Let Me Hear You

Джон не помнил, когда увидел Пола впервые. Может это было на общей лекции по истории искусств? В аудитории, где длинные дубовые парты стояли амфитеатром, на стенах висело огромное количество рисунков разных эпох, а в воздухе постоянно витали пылинки, и послеобеденное солнце несмело заглядывало в окна, выхватывая их вихры? Когда Джон, сидя поодаль сбоку видел, как волосы Пола при свете солнца отливали будто янтарём? Или во внутреннем дворике, у огромного одинокого раскидистого дуба, ветви которого, казалось бы, могли укрыть от внешнего мира и нежелательных взглядов любого, кто решился бы найти уединение и покой у его подножия? Возле которого Пол так часто любил сидеть вместе со своим альбомом на коленях, задрав голову, и восторженно, но в тоже время внимательно осматривал листья дуба, пытаясь найти для себя какой-то ответ и щепотку вдохновения для рисунков? Возможно это было при входе в университет, когда Джон случайно заметил, как Пол подкармливает бродячего кота, часто ошивавшегося там, но на которого обычно никто не обращал внимания и проходил мимо? «Как и на самого Пола бывало», – невольно подумалось тогда Джону. С тех пор он нередко видел, как Пол поглаживал довольного усатого, который быстро раздобрел и при каждом удобном случае бежал к своему кормильцу за очередной порцией ласки, в которой так нуждался. «Нашли друг друга», – снова промелькнуло в мыслях Джона. Хотя, может быть, это было в библиотеке, в которой Пол частенько сидел допоздна, обложившись кучей томов книг, названия которых Джону было читать лень, так было их много? И когда огонь в камине бросал отблески на лицо Пола, от чего тот непроизвольно хмурился и протирал глаза? Джон в такие моменты всегда жалел, что не умел рисовать, в отличие от Пола, потому что он так хотел запечатлеть то, как Пол при свете лампы сидел над столом, изредка заправляя прядки волос за ухо и как огонь освещал его фигуру. Или то, как он стоял у окна, рассматривая в вечернем небе что-то понятное только ему и разминая затекшие от сидения плечи и шею. Нет. Это было тогда, когда в набитом галдящими и шумными студентами коридоре, кто-то толкнул Джона, и он, грязно выругавшись, случайно налетел на Пола, и тот уронил книги и альбом с рисунками, который так бережно прижимал к своей груди. Листы с него вылетели и теперь валялись везде на полу, грозя попасться под ноги вечно спешащих куда-то студентов. Пол опустился на корточки и стал лихорадочно дрожащими пальцами собирать листы, и у Джона внутри тогда что-то сжалось. Пол выглядел так, будто боялся потерять единственное, что у него есть. «Дурень, помоги ему, что стоишь?» – прошипел тогда его внутренний голос, и Джон немедленно повиновался ему. Быстро собрав оставшиеся рисунки, он сунул их в руки Пола, и, хотев было уже поспешно извиниться и смыться с места происшествия, поднял голову и встретился со взглядом напротив, и его «словно поразила молния», как пишут в этих пафосных любовных романах. Как бы это глупо не звучало, но точнее своё состояние Джон описать не смог. Тогда он и понял, что всё. Пропал. В тот момент весь мир будто остановился вокруг них, звуки и посторонние шумы исчезли, а воздух вокруг них загустился, так, что дышать стало тяжелее. Будто они были в каком-то странном пузыре, где не было никого, кроме них самых. Это было странное ощущение, но точнее Джон не был в силах сказать. У Пола были очень красивые глаза: большие, словно оленьи, теплого каре-зелёного цвета, в обрамлении длинных пушистых ресниц. «Разве такие бывают у парней?» – ошарашенно подумал Джон, но взгляда так и не отвел, стоя словно пригвождённый. Тут Пол с благодарностью кивнул ему, развернулся и скрылся в толпе, и Джон снова почувствовал гам вокруг, будто с их пузыря вынули пробку, которая не позволяла внешнему миру пробраться в их маленькую вселенную. Всё это было крайне странно, и, пытаясь в разобраться в собственных чувствах, Джон упустил одну маленькую, но очень важную деталь, которую понял потом. За все время Пол не сказал ему ни слова. Да и на всех лекциях, когда большинство студентов задавало какие-то вопросы, Пол молчал. В библиотеке (не то, чтобы Джон там частенько ошивался) избегал разговора и предложений помощи от библиотекарши миссис Бэлл. С одногруппниками на общих лекциях Джон не видел Пола особо, но он не придавал этому значения, спихивая все на тихий характер и некую забитость. Но всё же некая мысль поселилась у него в голове, и он поспешил разведать у Джейн, их главной болтушки и сплетницы, что она знает о Поле. — О ком? — непонимающе нахмурилась сначала девушка, и Джон, нетерпеливо цокнув языком и закатив глаза, стал ей объяснять, пока в глазах Джейн наконец-то не отразилось понимание. — А, я поняла, ты об этом глухом, да? — Что ты сказала? — теперь уже настала очередь Джона непонимающе смотреть на девушку. «Глухой?» — Ну, то есть, слабослышащий, — Джейн смутилась и поспешно исправилась. — А с чего ты так ним заинтересовался, Джонни? Брось, не хочешь лучше пойти на вечеринку завтра? Там будут все наши, — девушка кокетливо протянула, подойдя к Джону и поправляя его воротник. Тот уже не обращал на неё внимания, обдумывая последние слова. — Что? Вечеринка? Все наши? Пол там тоже будет? — Кто? А, да нет, с чего бы ему там быть, он же не слышит, — проговорила Джейн, странно поглядывая на него. Повод был: Джон нечасто донимал кого-то расспросами о незнакомых однокурсниках. — Ну тогда не буду, — поспешно бросив Джон на ходу, даже не оборачиваясь на девушку. Ему нужно было подумать. Но все раздумья в итоге приводили к тому, что Джону безумно хотелось узнать Пола получше. *** Джон вальяжно развалился на кровати и задумчиво, но в то же время с долей небрежности перебирал струны гитары, напевая ему одному известный мотив. Мысли лениво путались у него в голове, складываясь в слова, изредка – в строчки песни, но Джон не гнал их, а только позволял потоку сознания унести их дальше, пока строчки не выстроятся во что-то складное. Before this dance is through I think I'll love you, too I'm so happy when you dance with me Он знал, что песня не должна быть особо серьёзной и страдальческой. В кое-то веки у него на душе было спокойно и умиротворённо. Джон поднял голову и посмотрел на Пола – и его внезапно окатило такой волной тепла, словно он хлебнул стакан виски залпом. Тот сидел внизу на полу, прислонившись к комоду, и, прикусив губу, сосредоточенно рисовал в своём альбоме, изредка бросая взгляды на Джона. Иногда их глаза встречались, и парни поспешно отводили их в сторону в смущении. Раньше Джон недооценивал силу взгляда. Разве кто-то обращает на такое внимание? Главное ведь то, что люди говорят друг другу, а всё остальное – жесты, взгляды, объятья – это всё ненужная мишура, которая отвлекает от главного – слов. Джон считал это все выдумками и догадками, бесконечными оправданиями, коими окружающие хотели заглушить горечь правды. Какая разница, кто там как на тебя посмотрел или как обнял кого-то, если говорит при этом совсем другое? Только когда он познакомился с Полом, то понял, насколько он ошибался. Сколько всего могут таить чужие глаза: сколько силы, любви, тепла, нежности, ничем не замутнённой радости и счастья; сколько невыразимой боли, жалости и сострадания. Теперь ему казалось, что разговаривать и вовсе не обязательно: достаточно лишь взглянуть в волшебные глаза Пола, которые иногда сияли каким-то особым, волшебным теплом, который так и приманивал Джона, словно огонь - мотылька, и тот летел ему навстречу, не опасаясь сгореть в его лучах. Он не думал, что всё завертится настолько, что Пол станет таким важным ему человеком. Конечно, не всё произошло сразу. Но каким-то волшебным образом Джон чувствовал себя рядом с Полом как...как дома. Они сближались медленно, неловко, иногда их общение стопорилось из-за особенностей Пола, но Джон быстро наловчился и уже привык. Он ни за что бы не позволил себе думать, что он каким-то образом выше Пола, из-за того, что слышит лучше. А в их университете таким промышлял много кто, и Джон от таких заявлений вспыхивал, словно спичка, и принимался внятно растолковывать некоторым студентам, в чем же они не правы, да так, что те ходили ещё пару дней с ссадинами, а Леннона отстраняли от занятий. Но когда ему было не похрен? Важнее всего было то, что теперь Джон понимал, почему Пол так сторонился всех. Потребовалось много времени и совместных усилий, чтобы между ними воцарилось хрупкое доверие, которое позже всё крепчало. Джон был без понятия, куда приведут и к чему в принципе ведут эти отношения; он предпочитал просто жить, не думать, не анализировать, а всего лишь наслаждаться минутами, проведенными в этих стенах. С друзьями. С гитарой. С Полом. Он знал одно: сейчас ему было чертовски хорошо. Когда он это осознал? Джон прикрыл глаза, вспоминая. На удивление, тогда стоял жаркий весенний день. Студенты гурьбой с криками высыпали со здания на внутренний дворик, чтобы поскорей скинуть из себя пиджаки, сумки, расположиться на траве и подставить лицо тёплому солнышку, которое ласково взирало на них с неба. Они жмурились и громко смеялись, да так, что вся полянка время от времени содрогалась от звонкого хохота. Кто-то ещё раздобыл гитару, и теперь поляна утопала в нескладном хоре фальшивых, но громких и искренних голосов, и знакомых мелодиях гитары. Джон с усмешкой смотрел на это, жуя травинку. Пол дымил сигаретой, наблюдал за студентами и немного лениво рисовал что-то в своём альбоме, с которым расставался только на время сна. Ну и там, по мелочам. Джон это запомнил надолго, после того, как неудачно пошутил на эту тему, и Пол влепил ему крепкую затрещину. Больше Джон так не шутил. Карандаш Пол (уже по привычке) заправил за ухо, рукава рубашки закатал, но облако дыма мешало как следует рассмотреть его. Они сидели у того самого огромного дуба и наслаждались спокойствием. Хотя, спокойствием это громко сказано: если по началу Джон таки мирно сидел и наслаждался обществом Пола, изредка вставляя свои комментарии по поводу всего, на что тот хмыкал и смотрел на него снисходительно-насмешливым взглядом или отвечал ему жестами, на пару мгновений отрываясь от своего листа, то сейчас Джон заскучал и искал способ излить куда-то свою сумасбродную энергию. Естественно, под раздачу попал Пол. — А что это ты тут рисуешь такое? — Джон перекатился и резким движением вырвал у Пола альбом. Тот раздражённо цокнул и возмущённо уставился на Джона, буравя его одним из самых уничижительных взглядов в его коллекции. Может, Пол и не мог говорить и слабо слышал, но смотреть он умел получше многих людей, и, кажется, достиг совершенства в этом непростом искусстве. Джона бесило, что Маккартни обладает таким влиянием на него, но поделать с этим ничего не мог: он будто сам передал Полу вожжи. Да Джону самому, если честно, было интересно, что же будет дальше. Ни одна девчонка не оказывала на него такой эффект, как Пол; ни от взгляда ни одной из них его сердце не сжималось, а потом устремлялось в галоп, словно грозясь вырваться с грудной клетки; ни на одну он не смотрел с самой, как он считал, нелепой улыбкой на свете; и, что самое главное, никому из них он не писал песни, которые от злости и отчаяния, что Пол никогда не услышит их, заталкивал в самый дальний ящик, безнадежно комкая листы и пачкая ладони чернилами. Потом, конечно, он их доставал обратно и переписывал начисто настолько аккуратным почерком, насколько мог. Джон забрал альбом Пола, все так же лёжа на земле и опираясь на ствол дуба, и отводил руку с его альбомом в сторону, дразнясь и не давая ему забрать столь ценную вещь. Маккартни, отчего-то, вставать тоже не собирался и пытался дотянуться к руке Джона и вернуть альбом обратно. Чем сильнее он наваливался на Джона, тем дальше тот отводил руку. Тут нога Пола, которой он упирался об землю, поскользнулась на каком-то камешке, и он самым настоящим образом что ни на есть упал на Джона. Леннон, до этого громко и заливисто смеясь, внезапно умолк. Повисло неловкое молчание, которое прерывалось громким и прерывистым дыханием Пола; Джон же, боясь спугнуть другого парня, словно бы не дышал и с толикой волнения наблюдал за ним. Время словно бы потеряло свой счёт, и Джон уже не понимал, сколько бесконечных секунд, минут или, может быть, часов они пролежали вот так, пока Пол наконец-то-таки не поднял свою голову и взглянул в глаза Джона. Тут то его сердце пропустило удар, а потом забилось ещё сильнее, где-то в горле, он почувствовал, как краска заливает его лицо, а от волнения пересохло во рту. Они просто смотрели друг другу в глаза, а складывалось такое ощущение, словно бы обнажали душу. Хотя, в случае Пола, так наверняка и было. Он внимательно разглядывал Джона, будто бы пытаясь запомнить каждую чёрточку на его лице, словно бы Джон мог внезапно испариться и исчезнуть. Но тот никуда исчезать не собирался. Напротив, в тени дуба, сквозь листья которого подглядывало солнце, словно стесняясь нарушить их покой, под пение птиц и нескладный хор чужих голосов, которые доносились до него словно он был под толщей воды, Джон чувствовал, будто вся его жизнь стремилась к этому моменту. И он позволил себе растворится в нём. Позже, лёжа на траве и вглядываясь в лазурное небо, по которому безмятежно проплывали белоснежные облака, Джон размышлял, чем бы все закончилось, если бы неожиданный девичий крик не разрушил волшебство того безмерно долгого, а, может, и бесконечно короткого мгновения, наполненного только им известным чувством, теплом, нежностью, волнением и странным ожиданием. Может, так и выглядит влюбленность? Внезапный грохот вырвал Джона из размышлений, и он часто заморгал в попытке сфокусировать своё зрение, а потом завертел головой в поиске источника шума. Им оказался Пол, который случайно опрокинул стопку книг. Солнце заглядывало в их комнату, поливая её прозрачным золотом, и всё вокруг словно бы купалось в его пронизанными пылинками лучах. Ветер изредка доносил до них голоса и смех снующих внизу людей, но в самой комнатке было спокойно и уютно, и тишину нарушало лишь бренчание струн гитары и шуршание грифеля карандаша. На полу валялась парочка книг, виниловых пластинок и фотографий, гораздо больше книг, однако, в немалом количестве лежало на настенных полках. Солнце полыхнуло медью на волосах Пола, и Джон словно бы очнулся ото сна и окончательно вернулся в реальность. Он потянулся всем телом, широко зевнул, да так, что очки с него слетели, и встал. Он походил по комнате, рассеянно взирая на полки, пока его блуждающий взгляд не наткнулся на одну с пластинок. Джон хмыкнул, ловко повертел её в руках, кивнул сам себе, аккуратно положил винил на проигрыватель и плавно опустил иглу на пластинку. Через пару секунд она замурлыкала голосом Элвиса. It's now or never, Come hold me tight Kiss me my darling, Be mine tonight Tomorrow will be too late, It's now or never My love won't wait. Джон, подпевая себе под нос, стал пританцовывать, кружа по комнате в косых солнечных лучах, ведомый мелодией. Он представлял Пола рядом с собой, представлял, как сжимал его ладонь и держал за талию, как они танцевали, стараясь сказать в движениях то, о чём так громко молчали. Но лишь представлял, и когда туман воображения рассеивался, то Джон брал гитару и притворялся Элвисом, подмигивая Полу. Тот ловил его искрящийся весельем взгляд, на дне которого плясали чёртики, и хитро улыбался, одновременно с этим рисуя что-то на своем листе. Спустя время Джону надоело, и он неловко бухнулся рядом с Полом, заглядывая в альбом того, попутно зажигая сигарету. — Что это ты там рисуешь? — пропыхтел Леннон, близоруко щурясь в попытке рассмотреть в наброске хоть что-то. Когда ему это удалось, он изумлённо отодвинулся и бросил на Пола удивлённый и немного смущенный взгляд. — Это что, я? Маккартни кивнул и развернул альбом с рисунком получше, чтобы Джон мог рассмотреть. Тот поднялся и в спешке нашарил очки на кровати и нацепил их. Понятно, что это был быстрый и поспешный набросок, но Джон безошибочно угадал в угловатом человечке с кудрями и в белой рубашке, неизменно расстегнутой на верхние две пуговицы, себя. Эта маленькая, но такая важная для Джона деталь почему-то сильно запала ему сердце, и в груди стало тепло. Он пригладил вихор на волосах нарисованного Джона, улыбаясь рисунку. Преисполненный чувств, парень посмотрел на Пола и чётко проговорил ему спасибо, надеясь, что в его взгляде он прочтёт намного большее. Видимо, так и случилось, потому что мгновение спустя Пол стеснительно улыбнулся и стал пририсовать себя с альбомом, сидящего на полу, а Джон пытался унять громко стучащее сердце. Что же с ним творится такое?... Ответ он знал, но всё ещё боялся признаться самому себе и поэтому заталкивал его в глубину своей души. Пол аккуратно тронул Джона за плечо, и он повернулся к нему. Шум в голове стих. — Да? Пол, немного замявшись, на языке жестов попросил его сыграть на гитаре. — Но ты ведь…, - Джон удивлённо нахмурился, но прикусил язык, увидев, с какой отчаянной просьбой Пол взирает на него. Он быстро кивнул, встал с пола, придвинул к себе стул и уселся на него с гитарой. Пол сделал то же самое и теперь они сидели друг напротив друга. Джону показалось это...интимным, и он быстро отвел взгляд, проводя рукой по струнах гитаре, подбирая в голове песню, которую он мог бы сыграть. Спустя пару мгновений в комнате раздалась мелодия. If I fell in love with you Would you promise to be true And help me Understand 'Cause I've been in love before And I found that love was more Than just Holding hands Эта песня была о Поле. Одна из тех начисто переписанных листов. Джон стал подпевать, и с каждой строчкой его голос креп. Тот факт, что Пол вряд ли его расслышит, придавал ему особую смелость и таким образом он выливал свою душу в слова песни. И тут случилось то, чего Джон не ожидал. Пол внезапно подался вперёд, да так, что стул противно скрипнул, и положил руки на его гитару. Джон запнулся, проглотив строчку и умолк, но тут Пол резко открыл глаза и Леннон прочёл в них просьбу продолжать. Он прокашлялся и выбрал уже другую, но тоже для него, Пола. Так они и сидели, друг напротив друга, пока закатное солнце ласкало их своими лучами, а в комнате раздавался хрипловатый голос Джона и звуки мелодии. Пол с закрытыми глазами и чарующей улыбкой на губах так и не убрал свои ладони с гитары, продолжая таким образом слушать Джона. Они словно находились в их маленькой вселенной, куда никому больше не было хода. Это было так...волшебно: сидеть вот так, вместе, и казалось, что их связь будто бы окрепла ещё больше. Джон почувствовал, словно бы между ними натянулась тонкая золотая нить и сковала их. Когда их пальцы соприкоснулись, оба замерли; Джон затих, пытаясь унять дрожь, а Пол так и сидел с закрытыми глазами, тяжело дыша. Леннон поднял на него взгляд и увидел, как щёки Маккартни покраснели, а его ресницы подрагивали. Он уже совсем было растерялся, но стоило Полу открыть глаза, как весь мир полетел в тартарары, и Джон почувствовал, как задыхается. В закатном свете его глаза как-то завораживающе сияли, и Джон словно в замедленной съёмке видел, как постепенно в них разгорается огонь. И в этом огне горели они оба, горела их прошлая жизнь, горело всё к чертям, но они оба отдали бы всё на свете, чтобы гореть дальше, и, в конце концов, сгореть друг в друге. В этом взгляде плавилась нежность и ковалась любовь. В нем горела сама жизнь, и Джон, наплевав на всё, шагнул в это пламя. Воздух вокруг них будто бы накалился. Он притянул Пола за его галстук и несмело поцеловал его. Его обдало жаром, словно тот огонь разгорался уже у него внутри, своими языками пожирая сердце Джона. Оно ухнуло, замирая, стоило Полу податься вперёд, а потом и вовсе провалилось вниз, когда он ответил. Не зная, куда деть вспотевшие руки, Джон скользнул одной ладонью по шее Пола и углубил поцелуй, а Пол тем временем большим пальцем пригладил и очертил скулы Джона. Вскоре они разорвали поцелуй. Воздух клочками вырывался с них, оба тяжело дышали, будто пробежали марафон, но стоило немного подождать, как на Джона устремились пьяные от счастья глаза Пола. И он был уверен, что такой же невменяемый взгляд был и у него. Он медленно качнулся и прижался ко лбу Пола, а тот большим пальцем провел по губам парня. Это внезапный нежный жест успокоил Джона, и тот снова закрыл глаза, чувствуя будто в груди разлился мёд. *** Позже Джон понял, почему Пол попросил его поиграть и слушал его. Он нарисовал его песни. Так, как представлял себе их. Чувствуя, как Пол облокотился на него, доверительно положив голову на плечо, Джон подрагивающими пальцами перелистывал листы альбома. С разных страниц на него взирали то пейзажи (тот самый огромный раскидистый дуб на полянке), то спокойные воды озера, возле которого они часто любили сидеть в последнее время, в которых отражалось закатное солнце, и на Джона повеяло лаской и нежностью, когда он смотрел на этот рисунок; то незнакомые Джону места и вещи, как он понял, весьма близкие Полу. Он видел бушующее пламя на одном листе. Прорисованные до каждой чёрточки держащиеся за друг друга руки на другом, и Джону без труда удалось понять чьи они. На следующем он узрел небо чистого лазурного цвета, такое же, как в тот самый день, и Джон почувствовал, как его щёки окрасились в алый, а в груди защемило. Потом он увидел их самих, кружащих в танце, купаясь в червонном золоте солнца. Прям как в тот день, в его воображении. Только на этот раз оно стало явью, хоть и на бумаге, и Джон не мог отвести взгляда от этого рисунка. Он казался таким реальным и таким детальным, словно бы Пол залез в его голову, сам всё увидел и передал это на бумаге. А от последнего листа у него участилось дыхание, а сердце устремилось галопом. Джон снова увидел их, сидящих друг напротив друга на стульях. Но самое главное - он увидел их пьяные, одурманенные радостью, счастьем и..любовью взгляды. И Джона будто подбросило, осознание свалилось на него словно сметающая всё на своём пути чёртова лавина. И это откровение было такой силы, что Джон ещё пару минут старался прийти в себя. Пол словно бы замер вообще, даже не дышал, наверняка догадываясь, какой ураган творится внутри Джона, давая ему время свыкнуться с такой сложной, но одновременно простой мыслью, таящую в себе огромные чувства. Да. Любовью. Теперь Джон в этом не сомневался. На последнем листе витиеватым почерком Пола была написана пара строк. "Я надеюсь, что так ты сможешь услышать меня. И понять" Джон услышал. И понял.