***
Шестилетнему Изуку Мидории было жаль своего соулмейта. Уже почти год его тело отдавало фантомной болью в самое разное время дня. Он спросил у мамы, что это может быть и нужно ли ему сходить к врачу. Инко немного погрустнела, но рассказала, что, скорее всего, эта боль не его, а его родственной души. — Но почему человек примерно моего возраста чувствует столько боли? Неужели его кто-то бьёт?! Ещё и так часто… — Я не знаю, милый. Целый год Мидория ломал голову над тем, как он может помочь своему соулмейту, ведь он даже приблизительно не знал, где тот находится. В конце концов он решил прибегнуть к другому свойству связи душ. Как говорила мама, «Если напишешь или нарисуешь что-то у себя на теле, оно так же появится на теле соулмейта».***
Снова было больно. Снова, опять, каждый божий день. Если повезёт, Энджи отправят на очень важную, опасную и, самое главное, длинную миссию, и целый день поместье Тодороки будет пустовать. Хотя, даже такие своеобразные «выходные» Шото проводил либо отсыпаясь, либо просто валяясь на своём футоне. Но сегодня не выходной, и завтра тоже, и послезавтра. Впрочем, это не имеет значения. Они с отцом проводили «спарринг» так часто, что дни накладывались один на другой, и раны сливались в одну, которая болела беспрерывно. Болела, казалось, бесконечно. Эта большая рана болела ровно до тех пор, пока одним холодным вечером Шото не вышел из душа. Он посмотрел на себя в зеркало, моргнул. Моргнул ещё раз, зажмурил глаза и открыл их. Нет, ему точно не кажется. «Что за…» На его плече красовалось не очень ровное, но яркое красное сердечко. След от удара в плечо, который Тодороки самонадеянно принял, явно не мог настолько видоизмениться. Шото покрутился перед зеркалом и обнаружил похожее, но более изящное сердечко у себя на спине. Прямо там, куда сегодня попал тяжёлый пинок Старателя. Потом нашлось ещё одно красное сердце на боку, которым он впечатался в стену додзё. Позже Шото подумает о том, как скрыть эти метки от Энджи. Сейчас он может лишь плакать и глупо улыбаться. Глупо улыбаться и плакать.***
— Мам! Я придумал, что можно сделать, мам! — когда его настигла идея, Изуку уже мчался на кухню через весь дом. — Что? Что такое? Можно сделать что? — естественно, Инко была в недоумении. Её сына редко можно было увидеть таким воодушевлённым, если только дело не касалось Всемогущего или другого профессионального героя, который только что победил грозного злодея. Мидория Младший запрыгнул на диван в гостиной и уставился на мать, спеша поделиться с ней своим планом. — Я долго думал над тем, как можно хоть немного помочь моему соулмейту, — Инко вздрогнула. — Мне кажется, можно рисовать сердечки на тех местах, которые у него болят, чтобы он не так сильно расстраивался. Изуку немного опустил голову и почесал затылок. — Конечно, это совсем немного, и какие-то сердечки не помогут в лечении травм или избавлении от ушибов, но… — Изуку. У тебя действительно сердце героя. Инко нашла красный, плохо стирающийся маркер. Нельзя было предугадать, как это скажется на коже её сына, но если он действительно хочет помочь таким образом своему соулмейту, она не могла отказать. — Думаю, не нужно рисовать слишком много… Всё-таки множество сердечек будут заметными и, может, не такими приятными глазу, — тихо-тихо говорил Изуку. Они сошлись на том, чтобы нарисовать три сердечка в местах, которые болели больше остальных: на левом плече, на спине и на правом боку. На плече и на боку Изуку нарисовал сам, а со спиной потребовалась помощь мамы. В конце концов, они оба остались довольны проделанной работой. Низкий зеленоволосый мальчик очень хотел, чтобы его соулмейт был хотя бы не против этого маленького жеста.***
Переносить тренировки становится в разы проще, когда знаешь, что в конце дня самый дорогой тебе человек, ни лица, ни имени которого ты не знаешь, покроет все твои синяки и царапины красными сердечками. Было приятно осознавать, что кто-то заботится о тебе. Даже если вы оба не знаете друг о друге ничего. Рано утром сердечки приходилось, скрипя душой, смывать, если они сами не успеют стереться. Если Энджи заметит на теле драгоценного сына что-то подобное, точно попробует поставить его на место. А оправданий вроде «это не я, а мой соулмейт» Старатель точно не потерпит. Шото надеялся, что несильно обижает свою родственную душу, каждый день избавляясь от маленьких рисунков. «Думаю, я постепенно понимаю концепцию соулмейтов,» — Думал Тодороки, когда тянулся к незнакомому человеку сильнее, чем к своей семье. Что уж тут говорить, концепция семьи для него была чем-то далёким. Но даже так, обычно он пытался каждую свободную минутку улизнуть и поговорить с Фуюми или, если совсем повезёт, Нацуо. А сейчас он предпочитает им размышление о ком-то, кто каждый вечер рисовал красным маркером на своей коже. И делал это, наверное, для того, чтобы Шото было легче. Шото бежал 10 кругов вокруг тренировочной площадки. Ежедневная утренняя пробежка это то, что Отец никогда не позволил бы ему пропустить. Она была несколько раз обведена маркером на листке с расписанием, потому что «Расписание — это порядок, порядок — это дисциплина, а дисциплина — это сила». Ведь сила — это единственное, что заботит Старателя. Больно. Почему так чертовски больно? На секунду Тодороки подумал, что как-то задел одну из многочисленных ссадин или гематом. Но эта боль была другой. Она непривычная, она странная. Она пугает. Но он не мог сказать об этом Энджи, потому что это слабость. А слабость — противоположность силы. Он остановился, пытаясь взять себя в руки. — Отец, можно в туалет? Названный нахмурился, но не возразил. — Давай, только быстро. Потом продолжишь. Шото трусцой забежал в дом. Боль не прекращалась. Сначала нужно действительно пойти в туалет и попробовать разобраться, что происходит. «Для начала, нужно понять, где болит. Живот, спина, левое плечо». Он успел многое на себе ощутить за семь лет жизни. Но подобного он не чувствовал никогда. «Что за чёрт?! Ещё как будто ожоги какие-то… это бессмыслица, последние тренировки проходили относительно спокойно». Всё-таки это было что-то совершенно незнакомое. Эта фантомная боль как будто шла издалека, как будто она была… «Не моя». … «Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт».***
Изуку было противно от самого себя. Как вообще человек, который не может защититься от кучки задир, собрался спасать других? Конечно, у Каччана была причуда, ещё и такая боевая и сильная, а у Мидории — нет, но разве это оправдание? Даже если не было случаев, когда беспричудный человек становился Героем, разве это оправдание? Когда твоего соулмейта каждый день избивают, а ты ничего не можешь сделать, разве отсутствие причуды будет оправданием? Независимо от собственных способностей, он должен был защитить того человека, кем бы тот ни был. Больно не было. То есть, было, наверное, но Изуку не чувствовал. «В любом случае, ему или ей всегда было больнее, чем мне». Сначала нужно было сходить в душ и приложить к синякам лёд, если получится дотянуться до морозилки. Хотя, даже если не получится, можно встать на стул. Точно. После душа и с кое-как «залеченными» синяками резко захотелось спать. Мидория не поел и сразу направился в свою комнату. Там его встретили многочисленные плакаты и прочая атрибутика с Всемогущим. Его всегда уверенный и воодушевляющий взгляд сейчас казался каким-то осуждающим. Отвратительно. С горем пополам, Изуку заснул. А когда проснулся, думал, что всё ещё спит. Потому что это могло быть только сном. Или нет. Если это был не сон, то это было чудо. Он старался не плакать слишком громко, чтобы не потревожить пришедшую с работы Инко. Он прижимал к сердцу ладонь, на которой было нарисовано ярко-красное сердечко. И оно было нарисовано не Мидорией.***
Шото очень старался сделать всё как можно лучше. Он одолжил у отца красный маркер, которым тот обычно отмечал важные даты в календаре, и принялся обдумывать свой план действий. Если бы мог, он бы усыпал всё тело соулмейта красными сердечками, в знак своей безграничной благодарности. Но, увы, он не мог позволить себе такую роскошь. Так на ладони Тодороки вырисовалось красное сердечко. Форма была знакомой, но ощущалась всё равно по-другому. Он не ожидал ничего в ответ, он не посмел бы. После всего, что его родственная душа сделала для него, Шото просто не мог просить большего. Поэтому его охватило странное, незнакомое, но очень приятное тёплое чувство, когда на его предплечье появилось тонкое, дрожащее, ярко-ярко красное «Спасибо».