***
Зрелище захватывает дух. Стоило некогда гремящей музыке смениться нежной льющейся композицией, как выходит он — статный, но тем не менее изящный, облачённый в чёрное, усыпанное яркими цветами, развевающееся на ветру одеяние. Рукава Гена, украшенные принтом золотой пыли, безвольно свисают с длинных тощих рук парня. Ген величественно несёт за спиной красный полупрозрачный зонт, дающий до одури красивую игру света от бьющих по его фигуре прожекторов. За Геном идут 15 человек, одетых практически в таком же стиле, что и он сам. Музыка вновь меняется, но на более оживлённую. Звуки флейт идут с разных сторон сцены, к ним добавляются энергичные стуки тайко*, от которых уже начинает веять неподдельной японщиной, что аж хочется самому начать идти в такт мелодии. Песня струн сямисэн* и других традиционных инструментов дополняет композицию, и она приобретает ритм живого танца. Манеж наполняется активной музыкой, грацией исполнения номера и просто железобетонной харизмой Асагири. Танцоры кружат в своих просторных ярких одеяниях как языки пламени, в какой-то момент, по сценарию, затмив открывающего шоу иллюзиониста. Шлепки босых ног о поверхность пола тоже имеют свой бешеный ритм, за которым невозможно уследить. Просто лови кайф и наслаждайся. Зрелище, представшее перед глазами Сенку, начало заставлять его сожалеть, что он отказался посещать выступления в один момент своей жизни. Он не помнит ничего такого во время них, от чего бы перехватывало дыхание. Возможно, он был слишком мал, а возможно — слишком глуп. Под конец столь живого разогрева зрителей музыка просто затихает. Свет прожекторов сосредотачивается в самом центре манежа, и танцевавшие люди рассыпаются в две разные стороны, оставляя одного сидящего на коленях Асагири, накрытого с головой своим же огромным зонтом. Люди ждут с придыханием, что же произойдёт дальше, и Ген, медленно привставая, закрывает зонт. Свет, потушенный позади него, постепенно зажигается одной лампой за другой. Подтанцовки у него за спиной уже нет. — Рад приветствовать всех на очередном выступлении цирка «Под звёздным небом»! — дикторским тоном, с явным профессионализмом произносит Ген, держа на левом плече компактно сложенный ярко-красный зонтик, — сегодня вас ждут невероятные зрелища — я вас уверяю! — он ждёт, когда поднимающиеся с самых низов шепотки утихнут, с наслаждением их принимая, и продолжает, — для вас, дорогие зрители, сегодня выступят лучшие из лучших воздушные акробаты, дрессировщики, клоуны, стрелки, тягачи, иллюзионисты и многие другие! Сохраняйте терпение, наслаждайтесь шоу и помните — во время наших выступлений съёмка запрещена. Раздаются щедрые аплодисменты, от которых у Сенку уже начинает звенеть в ушах. Всё то, что они сегодня покажут, они репетировали не один десяток раз, но поражаться до глубины души он не сможет остановиться никогда. Зрители смотрят на Асагири жадными взглядами, пожирающими грудную клетку парня, от которых самому Ишигами становится не по себе. А всё потому, что тёмное кимоно фокусника оставляет на виду треугольный вырез именно там, где стучат его часы. Его механическое сердце. Чёрного цвета домик с кукушкой среди распускающихся на объёмных одеяниях красных и жёлтых бутонов цветов выглядит не столько вульгарно, сколько попросту до икоты шокирующе. Ген, придерживая своё устройство одной рукой, вновь открывает зонт и садится в прежнее положение. Ген погружается в темноту. «Вот и мой выход, — думает про себя Сенку, уверенным шагом разрезая пространство и становясь в самый центр манежа. — После Гена вряд ли я смогу приковать такое же внимания к своей персоне». Именно в тот момент, когда Сенку встретил реакцию зрителей воочию, он вновь вспомнил, с кем имеет дело. «С уродами». Противные шепотки и бормотание доставляют ему чувство тошноты, хочется закрыться от всего осуждающего, гниющего на глазах мира под куполом. Пусть это и купол цирка. Из-за того, что его работники не принадлежат полноценно к социуму, потому что хотят жить спокойно — без экспериментов, рук, шарящих в их телах в поисках ответа на вопрос о мутации — контакт с другими людьми им опасен. О чём речь, если даже член твоей труппы готов воткнуть тебе нож спину в любой момент? Несомненно, на сокрытие этой тайны у Сенку сквозь пальцы утекают нехренические бабки. Вся эта подтанцовка, оркестр, помощь со светом и звуком — все они наверняка думают, что уродство актёров — не что иное как постановка. По этой причине они и не могут брать их с собой в поезд. По этой причине они и обречены на долгие остановки перед выступлением, чтобы заказные люди нормально сориентировались. Прямо сейчас Сенку стоит и выглядит в своём костюме как его отец. Величественный. Умный. Влиятельный. Рядом с ним тихо-мирно сидит Ген под зонтом, и парень невольно проводит параллели со своей покойной красавицей-матерью. — Приветствую! Спасибо всем, что пришли узреть наше шоу! — звучно начинает Ишигами, широко раскинув руки, — вам будет предоставлено эксклюзивное зрелище! Люди, чья судьба — быть отколотыми от общества ввиду видоизменений тела, повадок, всевозможных модификаций, будут выступать сегодня для вас, для вас, и только для вас! — Сенку держится довольно неплохо, но из зала не слышно ни писка. Оно и к лучшему. — Ловите момент, господа! Такое вы увидите ещё не скоро! Если вы не слабонервны, то наш цирк с удовольствием покажет вам всё, на что он способен. Зрительный зал после сказанных слов буквально взрывается аплодисментами, довольными криками и свистками. Сенку такой реакции испугался до мурашек на бледной коже, но показывать это, он, разумеется, не станет. Этим людям интересен я, мои способности как наследника Бьякуи или мои слова? — Ты сделал это. Ты открыл шоу, — шепчет Ген снизу, украдкой смотря на своего господина, — ты молодец. Сенку не может не улыбнуться. Сенку объявляет номер Гена первым и уносит ноги с манежа как можно быстрее под оры и крики «Ишигами, вы лучшие!» и женские крики «Асагири, я тебя люблю!», позволяя иллюзионисту самому вести дело в верное русло. Смущает. Никто об этих нюансах ему не говорил. Как ни крути, это просто шоу. Хозяин конкурирующего с нами цирка назвал нас «позором цирковой эпохи» из-за того, что мы всегда ищем пути как дать о себе знать, пусть они и идут наперекор привычным традициям обыкновенных цирковых. Как ни обидно, но этот человек прав. Гену и Бьякуе приходилось постоянно ломать головы с целью просчитать, от какой тематики будут без ума их зрители. И как довести их до сумасшествия ещё больше. В цирке наших соперников есть карлики, великаны, сиамские близнецы и многие другие, но есть ли у них человек, который фиг знает как моется, чтобы в его часовое сердце не попала вода? Чёртов их цирк с якобы внушительным бюджетом и «потрясной пиратской атмосферой». Чёртов Рюсуй Нанами и его противоречия самому себе о «классическом цирке». Суйка и её команда начинают перетаскивать нужные столики и ящички для фокусов с бешеной скоростью. Слепая девочка надевает на голову Асагири шляпку-цилиндр с красной лентой — уменьшенную копию шляпы Сенку —под пристальными взглядами зрителей. Ген вскоре скрывается из всеобщей зоны видения на несколько секунд, шустро, с армейской скоростью, скидывает с тела кимоно и наспех надевает пиджак с брюками, пока манеж подготавливается. Уж Ген-то со своей частью справится. По крайней мере, с первой половиной номера.***
— Вот видишь, дурачок, а ты переживал! — хохочет Кохаку, ударяя Сенку по спине раз за разом, — бедняга, аж сквозь свою и без того аристократическую бледность побелел перед выходом! — А ты откуда знаешь? — злобно шипит Сенку, — Тайджу, да? — он еле сдерживает порыв смачно плюнуть на пол, — балабольская задница. — Эй-эй, полегче, — Кохаку гордо скрещивает руки на своей груди, — мне фокусник рассказал. — Извини? — А что такого в том, чтобы бояться выступать перед публикой? Мы всё понимаем. — Да не в этом суть! — Сенку искренне недоумевает, — Ген?! С каких пор вы вообще общаетесь?! — Удивлю, но в плане работы я вообще не брезгую поточить с ним лясы. Боюсь его очень — стрёмно признавать. Но борюсь с этим. У него, конечно, горе от ума, да ещё и характер говно, от которого в холод бросает, но за советом больше переться не к кому. Он тут поопытнее многих господ цирка старой закалки будет. — И что же он тебе сказал? Ну, — он стеснительно оттягивает душащую бабочку от воротника, — про меня… — Эх, любовнички, — вздыхает девушка, поправляя грим на лице, — сказал следить, чтобы тебя не ушатало ничем. Таблеточки там носить, если переволнуешься, валерьяночки капнуть… — Всё? — Вытащить тебя с чёртового манежа, если что-то сверху будет вызывать подозрения. Слишком много людей становится вовлечено в это. Мне это не нравится. — Ох и пафосно же мы открыли первое представление в этом городе! Это хорошо. — Ген говорил, что первое и завершающее выступления в одной точке — самые особенные, поэтому надо выложиться на них на полную. Почему именно тогда? Не вижу в этом логики. — Дурилка, — хихикает артистка, — в поверьях не всегда есть логика. Мы — цирковые — народ суеверный. — Бред, как и всегда, — ехидничает Ишигами, и Кохаку начинает делать вид, что вот-вот съябедничает Гену. — Если Ген эти ваши суеверия ещё и поддерживает, я подумаю насчёт правильности своего выбора. — Ой-ой-ой, не подавись желчью, хозяин. Спешу обрадовать — Ген, хоть и самый до мозга костей «жертва внимания манежа» среди нас, верит в основном только в общие приметы по типу «чёрная кошка дорогу перешла». Скорее, просто жертва внимания. Или охотник на него. — Такое я, думаю, пережить смогу, — говорит Сенку и неловко переводит взгляд. — Ох, зато весь наш состав по этой причине чуть Гена не убил. Ну не чтишь ты наши традиции, так хоть сделай вид, что тебе не до задницы! — девушка комично хватается за голову обеими руками, — нам очень понравилась суть открытия шоу, но знал бы ты, Сенку, как мы чуть глаза друг другу не выцарапали из-за зонта. — Его красный зонт, что ли? А что с ним? — В цирке открывать зонт нельзя. Плохая примета, — качает головой Кохаку и принимается надевать парик. — Ну и ладно, — пожимает плечами парень, — какое-то там игнорирование примет и рядом не стоит с той жестью, которая у нас в цирке творится. Кохаку в этот момент со всей серьёзностью отворачивается от своего зеркала в форме звёздочки. Её хмурый взор устремлён на Сенку. — В этот раз Ген буквально отжёг. Он нарушил всё, что можно и что нельзя, — Кохаку ещё долго смотрит на Ишигами прежде чем вновь вернуться к своей искусственной копне волос в руках. — Реально, он как будто своей неудачей решил нас всех замочить сегодня. — Типун тебе на язык, — грозно отвечает девушке Сенку, — если бы вы хотя бы раз его послушали, вряд ли он решил бы забить болт на все суеверия. Он же назло всё делает, пора бы уже понять этого человека. — Крыса крысой, — нагло щурит зелёные глазки артистка, подпирая ладонью острый подбородок, — ладно — общие приметы проигнорировал. Так он же ещё и в мои полез. Имбецил, — Кохаку театрально закатывает глаза, что кажется, будто они выкатятся из орбит. Не понятно, то ли она так шутит, то ли действительно до такой степени Ген ей осточертел. Сенку соврал бы, если бы сказал, что слова Кохаку его ни капли не взволновали. На самом деле, даже такие незначимые вещи как поверья, которые не занимали места в его жизни до работы в цирке вообще, копятся в его мозгу мёртвым грузом. Всё идёт так же по наклонной, как и в тот день: странное утро, странный полдень, странные ситуации. И всё это приправлено удивительнейшими стечениями обстоятельств. Каждое действие и слово вызывают в его душе тревогу. Ещё и Рюсуй, который так некстати вспомнился владельцу цирка. Молодой, красивый, до пены изо рта жадный шоумен с хорошими связями, которого Сенку всё же решает вписать в список подозреваемых. Насколько он помнит, из вредности он иногда посещал выступления отца. Кто знает, может, ему действительно не давал покоя неизменный солд аут в первый же день продажи билетов. Устранение конкурента? Почему бы и нет. Но как ему удалось бы тогда испортить наш реквизит? Как он смог бы проникнуть? Можно рискнуть и поинтересоваться у Стэнли и Ксено, был ли Нанами в зале в тот день. Они как раз сегодня пришли на представление. — Господин! — пищит Суйка снизу, дёргая белобрысого парня за идеально выглаженную брючину, — Вы просили позвать Вас, когда Ген закончит с первой безопасной частью! — Спасибо, — отрывается от мыслей и гладит девчонку по голове Сенку. Он встаёт со стула, берёт её себе под руку как созревший арбуз, пытается не дрожать осиновым листом, когда направляется в сторону выступающего Асагири. Суйка особо не сопротивляется и просто весело болтает ногами в воздухе, хотя и для приличия повозмущалась в начале. — Всё хорошо, Ген не в первый раз этот номер показывает! — Я знаю, — тихо бросает Сенку, осторожно выглядывая. Его сердце замирает на долю секунды при виде ужасающих снаряжений вокруг фокусника. — Просто волнуюсь. Дизайн манежа вокруг Гена подстроен под его особенности. Сундуки, реквизит, стол, карты — всё выдержано в стиле мутации иллюзиониста, беспрерывно напоминая зрителям о механическом сердце того. Огромный циферблат с римскими цифрами и темнейшего оттенка витиеватыми стрелками за стеклом, бегущими по бесконечному кругу, стоит за мужской спиной, обтянутой в узкий полурасстёгнутый пиджак вместо предыдущих просторных одеяний. С самого потолка свисают золотые и серебряные цепи с карманными часами на концах, издающими звенящий словно сотни колокольчиков звук при резких взмахах рук Асагири. Иллюзионист стоит за своим чёрным столиком, на поверхности которого красуются два маленьких сундучка по разные стороны. Он показывает аудитории, что все они пусты и даже даёт на проверку случайному зрителю свой «ящичек Пандоры». Стол, как и тогда — на репетиции — поделён на две половины клейкой лентой. Музыка играет довольно тревожная, зал в ожидании замирает. Номер-разогрев с меняющимися картами позади, но до жести ещё далековато. Раз я здесь, значит, Суйка посчитала и эту часть довольно опасной. С точки зрения расположения номеров, у Асагири действительно самая безопасная позиция. Отца убили в самом конце представления, стоило шоу пойти совсем по наклонной и закрыться немного раньше времени. Бьякуя, как и всегда, вышел, чтобы произнести свою прощальную речь, но тогда, ввиду обстоятельств, он спешил на манеж вдвойне, чтобы принести зрителям ещё и свои извинения. Кто-то этим воспользовался. Прощальная речь папы стала воистину прощальной. По крайней мере, я знаю, что мне ещё жить и жить, пока представление не закончится. Ген в один момент широко распахивает свои серые глаза и молниеносно выуживает из тёмного рукава танто — японский кинжал. Так же быстро он начинает своё холодное оружие прокручивать в руках, заставляя лезвие изящными взмахами с характерным свистящим звуком идти вокруг кисти. Он делает резкий полукруг, а затем, повернувшись всем корпусом, отталкивается от пола, замахивается на свисающую сверху цепь и, вцепившись пальцами, «срезает» её. Хотя, на самом деле, между звеньями изначально было пространство для освобождения часов с конца цепи. Всего лишь шоу. Цепь по инерции качается меланхоличным маятником. Часы безвольно падают на пол под одобрительный свист зрителей. Такой же трюк он проворачивает с ещё тремя цепочками. Все добытые часы Ген кладёт в сундучок по правую сторону стола, а свой маленький кинжал он располагает около другого — по левую сторону. Асагири выжидает накала заинтересованности публики. Он открывает сундук, в котором лежали часы. Он пуст. Ген открывает другой сундучок и вытаскивает оттуда четыре танто. Слабо, скажете вы? Фокусник перекладывает кинжал с левой стороны в правую, и он, переместившись за наклеенную ленту, моментом обретает вид карманных часов. Ген делает вид, что сам в шоке с «волшебного столика», так и продолжая перекладывать вещи по противоположные стороны и превращая их в то, что лежало в характерном сундуке. В какое-то мгновение Ген ошарашенно оглядывается назад под таинственную музыку, направляется к огромным часам. Он вынимает стекло, позволяя тикающему механизму поприветствовать зрителей, и перематывает стрелки назад. Затем Асагири, хитро улыбаясь, закрывает часы обратно, возвращается на своё место — к столу с сундучками. Ген потрясённо открывает их, показывая, что они пустые. Сколько раз Асагири бы этот номер ни показывал, всё равно буду стоять с открытым ртом и рефлекторно аплодировать. Внезапно он роняет один из сундучков за стол — в сторону зрителей. Сердце Сенку в эту минуту пропускает болезненный удар. Ген ойкает, растерянно тянется через него в попытках вернуть вещицу. Лента, делившая столик пополам, предательски лопается, ползёт вниз. Ген так же быстро пытается поймать её, но вскоре разгибается, вставая в привычное положение. Зрители охают. На нём надето старое тёмное кимоно с открытия вместо пиджака. На плече красуется красный зонт. Чертёнок. Ген открывает оставшуюся шкатулку, из которой смотрят синие и розовые карты, «менявшие цвет». «И это ещё не конец, — думает про себя Сенку, сбивая ладони в мозоли от частых хлопков своему фокуснику, — это, мать его, только начало». Цукаса вывозит на сцену огромные песочные часы. Два их сосуда, нижний из которых засыпан песком, соединены узкой горловиной. К верхнему стеклянному пузырьку часов приставлена длинная лестница, а в самом нём имеется дверь для входа внутрь. Страшно. На Гена надевают наручники. Мужские ноги сковывают золотыми цепями, нетуго стягивают вместе — так, чтобы он смог, пусть и с посторонней помощью, подняться по лестнице. На глаза иллюзиониста падает чёрная повязка и надёжно затягивается узлом на затылке. После долгожданного кивка Гена Цукаса и Кинро ведут его наверх. Не могу смотреть. Гена аккуратно вталкивают внутрь песочных часов, и он, расположившись на верхнем прозрачном этаже, голосует, чтобы дверь за ним захлопнули. Кинро закрывает её ключом на три замка. Пора выходить на манеж и прокомментировать. — Дамы и господа, — громко начинает Сенку, вальяжно вышагивая и указывая ладонью в белоснежной перчатке на песочные часы, — вы видите перед собой простейшее устройство для отсчёта промежутков времени. Наш иллюзионист, как сам повелитель часовых механизмов, покажет, что для него песок, сыпящийся с потолка и топящий его в своём злате — это полное ничего! Время — стихия нашего фокусника, во сколько бы цепей он бы ни был закован. Ген показывает ключ от множества замков в зубах, крепко сжимая его дрожащими челюстями. Зал бурно аплодирует. Цукаса напару с Кинро осторожно переворачивают часы, делая верхний сосуд с Геном нижним. И, стоило Гену «переехать на первый этаж», как песок начинает сыпаться ему на макушку через тоненькое горлышко часов. Парень, приняв полусидячее положение, спешит освободиться из оков, окольцовывающих его конечности. Песок размеренно струится переливающимся золотом, засыпая чертыхающегося иллюзиониста. Он делает рваные полукивки головой в попытках расположить ключ поудобнее. Песок заполняет стеклянную ёмкость всё больше, Ген стоит в нём уже по щиколотки. Зрители обеспокоенно гудят, перешушукиваются меж собой, когда что-то поблескивающее выпадает изо рта фокусника. Ключ. Он уронил ключ. Время идёт предательски быстро. Гена засыпало по пояс. Сам он вслепую нашаривает в мертвеющих дюнах давным-давно закопанный ключ. Время идёт и не думает останавливаться, и песок ему соответствует. Ген стоит в нём по грудь, ныряет с головой в золотистую горку. С его наполовину окрашенной чёлки струятся песчинки, когда он выныривает обратно. Асагири широко открывает рот, пытаясь отдышаться, делает извивающиеся змеиные телодвижения, чтобы забраться от песчаного дна повыше. Одной рукой он придерживает и без того наглухо запахнутые одеяния, дабы ничего не попало внутрь его механического сердца. Время скоро истечёт. Макушка фокусника уже буквально дышит в тонкое, с осиной талией, горлышко часов. Деваться ему больше некуда. Щеки Асагири оказываются прижаты к стеклу напирающей массой песка, он безнадёжно врезается своей головой в потолок. Парня вытесняет заполняющее всё больше и больше пространства золото. Пытается он выбраться или просто выжить не понятно никому. Гена засыпало с головой. Последние песчинки падают на горки нижнего сосуда. Время истекло, жёлтые пустыни заняли практически всё место и стоят мёртвыми дюнами в прозрачном стекле часов. Гробовая тишина висит в цирке, и слышатся первые обеспокоенные крики из зала. Все паникуют в ожидании, что парень вынырнет из песка целый и невредимый, откроет дверь, освободив из стеклянной тюрьмы искусственно созданные пустыни, и покажет свои руки, ноги без оков. Но как он это сделает? Песок на нижнем этаже достиг самого узенького горлышка часов. Гену банально некуда выныривать. Ничего за стеклом не подаёт признаков жизни. Минуты догоняют друг друга одна за другой, а вертикальные часы до сих пор стоят без абсолютного движения. Несколько парней из труппы бегут стремглав с тяжёлыми металлическими молотками. Тишина сменяется хаотичными одинокими ударами по стеклу. Звон бьющихся часов раздаётся эхом под натянутым шатром, напряжение давит на грудь, становится тяжело дышать. Осколки летят в разные стороны. Пол заполняется битым хрусталём и просто бесконечными потоками переливающегося песка. Парни выбрасывают молотки из рук, бегут к кучам песка и принимаются копошиться в этих мёртвых пустынях. Сенку лукаво улыбается, расположив указательный и большой пальцы пистолетиком под острым подбородком. Никого в этих песках, естественно, нет. Зал удивлённо выкрикивает полные недоумевания фразы. Можно было буквально почувствовать возросшее в тот момент чувство воодушевлённости вперемешку с выбросом адреналина в голосах каждого. Один из парней, разбивавших нижний сосуд, поворачивается лицом к зрителям, снимает с себя невзрачную униформу и предстаёт в тёмных объёмных одеяниях вновь. Зал кричит, воет, свистит, взрывается эмоциями. Сенку, едва не запнувшись острым носком туфли от внезапного старта, подбегает к парню, уверенно берёт его за руку и поднимает её вверх подобно победителю-королю ринга. — Асагири Ген! — кричит он, крепко переплетая тонкие пальцы. Ген рядом с ним рвано дышит, счастливо улыбается до миловидных ямочек на щеках и делает аккуратный поклон, перекинувшись многозначительными взглядами с хозяином цирка. С его волос и одежды ещё сыпется песок. Сенку объявляет следующий номер, в котором участвует Кохаку. Зрителей слишком быстро вкинули в повествование, заставив их нервные клетки отмирать одну за другой, так что бешеной энергетики клоун тут всех вернёт в жизненный строй. Девушка врывается на сцену мгновенно, чем смешит зал. Сенку возмущается, что не договорил, на что веснусчатая, с красным накрашенным носом Кохаку в разноцветном костюме отшучивается, что её, в отличие от зелёного новичка-дилетанта, все знают. Гена она просто выпинывает со сцены с криками, что ему нужно помыться. Сенку и Ген с ещё не до конца расслабившимися мышцами ковыляют с оживленного одной девушкой манежа. Асагири брезгливо отряхивает полы одежды от оставшихся на ней золотистых крупинок. Они ещё не расцепили пальцы, так и продолжая идти вместе. Их дуэт шёл так с самого конца выступления, остервенело вцепившись в ладони друг друга. Стоило им дойти до гримёрки, как Ген прижимает Сенку к стене и властно атакует жадным поцелуем. Сенку напрягается всем своим телом, слегка подпрыгнув на месте. Но, приняв ситуацию, просто сползает по стенке, подставляя лицо для щедрого ряда поцелуев. — Заставил же я тебя понервничать, да, Сенку-чан?