Одуванчик и светяшка

На дне чашки Джинн пытается оставить свою усталость, и мысли направить на бумаги, спрятавшие деревянную, немного шершавую поверхность стола. Долг, слова, сказанные ее матерью сотни и тысячи раз, не позволяют ей почувствовать мондштадтскую свободу, ради которой она жертвует звездными ночами. Рука вяло скользит по пергаменту, буквы расплываются в неровные чернильные волны, а Джинн все пытается работать, заполнять эти отчеты об очередной зачистке лагеря хиличурлов, чтоб они все провалились. Джинн мягко бьет себя по щеке, прогоняя сонливость, что будто невидимым одеялом ее окутывает, уже тяжело что-либо соображать, а сутки длиннее уже не станут, если, планета, вдруг не решит помедленнее вертеться вокруг Солнца. Джинн шепчет себе содержание документов, будто спасающую от усталости мантру, надеясь, что хоть так она сможет не уснуть, но получается обратный эффект. Стопки документов словно новая подушка, чудом не падает пузырёк с чернилами, ладонь в перчатке все держит перо крепко-крепко, но потом отпускает, стоило магистру окончательно провалиться в плен сна. Дилюк ненавидит своё прозвище. Как легко можно парой слов опошлить серьёзность и сосредоточенность, отражавшиеся свежими шрамами на теле. «Полуночный герой» - он не персонаж из мондштадтских легенд, которым должны все восхищаться. Внимание тут лишнее. И стоило в таверне кому-то вновь заговорить о его «подвигах» (и это слова Дилюк не любил), как он отворачивался и делал вид, что упорно чистит бокал, который уже пять минут в руке держал. Хорошо, что его не было за барной стойкой в тот день, когда за столиками только и слышались споры, кто сильнее - Рыцарь-Одуванчик или Полуночный Герой. Жалко просто наблюдать, как какой-то уже изрядно подвыпивший рыцаришка восхвалял Джинн и её боевые навыки. Конечно, легко вам восхвалять Рыцаря-Одуванчика, когда она за вас, оболтусов, всю работу делает, а вы транжирите деньги на выпивку. Пару стаканов, якобы по случайности, Дилюк точно бы разбил, если бы услышал, как пьянчужка из искателей приключений подобные дифирамбы и ему пел. Пустые слова да и только. Но Дилюк не бросал долг Полуночного героя, и вряд ли бросит, лишь бы город нормально спал. И она находила время для отдыха… Мондштадт притих под серебристым светом луны, и только тяжелые ровные шаги были слышны среди этого безмятежного спокойствия. Дилюк шёл к штабу Ордо Фавониус. И всякий раз он переступал свою гордость, чтобы хотя бы просто поднять свой взгляд на самое видное здание города. Единственное место, где ему не приходилось переступать через себя - это её кабинет, что не покидал уже ставший родным аромат одуванчиков. Уже не было рядом патрулировавших рыцарей, и без зазрения совести Дилюк взбирался через приоткрытое окно, чтобы докладывать Джинн об обстановке за городом. Она знала о его делах. Они оба понимали, что преследуют одну и ту же цель, и поэтому Полуночного героя так и не поймали. И не поймают. Джинн не позволит. И Дилюк не позволит ей потерять себя среди бесполезных поручений. Гладит по голове спящую девушку, незаметно улыбается, когда видит, что сон снял маску действующего магистра, и спящая Джинн словно нежный, но стойкий одуванчик. Укрывает её своим тёмным тяжёлым пальто, из любопытства читает листки и тяжело вздыхает. Опять потерянные собаки и кошки, опять проблемы с доставкой продуктов, опять глупые и бессмысленные поручения. Дилюк понимает желание Джинн всем помогать, понимает, что так она хочет добиться процветания Мондштадта, но не понимает некоторых откровенно обнаглевших городских жителей, которые даже такие простые задания сделать не могут. Он разбирает документы по папкам, убирает чашку, перо и пузырёк с чернилами в ящик, все тихо и аккуратно, чтобы не разбудить Джинн, и на прощание целует её в макушку и распускает туго завязанный хвост, огрубевшей ладонью поправляя волосы цвета утреннего солнца. - Спокойной ночи, одуванчик, - шепчет Дилюк в макушку, и быстро ускользает через окно, будто его здесь и не было. Его не волнует, что своё пальто он оставил ей, ведь знает, что утром он его найдёт в своей спальне, специально оба окна открытыми оставляют, и в кармане одуванчик как нежное «спасибо». И он в долгу не остаётся. На столе в кабинете магистра самодельная лампа из травы-светяшки, а под ней записка «Береги себя».