Выброси тоску и грусть, как пару скомканных бумаг, В чёрную дыру я сразу её уберу ведь я маг.
Славка сидит на кухне за застеленным клетчатой клеёнкой столом, флегматично давит хабарики в переполненной до краёв пепельнице. взгроможение пустых бутылок на полу его не трогает от слова совсем, он лишь иногда качает ногой, дабы заставить стекляшку из-под водки звенеть о жестянки пива, словно это бит такой неровный, всратый, под мысли его, очевидно, не радужные. солнечные лучи пляшут полечку на его чуть опухшем лице, не заставляя даже поморщиться и нацепить тёмные очки, лежащие тут же, подле, на столе.Я умею летать, а уж твои пустячки, Могу отправить на марс, глянув на них сквозь очки.
Ванечка, лениво потягиваясь, выбирается на кухню в одних трениках, почёсывая дорожку жёстких волосков внизу живота. ленность и тягучесть похмельного утра как рукой снимает, при одном взгляде на друга. саммертайм сэднесс, чтоб её! а они уже, к слову, не совсем янг, да и не шибко бьютифул.И я не мальчик в джинсах, а звёзды не качели, Небо — не обычный парк, нет, всё на самом деле.
— Славче! — голосовые связки похрипывают со сна, нужно бы меньше шабить. пока друг выныривает из янтарной вязкости раздумий, Светло отстранённо глядит на целиком перемазанный гарью бонжик, опасно приютившийся на краю подоконника, помыть бы его, а то там и хомяк, как в бульбуляторе, возможно уже завёлся, а они его за чёрными разводами на стекле и не видят. Славик наконец поднимает пустой взгляд на соседа, салютуя кружкой со сколом на ободке. Ваня не любит этот молотый кофе, который они варварски заваривают прямо в кружках, игнорируя необходимость покупки френч-пресса, но перехватывает эмалированную ёмкость и громко, со вкусом сёрбает, заставляя Карелина скривиться.Наш кофе — космос, наши сливки — млечный путь, Наша сигарета — солнце. Это вредно, ну и пусть.
— Славк, не дело это всё, — уточнять, что «всё», необходимости нет. Светло игнорирует наличие второй табуретки, и, вторя вкрай охуевшему Грише, умостыривается на острых коленках друга. — берём бошек, двигаем в область, шашлыки ебашить будем! а то на майских так и не успели, — накрывает указательным пальцем, готовые разразиться недовольством губы Машнова, — тебе цепанём помидоров, лучка, баклажанов с кабачками. высокая кухня, рататуй, хуё-моё, но на шампуре. Гнойный хмурится, снова ударяя голенью об импровизированную ударную установку из пустой тары. — комаров покормим, обгорим, если повезёт, зато можно ебануться и скакать с воплями, ментов не опасаясь! давай, ты ж кошара! — парень трётся бородкой о нахмуренный лоб друга. — давай, нахуй четыре стены, развеемся, телефоны вырубим к чертям собачьим. бухой фристайл, бит ударами шампуров, нуарные ебеня! ты не можешь такое пропустить! — хитро улыбается, тыря из карелинской пачки помятую папиросу. Славка почему-то улыбается, он сам не знает. Солнце уже не раздражает своими лучами, захламлённую кухоньку резко хочется разгрести, а то ведь реально не дело в такой помойке сидеть. охуевший пацан на его коленях кажется вполне себе весомой причиной жить, а не существовать. — ну в ебеня, так в ебеня! а летнюю печальку мы скрутим, скурим, и забудем на год. только с готовкой ебёшься ты, — Карелин нацепляет солнцезащитные очки на кончик носа и уже от души улыбается во все зубы, наслаждаясь тем, как застывающий янтарь мыслей превращается в легчайшее янтарное солнечное свечение надежды.