***
Парень, сидя за письменным столом, чистил свой револьвер после привычных «вечерних» стрельб в тире. «Вечерними» эти стрельбы назывались условно, так как время на корабле измерялось иначе. Условный режим «дня» и «ночи» поддерживался изменением яркости освящения на пространствах общего пользования. Носить с собой пистолет и учиться стрелять Бенедикт начал после того, как в один не слишком удачный день влез в неприятности с матросами нижних палуб. После того случая он оказался в медицинском отсеке. Спустя пару дней после его выписки, Каттлея подарила изготовленный специально для него револьвер, сказав, что оружие не помешает ему и на борту флагмана. Подаренное оружие не отличалось высокой дальностью стрельбы, однако его останавливающее действие на малой дистанции было на порядок выше, чем у большинства «фонариков». Вдобавок, револьвер мог использовать все стандартные пистолетные патроны, а это давало возможность заряжать его, в том числе, бронебойными или бронебойно-разрывными пулями. Однако, Блю не мог быть уверен, что в боевых условиях его выдержки и навыков хватит для применения оружия, но наличие его под рукой всё же позволяло чувствовать себя не совсем беззащитным. К слову о защите, в дальнем углу комнаты на небольшой стойке располагался его личный комплект «брони». Бронёй этот набор защитного снаряжения назывался официально. Фактически это был высококачественный аналог обычного солдатского снаряжения: шлем, наплечники, кираса, к которым были добавлены некоторые дополнительные защитные элементы (наручи, налокотники, наколенники, и так далее). Последние больше предназначались для защиты от ушибов и, возможно, лёгких острых осколков. В эту броню парень облачался каждый раз при спуске в очередную зону активных или недавно прекратившихся боевых действий. Но не смотря на свою значительно лучшую, чем у большинства простых солдат амуницию, Бенедикт крайне реалистично оценивал свои боевые возможности. «Я беззащитен, как маленькая девочка, » — как-то сказал он Каттлее. Навыки стрельбы Блю были далеки от идеальных: в тире он показывал хорошие результаты, но в реальном бою он сомневался, что сможет попасть в цель с дистанции больше чем… в упор! Для чего, в общем-то, его пистолет идеально подходил. В отличие от лучевого оружия, старый добрый огнестрел не имел дальности фокусировки, а мощность воздействия на ближней дистанции была такой, что у противника оставалось мало шансов, по крайней мере, в том случае, если противник был человеком… Но в тех реалиях, в которых обычно оказывался Бенедикт, никогда не было так. Именно с этим была связана его привычка заряжать пополам бронебойные и бронебойно-разрывные патроны, а также учиться делать два быстрых выстрела подряд. Закончив с чисткой своего оружия — процедурой, которая странным образом позволяла ему успокоиться и сосредоточиться, парень достал из ящика стола стопу с не отредактированными отчётами. Ему решать, что из этого войдёт в официальную хронику, а что так и останется пылиться в недрах пустотного левиафана, ожидая историков будущего. Всё написанное можно было разделить на три чётких категории: написанное старыми куклами, написанное экипажем флота или офицерами армии и написанное молодыми куклами. Первая категория всегда представляла собой сухие, чисто военные отчёты, между строк которых очень редко можно было различить истинную напряжённость и, порой, драматичность происходивших событий. Вторая категория представляла собой уже более эмоциональные, но всё ещё по своей сути военные документы. Правда местами в них и проскальзывали ирония, ярко выраженные эмоции авторов или даже мало завуалированный чёрный юмор. Третья категория была самой разнообразной и наименее похожей на официальные документы. Молодые куклы ярко описывали свои эмоции и красочно разрисовывали картину происходящего редко обращая внимание на военные мелочи, которые либо казались им очевидными, либо мало интересными возможному читателю. В отличие от своих старых коллег, у них была хорошая привычка пояснять используемые термины, чем они освобождали Бенедикта от необходимости делать это за них. Хотя некоторые принятые у них на родине выражения зачастую оставались без пояснения. Именно последние отчёты по распоряжению Каттлеи должны были составлять половину официальной хроники, что создавало некоторые затруднения. Написанное молодыми куклами как минимум нуждалось в цензуре, что требовало от Смертной Куклы читать их отчёты целиком. Разумеется, целиком нужно было читать и редактировать только то, что потом войдёт в официальную хронику экспедиции. Вообще идея о том, что официальная хроника должна быть большим сборником специфически военных документов, принадлежала Каттлеи. По задумке хотя бы часть хроники должна быть доступна для понимания простым обывателем, более того, они должны быть интересны этому самому обывателю. Эти имело сразу два положительных последствия: во-первых, это поддерживало интерес простых граждан к экспедициям и раскрывало для простого обывателя ту завесу тайны которая, зачастую, царила вокруг них. Во-вторых, это поднимало известность и престиж Автозапоминающих Кукол, которых теперь узнавали даже в тех уголках страны, где они раньше никогда не появлялись. При том узнавали не только Кукол как таковых, но, нередко, вполне определённых девушек. Каттлея как-то сказала, что их известность напоминает известность театральных актрис и писательниц. Только в театре спектакли ставят по написанному сценарию, здесь же всё ровно наоборот, сначала Куклы устраивают «самые невероятные спектакли во Вселенной», а затем пишут о своих впечатлениях от лицезрения или даже участия в этих «спектаклях». И Бенедикт не сомневался, что где-то по мотивам наиболее красочных из этих описаний ставят театральные постановки или же снимают такую всё ещё непривычную для него вещь, как видеофильмы. На взгляд парня, такая популярность простых Кукол была хороша ещё и тем, что хоть немного уменьшал излишний ажиотаж вокруг Вайолет. Вообще во всей официальной хронике экспедиции было всего пара отчётов подписанных Принцессой Кукол, и написаны они были очень давно. Все остальные документы, к которым принцесса явно приложила руку, были подписаны как «верховное командование экспедиции» и, похоже, в значительной мере принадлежали, если не перу, то мысли Гилберта. Именем же Главного Адъютанта и вовсе не был подписан не один из предназначавшихся для публикации документов. В отчётах «Верховного Командования экспедиции» о нём не упоминалось практически никогда, хотя порой встречались даже имена сержантов Бывших Палачей! Подобно носителю печати Бугенвиллея предпочитал оставаться в тени. Так что не смотря на множественные слухи, ходящие относительно него по экспедиции, большинству простых обывателей ничего о нем неизвестно. И в этом есть немалая заслуга цензуры Смертной Куклы.***
Взгляд Бенедикта зацепился за весьма интересные строки, написанные одной из кукол. Это было описание атаки роты Бывших Палачей на позиции чужаков, которую кукле довелось наблюдать лично с весьма подходящей позиции. В тексте встречалось немало эпитетов, выражающих искренне восхищение старыми воинами, их безжалостностью и эффективностью. «Наступление было организовано словно по учебнику, однако. в этой ситуации очень трудно было бы придумать что-то лучшее.» или «Подобно безжалостной и беспощадной волне, достигли они позиций чужаков и буквально вышвырнули их оттуда! Даже самые ужасающие и огромные из порождений этой нечеловеческой расы в панике обратились в бегство.» Подобное, явно приукрашенное, описание подвигов тех, кто некогда носил чёрную как ночь броню, было тем самым, что Блю так редко встречал в отчётах молодых Кукол. В лучшем случае от них можно было прочитать лишь лаконичные, порой почти саркастические замечания о механической эффективности хорошо соответствующей их новому названию, или же о подвигах отдельных воинов, на принадлежности которых не делалось особого акцента. Здесь же чувствовалось именно искреннее, ничем не скрываемое восхищение. Смертная Кукла решил, что этот отчёт обязательно должен войти в хронику экспедиции, возможно, даже целиком. Во время прочтения этих строку Бенедикта возникли очень странные мысли и чувства. «А ведь кто вспомнит этих воинов спустя, скажем, столетие. Вряд ли великие художники посветят им хотя бы одну картину. В лучшем случае Бывшие Палачи буду лишь фоном на полотнах, изображающих Принцессу, Катллею, Айрис, или ещё кого-нибудь из известных кукол, возможно, даже меня самого. Абсолютно бесстрашное и смертоносное воинство сгинет в безвестности, словно его никогда и не существовало.» Думал он. Больше всего парня поражало не это, а то, что эти воины были полностью согласны с подобной судьбой. «В будущем их вспомнит, разве что, какой-нибудь заядлый военный историк, любящий копаться в старых документах. Все они останутся частью, судя по всему, чисто военной истории. Просто как пример одного из множества воинств, сражавшихся во имя объединения человечества и, наверное, самое мало интересное из этих воинств для простого обывателя. Лишь вот такие строчки в книгах, казалось бы, посвящённых совершенно другим героям, останутся напоминанием о тех, кто некогда носил грозное имя Палачи.»***
От грустных мыслей Смертную Куклу отвлёк негромкий стук в дверь. Бенедикт не ждал гостей. «Возможно, это Айрис или, возможно, мои недоброжелатели с нижних палуб». Предположив, что последнее вполне может оказаться правдой, Блю быстро зарядил свой револьвер первыми же попавшимися под руку патронами, позже оказалось, что все, кроме одного, были бронебойными, после чего осторожно подошёл к двери, открыл и быстро отошёл на несколько шагов назад, держа оружие в опущенной руке, но будучи полностью готовым к бою. На породе стояла девушка ростом заметно выше Бенедикта, одетая в длинное платье пурпурного и белого цветов. Её лицо обрамляли светлые блондинистые, но всё же не золотистые, волосы, а глаза были ярко-фиолетового цвета. — Прощу прощения… — она немного запнулась, похоже не зная, как обратиться к Блю. — Меня зовут Виола Нуа, — представилась девушка. Её манеры и тон общения, а также отсутствие акцента, выдавали в ней Старую Куклу. Не смотря на то, что посетительница ещё не сообщила цель своего визита, Бенедикт уже был крайне удивлён. Старая Кукла — одна, как кажется, по собственному желанию пришла к нему. «Должно быть, это какой-то странный розыгрыш молодых Кукол.» — Проскочила первая мысль в голове «Смертной Куклы».