«В семь тридцать на мосту. Не проспи. Твой Т.»
Рассмеявшись себе под нос, Чонгук начинает переодеваться, затем умывается наспех и торопится на кухню, чтобы поставить в воду цветы да перехватить что-нибудь по пути, зная, что не вернётся домой до самого вечера. На кухне уже заканчивают завтракать родители: папа подливает отцу ещё кипятка в кружку и ломает лепёшку, подкладывая в его тарелку. — Доброе утро, — улыбается Чонгук, пропорхнув с букетом мимо родителей — нужно достать из шкафа любимую глиняную вазу. — Ты куда уже с утра пораньше? — по-доброму хмыкает отец, кивая на рубашку Чонгука, которая самая новая и самая красивая в его гардеробе. — Мы с Тэхёном встречаемся на мосту, — сообщает он, наливая в вазу воду и опуская в неё цветы. — А кто поможет папе с обедом? А со стиркой? — отец принимает грозный вид, но Чонгук-то знает, что он вовсе не сердится. — Пусть идёт, — с улыбкой отмахивается папа и подпирает рукой подбородок, глядя на сына с озорством. — Не видишь что ли, у детей любовь. Пускай гуляют. — И вообще, мы вчера всё выстирали. Да, пап? — Конечно, милый. Чонгук хватает со стола кусочек лепёшки, закидывает её в рот и запивает несколькими глотками тёплого молока. — Ну хоть поешь нормально, горе! — всё возмущается отец. — Не возьмёт тебя Тэхён замуж, тощего такого! — Куда же он денется? — смеётся он в ответ. Конечно, возьмёт. Вся их деревня это знает. — Всё, я побежал! До вечера! По очереди поцеловав родителей в щёки, Чонгук выходит на крыльцо и потягивается, прогоняя остатки сна. Он так долго ждал этого дня, ведь сегодня выходной, а значит, ни ему, ни Тэхёну не нужно помогать по хозяйству родителям или работать в огороде. Они свободны целый день и могут провести его так, как им захочется. Взяв велосипед, стоящий у стены дома в тени, он катит его по тропинке к калитке. Порывы тёплого ветра треплют его волосы, и, уже оказавшись за калиткой родного дома, он вспоминает, что даже не причесался. Так и пойдёт, лохматый, с вихрами вместо своих коротких завитушек. Из соседнего дома, того, что принадлежит семье Ким, выходит Сокджин — муж старшего брата Тэхёна. Он придерживается одной рукой за поясницу, а второй приветливо машет ему. Они с Намджуном поженились прошлой осенью и сейчас ждут своего первенца. Тэхён говорит, что тот должен родиться на исходе лета, значит, совсем-совсем скоро. — Тэхён уехал! — сообщает ему Джин, когда Чонгук останавливается напротив их дома и машет ему в ответ. — Я знаю, он ждёт меня у моста! — Тогда хорошо погуляйте, погода сегодня замечательная, — советует Сокджин. И действительно, для него в самый раз — тепло, но приятно колышется воздух. Он часто жалуется, что ходить с большим животом по жаре совершенно изматывает. Чонгук верит. — Спасибо, Джин! — улыбается он неуклюже спускающемуся по ступенькам парню. Усевшись на велосипед, Чонгук крутит педали в сторону старенького деревянного моста — их любимое место встречи. Мост, перекинутый через речку, находится совсем рядом с их домами и соединяет две части деревни: в одной — жилые дома, а в другой — рынок, главная площадь, на которой проходят все их праздники, и церквушка. Он видит его издалека: Тэхён стоит, оперевшись на деревянный парапет моста. Кажется, он жует травинку. Велосипед лежит неподалёку. Тэхён тоже замечает Чонгука и растягивает губы в довольной улыбке. Они провели в разлуке всего лишь ночь, но такое ощущение, словно месяц не виделись. Чонгук, подъехав ближе, бросает свой велосипед там же, у моста, и бежит к парню, чтобы упасть в любимые объятья и получить утренний поцелуй в щёку. — Смотри-ка, не проспал! — сухие мягкие губы касаются кожи у виска, пока Чонгук виснет на сильной шее. — Всего один раз такое было, а ты припоминаешь мне уже целый месяц! — ворчит он, зарываясь пальцами в мягкие тёмные волосы на затылке, чуть влажные от пота. — К тому же, мог сам меня разбудить. — Ты сладко спал, — улыбается Тэхён и гладит его большим пальцем по щеке. Он в ответ фыркает, уворачиваясь от нежностей, спрыгивает со ступеньки моста и поднимает свой велосипед, стряхнув с него траву. — На рынок? Чонгук кивает, перекидывает ногу через раму и ставит ступню в поношенном тапке на педаль. Дождавшись Тэхёна, он отталкивается от земли и заезжает на мостик, с которого со смехом скатывается на тропинку, и кричит парню «Догоняй!». Тэхён, поравнявшись с ним уже через секунды, усмехается и начинает крутить педали быстрее, и теперь уже Чонгуку приходится его догонять. Так они и доезжают до рынка. Кругом витают ароматы варёной кукурузы, собранной кем-то дикой лесной ягоды, срезанными поутру цветами, жженым сахаром. Тэхён покупает Чонгуку леденец за монетку. Конфета завёрнута в бумагу, поэтому он решает открыть её позже, когда они доберутся до своего любимого луга, где чаще всего проводят выходные дни. — Чонгук-а, расцветаешь с каждым днём всё больше! — говорит ему немолодой мужчина, торгующий хлебом, когда они катят свои велосипеды мимо его навеса. Он этого мужчину знает сколько себя помнит — живёт на соседней улице. — Бросьте! — смущается мальчишка. — Повезло Тэхёну, ой как повезло! — не прекращает добрый дядюшка. — Пойди сюда, угощу тебя! — Не нужно, правда, не нужно! — отмахивается краснощёкий Чонгук, но Тэхён подталкивает его в спину. Алея ещё больше, он подходит ближе, и его просят протянуть ладонь. На ней тут же оказываются два печенья. — Спасибо большое! Чонгук слегка наклоняется, в знак уважения. А потом протягивает одно печенье Тэхёну, но тот качает головой: — Съешь сам. — Пополам! — строго велит мальчик, и Тэхёну приходится открыть рот, чтобы подцепить губами угощение. На пару хрустя выпечкой, они снова садятся верхом на велосипеды и едут на окраину деревни, проехав до самого конца рынка, миновав площадь и свернув на узкую тропинку вдоль леса. Луг, устеленный цветами, встречает их всё таким же приятным ветерком, и Чонгук с наслаждением прикрывает глаза, когда спрыгивает на землю и вдыхает полной грудью запах лета. Велосипеды остаются лежать в траве, а парни шагают к самому центру поляны. Чонгук на ходу разворачивает леденец, который хоть и кривоватый, с трещинкой посредине, но наверняка очень вкусный. Сунув бумажную обёртку в карман штанов, он на пробу облизывает конфету и, ощутив любимый сладкий вкус, кладёт её на язык. Тэхён усаживается прямо на траву, как только они доходят до середины луга. Вокруг один только лес. Цветы ласкают щиколотки, и Чонгук спешит сбросить обувь, чтобы позволить траве щекотать его ступни. Он усаживается рядышком с Тэхёном, и тот увлекает его к себе: они вместе ложатся на спины, и солнце играет лучами на их лицах. Чонгук укладывает голову на грудь парня и прижимается к ней ухом, ощущая, как мерно она вздымается от дыхания. Так спокойно. Так хорошо. Перекатив во рту леденец, он причмокивает от сладости и сжимает палочку зубами. — Вкусно? — любопытствует Тэхён. Он вообще-то не любитель сладостей, но Чонгук, тем не менее, вынимает конфету изо рта и подносит к его лицу, совсем ни о чём не думая: — Можешь попробовать, если хочешь. А Тэхён не отказывается. Приоткрывает губы и захватывает ими леденец. Чонгук на них смотрит внимательно, а через мгновение парень мычит, с наслаждением прикрыв глаза на секунду. — Действительно, вкусно, — он передаёт конфету обратно, коснувшись липкой поверхностью чуть пухлых губ. Чонгук покрывается мурашками с головы до ног. Вышло как-то… слишком интимно, почти запретно. Он открывает рот, и на язык снова ложится сладость. Тэхён улыбается. Ему до совершеннолетия ещё год, а Чонгуку целых три, и для них обоих эти моменты — что-то новое, безумно волнующее, такое неизведанное. Чужие пальцы едва ощутимо ведут по обнажённой коже его предплечья, поднимаясь выше, к плечу, и останавливаются там, нежно его обнимая. А небо над ними такое голубое, яркое… мирное. — Отец вчера опять говорил о войне, — задумчиво произносит Чонгук, уже который час лёжа в траве с любимым. — О том, что её не миновать. Тэхён приоткрывает глаза. Кажется, он задремал: слишком долго лежали молча, лишь переплетая пальцы рук. — У нас дома эта тема под запретом. Сокджину скоро рожать, и если Намджуна заберут… Джин и слышать ничего не хочет об этом. — Ты тоже думаешь, что войне быть? В ответ он задумчиво пожимает плечами: — Пока ты лежишь здесь, со мной, кажется, что ничего кроме тебя и меня в мире нет. Не витают военные настроения в стране, не напуганы люди. Будто всё хорошо. — Так и есть, — приподнимается на локте Чонгук, смотря на него сверху вниз. — Всё хорошо. Никакой войны не будет. — Всем бы твой оптимизм, — Тэхён с улыбкой потягивает к нему ладонь и заправляет выбившуюся прядку отросших волос за ухо. — А ещё у тебя веснушки. — Веснушки? — удивляется мальчишка. Тэхён тянет его обратно к себе и начинает сцеловывать солнечные пятнышки с его носа и щёк, пока Чонгук в его руках заливисто смеётся. Проведя целый день вдвоём, катаясь на велосипедах и лежа на лугу в окружении васильков и крокусов, в деревню они возвращаются на закате. Рынок, который к этому времени обычно только начинает сворачиваться, небывало пустой. Не горят даже фонари на его территории. На улицах пусто. Тэхён торопит, прося ехать скорее, но сам следует за ним — Чонгук знает, что он просто не хочет выпускать его из виду. Поэтому он, хоть и устал, проведя весь день на солнце, крутит педали быстрее, в сторону их улицы, на который так же ни души, только свет в окнах горит. Доехав до конца улицы, туда, где стоят по соседству их дома, Тэхён спрыгивает с велосипеда, чтобы попрощаться с Чонгуком у самой калитки, но из дома показывается его папа, обхватив свои плечи руками. — Чонгук, быстро в дом, — хмуро говорит он, а выглядит так, словно кто-то умер. Чонгук даже не смеет перечить, хоть и не успел даже толком попрощаться с возлюбленным. — Тэхён, ты тоже… ступай домой. Папа кивает на соседский дом, наполовину скрытый невысоким забором, в окнах которого тоже горит тусклый свет. Тэхён переводит обеспокоенный взгляд на Чонгука и одними губами проговаривает слова на прощание, после чего прикрывает их калитку и спешит в свой дом. Чонгука папа пропускает вперёд и заходит следом, плотно закрывая за ними дверь. — Что происходит, пап? — не понимает Чонгук, сбрасывая тапки с перепачканных пылью и луговой землёй ног. — Война, сынок, — задушенным голосом шепчет ему папа.***
На площади суета. Не та, которая бывает здесь по праздникам. Сейчас здесь неприятный гомон, кто-то бежит, кто-то плачет… Чонгук потерянным взглядом ищет среди толпы семью Тэхёна, пока его папа, стоя в объятьях отца, негромко с ним перешёптывается — прощаются. Чонгук свои слёзы выплакал ночью, а под утро забрался в родительскую постель, словно ребёнок, и лежал в объятьях до тех пор, пока отец не сказал тихое «пора». Срочный сбор был объявлен утром на главной площади. Колонной стояли огромные машины, которые вот-вот увезут их отцов, братьев, мужей туда, на войну, откуда вернуться суждено не всем. У Чонгука больно сжимается сердце. Он, наконец, видит среди толпы семью Тэхёна: папу, крепко обнимающего их отца, и Сокджина, плачущего на груди Намджуна, пока тот прижимается щекой к его макушке и гладит круглый живот. Чонгук уже хочет побежать к ним, чтобы тоже успеть попрощаться, но его перехватывают за локоть — Тэхён. — Я тебя всё утро ищу, — выдыхает он, крепко прижав его к себе, стискивая в своих объятьях. — Любимый. — Мы рано вышли, — лепечет Чонгук, обнимая парня за шею. — А зачем ты… — Послушай, Чонгук, — Тэхён выпускает его из объятий и обхватывает ладонями лицо. — Я тоже ухожу. Я иду с Намджуном и отцом. — Что? — распахивает глаза мальчишка. — Что за глупость? Ты не можешь пойти! Сказали, идёт совершеннолетнее население! — Я исправил чернилами дату рождения в документах, — тише отвечает он. — Нет, —качает головой Чонгук, начиная плакать. — Пожалуйста, нет. Не уходи! Ты не можешь уйти! Ты не должен! — Тише, — он обнимает снова, но Чонгуку от этих объятий не легче, совсем не легче. — Не плачь, Чонгук. Я вернусь, хорошо? Я пообещал Сокджину, что Намджун тоже вернётся. Мне нужно идти с ними. — Никто не поверит твоим документам! — Это война, Чонгук. Никто не будет разбираться. — Не оставляй меня, я прошу тебя, — он рыдает, и по серой рубашке Тэхёна расползаются тёмные мокрые пятна. — Я должен, — шепчет Тэхён, целуя его в макушку. Люди в форме, приехавшие на машинах из города, просят рассаживаться, и площадь погружается в траур, облачённый в горькие рыдания. Чонгук крепче вцепляется в Тэхёна, без перебоя шепча, что никуда не отпустит. — Чонгук, малыш, им нужно уходить, — умоляюще говорит папа, вытирая слёзы со своих щёк. — Попрощайся с отцом. Он с трудом отстраняется от возлюбленного, чтобы на секунды упасть в родные объятия отца. А после он уходит, поцеловав его в висок и попросив помогать папе, пока его нет рядом. Чонгук обещает быть лучшим сыном. Тэхёну тоже нужно уходить, нельзя задерживать колонну, но Чонгук опять припадает к его груди, безутешно плача. — Нет, пожалуйста… — захлебывается он. — Мне пора, родной, — целует его лицо Тэхён. — Я буду писать тебе письма, слышишь? Я вернусь к тебе, как только смогу. Обещаю. Я люблю тебя. Тэхён выпускает его из своих рук, но Чонгук цепляется за него снова. Он впивается в его губы, чувствуя, какие они солёные, и понимает, что Тэхён тоже плачет. Горький и солёный, отчаянный, болезненный и опустошающий… таков на вкус первый поцелуй Чонгука.***
5 лет спустя Он перечитывает их каждый день. Каждое письмо, пришедшее от Тэхёна. Совсем короткое, но без которого даже не дышится. Он может часами изучать буквы, касаясь их кончиками пальцев, касаясь их губами и представляя, что это его он сейчас целует. Тэхёна, а не бездушную бумагу. Он берёт письма с собой, когда уезжает из дома, чтобы проехать мимо рынка, где покупает себе всё тот же леденец, а потом направляется на их луг, чтобы вдоволь выплакаться, перечитывая наизусть заученные строчки. — Чонгука-а, такой жених вымахал. Пора и мужа подыскать! — по-доброму улыбается уже старик, торгующий хлебом. — Я выйду замуж только за Тэхёна, — рассерженно бросает в ответ он. А в ответ взгляд, полный немого сочувствия. Не выйдет. Доехав до луга, он по протоптанной тропинке доходит до центра, опускаясь коленками на траву и кладя рядом холщовую сумку, в которой весь смысл его существования, сложенный в маленькие бумажные треугольники.«Привет, родной. Моё первое письмо тебе. Весь путь до города, а потом и долгую дорогу на поезде думал о тебе и о твоём поцелуе. Думал, достаточно ли раз сказал тебе тем утром, что люблю. У нас уже прошло распределение. Мы с Намджуном в одном взводе. Отца направили в другую точку. Куда — не знаю. Вчера был первый бой. Все выжили. Много раненых. Но я в порядке. Не переживай за меня. С Намджуном тоже всё хорошо. Надеюсь, так будет и дальше. Что ещё писать — не знаю. Не выразить на бумаге всё, что я хотел бы сказать тебе. Просто знай, что я тебя люблю. Дождись меня. Я скоро вернусь. Твой Т.»
Чонгук улыбается, смахнув со щеки слезинку. Тэхён никогда не был разговорчивым. Это он, Чонгук, мог болтать без остановки.***
«Привет, Чонгук, мой родной. Как ты? Надеюсь, ты здоров, как и твой папа. У меня всё хорошо, если так можно сказать. Я получил твоё письмо. Не мог сдержать улыбки, увидев твои аккуратные буквы. Перечитал сотню раз. Так счастлив знать, что ты тоже меня любишь и ждёшь. Это всё, что мне нужно, чтобы двигаться дальше. Я уже знаю, что стал дядей. Намджун тоже получил письмо. Я впервые в жизни видел, как мой брат плачет, и плакал вместе с ним. Позаботься о Джине и малыше, пока нас нет, хорошо? Теперь только и могу думать о том, что мы с тобой тоже когда-нибудь поженимся и у нас тоже будет кроха. Я бы очень хотел. Надеюсь, что и ты. Люблю тебя. Твой Т.»
Чонгук хотел бы. Очень. Больше всего на свете.***
«Как ты, мой хороший? Не устаю тебе писать. Надеюсь, что тебе приходят мои письма. Я стараюсь писать часто, каждую неделю, но знаю, что не все письма доходят до адресатов, почта работает с перебоями. Мне твои письма давно не приходят. Оно и понятно, мы же постоянно в новом месте. Но, надеюсь, что ты всё равно мне пишешь. Нас Намджуном раскидало по разным точкам. Вот уже несколько месяцев ничего о нём не слышу. Но верю, что он в порядке. Знаешь же, что он крепкий. Сам я в порядке. Немного проткнул ногу, но не страшно, уже заживает. Не волнуйся обо мне. Надеюсь, что скоро всё закончится и я вернусь к тебе. Очень скучаю. Твой Т.»
***
«Привет, мой почти совсем уже взрослый Чонгук. Как это, ощущать себя семнадцатилетним? Наверное, ты подрос! Интересно, насколько сильно ты изменился, ведь у меня всегда перед глазами твоё совсем юное, детское личико. Готов поспорить, что ты стал ещё прекраснее. Так не терпится тебя увидеть. Мне снится момент нашей встречи почти каждый день. Прости, что я так давно не писал. На то были причины. В одном из боёв мне прострелили руку. Думал, не выкарабкаюсь — столько крови потерял. Но сейчас всё нормально. Я всё ещё на больничной койке, но уже намного лучше. Скоро снова в бой, за победой. Немного осталось, я чувствую. Люблю большего всего на свете. Твой Т.»
***
«Привет, мой родной. Как ты там? Здоров ли? Всё ли у тебя хорошо? Я совсем ничего не знаю ни о тебе, ни о семье. Не знаю, жив ли отец, жив ли Намджун. Я сменил столько адресов за эти годы. Большинство твоих писем, наверное, затерялись. Ты же пишешь мне, правда? Смотрю на календарь и думаю, что ты недавно стал совершеннолетним. Как много времени прошло. Как давно я тебя не видел. Не знаю, ждёшь ли ты меня ещё или, может, уже вышел замуж за кого-нибудь из уже вернувшихся. Знай, что я не винил бы тебя. Я знаю, как тяжело управляться с хозяйством и вести дом, не имея крепкого плеча рядом. Слышал, что из-за этого многие вступают в брак. Потому что так надо. Тем не менее, продолжаю верить, что ты всё ещё ждёшь меня. Это единственное, что не даёт мне сдохнуть в этой проклятой войне. И даже если ты уже не мой, пожалуйста, разреши мне думать так. Иначе мне незачем возвращаться. Я люблю тебя, мой Чонгук. Навечно твой Т.»
***
Чонгук мёртв уже как два года. Именно тогда пришло последнее письмо. А год назад в соседний дом принесли похоронку. На имя Ким Тэхёна. По радио сказали, что война окончена. Счастлив ли Чонгук? Счастлив, потому что отец дома, живой и почти здоровый, а папа улыбается, не отходя от него ни на минуту. Вчера вернулись Намджун и его отец. Чонгук стоял на крыльце, смотря, как плачет Сокджин, прижимаясь к мужу; как Намджун целует лицо подросшего сына, которого ни разу ещё не видел прежде. Они все обнимаются, не могут друг другом надышаться, а Чонгук зажимает рот рукой, только бы не кричать от боли. Потому что Тэхён не вернётся. У Чонгука дерёт грудь изнутри, когда этим же вечером к нему приходит Намджун с красными от слёз глазами и крепко его обнимает. Чонгук рыдает у него плече, а Намджун всё извиняется, что не уберёг. Но оба знают, что нет в этом его вины, он даже место и день гибели знает только из показанной папой похоронки. Жизнь начинает течь своим чередом. У всех, кроме Чонгука. Он всё живёт письмами, изо дня в день их перечитывая, касаясь их своими сухими губами и боясь уронить на них слёзы, лишь бы чернила не растеклись. Ведь это последнее, что осталось у него от Тэхёна. Он снова возвращается в деревню вечером, когда летнее солнце понемногу начинает заходить за горизонт. А в деревне всё совсем не так, как было ещё совсем недавно: счастливые люди выходят на улицу, пьют настойку прямо из бутылок, поздравляют друг друга с окончанием войны и целуют в щёки. Конечно, не все. Много есть и таких, как Чонгук. Кто-то не дождался с войны сыновей, мужей, отцов и братьев. Им остаётся только радоваться за других. И он тоже рад. Его губы трогает улыбка, когда он пересекает рынок, который, несмотря на вечер, всё ещё оживлён. Люди, проходящие мимо него, держатся за руки и смеются, шумно разговаривают и выглядят самыми счастливыми на Земле. — Чонгук-а, поспеши домой, — говорит с тёплой улыбкой сосед, всё так же продающий хлеб. — Уже иду, дядя, — кивает он в ответ. Конечно, он же обещал папе провести этот вечер с ним и отцом после того, как днём даст им времени побыть только вдвоём. Наверное, они его уже заждались. Снова сев на велосипед, который до этого неспешно катил рядом с собой, Чонгук едет вдоль знакомых улочек, удивительно преображённых за считанные дни. Они больше не серые и унылые — они живые. А он нет. По своей улице он идёт пешком, придерживая велосипед за руль рукой. Пахнет вечерней прохладой и выпечкой. Он проходит мимо дома семьи Ким, глядя в горящие окна их маленькой гостиной и кухни. А в комнате Тэхёна света нет. Вот уже пять лет. Постояв несколько минут у их дома, он тяжело выдыхает и сворачивает к своему, в котором его уже, должно быть, заждалась семья. На крыльце сидит чья-то сгорбленная фигура. Отросшие сухие волосы, так знакомо выгоревшие на солнце. Чонгук застывает, стоя в проёме калитки. А потом на него поднимаются глаза. Самые родные, самые любимые глаза на свете. И Чонгук забывает как дышать. Наверное, он сошёл с ума, иначе не объяснить того, что он видит перед собой его. Его Тэхёна. Здесь, прямо перед ним, живого. — Чонгук… — шепчет он, вставая со ступенек и выпрямляясь. Высокий, с широкими плечами и совсем не детским лицом. Чонгук, роняя слёзы на рубашку, качает головой, не веря тому, что видит сейчас. И срывается, плача в голос, отчего выбегают на крыльцо родители. А Чонгук бросается к нему, едва не сбивая с ног и прижимаясь к родному теплу, ощущение которого так боялся забыть. И его обнимают в ответ, шепча слова любви. Обнимают одной рукой, потому что второй… нет. Но это всё так не важно сейчас, ведь вот он, рядышком, он здесь и покрывает его лицо поцелуями, касаясь губами мокрых ресниц и веснушчатых щёк. А Чонгук всё плачет, плачет… — Как… как… — тонет он в своих слезах. — Мы думали… похоронка же… — Папа мне показал. Но ведь я исправил дату рождения в документах, ты помнишь? Эта похоронка не на меня. Это ошибка. В моей стоял бы совсем другой год, — Тэхён ласково улыбается, единственной ладонью стирая слёзы с лица Чонгука. Но он снова начинает рыдать, утыкаясь в шею и вдыхая запах, который так сильно хотел почувствовать ещё хотя бы один разочек в своей жизни. Он слышит, как за ними тихо всхлипывает папа, а отец уводит его обратно в дом, чтобы дать им эти мгновения наедине. — Ты меня ждал? — тихо спрашивает у него Тэхён. — Каждую минуту… — кивает Чонгук. — Я жить не хотел, когда сказали, что тебя больше нет… Не оставляй меня больше никогда, слышишь? Никогда. — Не оставлю, — обещает Тэхён, целуя в уголки его губ. — Если ты тоже пообещаешь быть всегда со мной. Ты будешь моим мужем, Чонгук? И он снова кивает как болванчик, опять пускаясь в плач, но теперь от того, что слишком счастлив. Настолько, что может умереть от этого счастья. Он обхватывает Тэхёна за шею, приподнимаясь на носочках, и прижимается губами к его губам, вкладывая всю свою любовь в эти касания. Сладкий и солёный, нежный, влюблённый и до одури необходимый… такой на вкус второй поцелуй Чонгука.