Мохнатое сердце чародея

      Вальбурга Блэк кажется Тому совершенно невозможной. Красивая, статная, невероятно умная и острая на язык, она, вероятно, способна поставить на место кого угодно. Не важно, сиятельный ли это Абраксас Малфой или живой, какой-то звериный Тони Долохов. Когда эти трое по-дружески препираются, то правой выходит всегда именно Вальбурга, Том замечал это не раз.       Вообще он любит наблюдать за вечными спорами друзей и подруги, но сам в последнее время вмешивается редко. Не потому что ему нечего сказать, нет. Если бы он только мог, он бы высказал всё, что думает, отчаянно ища поддержки в смеющихся вальбургиевских глазах. Мерлин, да если бы он только мог, он бы весь мир бросил к её ногам! Но он не может.       Ха, да кто бы мог подумать! Том Реддл, тот самый, который мечта каждой второй девчонки Хогвартса (да чего уж там, и части парней тоже), Том Реддл, гениальный полукровка, талант которого признали даже на континенте, Том Реддл, уверенный в себе настолько, что ходит по школе с гордо поднятой головой, кто бы мог подумать, что он совершенно не способен найти в себе силы спорить с Вальбургой. Да если бы он мог, он бы столько аргументов привёл! Но он не может. Или не хочет.       Да, пожалуй, он совсем не хочет перечить Вальбурге, поэтому обычно и молчит в её обществе. Такое с ним впервые. Да, конечно, раньше они спорили с Вэл только так, отчаянно, дико, когда каждый стоял на своём и ни на шаг не хотел двигаться, отвоёвывая позиции и страшно обижаясь в случае проигрыша. Потом мирились, конечно, причём очень скоро, если не сказать сразу же. Вэл вообще была отходчивой. Быстро загоралась, это да, но ведь все мы не без греха? Да и не зря Блэков зовут сумасшедшими, это у них семейное.       Но в этом году всё иначе. Вообще в этом году всё с первого же школьного дня идёт как-то не так. И сердце замирает, когда он глядит на неё, страшно так, пусто. Многие в Хогвартсе поговаривали, что нет у Тома Реддла никакого сердца, но я вам скажу, бред это всё. Бред. Есть у слизеринца сердце, большое, алое, безумное, но становящееся таким ужасно тихим, когда рядом проплывает Вэл.       Тогда, сидя в лондонском подвале летним вечером и слыша, как свистят над землёй бомбы, он думал именно о ней. Том вообще впервые думал о ком-то так. И впервые беспросветно молился, надеясь, нет, зная, что он выживет. Не может не выжить. И всё только ради неё, чтобы ещё хоть раз увидеться. Глупо, скажете вы, как же глупо молиться магу! А он молился. Отчаянно, до безумного долго, и всё лишь бы снова коснуться её волос, провести рукой по бледным щекам. Этим летом он боялся не смерти, а того, что даже не попрощался как следует.       Но Том выжил. Он смог вернуться в Хогвартс, вновь взглянуть на смеющуюся, отдохнувшую и загоревшую за каникулы Вэл. И у него отлегло от сердца, будто бы он сам провёл лето на лучших курортах мира, а не под леденящим душу туманом войны.       Ни Вэл, ни Абраксас, ни Тони ничего странного за Томом не замечают. Спрашивают, как прошло лето, а тот в своей обычной манере заявляет, что недолго отдохнул на море, а потом уехал в безопасное место, подальше от маггловской войны и бесконечных бомбёжек. Конечно, он безудержно и искренне врёт. Но что бы случилось, если бы Вэл узнала? О, она бы сначала жутко разозлилась, а потом бы так же жутко расстроилась. И если злющую девушку, метающую по гостиной подушки и ещё что потяжелее, Том бы выдержал, то грустную — ни за что. Сердце бы разорвалось. В один миг, вот так, пух! И нет никакого сердца, а на его месте — огромная зияющая чёрная дыра. Поэтому он ничего не рассказывает, пусть лучше Вэл и понятия не имеет, меньше знаешь — крепче спишь.       — Ты какой-то молчаливый в этом году, — наконец отмечает Вальбурга. И что ей ответить? Том понятия не имеет, поэтому лишь неопределённо пожимает плечами.       — Устал, наверное, — лукаво подмечает Тони и задорно улыбается.       — Ага, от чего? Пара месяцев с начала года прошло! — Вэл в шутку замахивается на Долохова тяжёлым учебником чар, а тот лишь смеётся, прекрасно зная, что девушка его не ударит.       Усталость можно свалить на тяжёлый шестой курс, на обязанности старосты, на пошатнувшееся здоровье. Да на что угодно! Лишь бы никто не заметил влюблённый тоскующий взгляд холодного слизеринского короля.       Казалось бы, признаться, и делов? Но так до боли не хочется портить дружбу, которую Том выстраивал с таким трудом, сначала доказывая, что достоин, что он не какая-то шавка из подворотни, а потом стараясь сохранить её в лице остальных студентов. Признаться в любви в такой момент — словно вылить ведро холодной воды на голову. Нет, к такому он не готов, Том слишком долго строил репутацию ледяного наследника Слизерина, чтобы так просто её порушить, ведь он непременно получит отказ. А отказ — это не только унизительно, но и пугающе, до дрожи в коленях страшно. После отказа все отношения оборвутся: и дружба, и несостоявшаяся любовь, а Вэл он терять до боли не хочет.       Ну уж нет, живая собака лучше мёртвого льва. И вообще, дружить, где-то глубоко в душе сгорая от любви, это не так плохо. У многих и этого нет. Ведь правда же?..       Однако друзья всё-таки замечают. В каком же сгорающем холоде ощущает себя Том, когда Тони, будто мимоходом, спрашивает:       — И когда ты ей признаешься?       А вдруг он имеет в виду что-то другое? Нет, не может быть. Мерлин, Тони, зачем ты такой умный? Учился бы себе, да и не лез к нему, Тому, в душу.       — Долго из себя будешь строить неприступного принца? — следом за Тони вопрошает Абраксас, скептически выгибая бровь, как умеет только сам Малфой.       А Том понятия не имеет, что ответить. Его зажали со всех сторон, стеснили в кулак так, что в лёгких совсем нет воздуха, да и не выбраться. Безумно хочется просто свободно вздохнуть, но не получается. Невидимые силки плотно сжимают его грудь, мешая двигаться и банально воспринимать мир вокруг.       — Она… не ответит взаимностью, — наконец выдавливает Реддл и впервые в жизни краснеет. Мордред и Моргана, какой стыд!       — Болван, — шипит Тони, едва не переходя на парселтанг, и угрожающе сверкает синими глазами. — Вэл влюблена в тебя с третьего курса.       Неправда. Враньё. Ложь. Тебя явно хотят взять на слабо, Том, не доверяй им, пусть даже сердце рвётся наружу и так отчаянно хочет поверить в эти слова. Не совершай ошибку.       — Невозможно, — одними губами отвечает Реддл. — Кто она, а кто я. Вэл слишком… слишком, чтобы влюбиться в такого, как я.       — Какого же? — ухмыляется Абраксас. — Умного, красивого, верного?       Нет, нет, нет! В скверного приютского мальчишку без манер, отъявленного лгуна, мелкого воришку, стаскивающего кошельки у прохожих, чтобы выжить. В никому не нужного сироту, не знающего с детства ни любви, ни ласки. В такого Тома, о котором мало кому известно, которого с каждым годом заталкивают всё дальше и дальше, как старую куклу, владелица которой давным-давно выросла.       — Я… — и слова застревают в горле, вновь не давая дышать.       — Ты, — согласно кивают Тони и Абраксас. — Или ты признаешься, или пеняй на себя.       И на удивление эта угроза действует. Вэл найти легко, она сидит в их общей гостиной, в которую они переоборудовали давно заброшенный класс. И впервые при виде неё сердце клокочет, ревёт, рвётся из груди на волю, словно крича о своих чувствах, и этот крик, абсолютно тихий, повисает в воздухе.       — Что такое, Том? — удивлённо спрашивает Вальбурга, отрываясь от наверняка интересной книги о всевозможных ядах. И в этот момент, клянусь, Реддл готов стать подопытным, если девушка захочет сварить каждое зелье из этого талмуда.       — Я должен сказать, — решается он. — Я тебя люблю.       И в наступившей кромешной тишине слышны лишь громкие удары сердца, изнутри разрывающего грудную клетку. И, видит Мерлин, оно долго терпело, чтобы наконец начаться биться так.