Яркий свет на мгновение ослепляет с трудом приоткрытые глаза, и Йоэль жмурится, болезненно зашипев от резко охватившей голову боли, которая тем не менее не избавляет от ужаса последних воспоминаний. Что вообще произошло? Может быть, вместе с сердцем Алекса остановилось и его собственное? А может, это был лишь сон?.. Сейчас глаза перестанут саднить, он повернется и вновь увидит бирюзу любимых глаз и самую дорогую сердцу улыбку. Протянет руку, прикоснется и поймет, что пугающая своей реалистичностью иллюзия осталась позади.
— Йоэль, ты слышишь меня? — Хокка сразу узнает обладателя чрезмерно громкого для его нынешнего состояния голоса.
— Олли, — выдыхает Йоэль, с трудом оглядывая залитый белым светом коридор. — Мне нужно к Алексу, слышишь? Мне нужно к нему, пожалуйста… — начинает шептать он, делая попытку подняться с пола, на котором не может даже вспомнить, как вообще оказался.
— Тише-тише, выслушай меня, пожалуйста.
Тон Матела звучит почти убаюкивающе, но это ничуть не помогает. Хокка паникует лишь сильнее, делая попытку быстро подняться на ноги. Олли едва успевает поймать его за запястье и, приложив усилие, заключить в свои объятия, не позволяя упасть от резко охватившей головной боли.
— Йоэль, прошу тебя, — едва не умоляет Олли. — Алекси будет в порядке, понимаешь меня? Успокойся, пожалуйста, тебя к нему сейчас все равно никто не пустит.
— Будет в порядке? — резко переспрашивает вокалист, встряхивая друга за плечи. — Но я слышал, Боже… — отрешенно качнув головой продолжает он, все еще вырываясь из рук Олли.
— Будет, да, — тихо сглотнув, откликается Матела. — Его спасут, слышишь? О нем позаботятся. И я за ним присмотрю, обещаю, — вымученно улыбнувшись, заверяет тот.
Йоэль судорожно выдыхает, подаваясь навстречу басисту и позволяя вновь заключить себя в объятия. Ему нужна эта поддержка и опора, иначе он просто упадет, будучи пораженным мыслью о том, что мог Алекси потерять. Так глупо и быстро. Так несправедливо.
Последний раз Хокка испытывал нечто подобное, когда Нико оставил его в одиночестве, потребовав отпустить. Та боль кажется такой незначительной сейчас, такой бессмысленной. Лишиться Алекса, пускай даже просто отпустив, Йоэль уже совершенно точно не смог бы, а уж потерять его окончательно и безвозвратно — подавно. Полез бы в могилу следом за ним, остервенело копая холодную землю дрожащими пальцами, и лег бы рядом, сцепив их руки. Он знает, что Каунисвеси не хотел бы такого, что желал бы ему двигаться дальше и жить счастливо, пускай с кем-то другим, но он бы не пережил и одного дня без своего единственного источника света в кромешной тьме.
— Тише-тише, Йоэль, ну же, — шепчет Олли, отступив к лавочке у коридорной стены и расположившись на ней, так и не выпуская друга из рук. — Все наладится, он у нас сильный.
Если бы не размеренный голос Матела, вокалист бы даже не заметил, что все его лицо и вся форма басиста уже мокрые от слез. Его разум захватили в плен самые страшные сценарии, где хорошему концу никак нет места. И бессмысленно все: лекарства, молитвы, врачи, Бог и сам дьявол. Может, хотя бы последним известно, что стало всему виной, что так усердно пытается отнять у Йоэля самое ценное и родное?
— Это же просто приступ, да? — шепчет Хокка, глотая слезы. — С этим ведь живут? Оно ведь лечится? — не перестает сыпать вопросами он. — Когда врачи скажут хоть что-то?
— Врачи пока не знают, — горько вздохнув, откликается Олли. — Подозревают, что это рецидив. Это плохо, да, но не смертельно. Возможно, потребуется операция, — совсем тихо уточняет он. — Я еще не в курсе толком. Заметил тебя, как раз когда его принимали в реанимацию.
Ночное дежурство в Рождество стало для Матела неприятным сюрпризом. Праздничную ночь он хотел провести с Йоонасом дома, а никак не в тишине и почти гробовом покое реанимационного отделения. Однако возражать такому графику не стал, сердцем чувствовал неладное, будто потребуется его помощь. Вот только о том, что случится нечто настолько страшное, не мог и подумать.
Дежурство в праздничные дни никогда не было простым. Напротив, самым насыщенным на тяжелых пациентов. Могли ли ребята подозревать, что одним из таких пациентов будет Алекси? Никогда. Он всегда отличался крепким психическим и физическим здоровьем и легче остальных переносил то и дело сваливающиеся на плечи группы нагрузки. Единственным, что выбило его из колеи, оказалась авария, в которую попал Хокка. Олли и Йоон были особенно близки с ним в период после случившегося и точно знали, как тяжело ему приходилось на самом деле. Матела остается лишь догадываться, сколько Каунисвеси еще от них скрывал.
— Что вообще случилось? — медленно поглаживая друга по спине, уточняет Олли, надеясь хоть что-то понять.
— Я не знаю, — дрогнувшим голосом отвечает Хокка. — Просто в один момент ему резко стало плохо, а я лишь погодя догадался, что это что-то с сердцем. Я так испугался, Олли, — судорожно выдохнув, продолжил блондин, вцепляясь пальцами в форму Матела. — Он сказал, что это не впервые, что это происходит с ним все чаще. Как я мог не замечать, а? Вот как?!
— Эй-эй, тише, ты ни в чем не виноват. Ты же знаешь Але. Он не хотел тебя беспокоить этим, ведь знает, как сильно ты переживаешь за него.
— Знает… — сникнув, повторяет Хокка. — Я ему даже не успел сказать, как я его люблю, Олли, я вообще ни черта не успел сказать.
Дежавю заставляет холодок пробежать по спине Олли. Все это он уже слышал. Слышал лишь несколько месяцев назад в стенах больницы Оулу. Вот только тогда в его объятиях был Каунисвеси, стремительно сходящий с ума от страха за Хокка.
— Знает, конечно. Мы все это видим, — шепчет Олли. — Алекси точно так же боялся, что никогда уже не сможет сказать тебе о своих чувствах, но ведь смог, правда? Вам обоим есть за что побороться, — заставив себя улыбнуться, продолжает он.
— Я просто хочу быть с ним сейчас, — надломленно произносит Йоэль, устало прикрыв глаза.
— Знаю. Я постараюсь устроить это как можно скорее.
Поглаживая притихшего друга по волосам, Матела оглядывается на все еще закрытую дверь реанимационного отделения. До пересменки остаются считанные минуты, а значит, вскоре придется оставить Хокка одного… Йоонас. Ему срочно надо позвонить Йоонасу.
— Я отойду ненадолго, ладно? Попробую выяснить что-нибудь, — тихо обращается басист к замершему на его плече Хокка, и тот кротко кивает. — Не беспокойся, все будет хорошо, — вновь повторяет он, прежде чем выпустить парня из объятий.
Скрывшись за дверями служебного помещения, он тяжело выдыхает. Ему нужен Йоон. Здесь и сейчас. Рядом. И не ему одному. Шумно сглотнув, Олли достает мобильный из кармана и поспешно набирает номер возлюбленного.
В трубке раздаются долгие гудки. С каждой новой их итерацией улетучиваются и остатки самообладания Матела. Стрелки часов давно перевалили за полночь, и будет совсем неудивительно, если никто уже не ответит, но, спустя почти полдюжины бесперебойных вызовов, на другом конце провода все-таки раздается сонный голос:
— Прости, я задремал, а телефон был на беззвучке, так что…
— Йоон, наконец-то… — выдыхает Олли, резко перестав расхаживать из стороны в сторону по безлюдной и тускло освещенной подсобке. — Мне очень нужно было услышать твой голос, — ломано шепчет он, обессиленно наваливавшись на стену и скатившись вниз по ней.
— Эй, что такое? — уловив дрожь в голосе парня, уточняет Йоонас, мгновенно очнувшись ото сна. — Олли, не молчи, прошу…
Возведя саднящие глаза к потолку, Матела делает глубокий вдох. В голове творится настоящий хаос ровной с той секунды, как он увидел бездыханное тело друга в стенах своего отделения, куда тот никак не должен был попасть. Никогда не должен был. Уж подавно не в его дежурство. Однако судьба распорядилась иначе, заставив его выполнять свой долг, несмотря на обжигающие глаза слезы и готовое пробить ребра от страха сердце.
— Тут такое творится, — шепчет басист, медленно проведя ладонью по лицу, — ты нужен здесь, Йоон. Я не знаю, как тебе рассказать все это по телефону. Просто приезжай скорее, пожалуйста.
— В чем дело, Олли? Я сейчас же приеду в больницу, — начинает суетиться Порко, и до Матела доносится шелест одежды. — Что-то во время дежурства случилось? Ты же знаешь, ни в чем нет твоей вины, мы столько раз об этом говорили.
— Н-нет, дело не во мне, тут… Алекси, — заставляет себя ответить Олли, а затем тихо всхлипывает, вновь давая слабину перед собственными эмоциями. — Тебе нужно быть рядом с Йоэлем, я не смогу помочь ему сейчас, сам на грани.
— Стоп, а что с Алекси? — не успокаивается Йоонас.
— Прошу, просто приезжай, я все объясню здесь.
Сбросив вызов и не найдя в себе сил говорить что-то еще, Олли убирает телефон в карман. Ему еще только предстоит узнать о том, что именно случилось с их другом, но сердце уже чует неладное. Он еще не так много повидал в реанимации, чтобы делать выводы самостоятельно, но понимает совершенно точно, что ничем хорошим для Алекси случившееся сегодня не обернется.
— Мне очень жаль, Олли. У твоего друга кардиогенный шок, — неожиданно раздается за спиной тихий голос Эммы, коллеги Матела по работе. — Его перевели на искусственное жизнеобеспечение, пока не примут решение на консилиуме о дальнейших шагах.
Кардиогенный шок. Об этом парень читал достаточно и знает, что прогнозы, чем бы ни завершился консилиум, будут неутешительными — слишком велик шанс летального исхода. Если не в ближайшие дни, то в ближайшие годы почти гарантированно.
— Когда они собираются его провести? — сглотнув, уточняет он у медсестры.
— В восемь утра, — откликается девушка, осторожно коснувшись плеча басиста. — Тебе пора, Олли.
— Да, знаю, — кивает тот, нервно одернув форму. — Спасибо, Эм, и до завтра.
Прежде чем вернуться к друзьям с новостями, Олли собирается с духом и отправляется в реанимационное отделение. Заходить туда, в палату друга, как никогда страшно. Рука, которой он тянется смарт-картой к считывателю, чтобы отворить нужную дверь, дрожит так сильно, что требуется время, чтобы не промахнуться. Благодаря предварительному диагнозу Матела уже представляет, что там увидит. Потому даже жмурится, шагая в слабо освещенное помещение.
Сделав глубокий вдох и собрав волю в кулак, Олли нехотя открывает глаза и в тот же миг попадает в свой самый страшный кошмар. Именно сейчас он безумно жалеет о том, что обнадежил Йоэля возможным шансом попасть к Алекси. Даже не потому, что это будет невероятно сложно провернуть, а потому что видеть подобное ему просто нельзя. Это сломает, если не убьет.
Все тело Каунисвеси опутано проводами и трубками, гоняющими кровь от стационарного насоса по венам. Того, что временно работает за критически сбоящее сердце. Мониторы пищат невыносимо монотонно, лишний раз напоминая о том, что жизнь в Алексе поддерживают лишь многочисленные машины. Среди персонала клиники бытует мнение, что вся эта аппаратура — последний шаг в битве за жизнь пациента. В случае же Каунисвеси это лишь некий мост до решения врачей, до многочасовой операции, до трансплантации или до чего-то гораздо более страшного.
Воспринимать все происходящее Олли сложно. Сложнее всего осознавать, что подобное могло случиться с каждым из них. С ним, с Нико, с Томми, с Йооном… От одной мысли об этом Матела вздрагивает, стискивая руку в кулак. Он не хочет даже думать о том, что сейчас творится с Хокка, не желает ни на секунду ставить себя на его место, ведь это самое ужасное, что может случиться. А еще эта неизвестность.
Олли не может ответить себе на вопрос, что хуже: не знать, что именно с любимым человеком происходит, или же знать, что с такими диагнозами долго не живут, если вообще выживают. Так или иначе, держать Йоэля в неведении он просто не сможет — вынужден будет рассказать суровую и страшную, но все-таки правду.
На негнущихся ногах подойдя ближе к Алекси, Матела аккуратно касается его предплечья и очерчивает пальцами свежее тату. Поразительно, как в считанные часы может перевернуться с ног на голову вся жизнь. Как собственная, так и близких людей.
— Ты только не сдавайся, малыш, — шепчет Олли, мягко сжав своими пальцами чуть теплую руку друга. — Ты кое-кому как дыхание нужен, — горько улыбнувшись, добавляет он.
Покидать палату и хочется, и нет одновременно. С одной стороны, от увиденного хочется сбежать. Словно это позволило бы времени обернуться вспять. С другой же, доверять благополучие и покой Алекси кому-то еще Матела совсем не готов. По крайней мере, сегодня он обязательно позаботится о друге сам.
Оставить Каунисвеси тем не менее приходится. Однако лишь на пять минут, чтобы добежать до коридора, сообщить отнюдь не обнадеживающие новости и вернуться. Едва оказавшись за дверью реанимации, Олли замечает друзей — Йоонас и правда приехал в больницу настолько быстро, насколько то было возможно. Одним своим появлением он помогает Матела наконец выдохнуть.
— Йоон, ты здесь, — восклицает Олли, заключая тотчас вскочившего со скамьи парня в объятия.
— Йоэль все рассказал. Поверить не могу, — шепчет Порко, сминая пальцами халат на спине медбрата.
— Там все хуже, чем кажется, — едва слышно откликается басист, стараясь остаться неуслышанным для Хокка. — Постарайся отвести Йоэля домой, до утра ничего не изменится точно.
— Вряд ли он послушается, — вздыхает Йоонас, плавно отстраняясь от парня.
Понимающе кивнув, Олли устраивается рядом с вокалистом и, приобняв его за плечи, ободряюще поглаживает. Ему нужно немного времени, чтобы собраться с мыслями и заговорить.
— Пока мало что известно, — тщательно подбирая слова, начинает он, заглядывая в раскрасневшиеся глаза Хокка. — Сейчас Алекси поддерживают аппаратами, поэтому мы можем быть спокойны — хуже ему не станет.
— А лучше? — сразу же цепляется за сказанное Йоэль. — Когда станет лучше?
— Утром будет консилиум врачей, — продолжает Олли, стараясь звучать как можно спокойнее, — они обсудят все возможные варианты лечения и выберут самый подходящий для Алекса. Я не доктор, чтобы судить, но чаще всего подобные случаи требуют хирургического вмешательства, поэтому нужно быть готовыми и к такому заключению.
— Йоэлю позволят попасть к нему? — вполголоса интересуется Йоонас, погладив Хокка по спутанным волосам.
— Я что-нибудь придумаю, — кивает Олли. — Парни, мне пора. И Йоэль, я глаз с него не спущу, обещаю тебе. Как только хоть что-то узнаю, сразу же позвоню, договорились?
Хокка лишь понуро кивает. Печально улыбнувшись, Олли машет парням рукой и вновь скрывается за дверями реанимационного отделения. Порко же провожает его спину мрачным взглядом — ночь всем им предстоит сложная.
— Может, домой? — ни на что не надеясь, предлагает Йоонас.
— Если только взять что-нибудь для Алекси, — ломано откликается Хокка. — Находиться там сейчас я не хочу. Я должен быть рядом.
О том, что в реанимации Алексу навряд ли что-то может понадобиться, Порко решает промолчать. Если друга хоть немного способен отвлечь сам процесс сбора каких-то вещей, то почему бы и нет?
— Тогда идем. Соберем для него что-нибудь, — улыбнувшись, отвечает Йоон, мягко подталкивая Йоэля на выход.
***
В квартире Йоэля гитарист был, должно быть, тысячу раз. Но еще ни разу ему не доводилось бывать здесь после переезда Алекси. С его появлением квартира и правда стала походить на уютный дом, а не на никчемную ночлежку. Всяческие свечи, подушки, пледы и прочие мелочи изменили ее почти до неузнаваемости, сделав настоящим комфортным гнездышком. Гнездышком только для них двоих, разоблачаемых деталями: брошенным включенным ноутбуком Каунисвеси, кажется, никогда не отрывающегося от работы, и парой его же любимых книг с яркими закладками на важных страницах, обклеенной множеством стикеров гитарой Хокка, разбросанными всюду аксессуарами в лице многочисленных цепочек и еще много-много чем.
Самое горькое, что здесь словно остановилось время. На столе кувшин со все еще немного теплым глинтвейном, елка переливается огнями не выключенной гирлянды, а по телевизору идет очередная часть серии магических фильмов. На произошедшую трагедию указывают лишь немногочисленные осколки на полу у дивана и разбросанные по столу блистеры с таблетками. Заметив их, Порко неспешно подходит ближе и, обхватив пальцами один из полностью опустевших, задумчиво вчитывается в название.
— Давно он эту дрянь пьет? — тихо уточняет Йоонас, когда Хокка ровняется с ним.
— Ни разу не видел, если честно, — пожимает тот плечами, покрутив в пальцах блистер. — Хотя постой… Я помню это название. Видел у него их еще в Оулу. А что это?
— Кажется, ноотропы, я где-то читал именно об этих, — вздыхает Порко. — Вероятно, в какой-то занудной книге из библиотеки Олли, — добавляет он и достает телефон, чтобы сделать снимок упаковки. — Я ему скину, вдруг это поможет что-то понять.
— Почему мы не замечали, что что-то не так? — в который раз задается вопросом Йоэль. — Нет. Почему я был таким слепошарым?..
— Не вздумай винить себя, — тотчас одергивает его Йоонас. — Думаю, Алекси и сам не подозревал, что это что-то серьезное. В конце концов, он ответственный парень и не пустил бы такое на самотек.
— Да… Да, ты прав, он бы не стал бездействовать, если бы знал, что все серьезно, — соглашается Хокка и тихо вздыхает, протягивая руку к сидящему на спинке дивана плюшевому медведю. — Вот без Тучки нам точно не обойтись, — печально улыбнувшись, утверждает он и притягивает игрушку к своей груди.
— Ты пока собери вещи, а я приготовлю нам чай, — предлагает Порко, на секунду коснувшись плеча друга.
Оставшись в одиночестве посреди кажущейся без Алекса пустой гостиной, Йоэль с нежностью поглаживает лиловую шерсть медвежонка и размышляет о том, что мог бы взять для возлюбленного из дома. Не так много, если подумать. Лишь дорогую им обоим игрушку, пару нагло приватизированных Каунисвеси футболок и недочитанную, брошенную на половине книгу. Так и замерев на месте, Хокка все-таки осознает, как это глупо — ему самому передачки были разрешены лишь в палате интенсивной терапии. В реанимацию же передавать хоть что-то почти бессмысленно или просто невозможно. А сможет ли хотя бы он сам к нему попасть?..
От одной мысли о том, что к Алекси могут так и не пустить, в глазах вновь собирается влага. Утерев их ладонью, Йоэль отступает к дивану и обессилено падает на его подушки. Он не понимает, откуда Каунисвеси брал столько сил, чтобы справляться с этим. С этой болью, безнадегой и томительным ожиданием.
— Вот, выпей, — протянув Йоэлю пару таблеток и стакан воды, предлагает Порко. — Пей-пей, это успокоительное, тебе нужно, — настаивает он, заметив недоверчивый взгляд.
— Оно не поможет, — вздыхает Хокка, в противовес своим словам, закидывая в рот предложенные капсулы.
— Эй, хватит, ну, — устроившись рядом с Йоэлем на диване, возражает Йоонас и опускает поднос с двумя чашками чая на стол перед собой. — Все будет хорошо, вот увидишь. В этой клинике очень хорошие врачи, на консилиуме что-то да придумают.
Вокалист кивает и, судорожно выдохнув, опускает голову на плечо друга. Ему хочется стереть себе чертову память, лишь бы не вспоминать все то, что последовало за его так и не состоявшимся признанием в любви. Не вспоминать ужас в голосе Алекси и последовавшее за ним совершенно неправильное смирение.
— Я пиздец как скучаю по нему, — шепчет Хокка. — Не хочу, чтобы он был там один. Ему без меня было так страшно, Йоон, он просил меня остаться, но врачи…
— Тише-тише. Олли будет рядом с ним все время, ты же знаешь, — откликается Йоонас, приобняв парня за плечи.
Прикрыв не прекращающие саднить глаза, Йоэль пытается забыться. Прокручивает в голове их совместные с Алекси часы, дни и недели в надежде выудить из своей поломанной образной памяти хоть какие-то счастливые мгновения. Однако все тщетно — та страшная авария лишила его возможности помнить те теплые улыбки, которые дарил ему перкуссионист, те счастливые взгляды и те полюбившиеся ему шрамики на бледных щеках.
Зато Хокка помнит остальное. Собственное имя, что срываясь с губ Алекси звучало как никогда красиво, его удивительно прямолинейные и искренние слова о любви и клятвы всегда быть рядом. Он ведь не нарушит данные обещания, правда? Это совсем не в его характере — о своих желаниях и чувствах он Йоэлю никогда не лгал.
Как бы Йоэлю не хотелось сейчас бодрствовать, но после таблеток он неизбежно проваливается в сон. В самый сказочный сон, где Алекс снова рядом, где раздается его звонкий смех, где ощущается тепло его ладоней и нежность его губ. Туда, где Хокка, лишись он Каунисвеси взаправду, отправился бы не раздумывая и уже навсегда.
Губы вокалиста во сне вздрагивают в улыбке. Порко, все это время наблюдающий за ним и охраняющий его покой, точно уверен в том, кто именно ему снится. Мягко поглаживая покрытое татуировками плечо, Йоонас и сам вспоминает о том, как долго мог наслаждаться образами Олли в своих объятиях лишь во снах. Кажется, словно это было в прошлой жизни, ведь теперь он может позволить себе касаться его сколь угодно интимно почти что в любой момент. И это бесценно.
Телефон, брошенный в угол дивана, вдруг начинает вибрировать. Гитарист реагирует мгновенно и хватается за мобильный, не желая разбудить ненароком только-только хоть немного успокоившегося друга. На экране высвечивается их с Матела совместное фото, и Йоонас шумно сглатывает, не сразу решаясь ответить — кто знает, какие новости преподнесет им этот звонок?
— Ну что, как там ваши дела? — раздается усталый голос Олли на другой стороне провода.
— Йоэль задремал. Я дал ему немного снотворного и успокоительное, — шепчет Йоонас, ласково погладив вокалиста по волосам. — Как там Але?
— Ты молодец, ему сейчас нужен отдых. А Алекс… Стабильно, — печально откликается Матела. — Хотелось бы мне сказать, что лучше, но это не так. Знаешь, я постараюсь взять на себя побольше смен, чтобы быть с ним рядом.
— Да, милый. Это было бы славно, — невольно улыбнувшись, отвечает Йоон. — Когда нам лучше подойти в больницу?
— Через пару часов возможно уже будет смысл. Кстати, и родители Алекси подъедут к тому же времени, мы их уже уведомили, — отвечает Матела, а следом за этим раздается приглушенный писк. — Черт. Телефон садится. Я пойду, ладно?
— Конечно. И Олли…
— Да?
— Я люблю тебя, — тихо напоминает Порко.
— И я тебя люблю, Йоон. Скоро увидимся, — с отчетливо ощутимым теплом в голосе отвечает басист.
***
В больнице парни оказываются аккурат через два часа после звонка Олли. Устраиваются в коридоре все так же в обнимку, дожидаясь хоть каких-то новостей от лечащего врача. Пока Йоэль в нервном ожидании теребит в руках все-таки взятую из дома игрушку, Порко листает ленту в соцсети. При других обстоятельствах он даже не стал бы туда заходить в подобный момент, но взорвавшее телефон число сообщений этого сделать просто не позволяет.
По правде, сообщать кому-то о случившемся, помимо все еще спящих в сладком незнании друзей и семьи Алекси, ребята не собирались. Однако случайное фото, сделанное кем-то из нерадивых поклонников возле больницы и попавшее в Интернет, не оставило им такого шанса.
— В ебучем Jodel уже подняли шум. Похоже, видели кого-то из нас у больницы. Опять потребуется какое-то заявление или что-то типа, — причитает Йоонас, на секунду продемонстрировав Йоэлю экран телефона. — Впрочем, насрать, — тут же добавляет он, заметив полное безразличие друга к этой новости, и убирает мобильник в карман.
— Я должен позвонить родителям Алекси, — вздыхает Хокка, проведя ладонью по изможденному лицу. — Не представляю, что им говорить. Это ведь я не доглядел, я не…
— Боже, нет, хватит, — невольно повысив голос, требует Порко, — это вообще никак от тебя не зависело, понимаешь? А что до родителей, их уже уведомили. Если захочешь что-то сказать, то скажешь при встрече. Так будет лучше, правда же?
— Да, лучше, ты прав, — сникает тот, нервно взглянув на еле-еле ползущую секундную стрелку настенных часов. — Уже почти два часа консилиум идет — это плохо, — заключает он, прижав медвежонка к груди.
— Нет, это хорошо. Значит, им есть что обсуждать, есть варианты лечения, — настаивает Порко. — Рано терять надежду.
Что-что, а надежду Хокка вовсе не теряет. Он готов верить в любое, даже самое нереальное чудо, лишь бы только не допускать мысли о том, что это может быть конец. Он обещал, он клялся, что все у них с Алекси только впереди. Разве может он теперь опустить руки и сдаться? Нет. Напротив, будет бороться до конца и делать все возможное и даже невозможное. Так же, как раньше бился за него сам Каунисвеси, фактически вырывая из лап бесов с того света. Удивительная штука — судьба… Заставляет их бегать, точно белок в колесе, по одному и тому же кругу, вынуждая запомнить бесценный урок и осознать безусловную значимость друг для друга. А ведь Йоэль давно уже все понял, усвоил чертов урок. Тогда за что же ему все это?
— Ребят, у меня есть новости.
За своими мыслями Хокка совсем не замечает появления друга. Резко вздернув голову, он вглядывается в вымотанное непростой ночью лицо Матела в попытках прочесть на нем хоть что-то, узнать ответы на незаданные вопросы, но так их и не находя.
— Не молчи же, прошу, — ломано шепчет он, рванувшись с места и замерев напротив Олли, тревожно глядя в его застеленные влагой глаза.
— Все оказалось сложнее, чем казалось на первый взгляд. Врачи опасаются, что привычные методы будут бесполезны или даже рискованны, поэтому предлагают только один вариант — трансплантацию. И чем раньше ее проведут, тем лучше.
— И когда ее смогут провести? — подхватывает Порко, поравнявшись с Хокка и крепко обхватив его руку своей.
— В этом-то и проблема, — вздыхает Олли, опустив взгляд в пол. — Лист ожидания переполнен, а подходящих доноров можно ждать очень и очень долго. У нас просто нет такого запаса времени.
С каждым словом Матела у Йоэля буквально рушится мир. Плюшевая игрушка, все это время не выпускаемая им из рук, вываливается из ослабших пальцев на пол. Хокка же теряет равновесие и, рухнув, тянется дрожащей рукой за ней. Он отказывается мириться с тем, что все это возможно и происходит на самом деле. Отказывается мириться с тем, что через пару минут не прозвенит будильник и он не проснется. Ведь если он с этим смирится, то это будет означать только одно — конец. Конец ему, Алексу и их красивой истории, которую блондин обещал сохранить.
Однако провалиться в этот ад окончательно он не успевает, ведь, словно через вакуум, различает ласковый тон Олли:
— Я могу проводить тебя к Алекси сейчас, если ты готов.
И от этих слов Йоэль чувствует, как в нем вновь появляются силы, чтобы жить.
