он молчал.       — Где Сэм? Где мой брат? — Волнение вернулось ко мне в удвоенной дозе и расползлось по всему телу, я подскочила на ноги, но еле устояла на них.       — Милое дитя, твой брат далеко, сегодня он покинул наш мир...       Дальше я уже не слушала, что говорил мне викарий, потому в моей голове было лишь одно: я одна, моей семьи больше нет. Обхватив руками колени и прижав их к груди, я громко разрыдалась. Я плакала до головной боли, до хрипоты, мои глаза горели от слёз, я не заметила того, как викарий покинул комнату, я не услышала утреннего звона колоколов, я не видела утренней росы, игравшей всеми цветами радуги на солнце, я не слышала молитву, которую читали перед завтраком. Я хотела выплакать горе, мою душу выворачивало наизнанку, я не верила в происходящее, не верила ни единому слову старца. Я просто хотела обратно, домой, туда, где были моя мама, Сэм и Том. Сжавшись в комок и выдавливая из себя слёзы, я треслась от бессилия и пустоты. И когда мои силы были наисходе, когда мои бледные сухие губы дрожали, я услышала мягкий женский голос у себя за спиной, на мгновение мне показалось, что он принадлежал моей матери, остервенело повернувшись на шум, я поняла — я ошиблась. Передо мной стояла женщина лет пятидесяти, в своих жилистых маленьких руках она держала кувшин и краюшку хлеба.       — Поешь, дитя, тебе нужны силы, без них пропадёшь...       — Зачем они мне теперь? — буркнула я в ответ.       — Бог послал тебе муки, чтобы ты становилась сильнее, а не опускала руки, — её голос по-прежнему звучал мягко, не смотря на мою резкую фразу.       — Я не хочу, — простонала я, — ничего не хочу...       — Эгоизм не лучшее средство для жизни, это не панацея. Направь свои силы на созидание. Ищи свой путь, как это сделал Всевышний.       Меня начинал раздражать подобный разговор, поэтому я решила не отвечать ей.       — Сколько тебе лет? — спросила она меня, когда поставила кувшин на стол и протянула мне хлеб.       — Тринадцать, мэм, — я видела, что эта женщина не желала мне зла, она просто хотела отвлечь меня от тревожных мыслей, хотела спасти мою душу, — через два месяца будет четырнадцать.       — Красивый возраст, но юная леди должна помнить о том, что дети не должны болтаться на улице. Обычно отец Фланнери отправляет сирот в приюты, но я вижу, что подобное заведение убьёт тебя, поэтому я напросилась прийти к тебе, чтобы сказать, что недалеко завершили постройку нового дома богатые люди. Им будет необходима прислуга, а также у них есть рабочие места на фермах. Тебе не стоит дожидаться повозки, которая заберёт тебя, я разбужу тебя раньше, чем за тобой придёт викарий и выпущу из церкви, и ты сможешь начать всё сначала.       От слова "ферма" меня начало тошнить, ведь человек, погубивший всю мою семью, тоже, по словам моего отца, был богатым и имел пастбища. Мои кулаки невольно сжались, а я прошипела:       — Я не пойду к Латимеру! Лучше в приют, чем к убийце!       — Господь с тобой, дитя моё, — запричитала женщина, отмахнувшись от меня рукой, — ты всё напутала. Мистер Латимер действительно жесток и идёт на крайние меры, чтобы заполучить земли, но семья Гриффитов, о которой сейчас говорю я, порядочная, она никакого отношения к поджогу и запугиваниям не имеет.       — Гриффиты? — переспросила я.       — Да, да! Именно Гриффиты. Конечно, они тоже занимаются сукном, у них есть наёмные рабочие, но их отношение к людям несколько иное, именно поэтому я хочу, чтобы ты отправилась туда. Видит бог, я желаю тебе добра!       Добро ценится больше, чем деньги, но я думала не об этом, вся моя голова была забита произошедшим накануне кошмаром.       — Сэм... Мой младший брат... Где он? — робко спросила я.       — Он был слишком слаб, пожар уничтожил его изнутри. Мы нашли вас лежащими на пороге дома, мужчины занялись тушением огня, а я и ещё несколько женщин отнесли вас сюда, но по дороге твой брат сделал тяжёлый вздох и, не приходя в сознание, умер.       Я готова была зареветь снова, представив себе, как маленький Сэм мучительно умирал, даже не зная об этом. И я не могла ему ничем помочь.       — Там в доме, — с трудом выдавила я из себя, — моя мама... И второй мой брат Том... Они... — воспоминания нахлынули на меня вновь, мои щёки загорелись от волнения и нервов.       — После потушенного пожара мужчины извлекли двоих, но их тела изуродовал огонь, было ясно лишь одно — мать и сын погибли вместе. Твоего отца нашли недалеко от дома, в овраге. Я даже боюсь говорить тебе о его смерти.       — Почему? — не нужное никому любопытство было тут как тут, я хотела ударить себя за это по лицу, но слова были сказаны, а ответ дан незамедлительно.       — Страшная смерть... Его четвертовали, дитя моё...       Тут же весь пазл сложился у меня в голове — сначала убили отца, вытащив его на улицу, а мать попыталась защититься, но её проткнули насквозь, намотав внутренности на грязный деревянный кол, который убийцы вытащили из земли у забора. Том проснулся от запаха гари и шума, а я по неизвестной причине не слышала ничего, проворонив всё. Когда дом заперли и подожги, Том попытался пробраться к маме, но не успел — балка упала прямо ему на голову на глазах умирающей матери.       Я начала скулить, как побитый пёс, раскачиваясь вперёд-назад, движения маятника не успокаивали вовсе, даже наоборот, вынуждали меня вести себя довольно странно. Мои руки обхватили голову, а ногтями я впилась в кожу, желая будто бы содрать её. Женщина лишь покачала головой, она не знала, как мне помочь.       — Дождись меня, дитя! Ложись, утро вечера мудренее.       Я беспрекословно повиновалась, едва она прикрыла дверь, как я встала на ноги. Не зная куда себя деть, я начала ходить из угла в угол, считать шаги. Я не понимала ничего, я не знала, как дожить до этого самого утра, зная, что самого ценного в жизни у меня уже больше нет, у меня его отобрали. Тот остаток деня и та ночь были полны кошмаров, я накручивала себя всё больше и больше, я не желала принимать реальное за действительное. Я всё ходила и ходила, от окна к стене, от стены к окну. Я не заметила даже того, во что я была одета. И это понимание пришло лишь тогда, когда начало светать, и ко мне вновь зашла эта монахиня, неся в руках небольшой свёрток и платье, которое я тут же узнала. Самое обычное платье было превращено в шедевр благодаря таланту моей покойной матери — рукава и низ его были искусно обшиты цветными нитями, создавшими замысловатые узоры. Я любила это платье, а когда узнала, что мамы больше нет, я просто не могла с ним расстаться, буквально выхватив его из рук монахини.       — Но как? — тихо спросила я, осматривая вышивку на ткани на наличие дефектов и потёртостей.       — Когда ты попала к нам, оно было как уголь, чёрного цвета, я бережно простирала его и высушила на солнце. Я не могла поступить иначе, ведь я видела эти узоры, — женщина была вовсе не обижена на мои действия, она улыбалась. — Кельтские узоры. Они защищают хозяйку от злых духов, так считает до сих пор народ, проживающий на территории Шотландии.       Я была крайне удивлена знаниям монахини, а также и тем, как она рассуждает, будучи человеком приближенным к богу. Моё сметение не прошло мимо неё, и монахиня тут же продолжила свой монолог.       — Дитя, не все монахи были рождены в стенах церкви. Помни об этом. А сейчас нам надо спешить!       Я не стала ничего ей отвечать, я лишь сбросила свой наряд, который был мне велик, на кровать, а затем бережно взяла в руки своё любимое платье. Когда же я облачилась в него, монахиня протянула мне узелок, а на плечи повесила длинный чёрный плащ с капюшоном. Ничего не говоря, она вышла из комнаты, я же поспешила вслед за ней. Огромный коридор с высоким потолком был пуст, сквозь окна пробивался яркий свет утреннего солнца, ровно ложившийся на каменный пол квадратными коврами, украшавшими обыденность церкви. После мы завернули за угол и оказались напротив двери, ведущей на задний двор, где бегали куры разных мастей и огромные белые гуси. Мы прошли вперёд и дошли до деревянной калитки, которая со скрипом открылась. Передо мной появилась пустынная улица и пыльная дорога, ведущая своих путников в поле. За полем был лес, через который мне предстояло идти одной.       — Утро — это священное время, используй его по назначению. Поспеши дойти до Бертон Агнес Холла к полудню. Ступай! Бог с тобой, дитя! Будь счастлива! — монахиня махнула мне рукой и заперла калитку.       — Спасибо! — еле слышно прошептала я монахине.       Её фигура, облачённая в длинное платье, поспешила скрыться в полумраке двора. Я не знаю почему, но я побежала вдоль улицы не обрачиваясь больше назад. Я бежала до тех пор, пока у меня не закололо в боку, сил хватило лишь до начала поля, дальше я остановилась,тяжело дыша и сжимая в руке узелок. Мне было невыносимо жарко, поэтому я сняла плащ и повесила его на руку. Недавно засеянное поле покрылось красивыми молодыми зелёными ростками, на небе не было ни облачка, дул тёплый ветер, тёмная полоска леса на втором плане была похожа на границу между мирами. Не знаю, почему именно на границу, но вся моя жизнь на тот момент мне казалась странной и была связана с чем-то загадочным и мистическим. Я так далеко углубилась в свои мысли, что не заметила того, как оказалась возле кромки леса. В тени деревьев было прохладно, были слышны голоса птиц, а лучи солнца задорно, словно маленькие дети, играли в прятки со мной, то выглядывая из-за молодых листочков, то вновь прячась за них. Тропа, по которой я шла, была довольно широкой, по ней могла проехать даже повозка, запряжённая лошадьми, но, к моему счастью, я не встретила ни одну. Я помнила о том, что мне говорила монахиня — викарий собирался выезжать из церкви, поэтому при любом подозрительном шорохе или шуме мне приходилось сходить с тропы и углубляться в лес, где трава и ветки цеплялись за подол моего платья. Я не знаю, сколько по времени продолжалась моя так называемая пешая прогулка, но лес всё не заканчивался, а я не на шутку проголодалась, поэтому я вновь свернула с дороги и прошла немного в сторону, где располагалась не большая полянка. Развязав узел, я мысленно поблагодарила монахиню за него — внутри был свежеиспечённый хлеб, парочка варёных яиц и круглая глиняная посудина. Взяв в руки сосуд и откупорив его, я была несказанно рада — внутри оказалась обыкновенная питьевая вода. Сделав несколько маленьких глотков, отломав краюшку хлеба и начав её жевать, я стала осматриваться вокруг. Огромные и толстые стволы деревьев были окружены множеством кустов, красивые яркие бабочки порхали над первыми белыми цветами, а вдалеке громко каркнула ворона. Едва я пожелала отломать ещё кусочек хлеба, как вдруг до моего слуха дошёл довольно странный и до боли знакомый шум. Внутри меня всё сжалось, я слышала, как где-то неподалеку кто-то стонал. В моём мозгу появилась картинка, где моя мама стонет от боли, лёжа в луже собственной крови. Сложив все припасы обратно в узел и крепко завязав его, я поспешила найти человека, которому было плохо. Я не могла его бросить лишь потому, что не нашла для себя и своей души прощения, когда не попыталась спасти свою мать в горящем доме. По мере приближения, стоны становились всё громче и громче, я была на верном пути, я шла и постоянно оглядывалась, чтобы запомнить дорогу к тропе так, как этому учил меня мой отец. Среди зелени и яркого солнца я увидела сначала светлое пятно, которое постепенно превращались в силуэт. И этот силуэт принадлежал красивой молодой девушке. Она лежала свернувшись калачиком и обхватив свою голову руками, испачканными в алой крови       — М-м-м!       — О, боже, мисс, как вы здесь оказались? — воскликнула я, наклонившись к ней и дотронувшись до её плеча рукой.       — М-м-м... Больно... Помогите...       — Ваша голова! Дайте взглянуть! — присев на корточки, я взяла за запастье её руку и попыталась взглянуть на рану.       Голова была пробита, её длинные каштановые волосы были испачканы кровью.       — Вам срочно нужен лекарь! А сейчас надо прижать рану посильнее! Вот! — Я развязала узел и положила всё его содержимое себе на передник, а ткань скомкала и приложила к кровоточащей ране. — Где вы живёте, мисс?       Девушка ничего не смогла мне ответить, она лишь еле слышно простонала, сжимая ткань у головы. Осмотревшись вокруг, я заметила в нескольких шагах красивую, обшитую бисером, сумочку, принадлежавшую, по всей видимости, этой мисс, а также густую чащу и ничего больше. Взяв со своих коленей глиняную бутылку с водой, я поднесла её ко рту девушки. Она с жадностью начала пить, и я подумала о том, что эта особа находилась в лесу очень давно. По мере насыщения, я стала замечать, будто бы девушка понемногу приходила в себя.       — Мисс? — вновь обратилась я к ней. — Где вы живёте?       — Бертон... Агнес Холл, — промямлила она бледными губами, когда оторвалась от посудины.       Тяжело вздохнув, я поняла — мы с ней попутчицы, но единственное, что нам мешало познакомиться как следует, так это её полуобморочное состояние.       — Мисс, вы были ранены только в голову? — мой вопрос звучал странно, но отец всегда учил меня, что раненых с переломами не стоит тормошить.       — Я... не знаю... Я шла... А они... Я не помню... Они ударили меня...       Попутно слушая спутанный рассказ девушки, я решила её осмотреть, но не заметила ни на руках, ни на спине никаких видимых повреждений.       — Нам нужно как-то добраться до вашего дома, мисс, мне придётся вас тащить, — подобная перспектива меня особо не радовала, так как моё плечо до сих пор болело после тех ударов о дверь.       Осторожно взяв её за плечи, я кое-как посадила её, оперев о ствол дерева спиной, девушка застонала от боли и сильнее схватилась за голову.       — Как же мне быть? — пробормотала я, но, однако, светлая идея осенила меня практически сразу. — Потерпите немного, мисс, мне необходимо собрать ветки.       Развязав свой передник и завернув в него хлеб, яйца и бутыль, я встала на ноги. Первый тонкий обломанный ствол некогда молодого дерева мне удалось найти сразу, затем я зашла глубже в лес, оставив незнакомку одну на некоторое время, там в глубине чащи мне удалось обнаружить ещё несколько таких же толстых веток. Чтобы придуманная мною конструкция сложилась, я стала обламывать гибкие прутики с ближайшего кустарника, изранив свои ладони до крови. Спустя довольно продолжительное время, я соорудила своего рода передвижную подстилку, затем дотащила её до места, где я оставила свою новую знакомую, после, немного подумав, я взяла свой плащ и постелила его сверху.       Девушка продолжала сидеть у ствола, прижимая руками ткань, край которой постепенно окрашивался в красный цвет. Положив своё изобретение рядом с ней, я сказала:       — Мисс, я помогу вам лечь, — я вновь присела подле неё, обхватила девушку подмышками и с диким хрустом в своём больном плече положила её на плащ, ноги же её мне переместить было гораздо проще.       Когда же моя знакомая оказалась лежащей на подстилке, я подняла её сумочку и свой передник, всё это я обвязала вокруг своей талии, затем приподняла конструкцию за две торчащие из-под плаща ветки и услышала треск. Я молила бога, чтобы эта самодельная переноска выдержала. Я осторожно начала тянуть и медленно двигаться вперёд, обходя деревья и ища глазами тропу. Солнце из сласкового светила превратилось в палящее адское пламя, снявшее с меня семь потов. Двигаясь вдоль найденной вскоре тропы, я считала про себя шаги, лишь бы скоротать время и не сойти с ума от тяжести. После очередной остановки я начинала поднимать конструкцию вновь, я явно чувствовала, что мои силы имеют предел, мои ноги начали подкашиваются и я готова была упасть ничком, как вдруг я увидела за ближайшим кустом развилку. Та тропа, что была слева, уводила глубже в лес, а вот вторая — справа — вела в поле, за которым виднелась крыша дома. Именно эта крыша вселила в меня уверенность, что я добралась до цели. Через поле тащить было ещё тяжелее, ведь под переноской не было травы, лишь вытоптанная лошадьми пыльная дорога. Однако, с каждым шагом, я шла всё быстрее и быстрее, потому что перед моим взором постепенно вырастал огромный особняк.       Здание было выполнено из красного кирпича, огромные ворота, к которым я буквально подползла, были украшены башенками. Неожиданно я услышала крик и топот ног, а после на порог выбежали люди. Это были мужчины и женщины разных мастей, они что-то говорили мне, но я их не слышала, потому что спустя несколько мгновений потеряла сознание. Очнулась я с дикой болью во всём теле, мне было тяжело приподняться, чтобы сесть. Я находилась в просторной комнатке, где был небольшой столик у окна, кровать, на которой я лежала и невысокий шкаф с пустыми полками. Дверь была полуоткрыта, видимо, для того, чтобы услышать, проснулась я или нет. Едва мои ноги опустились на пол, как в комнату вошёл высокий статный пожилой мужчина в красивой одежде из дорогой ткани.       — Мисс, вы очнулись! Как вы себя чувствуете? — голос мужчины звучал как песня, мелодично и уверенно.       — Ничего, думаю, что я выживу, — тихо ответила ему я, — а как себя чувствует...       Договорить мне не удалось, так как в помещение ворвались две особы отдалённо напоминавшие мне мою новую знакомую       — Барышня уже очнулась, папа! — затараторила одна из них, её красивые глаза осмотрели меня с ног до головы. — Мисс, спасибо вам! Вы спасли Анну! Ох! Вам нужно сидеть! Не вставайте, давайте я вам налью водички! — Девушка, словно пташка, подлетела к столику, налила из кувшина в стакан воду и протянула мне. — Вот! Вы наверное голодны! Папа!       — Кэтрин! — В разговор вмешалась другая девушка, она была похожа на молодую львицу, её движения были плавными и размеренными, и я сразу сообразила, что среди трёх девушек — она была старшей. — Успойся, умоляю. Не кричи! Присядь. Мисс, — теперь эта особа обращалась ко мне, — расскажите нам, где вы нашли Анну?       — В лесу, — Кэтрин невольно ахнула, а вот глаза той, старшей, что спрашивала меня, стали большими, как блюдца, — я шла из Хейстхорпа. Когда же я остановилась, то услышала, как она стонет. Мне с трудом удалось добиться от неё название места, где она живёт.       — Если бы не вы, она вряд ли вернулась домой, — отозвался на мой рассказ отец Анны, — её рана тяжёлая. Она потеряла слишком много крови.       — Я очень надеюсь, что всё будет хорошо, — ответила я, смутившись от благодарности в свой адрес, на мои слова я вновь услышала шумный вздох Кэтрин.       — Моё имя Генри Гриффит, а это мои дочери — Кэтрин, — мужчина перевёл взгляд на девушку у окна, которая комкала в руках накрахмаленный белый платочек и смотрела на меня во все глаза, — и Фрэнсис, — затем он посмотрел на вторую свою дочь. — Как ваше имя? И куда вы шли через этот ужасный лес?       Я не знала, следовало ли мне рассказывать о себе этим людям, ведь у них не меньшее горе, чем у меня.       — Меня зовут Мари Смит, я жила в Хестхорпе вместе со своими родителями и двумя братьями.       — Не густо для героя, — услышала я голос Фрэнсис, — как можно уйти в лес от семьи?       — Я ушла лишь потому, что её больше нет, — пробормотала я, опустив глаза себе на руки.       — Бедное дитя! — воскликнула Кэтрин.       — Куда же ты шла, Мари? — повторил свой вопрос Генри Гриффит, всматриваясь в моё лицо.       — В Бертон Агнес Холл, — еле слышно выдавила я из себя, — Я... Я... узнала, что в вашем новом доме не хватает прислуги. Мой дом сгорел прошлой ночью вместе с моим братом и мамой, отца жестоко убили, младший брат умер у меня прямо на руках, — говоря всё это, я глотала слёзы, вспоминая весь ужас вновь.       — Это горе — потерять всё, но Бертон Агнес Холл может стать твоим домом лишь в том случае, если ты не лентяйка, — теперь голос Фрэнсис звучал гораздо мягче.       — Я... — слёзы продолжали по-прежнему душить меня, — я...       — Ну, полно... — завершил тему отец семейства, — не стоит ворошить прошлое, свежие раны болезненны. Мари, это комната теперь ваша, находится она рядом с кухней, наша кухарка Джорджиана с радостью познакомит тебя со всеми. А нам нужно спешить.       Я не могла поверить в происходящее — ещё вчера я была ребёнком, а теперь получила работу, благодаря бурным событиям, произошедшим со мной за эти два дня. И я не знала, был ли мой разговор с хозяевами дома призывом к дальнейшим действиям, но я встала на ноги и очень пожалела об этом — у меня сильно закружилась голова, и я с грохотом повалилась на пол, больно ударившись спиной. И на этот шум тут же прибежала довольно внушительных размеров женщина.       — О, боже! — Всплеснув руками, запричитала она. — Тебе было приказано лежать до полного восстановления, непослушное ты дитя! — Голос этой женщины больше походил на гул, но, не смотря на её габариты, она быстро и ловко подхватила меня под руку и уложила в постель. — Я только доварю обед и вернусь! Это не займёт много времени!       Теперь я поняла, что это была та самая кухарка Джорджиана, поставленная следить за мной и за супом на кухне. Когда же Джорджиана покинула комнату, мне стало тоскливо и одиноко, в мою голову вновь забрались мысли о маме, Сэме и Томе. Я перебирала моменты, когда была счастлива — игры с младшими братьями, разговоры с мамой, нравоучения отца. И благодаря этим грустным мыслям, я не заметила, как заснула крепким сном. Разбудил меня странно знакомый мне гул:       — Так можно проспать обед! — Гремя подносом с тарелкой горячего супа, Джорджиана вошла в комнату, я же подскочила на месте. — Крепкий сон сладок, но нужно знать меру! Так говорил мой покойный отец! — Я промолчала, во все глаза наблюдая за ловкими движениями пухлых ручек кухарки. — Можешь называть меня тётушка Джи!       — Мари, — промямлила я, спуская ноги с кровати на пол.       — Да уж знаю! Ешь! — Горячий обед был как нельзя кстати, я с аппетитом уплетала его за обе щёки, а тётушка Джи продолжила говорить. — Тебе повезло, Мари, оказаться у таких людей, как Гриффиты. Не знаю имени твоего ангела-хранителя, но он должен гордиться своей работой.       — А как же Анна? — спросила я, перестав жевать.       — Хм, ну, — в разговоре произошла заминка, было видно, что кухарка не хотела говорить об этой теме, — Анна плоха. Голова такое дело... В общем, надо время, чтобы ответить на этот вопрос. Но когда она пришла в себя...       — Она очнулась?!       — Не перебивай! — я втянула шею и замолчала. — Так вот! Когда она очнулась, то сообщила о том, что на неё напали, желая отобрать деньги и драгоценности. Она сначала отдала нападавшим свои монеты, но им оказалось этого мало, поэтому они ударили её. И явно переборщили, испугавшись наказания, они сбежали ни с чем. Анна любила гулять по утрам до родника и возвращаться обратно через лес. Догулялась девочка. Теперь лежит и бредит.       — Может стоит послушать её... эм-м-м... бредни, — я попыталась защитить Анну, — может она хочет сказать что-нибудь важное? — моё предположение тётушка Джи восприняла ни больше ни меньше, чем за такую же бредню, что и говорила Анна.       — Из одного леса ж вышли, видимо, одного и того ж чёрта и повстречали! Ох, окаянные! Вот встанешь на ноги и иди к ней в комнату, посиди, послушай. Заодно и пол там вымоешь, и пыль вытрешь с полок, — стала бухтеть кухарка, забирая пустую посуду и поднос. — Вот прям завтра с утра и отправляйся. Ведро найдешь в кладовой под лестницей, тряпку — там же. Её спальня находится на втором этаже по левой стороне крайняя дверь. Ох, спаси девку Боже!       Когда же тётушка Джи ушла, я ещё долго слышала её бормотание за дверью, а сама я уселась на кровать, и стала соображать, что обыкновенная тарелка супа способна поднимать настроение и добавлять сил — я справилась с ночным горшком самостоятельно, ни разу не свалившись, хотя голова и кружилась. Мой ужин тоже был не менее вкусным — обыкновенное рагу из овощей, но после него я буквально расцвела, а тётушка Джи сказала, что я похожа на скелет обтянутый кожей и что головокружение у меня от недоедания и недосыпа. Потом кухарка напомнила мне о моих заврашних обязанностях вновь. И это самое завтра тащилось как черепаха, однако, едва забрезжил рассвет, я поднялась на ноги, натянула на себя своё любимое платье и вышла за дверь. То, что я увидела там, заставило меня встать как вкопанной с разинутым от удивления ртом — огромный коридор был прекрасен и чист. Он был похож на нечто невообразимое, такое светлое и свежее, что я невольно задумалась о том, какими же богатствами обладали хозяева этого особняка. Завернув за угол, я засмотрелась на висящие на стенах картины, на огромные вазы, стоящие на пьедесталах из мрамора, на камин в холле, целиком и полностью выполненный из алебастра, а вдали я увидела массивную дубовую лестницу с великолепной резьбой. Именно под этой самой лестницей мне и предстояло отыскать кладовую с ведрами и тряпками. Когда же я обнаружила эту дверь и вошла внутрь, то услышала чей-то звонкий смех, а затем приближающийся на огромной скорости топот ног.       — Эй, Ральф, догони! — задорный крик мальчишки раздался откуда-то сверху, потом я услышала ещё один голос, но он звучал не так, он был странным, хотя тоже принадлежал особи мужского пола.       Схватив наспех первые попавшиеся мне под руку ведро и тряпку, я выскользнула из-под лестницы и стала осматриваться, чтобы увидеть тех, кто бежал вниз по лестнице. Первый мальчик, который спустился первым, был одет по последней моде, его белоснежная рубашка сидела на нём как влитая, красивый наряд и штаны были пошиты из дорогих тканей, насчёт внешности я бы сказала так — у него были красивые каштановые волосы, собранные в хвост чёрной лентой, а также белоснежная улыбка, переполненая счастьем. Второй же мальчик выглядел явно старше первого, он был выше и шире в плечах, у него были правильные черты лица, а вот цвет волос явно отличался — он был светло-русым. Заметив меня, они тут же прекратили баловаться и остановились напротив лестницы, чтобы со всем своим юношеским любопытством рассмотреть меня с ног до головы.       — Новая прислуга? — ухмыльнулся тот, что был младше. — Как твоё имя?       — Мари, — пробормотала я, опуская взгляд в пол.       — Уолтер, угомонись! — влез в нашу незримую стычку старший, тот, чьё имя было Ральф, тот, что гнался за этим наглым сорванцом, которому на вид было столько же, сколько и моему брату Тому — восемь лет.       — С чего бы вдруг? — стал ёрничать Уолтер, сделав шаг вперёд.       — С того, что если папа узнает, то тебе будет плохо! — попытался вразумить брата Ральф, и мне сразу же по разговору стало ясно, что эти двое являлись мистеру Гриффиту сыновьями.       — Вечно какие-то запреты! Почему я не могу расспросить эту девчонку? Почему так? — заверещал Уолтер, делая ещё несколько шагов в мою сторону. — Ты, — теперь он обращался ко мне, — как там тебя? Мари! Прислуга! Говори, это ты избила Анну в лесу? Не молчи! Ты выдала себя за героя, но я по глазам вижу, что ты не так проста!       Я готова была разреветься от таких беспочвенных обвинений в мой адрес, моя нижняя губа затряслась, я едва могла вымолвить и слово в свою защиту.       — Я? Но почему? — залепетала я, хлопая глазами.       — Чего "почему"? Ты что, прикидывается дурочкой, чтобы войти в доверие к моему отцу? — не унимался Уолтер.       — Так! Всё! — теперь заговорил Ральф. — Прекрати! Ты доведёшь её до слёз!       — А может я именно этого и добиваюсь? Почему какая-то оборванка пришла в мой дом и хозяйничает здесь?       — Этот дом принадлежит отцу, и решать здесь может только отец, Уолтер, пока хозяин дома только он! — голос Ральфа звучал твёрдо и убедительно.       — Живи пока! — прошипел мне Уолтер, грозя пальцем.       Мальчишка развернулся на каблуках ко мне спиной и быстрым шагом покинул холл, гордо задрав голову вверх, Ральф, бросив на меня извиняющийся за поведение брата взгляд, поспешил догнать его. Я же осталась стоять с ведром в руках одна и думать о том, что везде будут те, кто не любит тебя просто за то, что ты есть. Мой ступор длился недолго, смахнув рукавом с ресниц навернувшиеся слёзы, я поспешила найти комнату Анны. Как объяснила мне тётушка Джи, я поднялась по лестнице, попутно рассматривая холл сверху-вниз, и повернула налево. Красивая деревянная дверь была не заперта, обладая наивысшей степенью любознательности, я заглянула внутрь через щель и обнаружила величественное убранство комнаты. Массивный шкаф из красного дерева стоял в углу, ближе к двери, дальше располагался туалетный столик с огромным зеркалом, сделанный из того же дерева, что и шкаф, на полу лежал шерстяной ковёр с диковинным рисунком, а прямо передо мной, у окна, стояла большая двуспальная кровать с балдахином. На ней лежала, укрытая тёплым одеялом, Анна. Я тихонько постучала, но не услышала ни звука в ответ, поэтому я постучала ещё раз, но сильнее, ответа вновь не последовало. Тогда я легонько толкнула дверь вперёд и протиснулась в комнату, громыхнув ведром. Но даже этот противный звук не разбудил спящую девушку. Облегчённо вздохнув, я поставила ведро на пол, намочила тряпку и принялась за уборку, удивляясь тому, что пыли в комнате практически не было. Когда я начала медленно подбираться к выходу, то услышала со стороны кровати невнятное бормотание Анны. Сначала оно мне напоминало жужжание пчелы, и я не могла разобрать ни слова из её речей. Решив, что это ей что-то сниться, я продолжила дальше мыть пол, но с каждой минутой это жужжание становилось всё громче и громче, превращаясь постепенно в шёпот, а затем девушка начала говорить в полный голос:       — Прошу вас... Нет... Не надо... Я не... Нет! Нельзя!       Встав с коленей на ноги, я подошла поближе и увидела, что глаза Анны были закрыты, а сама она металась по кровати и махала руками, девушка тяжело и часто дышала, с её лба ручьём лил пот. Я растерялась, не понимая, что мне необходимо сделать в такой ситуации, поэтому я побежала вниз, чтобы найти тётушку Джи, но её на кухне не оказалось. Тогда, не долго думая, я вымыла руки, схватила какую-то миску со стола и чистую тряпку, налила на дно миски холодную воду и поспешила обратно в комнату к Анне. Зайдя внутрь, я обнаружила, что девушка уже проснулась и сидела на кровати, обхватив руками свои плечи.       — Мисс! — Тихо позвала её я. — Мисс, как вы себя чувствуете?       Анна подняла на меня глаза, затем буквально подпрыгнула на месте и залепетала:       — Ангел мой, ты здесь... Здесь... — её бледные худые руки потянулись ко мне, а я замерла от изумления, крепко вцепившись в миску с водой. — Я знала, что ты меня не бросишь... Знала... Мне холодно... — Только после этих слов я заметила, как дрожат её руки.       Жалость подобралась ко мне сзади и обхватила меня своими большими руками, вынудив сделать несколько шагов к кровати. Глаза Анны были такими несчастными, что я готова была разреветься вместе с ней. Я не помню, как я оказалась возле неё, какая-то неведомая сила заставила меня обнять её, чтобы почувствовать, что она буквально горела от жара.       — Мисс, вам надо лечь, — попыталась успокоить её я, — я положу на голову холод и вам сразу же станет легче.       Но едва я попыталась вырваться из её объятий, как она вновь зашептала, но теперь мне прямо в ухо, обдавая всю правую часть моего лица горячим дыханием:       — Ты знаешь... Знаешь, что они сделали... Я была ребёнком, а они...       Мои глаза стали большими, я отшатнулась от неё, понимая лишь одно, рана на голове, оставленная преступниками, была не единственной проблемой Анны. Напавшие на неё люди изнасиловали её, лишив невинности. Теперь я осознала, что вся её боль исходила изнутри, из души, которая кричала и звала на помощь.       — Вам было больно, — проговорила я, заглядывая в лицо девушки.       — Они мерзавцы... Грязные свиньи... Их руки... — Анна разрыдалась, — проникали в меня, разрывая меня... Я...       — О, Боже! — просипела я, пятясь назад, чтобы взять из миски заготовленную тряпку и попытаться уложить Анну на кровать.       Когда я подошла к кровати вновь, девушка дрожала всем телом, сводила колени вместе и качалась из стороны в сторону. Я погладила её по голове, а она, как забитое и напуганное до полусмерти животное, отстранилась, её глаза с ужасом смотрели сквозь меня.       — Мисс, прошу вас, ложитесь, — услышав мой голос, Анна повиновалась, а я положила намоченную в воде тряпку ей на голову.       — Как тебя зовут? — пролепетала она, закрывая глаза.       — Мари! — тихо ответила я, отходя в сторону и забирая с собой ведро и тряпку, чтобы вылить грязную воду и убрать всё на место.       Когда же я оказалась в коридоре, то буквально неслась к лестнице, потом таким же темпом я добралась до кухни, где вовсю кашеварила Джорджиана.       — Тётушка Джи! Тётушка Джи! — кричала я.       — О, Господи! Чего ты вопишь? Что случилось?       Только после этого вопроса я как будто отрезвела, я не знала, как начать говорить о такой личной теме, как близость с мужчиной. Моя мама рассказывала мне об этом, когда была беременна моим самым младшим братом Сэмом, но тот разговор был воспринят мною довольно просто и легко. А тут? Тут я собиралась говорить о личных делах человека, которого знаю лишь сутки.       — Анна... Она... — Джорджиана нахмурила брови, ожидая дальнейших моих объяснений, а я глотала воздух как рыба на берегу, не зная, с чего начать. — Она очнулась и говорила со мной!       — Ну? Это не новость! Она говорила и со своим отцом, — по голосу тётушки Джи было всё предельно ясно — она была недовольна, что её отрывают от работы по пустякам.       — Нет! Нет! Она говорила о тех, кто напал на неё! — Теперь брови Джорджианы медленно поползли вверх. — Она сказала, что они... — подобрать слово было довольно непросто, чтобы описать то, что я собиралась рассказать, — они издевались над ней. Они грубо трогали её... Там... — я замялась, видя, что тётушка Джи смотрит на меня, как на умалишённую, но когда я добавила, — между ног, — она всплеснула руками и засипела.       — О, Боже! Эти сволочи изнасиловали невинное дитя!       Я представила себе, какими грязными были руки тех бродяг, и что могло бы быть под юбкой у бедной Анны, терпевшей боль.       — Она сказала, что они буквально разрывали её...       — Об этом должен узнать хозяин! О, горе отцу бедной Аннушки! Горе! Но ты, — теперь Джорджиана смотрела на меня так, как зверь взирает на загнанную в угол дичь, — ты должна молчать! Поняла? — я слабо кивнула, не понимая причин таких диких изменений по отношению ко мне. — Это позор семье! Дочь дворянина должна быть невинной, чтобы удачно выйти замуж! Ох, девка, что ж ей не сиделось? Ох!       Тётушка Джи схватила полотенце со стола, вытерла свои трясушиеся руки и поспешила покинуть кухню, я решила не отставать, оставив своё ведро и тряпку в углу. До кабинета мистера Гриффита мы добрались довольно быстро, потому что он располагался на первом этаже. Джорджина тихо постучалась.       — Войдите! — послышался голос хозяина особняка за дверью, тётушка открыла дверь и вошла внутрь, цыкнув на меня, чтобы я оставалась на месте — за дверью.       Я не знаю, сколько прошло времени, но, когда дверь вновь отворилась, на пороге стоял бледный, как мел, мистер Гриффит, а следом за ним семенила кухарка.       — Вызови лекаря, живо! — рявкнул он тётушке, ломанувшись вперёд и не замечая моего присутствия. — Как вернёшься, поднимись в комнату к Анне.       Широким шагом мужчина дошёл до поворота и поднялся по лестнице наверх. Джорджиана же обратилась ко мне:       — Господин очень зол! Нужно скорее выполнить его поручение, я пойду к конюху, а ты иди на кухню и вытащи из печи котёл. Да смотри, не переверни его на себя, а то обваришься!       Я не успела ничего ей ответить, так как кухарка вышла из дома, оставив меня по середине холла одну. Её наказ был выполнен мною довольно быстро, но я не хотела ничего упускать из виду, поэтому поспешила подняться наверх, но моё состояние здоровья, а также разгорячённый воздух на кухне решили иначе. Я осела на пол, пытаясь унять головокружение, однако, у меня ничего не вышло. Я отчётливо слышала, что тётушка вернулась, что она поднялась на второй этаж и зашла к Анне, но сама я не могла встать на ноги. Кое-как доползла я до скамейки и уселась на неё, меня вновь стали посещать странные мысли о смерти. Я видела эту злую старуху три раза, четвёртый же раз рисовало моё сознание, ведь смерть моего отца оставалась для меня закрытой темой. Мне было жутко плохо, я ревела навзрыд, не боясь, что меня кто-нибудь услышит. Видимо, так выходила боль, оставляя в душе пустоту и отчаяние. И я страстно желала, чтобы не увидеть и не узнать ничего о пятой смерти. Мне было дико жаль Анну, такую красивую и юную. Джорджиана вернулась на кухню тогда, когда за окном был уже вечер, а я и не заметила того, как уснула, лёжа прямо на скамейке.       — Плохо, — пробасила тётушка Джи, когда я открыла глаза, — всё плохо...       — Что именно плохо? — растерялась я.       — Лекарь сказал, что Анне осталось недолго. Её промежность разорвана изнутри, начался сепсис. Лекарь наживую зашивал последствия насилия, но всё зря... Она вся горит и бредит... Она звала тебя... Отец убит горем... Она умирает... Кэтрин и Фрэнсис уже там...       Я не помнила того, как я добралась до комнаты Анны, как вошла, как оказалась возле неё, но я отчётливо запомнила на всю жизнь, какими глазами она смотрела на меня в свои последние минуты жизни. Они были полны ужаса, нет, она не плакала, уже не плакала, но её голос дрожал:       — Мари... Мари... — я взяла её за руку, — Мари... — Кэтрин и Фрэнсис оказались рядом, и Анна обратилась к ним, — Сёстры... Кэтрин... Фрэнсис... я никогда не упокоюсь на погосте, если хотя бы часть меня не останется в этом доме... Поклянитесь мне, что как только душа моя расстанется с телом, моя голова будет отделена от него и сохранена в этих стенах... Ни в коем случае не удаляйте её отсюда. Сообщите всем, кому в будущем суждено жить под крышей этого дома, что если они не подчинятся этому моему предсмертному желанию, мой дух, вернувшись, устроит такое возмущение, что дом станет совершенно непригоден для проживания...       Я услышала, как за моей спиной заплакала Кэтрин, уткнувшись в свой платок, Фрэнсис же была крепче её по духу, её лицо было мокрым от слёз, но она могла говорить:       — Обещаем, дорогая Анна, обещаем! Анна! — девушка же смотрела на свою старшую сестру стеклянными глазами, всё было кончено.       Это была пятая смерть, я закрыла глаза, пытаясь понять, за что всё это мне было уготовано богом. Я слышала, как плачет тётушка Джи, как шепчутся за дверью Ральф и Уолтер, как остальная прислуга дома ходит по этой маленькой, да, теперь такой маленькой комнате. Джорджиана увела меня вниз, усадила на кровать и накинула мне на плечи покрывало. В моих ушах звучали голоса тех, кто умер так внезапно. Мама... Её голос был нежным и мягким, её любовь была такой большой и крепкой, что я готова была утонуть в ней. Отец... Его строгость и уверенность были залогом удач и возможности покорить любые вершины. Мой дорогой Сэм, мой любимый младший брат... Его же голос звучал как звонкий колокольчик, такой задорный и яркий, как и он сам. Том... Мой верный друг, самый лучший, и самый красивый! И теперь Анна... Почему именно она, я не знаю, но её напуганный взгляд и взволнованный голос теребили струны моей души, не давали нормально вдохнуть... Я не смогла в ту ночь поспать и часа, потому что дикие кошмары душили меня, едва я закрыла глаза.       Следущий день был не менее тяжёлым. Подготовка к похоронам шла полным ходом, вот именно тогда я и увидела всю прислугу Бертон Агнес Холла. Каждый трудился на благо, желая внести свой кусочек теплоты в такую грустную церемонию прощания с юной Анной. Я же старалась быть рядом с тётушкой Джи, со страхом ожидая выполнения обещания, данного старшей сестрой Анны — Фрэнсис. Но, к моему удивлению, ничего такого не произошло, пять мужчин вынесли гроб из дома и медленно донесли его до фамильного склепа Гриффитов на ближайшем кладбище, расположенном как раз по ту сторону тропы, где я впервые за два ужасных дня приняла правильное решение и завернула в Бертон Агнес Холл. На похороны пришло довольно много народу, огромное количество карет окружило вход в особняк, всюду сновали дамы в пышных чёрных платьях. Открытая крышка гроба позволила всем тем, кто собирался проститься с Анной, подойти ближе и посмотреть на неё. Тётушка Джи не была исключением, она на некоторое время оставила меня стоять неподалёку и ждать, и за это время я успела подслушать довольно неприятный разговор.       — Фрэнсис, — шептала Кэтрин своей сестре, её лицо было красным и опухшим от слёз, — но ты же обещала ей!       — Успокойся, говорю тебе! — голос же старшей сестры звучал не особо убедительно, мне не удалось разглядеть её лица, но я точно знала, что и она провела бессонную ночь, сидя в обнимку с Кэтрин и братьями и обливаясь слезами. — Это было похоже на настоящий бред! Как я могу сотворить такое с телом умершей сестры?! Меня не поймут!       — Но, Фрэнсис... — продолжала скулить Кэтрин.       — Всё! Довольно! — терпению старшей пришёл конец, она сделала несколько шагов в сторону, чтобы отойти подальше от ревущей навзрыд сестры.       Тётушка Джи вернулась немного позже, её пухлое лицо так раскраснелось, что мне на мгновение показалось, будто бы оно превратилось в большой пузырь, но постепенно её состояние немного улучшилось и вскоре я смогла разглядеть её нормальные черты лица. Когда дверь склепа после прощания с Анной со скрипом закрылась, вся ревущая процессия потянулась обратно в дом, где всех ждал поминальный обед. Прислуга обошла дом с заднего двора, чтобы не мешать господам и их гостям общаться. Наш же обед был быстрым, я бы даже сказала стремильным, потому что мне, Джорджиане и ещё двум прислугам предстояло подносить блюда к столу хозяев. За весь день мы умаялись так, что ближе к вечеру тётушка Джи еле дышала, ставя начищенный до блеска котёл на стол возле печи, а Эмма, худая высокая женщина с милым и улыбчивым лицом, усыпанным веснушками, дотирала пол на кухне. Она являлась женой конюха. Я и Лиза, вторая из прислуг, вытирали насухо вымытые тарелки, ставя их на полку.       — Как же я устала! — простонала Лиза, она была явно старше меня, на вид ей было лет двадцать, её лицо, не смотря на молодость, было испещрено маленькими шрамами.       — На небесах отдохнёшь! — отозвалась тётушка Джи, вытирая со лба пот тыльной стороной руки.       — Мы действительно сегодня перетрудились, — вступилась за Лизу Эмма, — такого количества гостей не было даже на свадьбе Фрэнсис.       — А она замужем? — удивилась я.       — Конечно, — хмуро ответила мне тётушка, — у Кэтрин тоже есть жених, их венчание было назначено на следующий месяц, но его придётся отложить до следующего года, из-за похорон Анны.       — Анна среди них была самой странной, — ляпнула ни с того, ни с сего Лиза, а Эмма и Джорджиана переглянулись. — Да! А что? Это не так? Ведь это по её указке дом стал похож на галерею.       — О покойниках плохо не говорят! — пробубнила Эмма.       — Но ведь она прокляла Бертон Агнес Холл! — продолжила свою песню Лиза.       — Кто тебе такое сказал? — возмутилась Джорджиана.       — Всё говорят об этом!       — Довольно! — рявкнула Эмма, вытирая вымытые руки. — Завтра у нас утро начнётся очень рано, поэтому все должны быть уже в постелях!       Спустя некоторое время все улеглись, дом погрузился во тьму, таинственную и жуткую. Я всё не могла дождаться, когда мои глаза привыкнут к темноте, потому что всевозможный шорох в углах заставлял меня вздрагивать.       — Проклятые мыши! — пробубнила я, накрываясь покрывалом.       Но потом я пожалела о своих словах, и эти самые мыши показались мне самыми милыми созданиями на свете по сравнению с тем, что было дальше. Сначала за дверью я услышала чьи-то шаги. Подумав о том, что это могла быть Джорджиана, я не обратила на это особого внимания, но когда эти шаги затихли прямо под моей дверью, я задержала дыхание, боясь быть услышанной.       — Мари-и-и! — простонал чей-то голос.       В моей голове застучало, я сидела ни жива, ни мертва.       — Мари-и-и! — всё повторилось вновь, вынуждая меня спустить ноги с кровати и осторожно сползти на пол за кровать.       Моё дыхание сбилось, меня колотило так, что я не могла нормально двигаться. Ползти на четвереньках — единственное, что оставалось мне на тот момент. А шорох и стоны за дверью не прекращались, пугая меня до смерти. Я ползла прямо к двери, желая докопаться до истины, вдруг в мою дверь начали отчаянно стучать, и я замерла от того ужаса, что заполнял меня до самых краёв.       — Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный подавай нам на каждый день; и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.       Я отчаянно молилась, и это была единственная молитва, которую я выучила наизусть.       — Мари-и-и... Ангел мой...       Только один человек называл меня так, и это была Анна. Я не знала, что мне делать, потому что я тут же вспомнила о проклятье, ведь голова Анны осталась в склепе. Страх забрался ко мне под рубаху, вся моя кожа покрылась липким холодным потом. Меня звал мертвец!       — Мама! — шептала я в отчаянии. — Мамочка!       Мою грудную клетку сдавливало, я хотела умереть, но едва паника чуть не сожрала меня заживо, как я услышала в коридоре другие голоса и шаги — они принадлежали тётушке Джи, Лизе и Эмме. Ничего не соображая, я ломанулась к ним, попутно натягивая на себя платье.       Лица женщин были странными, словно их перекосило от ужаса.       — Боже! — запричитала Лиза, схватившись за свои щёки. — Эти стоны! Какой ужас! А я вам говорила! Говорила, что хозяйка Анна странная! Она ведьма! Она прокляла это место!       — Лиза! — рявкнула на неё Джорджиана, держа трясущимися руками подсвечник, в котором горела всего одна свеча свеча.       Тётушка Джи, Эмма и Лиза друг за другом отправились наверх, чтобы разведать, слышали ли остальные тоже самое. Я решила не отставать от них лишь потому, что голос Анны звучал у меня в голове. Мы не успели встать на первую ступеньку, как к нам из кабинета выбежал сам мистер Гриффит.       — Джорджиана, что происходит? Вы слышали эти странные звуки? — взглянув на него, я сразу поняла, мистер Гриффит ещё не ложился в постель, на нём всё ещё был одета одежда, в которой он был на похоронах.       — Стоны, мистер Гриффит! Все мы слышали одно и тоже — стоны... — прошептала тётушка Джи.       — Мистер Гриффит, дом проклят! — вновь влезла в разговор Лиза. — Это стонет мисс Анна Гриффит, ваша дочь, господин.       Лицо мистера Гриффита вытянулось от удивления, но он быстро собрался с духом и сказал:       — Ты веришь в сказки? Откуда взялась эта чушь?!       — А вы спросите у ваших дочерей, а я ухожу! Прямо сейчас! Мне моя жизнь дороже! — Лиза злобно посмотрела на хозяина, затем посмотрела в глаза Джорджиане, развернулась и ушла к себе в комнату.       Ничего не ответив на всё это, мистер Гриффит направился наверх, мы же с Эммой и тётушкой Джи последовали за ним, а в коридоре столкнулись лоб в лоб с семьёй, которая решила остаться в Бертон Агнес Холл до утра. Важного вида женщина средних лет дрожала как осиновый лист, рядом с ней был её муж, оба они были одеты так, словно собирались уходить.       — Мистер Гриффит, нам стоит уехать! — проговорила женщина, пытаясь скрыть своё волнение и страх. — Прошу вас извинить, но мы спешим! Ещё раз примите от нас глубочайшие соболезнования. До свидания!       Мужчина лишь коротко поклонился и последовал за своей женой, когда же топот от их ног прекратился, и входная дверь закрылась, хозяин дома продолжил свой путь в спальни дочерей. Не постучавшись, он вошёл в комнату Фрэнсис и её мужа. Я была не удивлена тому, что и она была напугана, а её лицо стало бледным, как полотно. Подходить ближе к двери и подслушивать разговор отца и дочери мы не решались, но самое главное было сказано довольно громко и внятно.       — Она сошла с ума! Ты же видел всё сам! — кричала Фрэнсис. — Она пожелала, чтобы я отделила её голову от туловища! Отец! Голову от туловища! — Мы стояли с разинутым ртами и не заметили того, как к нам присоединились Кэтрин, Уолтер и Ральф. — Как бы я это сделала?       — Это всё довольно ужасно... — проговорил отец семейства, а остальную часть разговора нам подслушать так и не удалось, потому что потом мистер Гриффит и Фрэнсис стали говорить тише и спокойнее.       — Да что там говорить, — зашептала Эмма, — я думаю, что душа Анны ещё тут. Стоит подождать девять дней и всё встанет на свои места!       — А ведь верно, — поддержала её тётушка Джи, — для души необходимо всего девять дней.       — Девять дней не спать и слушать, как мучается неприкаянная душа Анны, а заодно и мы? — голос Кэтрин дрожал. — Нет! Надо завтра же отправиться в склеп и всё сделать так, как она пожелала!       Спорить с молодой хозяйкой никто не захотел, все решили дождаться утра и семейного совета. Я и остальная прислуга поспешили спуститься вниз, но едва мы сделали один шаг, как услышали грохот внизу, а затем душераздирающий вопль. Моя душа тут же ушла в пятки, я схватилась за уши и зажмурилась. Мои колени дрожали, а зубы стучали. Старая кухарка замерла на месте и схватилась за левый бок. Кэтрин обняла испугавшийхся до смерти братьев.       — Боже... — вырвалось из уст Эммы.       В коридор тут же вышли мистер Гриффит, Фрэнсис и её муж.       — Мэтью, — обратился он к зятю, — из мужчин здесь только мы, поэтому нам предстоит спуститься первыми!       Страх стал невыносимым, потому что я и все остальные услышали тихие шаги в коридоре, возле лестницы, а затем хлопнула дверь, ведущая в спальню Анны. Меня трясло так, что я чуть не упала в обморок, а Кэтрин с визгом бросилась в комнату Фрэнсис, волоча за собой Уолтера и Ральфа. Второй вопль раздался совсем близко и исходил он из комнаты Анны. Затем послышалось скуление и тяжёлый вздох. Неожиданно всё смолкло, словно ничего и не было вовсе. И вот тогда я поняла, что Анна действительно прокляла этот дом, и нам всем следовало либо бежать отсюда, либо утром же пойти на кладбище и оторвать эту голову. Я отчётливо понимала, что ни хозяин дома, ни Джорджиана, ни Эмма не покинут этот особняк, сама же я знала, что, если я уйду, то моя жизнь превратиться в ад — я не найду больше места, где меня накормят и обогреют, максимум, что меня ждало бы после побега, так это скитание по белу свету без гроша за душой, без крыши над головой. Я решила для себя, что буду верна этому дому, потому что всё происходящее повторяет тот ужас, который я испытала после смерти своих родных. Мне казалось, что я должна была дойти до конца, чтобы искупить свою вину перед родителями и братьями.       Пока я размышляла об этом, господин Гриффит и Мэтью обследовали коридор и лестницу на наличие там чего-нибудь необычного, но, к всеобщему удивлению, всё было чисто. Я, Эмма и тётушка Джи могли спокойно возвращаться на первый этаж, но когда мы все вместе шли по направлению к кухне, Эмма сказала:       — Комната Мари самая большая, может стоит нам всем вместе дождаться утра именно там?       — Я согласна! — без раздумий ответила Джорджиане, и я была несказанно рада услышанному.       Остаток ночи мы провели у меня, сидя, кто на кровати, кто на подоконнике, а кто на стуле. Едва забрезжил рассвет, как мы встали на ноги и поспешили на кухню, где начали готовить завтрак и ждать семейного совета. Позже был отдан приказ накрыть стол, и мы поспешили в столовую, чтобы узнать то, что собираются делать с ночными воплями хозяева. У господина Гриффита был усталый вид, он еле стоял на ногах, под глазами у него были синяки от бессонных ночей. Фрэнсис сидела и смотрела прямо перед собой и была бледна. Её муж Мэтью держался довольно неплохо, чего нельзя было сказать о Кэтрин. Девушка взрагивала от любого шороха.       — Стоит учесть, что мы не звери, — начал свою речь Генри Гриффит, — мы не можем варварски вскрыть склеп и начать измываться над телом моей дочери!       — Но, папа, — вновь начинала нарастать паника у Кэтрин, — это была её последняя воля! Она дала добровольное согласие!       — Нет! — Мистер Гриффит посмотрел на неё грозным взглядом, решающим всё. — Мы будем ждать ещё восемь ночей!       И я была уверена, что это "Нет!" твёрже любого камня. День не был насыщен ничем таким, что могло омрачить и без того испорченное настроение. Я не видела после завтрака ни Фрэнсис с её мужем, ни Кэтрин, ни хозяина особняка, лишь Уолтер и Ральф прошли мимо меня, и самый негодный из них показал мне язык. Ночь подкрадывалась к дому очень медленно, и когда на небе сгустились сумерки, Эмма уселась в холле возле камина на стул и тихо произнесла:       — Скоро ночь, — я услышала нервный выдох тётушки Джи, — вчера всё началось после полуночи.       Последние слова были точкой в разговоре. Джорджиана встала на ноги и молча ушла к себе, Эмма поспешила сделать тоже самое, а я дико не хотела возвращаться в свою спальню одна. Но мне пришлось, ведь я была в этом доме никем. Мой страх так был тяжел и велик, что я побоялась снимать платье и ложиться, поэтому я всего лишь сбросила обувь и села на кровать, поджав под себя ноги. Тишина разъедала всё вокруг, она давила на меня откуда-то сверху, и вот сквозь эту толщу непонятной массы мне всё время казалось, что за дверью кто-то стоял. Я начала мелко дрожать, мои руки тряслись, дыхание стало шумным и частым. Ужас окутал меня с ног до головы так, что вся моя рубашка стала влажной от холодного пота, хотелось закричать, позвать на помощь, распахнуть окно и убежать, но я будто бы была прибита гвоздями к тому месту, где я сидела. Мои опасения не были напрасными, всё повторилось вновь! За стеной я услышала шаги, а затем в дверь начали ломиться, я зажала рукой рот, чувствуя, как горячая слеза скатилась по моей щеке.       — Мари-и-и! — голос пробирал до мурашек, а я рыдала, закусив до крови пальцы. — Мари-и-и...        Стоны заглушили всё вокруг — и бешеный стук моего сердца, и моё сопение, и крики на втором этаже. Пронзительный женский визг, словно кинжал, разрубил грубое полотно ночи на части. Я медленно сползла с кровати и на цыпочках стала двигаться к двери, слыша, как шаги удаляются прочь, туда, где находилась кухня. Мои ноги стали ватными, я еле переставляла их, стараясь поскорее добраться до цели. Подставленный мною под дверь стул был преградой, которую я сама же преодолела с трудом, так как руки мои не слушались меня. Выйдя в коридор, я обнаружила, что он пуст, а вот наверху творилось что-то странное, словно шла борьба. Двигаясь вперёд и дойдя до кухни, я увидела, что тётушка Джи уже покинула её, тогда мне стало хуже вдвойне. Когда же я вышла в холл, то обомлела, Кэтрин, одетая в одну ночнушку и вооруженная подсвечником, пыталась выйти из дома, а Фрэнсис, мистер Гриффит и тётушка Джи, держали её.       — Она! Она просила! — истерично вопила Кэтрин, захлёбываясь слезами. — Я должна!!! Должна!!!       Я не смогла понять и уловить момент, когда и как ей удалось вырваться из крепких рук отца, но девушка выбежала на улицу, следом побежали и остальные, я же понимала, что не смогу оставаться в стороне, поэтому поспешила следом. Кэтрин крепко сжимала длинный подол рубахи, чтобы не запутаться в нём и не упасть. Мистер Гриффит был менее проворным и быстрым, поэтому явно проигрывал своей дочери в беге, Фрэнсис бежала чуть быстрее отца, что сказать о Джорджиане, то она и вовсе плелась шагом, бубня себе под нос:       — Черти! Девка обезумела! — Увидев меня, она громко обратилась ко мне. — А ты куда? Зачем?!       Я молча пробежала мимо, чувствуя, что за мной кто-то бежит, и фигура этого кого-то явно принадлежала мужчине. Это был Мэтью, он был подобен разъярённому волку, желавшему во что бы то ни стало догнать свою добычу. Белая рубаха Кэтрин мелькнула вдали, я не понимала, куда она ломанулась. Поле закончилось, и я вбежала в небольшой лесок, ветки и сучки цеплялись за моё платье, хлестали меня по лицу, но внутренний голос твердил мне, что я всё делаю правильно. Огромный жёлтый диск луны то и дело мелькал перед глазами, я проваливалась в какие-то ямы, наступала на кочки, казалось, что я вот-вот сломаю себе чего-нибудь. Когда же я увидела ограждения и крыши, то мой мозг сообразил — Кэтрин бежала на кладбище, к склепу Анны. Холод проник внутрь меня, я резко затормозила, лихорадочно всматриваясь в ряды надгробий. Моё сознание сыграло со мной злую шутку, напомнив мне о моей семье, о той кошмарной ночи, лишившей меня покоя, о крови на полу, о запахе гари, о смерти. Я понимала, что тем богачам полностью плевать на меня, что они разбалованы и беспечны, что даже слова родного человека, Анны, для них пустой звук.       До склепа было недалеко, я запомнила дорогу, поэтому шарахаясь от одной могилы к другой, я плелась вперёд. Очередной душераздирающий крик вонзился в тело ночи, я увидела, что Кэтрин громко рыдает, уткнувшись в плечо отца, а Фрэнсис в немом ужасе прикрывает рот ладонями, а её муж, обогнавший меня где-то в лесу, как заворожённый смотрит внутрь склепа. И когда я подошла ближе, меня никто не заметил, поэтому я заглянула внутрь и обомлела — крышка гроба валялась на полу, а на белоснежной подушке было то, что заставило всех замереть. Голый череп Анны, перепачканный багровой кровью стоял в жиже, некогда являвшейся мозгами и кожей. Рвотный позыв не заставил себя долго ждать, я закашлялась, слёзы брызнули у меня из глаз, а перед глазами всё поплыло. Я успела схватиться за решётку и устоять на ногах, в голове у меня вертелось лишь одно — неужели Кэтрин выполнила просьбу покойной сестры? Я медленно перевела свой взор на руки девушки, дрожавшей в объятьях отца. И эти самые руки были холёными и чистыми, тогда я замотала головой, желая, чтобы всё, что я увидела в гробу было всего лишь страшным сном. Но нет, череп всё так же стоял на подушке в гадкой луже и взирал на всех своими пустыми глазницами. Моя кожа покрылась мурашками, а потом я услышала:       — Я была права, отец! — Кэтрин отпрянула от отца и заговорила. — Права! Теперь смотрите! Словно сам дьявол оторвал её голову и содрал кожу! Смотрите! Смотрите все!!! Нам нужно забрать череп! Нужно!       И я увидела тогда, что никто из присутствующих больше не сомневался в словах Кэтрин.       — Нужно... — прошептал мистер Гриффит, хватаясь за левый бок. — Я верю... Теперь я верю...       Однако, никто не решался подойти ближе и взять в руки окровавленный череп Анны. А я вновь вспоминала, как моя мать захлёбывалась кровью, как её внутренности обвивали деревянный кол, как мозги моего брата Тома растекались по полу. Я была под большим впечатлением от всего вокруг, я не ведала того, что делаю, но я прошла вперёд на несколько шагов и оказалась внутри склепа, затем я протянула руку, чтобы забрать череп. Его поверхность была скользкой и холодной, как лёд. Когда моя ладонь полностью испачкалась в крови, я попыталась поднять череп вверх, нижняя его челюсть повисла на тонком куске кожи, и мне пришлось её отделить пальцами и оставить в той гадкой жиже. Не знаю почему, но меня не выворачивало от всего этого, я будто бы находилась под гипнозом. Я держала череп как дорогостоящую реликвию прямо перед собой, кровь с него текла ручьём прямо на каменный пол склепа, оставляя ярко-алый след, идущий до самого входа. Мэтью продолжал морщиться от отвращения, Фрэнсис повисла на нём и была в полуобморочном состоянии, Кэтрин смотрела на всё происходящее с открытым ртом, а вот мистер Гриффит тяжело дышал, и я видела, что ему было нехорошо.       Я шла медленно, оставляя за собой кровавую дорогу, я не решилась идти через лес опять, поэтому свернула на развилку. Пустые глазницы черепа словно прожигали во мне дыру, ветер, дувший откуда-то с поля, холодил кожу моих рук, испачканных кровью по самый локоть. В свете луны гладкая поверхность черепа блестела, как начищенный до блеска котёл тётушки Джи. Я не слышала шагов позади себя, но точно чувствовала, что всё семейство Гриффитов медленно следовало за мной. Когда передо мной возникла входная дверь и тётушка Джи, я будто бы очнулась, и череп выпал из моих рук и с диким грохотом покатился к ногам кухарки.       — О, Господи! — воскликнула она, схватившись за голову. — Боже!       Меня начало колотить, а затем я услышала запыханный голос Генри Гриффита:       — Это необходимо занести в дом...       Бледные лунные лучи осветили порог, и, ко всеобщему удивлению, череп оказался сухим и чистым, словно его отполировали до блеска, не было ни единой капли крови. Однако, кухарка так и не смогла наклониться и взять череп в руки, я же не вытерпела, всё содержимое моего желудка вышло из меня, я едва успела отвернуться в кусты. На помощь пришла Кэтрин, она взбежала по лестнице и схватила череп Анны.       — Это будет находиться на виду у всех! На столе, где все обедают! — голос девушки дрожал, как и её руки.       — Не бывать этому! — выкрикнула Фрэнсис, держа мужа под руку. — Нет!       Кэтрин замялась, понимая, что поддержки у неё не имелось, она перевела свой взор на отца, но он был совсем плох.       — Папа... — одними губами произнесла она, видя, что мистер Гриффит постепенно оседает на землю.       — Час от часу не легче! — завопила тётушка Джи и подскочила к хозяину, чтобы подхватить его, на помощь ей пришёл Мэтью.       — Папа! Папочка! — визжала Фрэнсис, треся за руку то отца, то мужа. — Сделайте же что-нибудь!!!       Про череп все тот час же забыли, Кэтрин грубо положила его на верхнюю ступеньку лестницы и тоже поспешила к отцу. Вся толпа, возглавляемая визжащей Фрэнсис, поспешила войти в дом, я же вновь стала тем, кто должен был делать всю чёрную работу — я внесла в особняк череп. Помня о том, что его следовало поставить на видное место, я поспешила в столовую. Огромный дубовый стол с красивыми резными ножками был накрыт белоснежной скатертью, а когда я в середину водрузила череп, то его великолепие это нисколько не испортило, лишь придало таинственности и загадочности. Возня в доме, грохот и крики вывели меня из моих мыслей, я ломанулась на шум. Все громкие действия происходили прямо в холле: Эмма рассерженно одёргивала Уолтера и Ральфа, которые лезли с расспросами к взрослым , лица мальчишек были испуганными и зарёванными; тётушка Джи растёгивала тугой воротник мистера Гриффита, чтобы дать ему возможность вдохнуть свежего воздуха полной грудью; Кэтрин махала перед отцом салфеткой, взятой со стола и тихо плакала; Фрэнсис сидела на стуле и вытирала руками слёзы со своих бледных щёк; лишь Мэтью вёл себя разумно и давал распоряжение конюху, которого я увидела впервые, чтобы он немедленно привёз лекаря в дом.       Вся эта суматоха росла с каждым мгновением всё больше и больше.       — Это всё ты, Кэтрин, со своими глупостями! — причитала Фрэнсис.       — Я?! Ты сама слышала, что творилось в доме?! Две ночи подряд непонятные стоны и шаги! — защищалась Кэтрин. — Я лишь делала то, что было необходимо!       — Необходимо вести себя адекватно!       — Необходимо прекратить спорить! — неожиданно вмешалась в их перепалку кухарка, поднимаясь с колен на ноги. — Хозяину плохо, а вы! Эх! Видит Господь, что на дом навалилась беда, а из-за ваших криков и истерик она ну никак не разрешится!       Воцарилась дикая тишина, которой я была удивлена, ведь за окном была ночь, а стонов не было слышно. Было тихо! Так тихо, что мне захотелось слушать это всю оставшуюся жизнь. Тётушка Джи просидела рядом с мистером Гриффитом до приезда лекаря, а я валилась с ног от усталости и разбитости. Эмма увела мальчишек наверх и осталась там вместе с ними, пытаясь их успокоить. Кэтрин присела возле камина, молча взирая на его распахнул чёрную пасть, Фрэнсис же сидела рядом с отцом и глагила его по руке, чем очень сильно раздражала мужа, который тяжело вздыхал и с нетерпением ждал окончания всего этого "концерта". Лекарь приехал под утро, мистер Гриффит крепко спал, сложив руки на груди. Осмотрев хозяина, этот самый лекарь сообщил не очень хорошие новости:       — Похоже на нервный срыв, больному необходим покой и постельный режим. Если произойдёт что-то, что сильно расстроит его, то его сердце просто не выдержит, — поднимаясь на ноги, немолодой мужчина с седой бородой и в чёрной одежде поспешил поскорее покинуть дом, бормоча на ухо Фрэнсис лечение.       Я сидела недалеко от главной лестницы холла на банкетке и следила за всеми передвижениями домочадцев и прислуги. Я до того момента всё никак не могла понять одной очень интересной вещи — куда исчезла кровь с черепа и моего платья. Ведь запёкшиеся пятна должны были остаться, но их попросту не оказалось нигде. И пока я об этом думала, то не заметила того, как задремала. Лёгкий толчок в плечо заставил меня очнуться, и я увидела перед собой мутное лицо Эммы:       — Ну что разлеглась? Вставай, пора работать!       Атмосфера напряжённости и враждебности висела во всех углах особняка, никто не улыбался и не разговаривал друг с другом, все молча выполняли свои обязанности. Когда мы приготовили завтрак и понесли его в столовую, то Эмма чуть не выронила из рук поднос с кофейником и чашками.       — Господи! Что это? — её взгляд был устремлён прямо на череп.       — Это? — недовольно пробубнила Джорджиана. — Милая хозяйка Анна в новом обличии, прошу любить и жаловать! — ехидство было, по моему скромному мнению, тогда неуместным, но Эмма невольно вздрогнула, ставя поднос на стол.       — Какой кошмар... — прошептала она, отходя от нового, но ужасного предмета мебели на несколько шагов назад.       — Принимай как данность, — не унималась тётушка, подходя к столу, — наша новенькая и то не испугалась, а ты... — я видела, какими глазами на меня смотрела Эмма, мне было не по себе от всего происходящего, — она и принесла и вытерла его, только вот интересно, чем же?       — Я... — замялась я, не зная, что сказать в своё оправдание, — я не вытирала... Всё высохло само...       — Ага! — злобно ответила мне Эмма, упираясь ладонями в свои бока. — Верю! Ты, видать, тоже ведьма, как и Анна, раз сумела отполировать воздухом это, — женщина кивнула головой в сторону стола, где стоял череп.       — Я клянусь вам, что я ничего не делала! — моя душа была переполнена возмущением, мне хотелось закричать, но я сдерживала себя.       — А платье? Платье-то тоже чистое! Глянь! — продолжила издеваться надо мной Эмма.       — Я не ведьма! — рявкнула я, пытаясь восстановить справедливость. — Я не знаю, что на меня нашло, но ещё в склепе череп был полон крови, я помню, что шла по дороге, и капли попали мне на платье, но, оказавшись на пороге Бертон Агнес Холл, всё исчезло.       Тётушка Джи уставилась на меня с диким непониманием в глазах, Эмма скрестила руки на груди и прищурилась.       — Вы не верите мне... — я понимала, что ждать поддержки мне неоткуда, Анна мертва, мистер Гриффит тяжело болен, а сестрам Гриффит до меня нет дела, как, в принципе, и всем остальным.       И в этот день я практически всегда была одна, мне было приказано вымыть как следует пол в комнате покойной Анны, в холле и в столовой, и это всё считалось наказанием, потому что в спальню к Анне все боялись заходить, в столовой был этот чёртов череп, а холл считался самым грязным местом в доме. Конечно, меня тоже колотило, когда я открывала комнату Анны, но после минутного промедления, я всё же вошла внутрь и обнаружила, что комната осталась прежней. Есть в столовой тоже все боялись, завтрак прошёл довольно быстро, все торопились покинуть помещение и не смотрели на череп, поэтому обед и ужин мы разносили им по комнатам.       Близилась ночь, и каждый обитатель дома ожидал её с диким страхом, потому что часть тела Анны покоилась в особняке. Тётушка Джи на прощание мне лишь кивнула, а Эмма же злобно фыркнула. Когда же я добралась до своей комнаты, то поспешила запереть дверь и подпереть её стулом. Усевшись на краю кровати, я ждала самого страшного, но, к моему величайшему удивлению, после полуночи в доме было тихо. Я сидела прямо, словно проглотила кол, однако, моя спина нещадно ныла, но пошевелиться я боялась. Неожиданно за окном начал накрапывать дождь, и его капли барабанили по стеклу. Я не могла поверить в то, что череп спас жителей особняка от бессонных ночей. На утро все встали выспавшимися и отдохнувшими, в отличие от меня, я постоянно зевала, пока мыла посуду после завтрака. После приёма пищи семейство Гриффитов не в полном составе собралось на совещание. На нём присутствовала и тётушка Джи на правах самой старшей из прислуги. Вернувшись обратно на кухню через некоторое время, она была бледна, как мел.       — Мистер Гриффит так и не пришёл в себя, он без сознания и очень слаб, лекарь, приходивший сегодня вновь, сообщил о самом худшем. Права наследования домом перейдут Фрэнсис. Кэтрин сообщила о том, что через год она выходит замуж и уезжает в поместье своего будущего мужа. Ну, а Уолтер и Ральф будут жить здесь, — меня после всех этих новостей передёрнуло, особенно огорчило то, что этот задира Уолтер собирался быть всё время рядом.       Лицо Эммы стало каменным, она молча встала и пошла к горшкам с цветами, нервно ощупывая листочки, женщина боялась смотреть нам с тётушкой в глаза.       — Новости не из лучших, — пробормотала она, отходя в сторону от горшков, — но дом будет жить... Я остаюсь, но с одним условием, в столовой я не прикоснусь ни к столу, ни к скатерти, — злобно сверкнув на меня своими глазами, Эмма замолчала.       — Ну, мне деваться некуда, останусь и я, — ответила ей Джорджиана, переведя свой взор на меня. — А что скажешь ты, Мари?       — Я?! — на тот момент меня раздирало раздражение, как они могли подумать, что я трусиха. — Я остаюсь, более того, я буду делать уборку в столовой всегда! И не потому, что я виновна во всём этом, а потому, что кто-то считает, что может заткнуть меня за пояс!       Эмма лишь презрительно фыркнула, а тётушка Джи усмехнулась, протягивая мне ведро и тряпку для того, чтобы я как раз начала уборку в столовой. И я побежала, утирая навернувшиеся слёзы рукавом своего платья. Я бежала со всех ног туда, где всем было плохо, туда, где, по всеобщему мнению, обитал дух умершей Анны, но мне показалось, что это было единственное помещение, где я могла чувствовать спокойствие и умиротворение. В то утро не осталось ни единой пылинки на мебели и полу в столовой, я строила планы, чтобы постирать тяжёлые шторы и вымыть окна. А череп... Он был на столе, как всегда бледный и холодный. Я медленно приблизилась к нему и провела рукой по его поверхности. За этим действием меня и застал врасплох Ральф. Я резко отстранилась от стола и испуганно посмотрела ему в глаза, не веря в то, что он говорил:       — Она была мне дорога... Анна была моим другом... Я любил её. А теперь её нет, — его голос дрожал, а мои глаза наполнились слезами, — Уолтер не понимает этого, как и Фрэнсис. Лишь Кэтрин верит. Но и она собирается покидать этот дом. Я знаю, что и моя старшая сестра мечтает уехать отсюда. Но я нет. Я дождусь момента, когда стану полноправным хозяином поместья и смогу поставить памятник Анне в саду.       Я знала, почему он делился этими мыслями со мной. Я была одной из тех, кто верил ему и готов был посвятить жизнь этому дому. Когда же он ушёл, я рухнула на ближайший стул и разревелась до боли в висках. Во мне как будто что-то сломалось, я не могла забыть потерю родных, не могла понять, почему я должна была быть в этом доме, и почему я не могла его покинуть. Но жизнь продолжалась, я всё так же мыла столовую и спальню покойной Анны в Бертон Агнес Холле, отношения с тётушкой Джи у меня постепенно выровнялись, а вот Эмма не желала принимать меня, но горевать я не собиралась.       Я обосновалась окончательно в своей комнате, пытаясь воссоздать быт и уют, схожий с тем, что был в моём с родителями и братьями доме. На первую свою зарплату я купила плотную ткань, обшила её и начала учиться вышивать узоры, те самые, что были на моём стареньком платье, которое я ремонтировала до тех пор, пока оно совсем не порвалось, и мне не пришлось сделать из него пару салфеток. Мистер Гриффит умер через две недели после ночной вылазки на кладбище. Похоронен он был с почестями в том же фамильном склепе, что и его дочь.       Чуть больше трёх лет с того события пролетели незаметно, и ни в одну ночь я больше не слышала ни криков и ни шагов Анны. Кэтрин покинула дом через год, как и обещала, а Фрэнсис родила Мэтью дочь. Малышка была слабой и практически всегда плакала, по словам лекаря, ей следовало поменять место для проживания, сменить климат на менее влажный. И Фрэнсис задумала продать дом, чтобы уехать, забрав с собой братьев и малышку Джулию. Перед отъездом она пригласила в дом гостей, красивые дамы в пышных платьях с не менее красивыми кавалерами заявились в дом, чтобы отпраздновать это событие. Предполагалось, что обед будет проходить в столовой, но реликвия в виде черепа мешала данной церемонии. Хозяйку решительно не волновало ничего, кроме её дочери, а Мэтью было плевать на всё вообще, поэтому, когда Эмма пришла к нему с вопросами, он вёл себя равнодушно и грубо.       — Мистер Бойнтон, почти всё готово ко встрече гостей, но... — промямлила Эмма.       — Но? — переспросил он с диким раздражением в голосе.       — Но череп, сэр... Он...       — Выбрось! — рявкнул он, захлопнув дверь прямо у неё перед носом.       Его приказ был тот час же выполнен, но для этого Эмма вызвала своего мужа, и делала она это всё исподтишка, чтобы меня в тот момент не было в особняке. На тот момент я была в саду, где я собирала букет для оформления стола. Когда я прибыла в дом и зашла в столовую, то обомлела. Череп исчез. Меня хватил такой ужас, я не знала, что мне делать, поэтому сломя голову побежала в комнату к Ральфу.       — Мистер Гриффит! — кричала я, колотя в дверь. — Мистер Гриффит! — дверь распахнулась, и на пороге стоял Ральф, одетый в праздничный наряд.       — Что случилось, Мари? — в недоумении спросил он.       — Череп... — прошептала я, прижав руки к груди. — Он исчез, мистер Гриффит!       Ничего не ответив мне, юноша рванул вниз, в холл на первый этаж, затем быстрым шагом он добрался до столовой, чтобы убедиться, что я не вру. В тот момент в столовой хозяйничала Эмма, она что-то напевала себе под нос и расставляла столовые приборы. Тогда я и догадалась, что это её рук дело. Я подошла к Ральфу и тихо сказала ему:       — Это Эмма! Это она! Она не желала заходить в столовую лишь потому, что череп был здесь!       Неожиданно во входную дверь настойчиво постучали. Ральф ещё раз измерил взглядом столовую, а затем поспешил узнать, кто пришёл так рано. Открыв дверь, он увидел на пороге самого обыкновенного крестьянина в заштопанной рубахе. Лицо мужчины было перекошено от ужаса, он весь дрожал.       — Простите меня, сэр! Я не мог не зайти! Ваш дом был ближе всего! Моя лошадь. С ней что-то произошло, она стоит как вкопанная! Сколько я не уговаривал её... Я даже ударил её, но она ни в какую. Ваш конюх... У вас есть конюх... Помогите, пожалуйста... Моя жизнь целиком зависит от содержимого моей повозки... Спасите...       Его сумбурный рассказ заинтересовал всех тех, кто был в холле: Фрэнсис удивлённо смотрела на брата, Уолтер замер в удивлении, а я поспешила посмотреть повозку. К моему изумлению, Ральф пошёл вслед за мной и крестьянином. Повозка стояла как раз на развилке дорог, взглянув на неё первый раз, я не заметила ничего особенного, но подойдя ближе, я увидела, что глаза животного были большими и не моргали. Лошадь лишь фыркала и топталась на месте.       — Это странно, сэр... — проговорил крестьянин, обходя повозку.       Ральф аккуратно провёл рукой по шее лошади, затем по спине, его брови нахмурились, затем он перевёл взгляд на кочаны капусты, которые были в повозке. Эти кочаны были закинуты грязным полотном, сплошь покрытым дырами. Среди зелёных кочанов виднелась круглая гладкая поверхность какой-то странной посудины.       — В повозке только капуста? — спросил Ральф крестьянина, сбрасывая ветош на землю.       — Да, сэр! На моей земле нынче урожай! — недоумевал мужчина, следя за движениями Ральфа.       То, что я увидела после, заставило меня поразиться. Ральф извлёк из-под кочанов капусты череп! Его ярости не было конца. Он ничего не ответил больше бормотавшему ему вслед крестьянину, он бежал в дом. Я же помогла мужчине поднять ветош с земли и посмотреть, что лошадь тут же дико заржала, словно заплакала от горя. Животное заметались из стороны в сторону, топая копытами и поднимая клубы пыли вверх. Крестьянин еле совладал с лошадью, а я понеслась следом за Ральфом, чтобы собственными глазами увидеть, как будет стыдно Эмме за её выходку.       Ральф буквально влетел в столовую, держа в руке череп, и взревел:       — Как ты посмела?! — Эмма сжалась в комок, она ещё ни разу не видела Ральфа таким, да и я, собственно говоря, тоже. — Кто тебе позволил?!       — О чём вы говорите, хозяин? — забормотала она, опустив взгляд в пол.       — Ты знаешь! Ты всё прекрасно знаешь!!! — не унимался он, подходя всё ближе и ближе, надо сказать, что за эти три года этот некогда подросток возмужал, стал выше и шире в плечах.       — Мистер Бойнтон приказал... — мямлила она, — приказал... приказал выбросить...       — Он никто! Слышишь меня?! Он никто здесь!!! — Ральф подошёл к столу, резко отодвинул блюдо, стоявшее на том месте, где стоял череп раньше, а две красивых тарелки, стоявших с краю, из дорого сервиза, с грохотом упали на пол, разбившись вдребезги.       Он вернул реликвию на место, а на весь этот крик и шум сбежалась вся семья, включая даже садовника и конюха. Из тёмных глазниц черепа потекли алые слёзы, испачкавшие его верхнюю челюсть и следом белоснежную скатерть. Это плакала Анна. Мэтью всё это видел собственными глазами, и было слышно, как скрипят от злобы его зубы, а терпение трещит по швам.       — С меня хватит! — рявкнул он. — Завтра же! Завтра я покину этот проклятый дом! — Фрэнсис взвизгнула, прикрыв рот одной рукой, второй же она крепко прижимала плачущую малышку Джулию к груди. — И если моя жена желает, то может собираться! Праздник отменяется!       Все планы рухнули в один миг, гости с сожалением, карета за каретой, отъезжали от дома, а особняк Бертон Агнес Холл погрузился в дичашую тишину. Никто из прислуги не посмел больше притронуться ни к блюдам, ни к скатерти, чтобы постирать её. Этим всем занималась я. Всю ночь я таскала тарелки обратно на кухню, еду раскладывала на свои места, а жареных кур пришлось убрать в холодный погреб под крышку, чтобы их не сгрызли мыши. Замоченная в ледяной воде из колодца скатерть, на моё счастье, отстиралась, а я, довольная своими трудами, но уставшая как мул, поплелась спать. Утренний подъём был ранним, я еле поднялась с кровати, нас собирала хозяйка Фрэнсис.       Стоя в холле и переминаясь с ноги на ногу, я слушала, как нам читали нотации:       — Мы вынуждены покинуть этот дом раньше, чем задумывалось, — говорила поникшим голосом Фрэнсис, — на сборы у нас только два часа. Я хочу спросить у вас, кто желает остаться здесь, чтобы следить за домом до приезда новых жильцов?       К моему дичайшему удивлению, первым заговорил садовник по имени Грэг:       — Мой сад — моя жизнь. Я не смогу бросить своё детище, миссис Бойнтон.       Эмма и её муж конюх стояли молча, да и что они могли сказать, их мечты давно уже сбылись, а вот тётушка Джи тоже меня удивила:       — Я стара для переездов, думаю, что я умру здесь...       Моё сердце невольно сжалось, за свою короткую жизнь я видела столько ужасных смертей, смерть тётушки стала бы для меня неменьшим ударом, но я сдержала слёзы, потому что все ждали моего ответа.       — Я остаюсь, — тихо сказала я, украдкой взглянув на Ральфа.       Юноша вздрогнул от моего ответа, он уставился на меня, и мне показалось, будто бы его душа безмолвно благодарила меня за верность. А я точно знала, что он ещё вернётся в Бертон Агнес Холл.       Хозяева покинули дом довольно быстро. Когда же захлопнулась входная дверь, перед моими глазами вновь возникло лицо Ральфа. Этот юноша закрался в мою душу и украл моё сердце навсегда. Я ждала его. Но спустя два месяца в дом въехала новая семья, выкупившая особняк у Фрэнсис Бойнтон за гроши. Это была семья Уиллкхарт: муж Роджер и жена Лолитта. Едва они вошли в дом, как тут же начали наводить порядок: переставляли мебель, перевешивали картины, ввезли что-то своё, но это было лишь начало. Их приход в столовую был крайне неприятен для меня, я как раз занималась уборкой, а миссис Уиллкхарт, заметив на столе череп, тут же заявила:       — А это ещё что такое? Я не потерплю подобного! — я хотела было возразить ей, но женщина быстро вышла, оставив меня одну стоять с мокрой тряпкой в руках.       Днём следующего дня череп был убран, я металась в его поисках по всему дому, но ни Грэг, ни Джорджиана не смогли мне ничего сказать путного, потому что помимо нас в дом было привезено ещё несколько новых слуг: посудомойка Дина и новый конюх Джек. Дина была скромной и неразговорчивой, а красномордый Джек всем своим видом походил на беспробудного пьяницу.       Мой страх за потерю реликвии стал расти с огромной скоростью, я металась по комнатам и коридорам, желая обнаружить хоть какой-нибудь след, но всё было напрасно. Мне оставалось ждать ночи. Едва часы пробили полночь, как я услышала голос мертвеца у своей двери, зовущий меня:       — Мари-и-и! Мари-и-и! — моё сердце готово было выпрыгнуть из груди, всё повторилось вновь, проклятие сработало даже тогда, когда семья Гриффитов покинула особняк, видимо на это и надеялась тётушка Джи.       До моего слуха дошли крики, доносившиеся откуда-то сверху, и принадлежали они чете Уиллкхарт, ни черта не знающей о том, что происходило в доме до их приезда. Видимо, Фрэнсис не удосужились рассказать эту историю им, решив всё спустить на самотёк и устроить новым жильцам сюрприз. Потом за дверью я услышала удаляющиеся шаги, которые я бы не спутала ни чьими другими — это шла Анна. Открыв свою дверь, я поспешила поскорее добраться до холла, по дороге я столкнулась с Диной, она была похожа на смерть.       — Господи! Что же это? — прошептала она мне.       — Это последствия! — резко ответила я, продолжая двигаться вперёд.       — Какие последствия? — бледные губы Дины дрожали, а на глазах были слёзы. — Куда вы?! Не бросайте меня!       Она потащилась за мной, в холле уже собрались все. Миссис Уиллкхарт кричала не своим голосом:       — Что за шутки?!       — Что происходит? — в унисон с ней басил её муж.       — Видимо, кто-то убрал череп бывшей хозяйки из столовой, — тут же нашлась что ответить Джорджиана.       — Череп?! — переспросила миссис Уиллкхарт. — Тот самый череп?! Но позвольте, я не вижу здесь связи! — вопила она.       — Просто верните его на место, — вдруг вмешалась я. — Где он?       — Я закопал его в саду под кустом, — ответил мне подвыпивший Джек.       — Какая чушь! — завизжала вновь миссис Уиллкхарт.       — Тогда будьте готовы слушать подобное каждую ночь! — бросила свою фразу тётушка Джи.       — Не смей! Слышишь ты, глупая старуха?! Не смей так разговаривать со мной! Ты, грязная кухарка! Так всё! Всем спать!       Я видела, что уговорить Лолитту Уиллкхарт будет довольно трудно, и мне пришлось вернуться бегом в свою спальню, чтобы подпереть стулом дверь и дрожать от страха, закрыв уши руками. Терпение новых хозяев лопнуло тогда, когда Анна переместилась на второй этаж, и утром, после восхода солнца весь коридор возле бывшей её спальни был заляпан густой кровью, стоял тошнотворный запах затхлого мяса. Мне было не по себе, мои ноги не хотели слушаться меня, но визги хозяйки вынуждали заняться уборкой. Я боялась войти внутрь спальни Анны, потому что знала, что и там будет кровь. Много крови! Моя нерешительность раздражала мистера Уиллкхарта, поэтому он открыл дверь сам и обомлел. Перед его взором было нечто невообразимое — все стены, занавески на окнах, пол, мебель были в крови. Причём это были не просто разводы, это были следы рук и ног, словно Анна ходила везде и дотрагивалась до всего, до чего могла дотянуться. А вот её постель представляла не менее ужасное зрелище — подушки буквально тонули в луже крови.       — Где ты зарыл этот чёртов череп?! — взвыл мистер Уиллкхарт, найдя в сарае Джека и схватив его за грудки. — Откапывай! — вопил Джордж, встряхнув своего слугу, как тряпичную куклу.       Джек беспрекословно повиновался, взяв лопату и побежав в сад. Под ближайшим кустом боярышника была свежая земля, именно там и хранился череп. Но едва лопата коснулась земли, как оттуда стала сочиться кровь. Я всё это видела собственными глазами и понемногу сходила с ума. Череп буквально утонул в этой грязной жиже. Джек не решался взять его в руки, он сморщил нос, его руки дрожали от страха и ужаса. Когда же конюх отошёл в сторону, я решилась подойти к яме и, заглянув внутрь, изумилась ещё больше. Яма была самой обыкновенной: рыхлая земля и лежащий в ней чистый холодный череп. Взяв его в руки, я услышала, будто бы особняк тяжело вздохнул. Не знаю, слышали ли это Уиллкхарты, но их глаза стали огромными, как блюдца.       Вернувшись в дом и поставив череп на место, я поспешила за ведром и тряпкой, чтобы оттереть кровь в спальне Анны, но, поднявшись наверх, я и следовавшие за мной Уиллкхарты встали как вкопанные — коридор и спальня были чистыми, словно я только что проделала генеральную уборку там. После этого случая Джордж и Лоллита немедленно поспешили покинуть дом навсегда, оставив нас — меня, тётушку Джи и Грэга — охранять "проклятое место". Да, именно так и они сказали — проклятое место.       Я жила в этом доме ещё пять лет, за это время я похоронила Джорджиану, а Грэг был слишком слаб, чтобы в полную силу следить за садом, поэтому мне приходилось помогать ему. Моя надежда на лучшее начинала постепенно таять, а когда я осталась совершенно одна, то меня охватила такая тоска, что я готова была бежать из Бертон Агнес Холла прочь. Мои дни тянулись мучительно долго, что я и забыла, какой был год, во что я была одета, но главное было то, что в столовой всё сияло чистотой, белоснежная скатерть была, как только что выпавший на землю снег.       В тот день я как обычно поднялась с постели и поплелась на кухню, чтобы вскипятить воду, но едва я убрала горячий чан с огня, как услышала чьи-то тихие шаги в холле. Эти звуки напугали меня так, что я готова было умереть. Схватив первое, что попалось мне под руку, я поспешила спасать дом от нагрянувшего вора. Но к моему бесконечному удивлению, на пороге стоял вовсе не вор. Это был Ральф Гриффит.       — Мари! — воскликнул он, подбежав ко мне и схватив меня за руки. — О, Боже! Мари!       Я не могла произнести ни слова, лишь слёзы катились у меня ручьём из глаз.       — Мари! Я выкупил дом, Мари! Я хозяин! Я сдержал слово! Мари!       Этот красивый мужчина стоял передо мной и разговаривал со мной так, будто бы я была равной ему. И когда он улыбаясь стал осматриваться, я увидела нечто необычное перед своими глазами. По лестнице спускалась Анна, она была так красива и чиста, что я расхохоталась. Это было последнее, что я помнила в этой жизни...