Твоя моя вечность

— А почему бы тебе не написать королю? — сказал Жислен де Куроль уже на пороге, собираясь домой. Фабьен счел совет соседа хорошим и считал его таковым ровно до того утра, когда во двор замка въехал путник в сопровождении слуги. Он был чертовски хорош собой, не слуга, конечно же, а молодой человек на белой тонконогой лошади. Представить его на более брутальном скакуне у Фабьена отчего-то так и не получилось, как и посмеяться над тем, что мужчина предпочел кобылу. Парочка застыла посреди двора: слуга унылым изваянием, сидя боком на осле, его хозяин — вытянувшись в седле и запрокинув голову к солнцу, будто на всем пути ему так и не пришлось понежиться в теплых лучах. Он вздохнул: из своего ненадежного укрытия Фабьен видел, как поднялась и опустилась грудная клетка, — окинул цепким взглядом старые стены, одинокую башню и едва приметно улыбнулся каким-то своим мыслям. Кобыла переступила передними ногами, звонко цокнули подковы по камням, молодой человек огляделся — Фабьен невольно залюбовался гордым профилем, высокими скулами и даже, дьявол бы их побрал, пухлыми губами, которые сделали бы честь ангелочку на расписном потолке капеллы — и, приметив бежавшего по двору мальчишку, произнес приятным баритоном: — Милейший, как бы нам увидеть графа? Никез, гнусное кухаркино отродье, молча ткнул немытым пальцем в сторону конюшни, где в густой тени стоял Фабьен. Тот и не думал прятаться, просто собирался проехаться по полям до полудня, проверить пару силков да заехать на дальнюю пасеку, потолковать со старым Жибером, и седлал лошадь сам — не так много слуг было в замке теперь, да и доверять любимого коня чужим рукам не хотелось. Проклиная всех заезжих щеголей скопом, Фабьен сделал шаг на солнце. — Я граф де Сент-Лазар. Что вам угодно? Незнакомец спешился. Фабьен внезапно понял, что смотрит на гостя не сверху вниз, как давно привык с окружающими, а глаза в глаза. И разворот плеч у незнакомца оказался неожиданно широк. — Позвольте представиться: Леонард де Грасийер. Ваш супруг. — Кто?! — Герцог Леонард де Грасийер. Фабьен понял, что над ним издеваются, резко выдохнул, обдав шутника запахом луковой похлёбки, которую ел на завтрак меньше часа назад, и получил от этого мстительное удовольствие. — Видите ли, когда его величество получил ваше письмо, я совершенно случайно оказался рядом, — герцог очаровательно улыбнулся. — И не мог не предложить свою помощь. Его величество согласился, что это наилучшее решение, и тут же пригласил священника и свидетелей. — Брак по доверенности? — у Фабьена голова шла кругом. — Но разве… — Сам король вручил мне вашу руку, как сюзерен и покровитель семьи. Теперь, я думаю, вы захотите удостовериться в законности нашего брака? Да и сделать запись в церковной книге не помешало бы. Есть здесь священник? — Да. Отец Сове. В капелле… — Фабьену все происходящее казалось дурным сном, который непозволительно затянулся! — Не будем же медлить. Фабьен моргнул, ущипнул себя за руку — больно, посмотрел на безучастно стоящего рядом слугу: тому на солнце в тяжелой и грубой шерстяной хламиде, наверное, было жарко. — Лошадей можно отвести в конюшню, — сжалился над ним Фабьен, там было гораздо прохладнее. — Я пришлю негодника Никеза, чтобы помог освоиться. — Благодарю, Росинка и Росс заслужили отдых, — мягко сказал герцог, и слуга отмер, повел кобылу с ослом к воротам, низко опустив голову, отчего надвинутый на лоб капюшон съехал еще ниже. В молчании они дошли до капеллы, где капеллан тихо молился у алтаря. Фабьену не хотелось мешать, но звонкий стук каблуков по каменному полу привлек внимание, и отец Сове медленно обернулся: — Что привело тебя, сын мой, в столь неурочный час? Фабьен пропустил мимо ушей непрозрачный намек на свою недостаточную набожность и вместо долгих объяснений сказал: — Этот человек уверяет, что он мой муж. — Так-так? — подбодрил капеллан, впрочем, ничем не выдавая свое любопытство. Герцог тоже не снизошел до объяснений и просто протянул бумаги: — Надеюсь, вы знаете, что делать. — Разумеется. — Отец Сове углубился в изучение документов, а затем положил их в стоящую на алтаре шкатулку, которая стала медленно наливаться призрачной зеленью, едва заметной в ярких солнечных лучах. Фабьен волновался. Действия капеллана казались странными и даже пугали: что должно было означать это свечение? Хорошо бы внутри шкатулки проклятые бумаги уже исчезли! — Никаких сомнений, это подлинная королевская печать и оттиск кольца Первосвященника. Поздравляю, ваша милость, — ровно произнес капеллан. — Теперь с вашего позволения я внесу запись в церковную книгу о бракосочетании. И будет ли мне позволено узнать… — Что именно? — резче, чем хотел, спросил Фабьен. — Останутся ли молодожены в замке или изволят отбыть в столицу. Герцог отвлекся от созерцания росписей, улыбнулся рассеянной улыбкой и ответил как само собой разумеющееся: — Если бы я собирался остаться в столице, то какая нужда тащиться в такую даль? Не проще было бы вызвать мужа туда? Нет-нет, мы останемся здесь, чтобы возродить былое величие и укрепить границы, которые внушают беспокойство не только нашему дорогому Фабьену, его величеству, мне, но и вам, уважаемый капеллан. Герцог забавлялся и не скрывал этого. Фабьен скрипнул зубами, не представляя, что делать дальше, отец же Сове с самым невозмутимым видом делал запись в толстом томе, где были отмечены все рождения, свадьбы и похороны, пожалуй, века за четыре. — Мы можем быть свободны? — поинтересовался герцог, когда капеллан закончил. — Конечно, — ответил тот, возвращая бумаги. — Жду вас обоих в воскресенье на утреннюю службу и исповедь. — Нет-нет, никаких исповедей, — герцог замахал руками. — Не стоит искушать неокрепшие умы сельских священников излишними подробностями супружеской жизни. А на службу чего бы не прийти — назначьте ее на полдень. — Неслыханно! Воскресные службы испокон веков… — Тогда без нас, — отрезал герцог, смягчая слова улыбкой слишком хитрой, чтобы не выглядеть издевательской. — Но… — заикнулся Фабьен, которому не хотелось ссориться с капелланом: пусть отец Сове и не стал бы писать на них жалобы, но он был хорошим человеком и заслуживал уважения. — Ты уверен, что сможешь встать на рассвете после ночных развлечений? — прошептал герцог ему на ухо, обдав теплым дыханием и вызвав миллион противоречивых ощущений. — Мы поговорим об этом позже, — Фабьен упрямо выпятил подбородок, вызвав у новоиспеченного мужа короткий смешок. — Как хотите, дети мои. Но вы всегда можете прийти ко мне за советом ли, за утешением ли или за напутствием. — Отец Сове благословил их и вернулся к прерванной молитве. — Какая жалость, что достопочтенный капеллан не пожелал повторить обряд, — сказал герцог, когда они уже вышли из капеллы. — Отчего же? — насторожился Фабьен и снова засомневался, действительно ли все в порядке с бумагами. — Хотелось надеть вам кольцо в торжественной обстановке и сорвать первый поцелуй с благословением божьим. — Вы! — Но я не слишком набожен, — сознался герцог с улыбкой. — Руку! — Что? — Левую, — уточнил герцог, сам взял за запястье и ловко надел на безымянный палец Фабьена широкий ободок кольца. — Я… — Красноречие сегодня покинуло вас, дорогой супруг? — Перестаньте. Я ведь тоже должен надеть вам кольцо на палец? Только… — Перестаньте, — передразнил герцог. — Кольца всего лишь условность. Но это, — он поднял за запястье руку Фабьена на уровень глаз, — оберег. И я прошу не снимать его. — Условность? — Как и поцелуй после обряда. Всего лишь дань традиции. Желаете последовать? Фабьен отшатнулся, но руку все еще крепко сжимали чужие пальцы. Герцог резко дернул его на себя, приобнял второй рукой и коснулся внезапно пересохших губ целомудренным поцелуем. — Что вы делаете?! — прошипел Фабьен, вырываясь и нервно оглядываясь — слава высшим силам, никого поблизости не оказалось. — Мы женаты, и немного вольностей вполне допустимо, — герцог улыбался, его слегка прищуренные голубые глаза лучились озорством и — прости господи — самодовольством. — И все же я бы попросил не вести себя так разнузданно на людях. — Ах, вы маленький ханжа! Да что вы знаете о разнузданности! Фабьен отступил на всякий случай подальше. Он не знал, что задело его больше: то, что обозвали ханжой, или то, что маленьким. С ответом он не нашелся. — Впрочем, как хотите. Оставим вопросы поцелуев и всего остального до спальни. Теперь же я хотел бы отдохнуть с дороги. — Пойдемте, я покажу вам комнату. — А слуг у вас совсем нет? — Есть, — сквозь зубы ответил Фабьен. — Вы можете подождать здесь, пока я схожу за слугой, который отведет вас в комнату. — Не дуйтесь. Я не хотел вас обидеть, но вы так забавно сердитесь. Фабьен закрыл глаза и попросил Господа послать ему терпения. Много, много терпения, чтобы не убить дорогого супруга еще до наступления первой брачной ночи. — Возвращаясь к традициям, — герцог шел рядом, уверенно ступая и не ощущая никакой неловкости, да и откуда бы ей взяться — двор был пуст, никто не высовывал любопытный нос из дверей кухни, не прижимался к окнам на втором этаже, и даже божье наказанье Никез не показывался на глаза. Только Фабьен уже успел накрутить себя, и окружающая тишина казалась мнимой, или затишьем перед бурей. — Так что там с традициями, — Фабьен осознал, что пауза затянулась и они стоят напротив конюшни. — Я забыл про вашего слугу! — Не стоит беспокойства. Это не та проблема, с которой он бы не справился. И, возвращаясь к традициям: если бы у нас было обычное бракосочетание, то к нему бы полагался свадебный завтрак в кругу близких и друзей. — С завтраком мы несколько опоздали, — сказал Фабьен. — И родственников у меня не осталось, я последний в роду. — С моей стороны родни тоже не густо. Остаются друзья. Вы хотите пригласить кого-то? — На завтрак? — На прием, — терпеливо пояснил герцог. — Нам же как-то надо заявить о своем новом статусе, и лучше сделать это, не дожидаясь сплетен и домыслов. Подозреваю, что все окрестные лорды так или иначе в конце концов заявятся без приглашения. Предлагаю принять их на своих условиях. Фабьен медленно кивнул: все верно, но как же от этого было тошно! Выставлять себя напоказ, слушать шепотки за спиной и делать вид, что все прекрасно. И Жислен выдаст пару непристойных шуточек, с него станется. — И раз уж я тут никого не знаю, то приглашения писать и рассылать вам. — Хорошо. Пригласим пятерых ближайших, остальные живут слишком далеко и вряд ли соберутся трястись две сотни лье даже ради удовлетворения любопытства. За разговором они дошли до жилого крыла, и Фабьен с ужасом осознал, что пригодны для жилья только две комнаты. Смежные. Остальные слишком давно стояли закрытыми, со смерти отца, пожалуй, а то, может быть, и раньше — во время его болезни Фабьену было не до гостевых покоев, охотничьих залов и кабинетов с будуарами. Он сделал непроницаемое лицо и толкнул дверь большой спальни. Отцовской. В которую сам Фабьен так и не смог перебраться, слишком пропитана она была аурой страдания и болезни. — Прошу вас, герцог. Надеюсь, вам здесь будет удобно. — Благодарю вас, — герцог вежливо наклонил голову и переступил порог, а Фабьен увидел привычную обстановку как со стороны: темные дубовые панели до середины стены выглядели достойно, как и обитые выше шелком стены. Удачный оттенок морозной зелени выгорал равномерно, и обивка казалась почти новой. Простая деревянная кровать с безыскусной резьбой, скорее намеком на нее, и узорчатым зеленым с золотом балдахином была данью почтения к предкам и навевала мысли о поколениях Сент-Лазаров, приходивших в этот мир на ней и испускавших последний вздох все на ней же. — Какое очаровательное бюро, — герцог шагнул к резному монстру в углу и провел пальцем по поверхности, оставляя заметный след. — Это не ваша комната. — В его голосе не было вопроса, просто отмеченный факт. — Нет. — Сухо согласился Фабьен. — Это комната моего отца. К ней примыкает ванная комната, и лучших условий я вам предложить не смогу. — Тогда где ваша комната? — Здесь, — Фабьен указал на едва заметную на фоне темных панелей дверь, и герцог тут же сунул нос туда: — Но это комната слуги! — Мне так удобно, — пожал плечами Фабьен и не стал уточнять, что перебрался туда, чтобы быть ближе к отцу, когда тот болел. — И вы помещаетесь на этой кровати? — скептически произнес герцог и подошел к скромной койке без намека на балдахин и другие излишества. — Вполне, — заверил Фабьен и улыбнулся. — Это историческая реликвия, наследство тех времен, когда обычай всей семьей спать на одной огромной кровати ушел в прошлое. Помните же: «Я достаточно богат, чтобы иметь свое ложе и спать один»? И она очень удобная! — Кхм. Поверю на слово. — Если вы хотите освежиться с дороги, то самое время это сделать. На кухне с утра топится плита и вода нагрелась, в ванную комнату она поступает по трубам. — Потрясающе. Не ожидал, — пробормотал герцог, явно впечатленный услышанным. — Последнее новшество, введенное отцом. А потом стало не до благоустройства: долги за лечение, два неурожайных года… Впрочем, в письме королю я все изложил. — И просили подобрать невесту с приданым, — задумчиво произнес герцог и сел на единственный в комнате стул. — А получили меня. — Он побарабанил пальцами по бедру, обтянутому простыми серыми штанами. — Надеюсь, у вас хорошее приданое. — Даже не сомневайтесь! — герцог развеселился и вскочил, наклонился к Фабьену и промурлыкал ему в ухо: — Я лучше любой невесты в этом королевстве, а может быть, и в соседних трех! — Поверю на слово, но в конце месяца платить жалованье страже. — Страже? — веселость у герцога как рукой сняло. — И где же она прячется так, что я не заметил? — Там, где ей и положено, — язвительно ответил Фабьен. — Охраняет границы. Все десять человек! — Ах, да. Границы, — герцог потер виски и поморщился. — Ванна, — напомнил Фабьен. — Надеюсь, вы справитесь. Там есть все необходимое, и я пришлю слугу. Надо найти, во что вам переодеться. Когда прибудет багаж? Герцог неопределенно пожал плечами: — Не стоит беспокоиться. — Но… Впрочем, как хотите. Герцог мимолетно улыбнулся и удалился в ванную комнату. Фабьен понадеялся, что тот разберется с несложным устройством, потому что оказаться рядом с ним в столь интимной обстановке был пока еще не готов и в глубине души даже сомневался, что когда-нибудь сможет. Поэтому он поспешно вышел: дел предстояло множество. И в первую очередь он собирался вернуться к отцу Сове и прочитать брачный контракт, хотя и так догадывался, что приятного для себя обнаружит мало. Фабьен давал последние указания кухарке, когда на кухню явился герцог. — Как вкусно пахнет! — произнес он, улыбаясь, чем сразу покорил Бастьенн — та была падка на лесть. — Когда прикажете подавать обед? — А когда у вас принято? — В два, если в замке гости, — Фабьен ответил чуть язвительнее, чем собирался, заранее защищаясь от возможных нападок — у знати да в оживленных городах принято было обедать часов в девять вечера, но в их глуши добираться домой по темноте было бы глупо. — А если нет? — Тогда я обычно перехватываю что-то прямо здесь и плотно обедаю около восьми. Тоже здесь. — Я видел ваш обеденный зал, я бы тоже предпочел не сидеть там в одиночестве. Но установившийся порядок придется менять, пожалуй. Прошу перенести трапезы в более подходящее место. Не следует двум господам мешать прекрасной даме в ее владениях, — герцог смягчил свои распоряжения довольно ловко, Фабьену оставалось только восхититься и согласиться — в самом же деле, не пристало настоящему герцогу питаться на кухне, словно чернь. Герцог снова улыбнулся мягкой, почти извиняющейся улыбкой; Фабьен мысленно восхитился столь большим их арсеналом, которым, надо признать, его муж пользовался с отменной сноровкой — порой непроизвольно хотелось расплыться в ответном бессмысленном оскале. — Обеденный зал приведут в порядок к вечеру, я надеюсь, — Фабьену удалось взять себя в руки, и он, наконец, нашел что сказать. — Поэтому, если вы голодны, прошу. Повинуясь приглашающему жесту Фабьена, герцог без колебаний сел на грубую скамью у торца длинного стола и тут же получил тарелку жаркого и ложку, ничуть не удивившись или не подав виду, что потрясен простыми нравами. Вторую тарелку Бастьенн поставила перед Фабьеном. — Отменное жаркое, — оценил герцог еду и тут же еще больше похвалил кухарку: — Вы кудесница! Бастьенн залилась краской и тут же засуетилась с удвоенной силой, ставя перед хозяевами две большие кружки с мятным отваром. — То, что нужно в жаркий день, — сказал герцог, с явным удовольствием залпом отпивая добрую половину. Фабьен предпочел помолчать: еще отец говорил, что слова штука ненадежная и вольно или невольно можно сказать больше, чем хотел и чем было бы нужно. А вот держать уши открытыми — это всегда хорошо, как и прикидываться простачком. — До вечера еще много времени, не покажете ли мне замок и окрестности? — вдруг сказал герцог. «Не покажете ли мне оранжерею», — пришло в голову неуместное воспоминание из короткого и давнего пребывания во дворце — так кавалеры завлекали дам, чтобы остаться с ними наедине. Правда в их случае такие ухищрения были бы совершенно неуместны. Фабьен вздохнул и согласился — почему в самом деле и нет. Они обошли замок, герцог познакомился со службами, мимоходом заглянул в казарму, но там ожидаемо никого не было, сунул нос в кладовые, проявил умеренный интерес к портретам предков в бальной зале и пришел в восторг от мрачной торжественности гостиной с гобеленами. Он несколько раз кивнул в такт каким-то своим мыслям, о которых Фабьен не решился спросить, уж очень выражение лица супруга соответствовало общей обстановке. — Я думаю, что сюда стоит перенести несколько кресел из других комнат. Мы же можем это сделать? — Наконец, спросил герцог. — Почему нет, — Фабьен пожал плечами, не понимая, чем приглянулась ему эта комната с узкими стрельчатыми окнами под высоким потолком и голыми каменными стенами. Когда-то суровость обстановки смягчали гобелены и вышивки, но сейчас сомнительным украшением комнаты оставался лишь камин. — Осталось осмотреть только башню. Фабьен вздохнул: надежда, что проклятая башня не заинтересует герцога, не сбылась. Он нехотя пошел к западному крылу, стараясь не показывать своего острого нежелания и близкой паники. — Вот, — он указал рукой на лестницу. Первые два пролета были обычные, добротно-монументальные, гранитные. Дальше шло ажурное кованое чудо, по спирали возносящееся к облакам, намалеванным где-то там под самой крышей. Герцог легко взбежал на несколько ступеней: — Не отставайте, мой друг. Фабьен стиснул зубы и принялся подниматься следом, стараясь не смотреть под ноги, а разглядывая исключительно неровные стены и стыки между камнями. Вид наверху совершенно очаровал герцога, он восхищенно присвистнул и замер, вглядываясь вдаль, на безбрежное зеленое море, которое легко колыхалось в такт легкому летнему ветерку. Сверху вековые дубы казались не выше, чем трава на лугу. — А что там? Фабьен подошел к высокому парапету, положил на него обе руки, чтобы унять мелкую противную дрожь. — Имение де Куролей. Ближайшие соседи с этой стороны. Вот там правее мельница, река сейчас не видна, но когда листва облетит, будет хорошо заметно ее извилистое русло. С той стороны дом вдовы ле Азар, и в паре-тройке лье от него живет барон де ла Сессьер. Герцог посмотрел в указанном направлении, постоял на башне еще немного. — Солнце садится, — сказал он. — Закаты тут наверняка чудесные, но надо спускаться. — И он первым нырнул в узкую дверцу, ведущую к проклятой лестнице. Фабьен судорожно сглотнул и последовал за ним. Стук шагов по ажурным кованым ступеням гулко отдавался под сводами башни, множился, отражаясь от стен, и гудел похоронным звоном под черепом. Дышать Фабьену становилось с каждым шагом все труднее, колени теряли привычную твердость и норовили подогнуться. Голова кружилась, и казалось, что конца-края этой пытке не будет. — Не отставайте! — крикнул герцог снизу. Фабьен попытался вдохнуть, но грудь будто обручем сдавило, и из горла вырвался только полузадушенный всхлип. Он, держась за стену, попытался нашарить ногой ступеньку, но та словно пряталась и никак не хотела становиться на назначенное ей место. — Что случилось? — чужая рука тяжело легла на плечо. — Все в порядке, — просипел Фабьен, чувствуя, как тонкая струйка пота стекает по виску. — Именно поэтому вы в таком печальном состоянии, — согласился герцог и внезапно прижал Фабьена к себе. — Закройте глаза. Дышите на счет. Почему вы не сказали, что высота вам не по нутру? — Не высота, — сквозь зубы выдавил Фабьен. — Лестница. Ненавижу ее. — Но вверх вы шли довольно бодро. — Тогда было можно не смотреть под ноги, — Фабьен непроизвольно содрогнулся и крепче зажмурился: сейчас ему было наплевать на проявленную слабость и на возможное презрение супруга — силой воли победить проклятую лестницу он был не в силах — в юности пытался доказать себе, что не трус и сможет, но не преуспел. — Я думаю, теперь вы можете открыть глаза, — мягко произнес герцог и Фабьен понял, что его поглаживают по спине, успокаивая как нервную кобылу. Почему-то подумалось, что именно так супруг обращается и со своей Росинкой. — Ну же, открывайте глаза и держитесь за меня. Пойдем потихоньку. Фабьен нехотя открыл глаза. Сердце уже перестало колотиться так заполошно, как еще пару минут назад и он понадеялся, что сможет преодолеть остаток пути, но тут его взгляд упал на ступени: сейчас они были из такого же гранита, как и начало лестницы. — Но как?! — Идемте. — Герцог и не думал разжимать объятия и продолжал поддерживать за поясницу. — Сейчас все нормально? — Д-да, — потрясенный Фабьен шел спокойно и быстро. — Вот и хорошо. — И все же: как? — не выдержал Фабьен уже в самом низу, запрокинув голову и разглядывая чудо. — Иллюзия. Самая обычная. — Самая обычная? — зачем-то переспросил Фабьен, холодея. — Так вы маг? Герцог кивнул, улыбнулся чуть грустной улыбкой, словно извиняясь, а Фабьен с тоской подумал, что проклятая лестница только что стала надгробием над его наивными мечтами попытаться сделать их брак хоть чуточку более равным… Остаток дня прошел странно. Фабьен вдруг осознал неизбежное приближение ночи и погрузился в себя, перестав замечать окружающее: оно проходило мимо, почти совсем мимо сознания. Он что-то отвечал супругу, куда-то шел и даже, кажется, ел, сидя в большом неуютном зале за длинным столом, но хоть убей не смог бы вспомнить, что подавали и о чем шел разговор — не могли же они просидеть весь вечер молча? Фабьен вдруг обнаружил себя лежащим в постели. В своей неудобной узкой постели, которую совершенно не оценил герцог. Нахмурился, силясь понять, когда успел подняться в комнату, раздеться и привычно накрыться одеялом. За стеной слышались шорохи, негромкие шаги и звуки льющейся воды — супруг оказался тем еще чистюлей. Фабьен закусил губу — сам он, кажется, даже и не подумал зайти в ванную, надо бы что-то придумать, чтобы не делить удобства на двоих. Или не надо? В висках начала скапливаться тяжесть, знаменуя скорую головную боль. Дверь в бывшую отцовскую спальню открылась бесшумно, в проеме появилась облаченная в длинную ночную рубашку фигура. Если бы не канделябр на три свечи в руках у герцога, хорошо освещавший лицо, то с длинными распущенными волосами его в полумраке вполне можно было бы принять за даму. Или привидение. Рубашка была из тончайшего батиста и казалась эфемерной. Фабьен приподнялся на локте, не зная, ни что сказать, ни что делать — в голове было пусто, даже тягостное чувство, владевшее им почти целый день, отступило, знаменуя смирение с неизбежным. Фабьен шумно втянул воздух, когда герцог оказался рядом, и этот короткий судорожный вздох слился со стуком медного основания канделябра по деревянному сидению стула. Герцог повернулся к нему. Молча потянул за край одеяла, Фабьен как во сне разжал пальцы, глупо было бы держаться за столь ненадежное укрытие, изображая невинную деву. — У тебя были мужчины до меня? — Да, — хрипло, но с отчаянной бравадой ответил Фабьен. — Только… — Он не стал уточнять, что те парни, которых удавалось повалять в сене, всегда были снизу, и что иного опыта набираться он никогда и не думал. — Были. — твердо закончил Фабьен и сжал зубы. Герцог хмыкнул, то ли правильно поняв невысказанное, то ли наоборот — не поняв, его лицо оказалось в тени и разобрать выражение оказалось невозможно. Ночная прохлада коснулась обнаженной кожи, вызывая легкий озноб, когда герцог небрежно задрал ему подол под подбородок, и Фабьен попытался убедить себя, что это именно прохлада, а не страх или что-либо еще. Герцог провел пальцами по его животу, сверху вниз, задержался возле пупка, прочертил волнистую линию по широкой дорожке, берущей начало у лобка, но ниже — благодарение богу — не спустился. Он перекинул ногу через Фабьена, у стены едва хватило места, чтобы уместиться чужому колену, пристроил вторую ногу с левого бока и сел на бедра. Эта теплая тяжесть отчего-то успокоила Фабьена, и он тоже принялся разглядывать молчаливого и загадочного супруга, так внезапно свалившегося на голову. В теплом пламени свечей его кожа казалась светящейся изнутри, возможно, тому способствовала ткань ночной рубашки — кажется, она имела чуть заметный розовый оттенок. Следовало признать, что супруг был красив. Очень красив. И дурацкий вопрос вырвался у Фабьена помимо воли: — У вас были мужчины? Герцог запрокинул голову, то ли силясь найти ответ в лепнине потолка, то ли поражаясь чужой тупости, и когда Фабьен уже готов был откусить себе язык, склонил голову к плечу, блестя в полутьме глазами, и ответил с неожиданным весельем: — Даже не сомневайся! Фабьен едва не фыркнул в ответ — действительно, с такой внешностью избежать внимания, наверное, было сложно. А уж при дворе — невозможно. Глупо было спрашивать. Герцог лег сверху. Пару секунд испытующе смотрел в глаза, а затем властно поцеловал. Фабьен поплыл. Ощущения были самые противоречивые, но, надо признать, приятные. Он не понял когда чужая рука пробралась между их телами и принялась ласкать — умело, именно так, как надо, чтобы возбуждение смыло все недавние сомнения и окончательно прогнало недавний страх. — Готов? — прошептал герцог на ухо Фабьену и приподнялся, сел на колени, выгнулся. — О-о-у! — низко застонал Фабьен, когда герцог направил его жаждущий соития орган в себя. Герцог опустился до конца. Замер, привыкая, качнулся вверх-вниз… Фабьен положил руки ему на бедра, под тонкой тканью рубашки оказалось удивительно тепло, а кожа гладкой и необыкновенно приятной на ощупь — ни грубой шерсти, ни колючих обломков волос — ничего! Он с силой надавил на бедра, сверху раздался довольный стон, и Фабьен сорвался, задавая бешеный темп и поддавая бедрами навстречу движениям герцога. Они лежали в обнимку — по-другому на узкой кровати и не получилось бы — обессиленные и довольные. Герцог по-хозяйски закинул ногу на Фабьена и ровно сопел над ухом, собираясь окончательно заснуть. — Мы не сможем тут нормально выспаться, — осторожно сказал Фабьен. — Вам стоит все же вернуться в… — Выгоняешь? — тягуче произнес герцог прямо в ухо. — Это даже как-то невежливо. — Нет, что вы! — Ладно, я понял, — герцог зевнул. — Не желаешь пойти вместе? Фабьен опустил глаза, не зная как объяснить супругу, что не сможет спать на той постели, где так мучительно умирал отец. Он попытался произнести слова оправдания, но голос не повиновался, нахлынули воспоминания. — Хорошо, — герцог снова зевнул. — Я, конечно, не страдаю излишней сентиментальностью и далек от предрассудков, но некоторое понятие имею. — Он взмахнул рукой, и узкое ложе внезапно раздвинулось, стало в два раза шире и вдобавок обзавелось мягкой периной. — Терпеть не могу после постельных игрищ куда-то уходить, тем более в холодную постель. Фабьен позволил себе улыбнуться. Герцог хмыкнул и накрыл их обоих одеялом: — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, ваша светлость. Герцог неприлично хрюкнул: — Спокойной ночи, ваша милость! Интересно, насколько еще более близким должно стать наше общение, чтобы сподвигнуть вас, моя радость, к менее официальному обращению? *** На рассвете Фабьена разбудил странный звук. Он вскочил, непонимающе озираясь, и наткнулся взглядом на слугу герцога, который стоял рядом с кроватью, держа в руках поднос, накрытый крышкой. — Спасибо, Доменик, — сказал герцог и с хрустом потянулся. Слуга, лицо которого все так же скрывал глубокий капюшон, издал тот же звук, пятью минутами ранее разбудивший Фабьена, и поставил поднос на стул. — А? — Вы же не против, дорогой супруг, совершить утреннюю верховую прогулку? — Нет. Совершенно нет. Но, — Фабьен очень хотел иронично поинтересоваться, а как же ранний подъем, неужели ничто в душе не сопротивляется тому? Но не рискнул, слишком еще неопределенны были у них отношения. — Но? — переспросил герцог. — Вы переживаете за мой… организм? Поверьте, он гораздо более вынослив, чем кажется на первый взгляд. Слуга издал все тот же звук, и Фабьен понял, что он смеется — действительно, герцог выразился максимально двусмысленно, сделав весьма красноречивую паузу так, что трактовать ее как-то иначе было невозможно. — Какой очаровательный румянец! Надо будет почаще вас смущать, — сказал герцог и решительно выбрался из постели. — Завтрак, мой дорогой; нужно плотно поесть, чтобы набраться сил для многочасовой скачки. Слуга опять закудахтал, что, как уже догадался Фабьен, обозначало у него веселье, но слава всем святым, так и не произнес ни слова. — Ешьте же! — герцог сунул ему в руку кусок хлеба с холодным мясом, видимо, все, что удалось найти в такую рань на кухне. Фабьен затосковал — на фоне мужа он выглядел бледно, где уж тягаться в острословии и тонких двусмысленностях с придворным хлыщом. Внизу их уже ждали оседланные лошади: белая кобылка герцога стояла смирно, не обращая внимания на мышастого жеребца, который вел себя нервно. — Тише, Пепел, — Фабьен положил руку ему на холку. — Тише. Герцог вскочил в седло, подобрал поводья: — Ну что же вы, с конем справиться не можете? Фабьен пожал плечами — коня следовало успокоить, прежде чем отправляться в путь, и никакие подколки тут роли не играли. Он еще раз погладил Пепла по шее и сел верхом. — Куда едем? — Это вы мне скажите, куда! — Я думал у вас есть какой-то план, иначе зачем все это? — Граница, нам нужно осмотреть границу. Я бы поехал один, но понятия не имею, где она. И вчера на башне мы как-то упустили из вида… — Она с другой стороны. Вы же видели, что площадка лишь на половине башни, с той стороны просто крыша. — И она закрывает весь обзор. Такое ощущение, что башню строили враги. — Возможно в этом был какой-то особый смысл, но за давностью лет он утерян, — примирительно сказал Фабьен, ссориться с утра не хотелось, хотя и спокойствие давалось нелегко. — Возможно, — согласился герцог на выдохе, как будто желая сказать очередную колкость, но передумав в последний момент. — Так откуда начнем? Фабьен махнул рукой на север и тронул поводья. Над Шам-дю-Молин разгорался рассвет, и воздух, напоенный густым ароматом лета, наполнялся трелями просыпающихся птиц, отчего в сердце расцветало щемящее чувство из смеси любви ко всему живому и ощущения бренности бытия. Герцог молчал. Ехал с задумчивым видом, почти не глядя по сторонам, и Фабьен лишь надеялся, что он ощущает нечто схожее — слишком прекрасным было это ранее утро. — Ну вот, этот столб считается началом границы. Герцог спрыгнул на землю, обошел каменное сооружение, похожее больше на усеченный конус, чем на столб. Хмыкнул. Зачем-то потрогал старый выщербленный камень, поскреб ногтем. — Интересно, — сказал он и повернулся в сторону замка, хорошо видного на холме. — Таких столбов ровно семьдесят два вдоль всей границы. Первый, как и последний упираются в скалы. Вот эта часть со столбами и представляет самую большую опасность: сначала идут ничейные земли, а потом начинается степь. — А степь — это орки и другие кочевники, — задумчиво произнес герцог. — И как часто за последние годы были нападения? Или хотя бы попытки? — Не было на моей памяти, но это чудо! Раньше при отце был хороший гарнизон, видимо, до сих пор слухи о нем живы и пугают захватчиков, — Фабьен постарался не обращать внимания на скептически поднятую бровь супруга, но другого объяснения у него все равно не было. К четырем пополудни они добрались до пятого или шестого столба. Герцог спешился, снова поковырял пальцем камень и о чем-то задумался, рука так и осталась лежать на нагретой поверхности. Фабьен заскучал, поездка оказалась на редкость неинтересной, и муж большей частью был погружен в свои мысли, лишь задавая время от времени какие-то вопросы, которые, казалось бы, и не имели отношения к конечной цели. Правда, и цель уже выглядела сомнительно: что пытался найти герцог и отчего начальный интерес сменился почти полным равнодушием? На этот вопрос Фабьен не мог себе ответить, старательно отгоняя коварную мыслишку, что кому-то просто надоело делать заинтересованный вид. — Не хотите передохнуть? — герцог с усилием оттолкнулся от столба, потер ладонями лицо; он действительно выглядел утомленным — то ли не привык к ранним подъемам, то ли чувствовал себя неважно, — и Фабьен проглотил готовую уже сорваться язвительную отповедь про изнеженных дворцовых прихлебателей. — Почему бы и нет, — вместо этого сказал он, спешиваясь. — Тем более этот стожок как нарочно оставлен здесь провидением. Герцог хмыкнул, и, отпустив лошадь пастись, с довольным стоном упал спиной в сено. — Не уверен насчет провидения, а вот ушлый фермер, который на чужих землях, да вблизи границы, заботится о своем благосостоянии, пожалуй, заслужил нашу благодарность. — Как-то вы вывернули все, ваша светлость… — Моя светлость слишком стар и недоверчив, чтобы списывать такие подарки судьбы на провидение или случайность. — Стар?! — Фабьен, устроившийся было рядом, подскочил. — Сколько же вам лет? — Из всего сказанного, вы, ваша милость, услышали только это? — герцог забавлялся. — Я старше вас. — И добавил, уловив недоверие в лице Фабьена: — На несколько лет! И вообще, год при дворе дает прибавку к опыту на все десять. Идите уже сюда. Фабьен посмотрел на протянутую руку, с сомнением коснулся ладони, отчего-то ожидая подвоха, и он не заставил себя долго ждать: герцог дернул его на себя. С приглушенным ругательством Фабьен извернулся в воздухе и неловко упал на бок рядом. — Полагаю, весь ваш опыт исчерпывается интригами, и сложные причинно-следственные связи не ваш конек, — желчно сказал Фабьен. Герцог весело расхохотался, словно от хорошей шутки. — Я же мог зашибить вас! — Даже не надейтесь, мой дорогой. Для этого нужно кое-что побольше каких-то жалких двухсот фунтов живого веса. — Жалких?! Герцог не дал Фабьену продолжить или вскочить в возмущении, он просто подмял его под себя, навис сверху и, сломив не такое уж и сильное сопротивление, поцеловал. Фабьен потерялся в ощущениях: изначальная властность и требовательность сменилась щемящей нежностью, на которую захотелось ответить тем же. Он сам не понял, как сжал в ответных объятиях мужа, остро чувствуя чужое возбуждение своим. В замок они вернулись в сумерках. Фабьен радовался, что в неверном свете почти зашедшего солнца не видно его неприлично припухших губ и беспорядка в одежде. Он, конечно, как мог привел себя в порядок, вытряс солому из волос, но характерные пятна на одежде можно было только застирать. И еще он был уверен, что от них обоих за семь лье разит флюидами разврата. — Я велю подать ужин в спальню, — не то спросил, не то поставил в известность герцог. Фабьен кивнул и позорно сбежал, оставив его разбираться со слугами, но даже в вожделенной ванне никак не мог избавиться от ощущения чужого члена в ладони и горячей руки сверху, задающей силу и скорость. Прикинуться спящим оказалось не такой уж хорошей идеей — герцог нашел его в спальне, неаристократично хмыкнул и ничтоже сумняшеся улегся рядом, прижался всем телом, перекинув руку на грудь, отчего сразу стало жарко, неудобно и стыдно. Он даже не подумал увеличить кровать, и Фабьен был уверен, что выспаться они оба не смогут. Живот, как назло, стал громко намекать на очень давний завтрак, выводя жалобные рулады. — Так, может быть, ваша милость снизойдет до скромной трапезы перед сном? — низким чарующим голосом поинтересовался герцог, обдавая теплым воздухом чувствительное местечко возле уха. Фабьен судорожно вздохнул, глупо получилось на самом деле. Кому и что он хотел доказать? Они женаты. Герцог еще не самый плохой муж. — Что привело вас, мой дорогой супруг, в столь растрепанные чувства? Никогда не поверю в вашу внезапную усталость. Или я не прав? Недомогание? Что болит? Голова? — ладонь герцога легла на лоб Фабьена. — М-м, нет? Тогда тяжесть в груди? Свело живот? — Рука герцога перемещалась вслед за словами, заставляя сердце Фабьена биться слишком часто и неровно. И громко. — Нет, — чуть резче, чем хотел, ответил он. — Просто хотел собраться с мыслями. — И как, удалось? — Не особо, — честно признался Фабьен. — Мыслительный процесс на голодный желудок не может быть ни сколько-нибудь полезным, ни приятным. Доменик! Слуга как будто только и ждал этого призыва, появился бесшумно с подносом, который тут же поставил на стул возле хозяйской кровати. И так же, не говоря ни слова, склонился, сунул руки в широкие рукава своей робы и удалился, пятясь. Стука двери вновь не было слышно, и Фабьен решил, что он затаился в соседней комнате и ждет, когда отпустят. Герцог, однако, отправлять слугу не спешил. — Сыр, хлеб и вино. Неплохое средство, чтобы подкрепить силы, согласитесь. — Да, — сказал Фабьен, напряженно прислушиваясь к звукам в соседней комнате. — Он ушел, не волнуйтесь. — Но… — Доменик наделен полезным свойством появляться и исчезать совершенно бесшумно, — герцог ухмыльнулся и подал наполненный вином кубок Фабьену. — Незаменимое качество для слуги, не правда ли? — И быть незаметным, я полагаю? — О, над этим стоит подумать. Но вряд ли, вряд ли. — Любите говорить загадками, ваша светлость? — Обожаю! — герцог запрокинул голову и весело рассмеялся. — И как вы догадались? Фабьен вздохнул, отпил вина и решил больше не тягаться с мужем в остроумии. — Загадочность нужно постоянно тренировать, как и остроты, впрочем. Иначе все эти полезные качества быстро приходят в негодность. Покрываются патиной и перестают блистательно вырываться на свет. — Помилуй бог, сколько пафоса, — пробормотал Фабьен. — Сожалею, но кроме меня других кандидатов на оттачивание ваших навыков в этих краях просто нет. — А разве я жаловался? — поинтересовался герцог, подавая ломоть хлеба с сыром. Фабьен в очередной раз вздохнул — в этой битве даже проиграть не позорно было бы счастьем — и принялся за еду. Ночь прошла мирно, герцог заснул почти сразу же, задышал ровно, его тело расслабилось и обнимающая Фабьена рука потяжелела. В соседней комнате на полу лежал расчерченный полосами оконного переплета квадрат лунного света, медленно сползавший к стене. Тишина стояла такая, что впору даваться диву: ни далеких вскриков ночных птиц, ни недовольного собачьего лая — все как будто сговорились молчать этой ночью. Фабьен засунул руку под подушку, улегся неожиданно удобно и внезапно заснул, будто рухнул в толщу воды. Утром герцога в кровати рядом не было. Посвятив полчаса утреннему туалету, Фабьен пошел на поиски, но ни на кухне, ни возле лошадей так и не нашел мужа. Слуги его тоже не видели, наверное, можно было бы спросить Доменика, но и тот пропал. Сердобольная кухарка накормила Фабьена завтраком на кухне, а тот предпочел сделать вид, что забыл о желании старшего супруга трапезничать в зале. В конце концов, тот сам нарушал свои же принципы, достаточно вспомнить вчерашний ужин в спальне, так что скорее деревенские нравы пересилят аристократические замашки. Но и после завтрака герцог не появился. Где его носило и как он умудрялся оставаться при этом незаметным для вездесущих слуг, оставалось неясным. Фабьен решил вернуться в комнату: день обещал быть прохладным, и стоило бы накинуть что-то еще поверх тонкой белой рубашки. В бывшей отцовской спальне какая-то служанка в сером платье и объемном чепце стояла у окна. Фабьен нахмурился, шагнул ближе, чтобы спросить, кто она и что здесь делает — за хозяйские комнаты отвечал Орель, не слишком расторопный, но привычный слуга. Девица обернулась на звук шагов. — Что вы здесь делаете? — оторопев, спросил Фабьен и стиснул кулаки. Служанка зыркнула на него бесстыжими голубыми глазами, и присела чуть ли не в реверансе. — Прибираюсь, ваша милость, — едва слышно сказала она, опустив голову. — Да-а?! — Фабьен на деревянных ногах подошел ближе, герцог, наряженный в дурацкое грубое платье и нелепый чепец, стоял не поднимая глаз и лишь прятал руки под белый передник. — Мне кажется, — Фабьен терялся и не понимал как себя вести, чего от него ожидает супруг. — Мне кажется, — уже тверже и следуя какому-то наитию, продолжил он, — вы не слишком старательны. — Ваша милость?! — вскинулся герцог. Фабьен провел пальцем по подоконнику, оставляя заметную дорожку в пыли — Орель не давал себе труда часто прибираться. — Мне кажется, вас стоит наказать за такую небрежность! — Наказать?! Ваша милость… Герцог затрепетал ресницами и задышал неглубоко и часто. Кончик его языка нервно облизал губы и Фабьен понял, что на правильном пути. Он заломил руку «служанке» и подвел к кровати. Высота ее была исключительно удобна, чтобы уткнуть супруга носом в покрывало и задрать юбки. Панталонами герцог не озаботился, как и чулками — башмаки были надеты на босые ноги. Зато между ягодицами блестело масло. Подготовился. Фабьен не сдержал нервный смешок, неровными, дергаными движениями едва справился со своими штанами и приставил головку к заднему проходу. На мгновение замешкался, думая, не стоит ли обойтись с аристократическим задом помягче, но герцог подался бедрами назад, выказывая нетерпеливое желание получить все и сразу. Фабьен уступил, вошел сразу на всю длину, задохнулся от ощущений и как сквозь сон услышал приглушенный стон, не боли, а удовольствия. Он просунул руку под бедра мужа, запутался в юбках, но все же нашел горячий мужской орган, истекающий соками вожделения. Сжал в кулаке, вызвав поток сдавленных и невнятных ругательств, немного подразнил бездействием, а затем сорвался, со всей силы вбиваясь в выпяченный зад. Они лежали обессиленные и тяжело дышащие поперек фамильной кровати Сент-Лазаров. Молчали. В голове у Фабьена не было ни единой мысли, и он страшился того момента, когда придется вставать, что-то делать, что-то говорить. Герцог внезапно погладил его по боку, даря нежданную ласку. — Надо бы встать. Поможете со шнуровкой? Сам я, боюсь, не справлюсь с ее коварством, а переодеться надо. Герцог уже расхаживал по спальне, снимал с растрепанных волос чепец и не выказывал ни малейшей неловкости или раскаяния. Фабьен хотел было съязвить, что зачем же снимать такую прелесть, можно и так оставить, но супруг опередил: — Хочу подняться на башню посмотреть кое-что. Фабьен вздохнул и встал, стало ясно, что шутки кончились. Пора заниматься делами. В башне ступени выглядели все так же монолитно и непрозрачно. Фабьен подавил желание потрогать одну из них, убедиться, что на самом деле они не изменились, и, бравируя смелостью, стал подниматься. Герцог рассеянно, но одобрительно улыбнулся и тоже поспешил наверх, где, не тратя времени, поставил ногу на дверной засов, зацепился руками за край и ловко залез на крышу. Фабьен одобрительно крякнул, но повторять не стал — побоялся, что на пологом скате без малейшего ограждения вновь накатит паника и будет стыдно за свое поведение. Впрочем, герцог наверху не задержался, внизу были слышны легкие шаги, он прошелся вперед-назад и изящно спрыгнул, придерживаясь за край крыши. — Все, как я и думал, — он отряхнул руки от налипшего мусора. — И это хорошо. — Что именно? — сварливо поинтересовался Фабьен. — Все, — герцог неаристократично фыркнул и подмигнул. — Это значит, что нет препятствий к надежной охране границы. — Это радует. — Не будь занудой. После приема займемся. Кстати, вы написали приглашения? — Когда бы я успел? — возмутился Фабьен. — Лучше бы вам поторопиться. Думается мне, что драгоценный священнослужитель, имя которого к стыду своему я запамятовал, в воскресной проповеди непременно уделит внимание нашему бракосочетанию. И вот тогда будет неловко перед соседями, даже если никого из них и не будет на службе, но слухи обязательно дойдут. — Сейчас же и напишу. Герцог кивнул и оставил неприятную тему. Фабьен вернулся в спальню, откинул крышку бюро, откуда резко пахнуло сухой лавандой — Орель любил распихивать ее пучки по самым разным местам, уверяя, что та спасает от злых духов. Не помогала ни ругань, ни прямые приказы, слуга упорствовал в своем желании. Фабьен вздохнул, достал из ящичка стопку гербовой бумаги и задумался: стоило так составить проклятое приглашение, чтобы оно было достаточно вежливым, но не заискивающим. После некоторых колебаний и двух черновиков, он написал: «Герцог Леонард де Грасийер и граф Фабьен де Сент-Лазар имеют честь пригласить на обед в честь бракосочетания…», далее следовало имя соседа и день, когда следовало прибыть. Фабьен запечатал письма, надписал на каждом, кому они предназначены, и собрался было искать слугу, когда в спальню вернулся герцог. — Уже написали? — поинтересовался он. — Да, — Фабьен вдруг понял, что сделал все не так — не стоило запечатывать да еще своей печатью, а надо было дать прочитать супругу. — Отлично. Ваш слуга сейчас немного занят, приводит в порядок кабинет. Кажется, камин там не чистили последние лет сто. — Возможно, — кротко согласился Фабьен. Кабинетом и правда давно не пользовались, и камин на его памяти не топился ни разу. И стоило ли удивляться тому, что новый жилец — или лучше называть его хозяином? — желал устроить все по своему вкусу и сообразно привычкам? Фабьен подозревал, что и из ставшей привычной спальни придется перебираться туда, куда укажет герцог. — Вы сегодня удивительно лаконичны. Давайте сюда письма, я отправлю Доменика, а то он заскучал. Фабьен молча вложил приглашения в протянутую руку, а герцог зачем-то поднес их к носу. — Лаванда, — сказал он и чихнул. — Терпеть не могу. — Говорят, помогает от злых духов, — нейтрально произнес Фабьен. — От злых духов помогают святые отцы и некроманты, а не вонючая трава. — Попробуйте доказать это Орелю. Некоторые суеверия впитываются местными с молоком матери и невероятно живучи. — Хм. Ну, может быть, мне удастся. — Я буду молиться за ваш успех. — Сарказм? Я бы рекомендовал вам начать его оттачивать, пока что попытка ниже среднего. Фабьен закатил глаза, но говорить герцогу, что альтернативой лаванде будет чеснок, не стал. До самого вечера они не виделись. Фабьен застрял на кухне, разбираясь со счетами и жалобами кухарки, составлял список нужных продуктов для свадебного обеда, обсуждал меню. Голова шла кругом. Да еще несносный паршивец Никез добавлял неразберихи и дурного настроения: то принесенную воду разольет, то попытается кость для собаки стащить — не помощник, а горе одно. Крики матери и подзатыльники лишь добавляли происходящему толику балагана. Фабьен старался относиться ко всему философски и напоследок заставил Бастьенн повторить перемену блюд с десяток раз, доведя бедную женщину до слез. Но только так он мог быть уверен, что все будет в порядке. Когда Фабьен вышел из кухни, уже стемнело. Отцовские часы давно встали, он и думать перестал их заводить. Про обед он забыл напрочь, удивительно, что герцог сам не напомнил и не заявился на кухню — семейная жизнь наотрез отказывалась подчиняться планам и становиться хоть сколько-нибудь упорядоченной. Фабьен с грустью подумал, что одному жить гораздо проще и не нужно думать о всех этих условностях, а теперь вот нужно идти и как-то говорить супругу, что вечером придется поститься: на кухне не было даже хлеба — Никез опрокинул корзину в огонь. Герцог нашелся в охотничьей гостиной, которая, освещенная лишь пламенем камина, выглядела не так убого, как всегда. Тени плясали по гобеленам на стенах, делая изображенных на них дам и кавалеров практически живыми. Но огонь не мог разогнать тот особый запах нежилых комнат, от которого свербело в носу и хотелось чихать. — Добрый вечер, — сказал Фабьен, и герцог тут же обернулся, а из соседнего кресла поднялся высокий худой мужчина в старомодном темном камзоле. — Доброй ночи, — мягко сказал он. — Прошу прощения за наглое вторжение, но не смог удержаться и не повидать старого друга, коль оказался поблизости. — Фабьен, позволь представить тебе моего старинного приятеля князя фон Айтварса. — Гедемин, прошу вас, — князь отвесил изящный поклон и замер, чуть склонившись. — Фабьен, — герцог похлопал по подлокотнику кресла. — Иди сюда. Князь следил за диалогом, его глаза поблескивали в темноте, выдавая живейший интерес. Фабьен помедлил, но все же принял приглашение и устроился на подлокотнике, потому что сесть было больше некуда, да и зачем-то нужна была супругу демонстрация их близости. Князь едва заметно улыбнулся самыми уголками губ и вернулся в свое кресло. Полено в камине громко выстрелило снопом искр, освещая вытянутое лицо, обрамленное аккуратной бородкой на манер шкиперской, которая, по мнению Фабьена, лишь подчеркивала его длину. Волосы тоже были пострижены как-то странно, не так, как принято среди знати, скорее такие прически носили торговцы или моряки. Рука мужа погладила его бедро, заставив выплыть из пространных размышлений. — Гедемин интересуется, как тебе семейная жизнь, — прошептал герцог. — Благодарю вас. Весьма хорошо. — Ах, даже весьма! Очень рад за вас. Лео перед вашим появлением тоже отзывался о браке в восторженных тонах. — Дорогой князь… — Прошу прощения, я несколько забылся. Когда общаешься много лет, то человек становится весьма близок и границы между стираются. Рука на бедре Фабьена сжалась в кулак, но говорил герцог ровным тоном: — Я ценю нашу дружбу, князь, но впредь попрошу не забываться. — Мессир! Пощады и милосердия! Фабьен не понял, как князь оказался на коленях перед их креслом, сжимая перед собой руку в молитвенном жесте. — Шут, — бросил герцог и притянул Фабьена к себе еще ближе, почти усадив того на колени. — Мессир, — прошептал князь, склоняясь почти к самому полу. — Встань! — приказал герцог и протянул руку к своему странному другу так, как это делали дамы для поцелуя. — Мессир? — в голосе князя слышалась мука, он смотрел на протянутую ладонь со странным выражением лица. Фабьен наблюдал за происходящим и ждал развязки этого странного представления, не сомневаясь, что она удивит. Герцог поморщился. Это Фабьен скорее почувствовал, чем увидел, зато наклон головы не пропустил. Князь обеими руками взялся за протянутую ладонь, как в храме священник на летнее солнцестояние берется за освещаемые дары, с благоговением. Смотрел он при этом вроде бы на герцога, но косил глазом на Фабьена, когда вонзил острые клыки в беззащитное запястье. — Два глотка, Гедемин! — ледяным тоном велел герцог. — Да, мессир, — с придыханием ответил тот, отстраняясь, но не меняя покорную позу. — Будет ли мне позволено… — Это будет зависеть от Фабьена, захочет ли он напоить тебя своей кровью. — Граф? — Зачем? — Он будет знать ее вкус и сможет узнать всегда и везде, чтобы даже нечаянно не навредить. Как мой супруг и как человек, поделившийся с ним своей кровью добровольно, ты перейдешь в ранг… — герцог задумался и замолчал. — Назовем это дружбой. Я не смогу причинить вам вред. — Почему? — Фабьену все же хотелось разобраться. — Потому что в противном случае Леонард сотрет меня в порошок, — засмеялся князь. Фабьен пожал плечами и протянул руку. Левую, на которой было обручальное кольцо, запоздало вспомнив, что хотел поискать для мужа что-то подходящее. Князь оказался с другой стороны кресла мгновенно, Фабьен вновь не заметил, как он это сделал. Боли от укуса вампира не было, осталось лишь ощущение холода от его кожи, а прикосновение губ навеяло воспоминание о виноградных улитках. — Ты очень смелый, Фабьен. Не ожидал, что воспримешь так спокойно проявление сути нашего друга, — сказал герцог уже в спальне, раздеваясь. — Осталось добраться до вашей сути, мессир, — пробормотал едва слышно Фабьен. — Я маг, как ты уже знаешь. И, кстати, защита замка, поставленная кем-то из предков Сент-Лазаров, была именно магическая, и она даже еще не совсем развеялась. Я смогу ее восстановить. Займемся этим после приема. Фабьен кивнул. Он знал, кем были его предки, и догадывался кем является супруг. А «некромантия» не то слово, которое стоило бы произносить вслух. *** Утро началось с воплей Бастьенн. Окно комнаты, где спали они с мужем, выходило во двор, в то время как большая хозяйская спальня имела вид на когда-то чудесный ухоженный сад. — Что еще случилось? — пробормотал рядом герцог — мессир — почему-то даже мысленно у Фабьена не получалось называть его по имени. Вопли нарастали, сопровождались грохотом, ко всему этому бедламу присоединялись другие голоса. Из общего шума оказалось сложно вычленить первопричину. — Кажется, Никез съел малину, предназначенную для десерта. — Милый мальчик, — сказал герцог и сел, небрежно откинув светлые пряди назад. Фабьен невольно залюбовался: все же его муж был удивительно красив. О том, насколько он опасен, думать Фабьен отказывался. — Наказание божье! — завопила последний раз Бастьенн, и все стихло. — Воистину, — хмыкнул герцог. — Приказать выпороть? — Бесполезно, — Фабьен вздохнул и, выбравшись из кровати, подошел к окну: — Никез! Бери корзину и отправляйся в лес. И не смей возвращаться без ягод! — Мудрое решение, — герцог зевнул. — Но если она думала что-то печь, то, насколько я могу судить, этим занимаются именно с утра. — Сделает пирог с ревенем или еще с чем. Сейчас главное услать несносное дитятко подальше, чтобы не мешал. Герцог внимательно оглядел Фабьена, тот вспыхнул под этим взглядом и поспешил натянуть на себя одежду. — Я совсем забыл про одежду для торжества, — пробормотал Фабьен. — Есть у вас что надеть? — А у вас? Или придется искать портного? — Я думал порыться в сундуках, а ближайший портной у нас в ста пятидесяти лье. — И как же вы обходитесь? — удивился герцог. — Самое необходимое шьют служанки, а так трясу сундуки, там полно почти новой одежды. Так вы не ответили. — С вашего позволения я бы тоже взглянул на старинные наряды. Всегда хотел примерить что-нибудь из эпохи короля Юзена. — Боюсь, что настолько старое не сохранилось, — с сомнением произнес Фабьен. — Но мы посмотрим, идемте? Одежда в сундуках была переложена тончайшей рисовой бумагой и лавандой. Орель, несмотря на всю внешнюю безалаберность, дело свое знал и умел быть незаметным, что очень нравилось Фабьену. Герцог мог быть с этим не согласен, но менять что-либо Фабьен не собирался, его вполне устраивал заведенный порядок. — Примерьте, — во втором или третьем по счету сундуке герцог откопал оливково-зеленый с золотым шитьем камзол, в пару к нему однотонный жилет, бриджи из того же материала и обманчиво простую батистовую сорочку с отороченным кружевом воротником. — Мне подойдет, мы с прадедом похожей комплекции, но не слишком ли нарядно? — засомневался Фабьен. — Такое носили при дворе. — Свадьба же, — герцог вытащил откуда-то жемчужно-серый камзол, когда-то расшитый драгоценными камнями, от которых сейчас остались лишь сиротливо торчащие нитки. — Какая жалость, вам бы пошло, — сказал Фабьен, когда супруг накинул камзол на плечи и повернулся к зеркалу. — И этот острый отложной воротник очень хорош. Герцог улыбнулся, опустил глаза, казалось, он о чем-то задумался, но меньше чем через пять ударов сердца камзол тускло сиял утраченными когда-то камнями. — Но как? — Всего лишь обман зрения, как лестница в башне. Умей я силой одного лишь желания создавать драгоценные камни или золото… — герцог не закончил фразу, но пауза оказалась столько многозначительной, что невольно приходила в голову мысль, что он темнит. «Надо бы пощупать все же лестницу, — дал себе слово Фабьен. — А то вдруг она на самом деле из мрамора, а это настоящие драгоценности. Кто его знает, этого колдуна». Посвящать кого-то в результаты своих изысканий Фабьен не собирался, только удовлетворить собственное любопытство. — Чем бы вы хотели сегодня заняться? — Для начала позавтракать, надеюсь, кухарка, несмотря на испорченное с утра настроение, все же смогла приготовить что-нибудь, — отозвался герцог и проницательно посмотрел на Фабьена, отчего тот покраснел, будто застигнутый за предосудительным занятием. «Надеюсь, ты не умеешь читать мысли», — подумал Фабьен и скрестил пальцы в особом жесте-обереге. Герцог в ответ выгнул бровь и закусил губу, борясь с усмешкой. — Завтрак готов, я думаю, — спохватился Фабьен. — Оставьте здесь, Орель заберет. — Все же лучше занести в спальню самим, чем доверять невидимому слуге. Пожалуй, он даст фору даже Доменику, тот тоже любит исчезать в пространстве. Фабьен промолчал, подавил желание пошутить про слуг, которые спелись и теперь где-то хорошо проводят время. Орель вполне мог сбить с пути истинного кого угодно — брат по доброте душевной безотказно снабжал того вином с собственных виноградников, потому и приятелей было у него предостаточно. — О чем задумались, дорогой супруг? — О свойствах времени и пространства и способностях слуг, — честно ответил Фабьен. Герцог задумчиво посмотрел на него, покачал головой, удержался от банальностей и язвительности, и только мягко предложил спуститься вниз: — У нас еще много дел, не так ли? — Конечно. А князь будет присутствовать? Что-то вчера я забыл об этом спросить. — Вы думаете, это разумно? — А почему нет? Он ваш друг и довольно мил. Мне кажется, вам было бы приятно. — Вы находите князя милым? — Не придирайтесь к словам. Вы поняли, что я хотел сказать. — Конечно. Надо будет непременно сказать ему, — герцог откровенно забавлялся, — что мой супруг находит его милым. — Ну вас! — не выдержал Фабьен и поспешно ретировался. Иногда герцог становился совершенно невыносим. До самого вечера они с супругом почти не виделись, хлопот и вправду оказалось предостаточно — слишком давно замок не знал приемов, слуги позабыли как принимать гостей. Первым делом Фабьен отослал Никеза к бабке, та обычно не привечала внука, но тут уж выхода не было. Бастьенн воспрянула духом, и Фабьен мысленно похвалил себя за дальновидность, решив, что непременно надо пристроить мальчишку к делу. Придумать бы только, к какому. — Мой дорогой супруг, вам нужно переодеться. Фабьен оглянулся: герцог стоял у него за спиной сам еще не будучи одет. — Но… — Мы поднимемся вместе. Ничего страшного за четверть часа не случится, а то вот-вот начнут прибывать гости. И уверяю, что за расстановкой блюд вполне может проследить Доменик, — герцог кивнул на закутанную в плотные одежды фигуру. «И не жарко ему», — подумал Фабьен, покорно следуя за мужем в спальню, где уже были приготовлены костюмы для вечера — кто-то из слуг все же расстарался. К вечеру все было готово. Столы стояли ровно посередине двора, на придвинутых к ним лавках — дань традициям — громоздились подушки: это уже было ради удобства. Служанки в новых платьях смиренно стояли у дверей кухни и ждали указаний. У ворот толпились крестьяне из ближайших деревень в надежде поздравить молодых и выпить сидра за их здоровье. Две бочки под охраной кузнеца внушали народу большие надежды еще и на пироги, хотя самые умные пришли с котомками, где помимо домашнего хлеба скрывались и чарки — со своей посудой всяко было сподручнее. Фабьен же все пытался понять, не забыл ли чего. Муж смотрел на приготовления с интересом, но участия не принимал, отговорившись тем, что не знает местных обычаев. — Перестань так переживать, можно подумать, короля ждем, — сказал герцог, заслышав шум подъезжающего экипажа. — Пойдем встретим, сдержанное достоинство нас спасет. — Шутить изволите, ваша светлость? — Изволю, — согласился тот, по пути вежливо здороваясь с отцом Сове. — Никто нас не съест, вряд ли среди ваших соседей затесались людоеды. — Наших, — сердито поправил Фабьен. — Наших, — покладисто согласился герцог и поднес запястье Фабьена к губам как раз в тот момент, когда Генриетта ле Азар выходила из экипажа. — Рад знакомству, мадам, — герцог клонился над сухой лапкой старой баронессы, умудрившись не выпустить из левой руки запястье Фабьена. — Проказник! — она легонько стукнула веером герцога по плечу. — Ах, была бы я лет на тридцать моложе! — Вы меня смущаете, мадам! — Тебя смутишь! — прошипел себе под нос Фабьен, но как назло и муж, и соседка услышали и зашлись веселым смехом. Вечер начинался провально. Жислен приехал с младшим братом, тому страсть как захотелось посмотреть на герцога. Фабьен смирился, выхода-то все равно не было, и безразлично наблюдал как слуга уводит верховых лошадей к коновязи — устраивать их в конюшне смысла не было, свадебный обед обыкновенно длился не так уж и долго. Де Куролей супруг очаровать не пытался, наоборот был с ними высокомерно холоден. — Зачем вы так, — пробормотал Фабьен, когда оба брата заняли место за столом, а они остались ждать последнего гостя: Барон де ла Сессьер неприлично опаздывал. — Оправдываю ожидания, — ответил герцог и улыбнулся одной из тех улыбок, которая не затрагивала глаз, а походила скорее на гримасу отвращения. — О боже! Какие еще ожидания? — Обычные, — пожал плечами герцог. — Они хотят видеть высокомерного вельможу — я показываю. Заодно и очерчиваю границы. — Зачем? — Он мне не нравится. — Жислен вам не сделал ровным счетом ничего плохого! — Жислен… — Мы знакомы с пеленок! Конечно, мы зовем друг друга по имени! — Не стоит горячиться, — герцог стиснул руку Фабьена железной хваткой. — Давайте лучше встретим барона, его экипаж уже близко. Можно было бы многое сказать мужу, но запал прошел, Фабьен умел держать себя в руках, да и древняя колымага, которую сам Сессьер гордо величал каретой, уже катила по мощеной подъездной дороге, поэтому ничего не оставалось делать, как нацепить на лицо самое благостное выражение и приветствовать соседа. — Хорошо хоть он матушку не потащил, — Фабьен вздохнул с облегчением и ответил на вопросительный взгляд супруга: — Его матери за восемьдесят. Она еще бодра и здоровьем бог не обделил, но глуха как пень, а потому орала бы за столом не хуже сержанта на поле боя. Обед оказался скучным. Герцог вел себя безупречно, чего Фабьен никогда бы в нем не заподозрил ранее. Отец Сове, кажется, смирился с его присутствием в замке, хотя и мягко пожурил за нежелание появляться на службах. — Постарайтесь исправиться, сын мой. Заботиться о душе надобно начинать смолоду, а не на смертном одре. — Я приложу все возможные усилия, — заверил капеллана герцог постным тоном. Отец Сове решил не заострять внимание на этом и откланялся, сославшись на вечерние дела в храме. Фабьен едва дождался, когда стало можно, не нарушая приличий, сбежать из-за стола. Местных жителей уже пригласили выпить за здоровье молодых, и они нестройно желали супругам долгих лет счастья и всего прочего, чего обычно желают на свадьбах. — Устал? — перехватил его Жислен, удобно устроившийся в глубокой тени от стены на большом полене, которое приготовили для прощального костра. Пока же темный угол как нельзя лучше помогал скрыться от досужих гостей. — Хлопотно, — согласился Фабьен и присел рядом. — Семейная жизнь? — Подготовка, — поморщился Фабьен, Жислен сидел так близко, что тепло его тела хорошо ощущалось сквозь ткань бриджей. — Значит, супружество тебе нравится? Муж не обижает? Знаешь, когда я давал тебе совет, то никак не ожидал, что получится так. — Образ мыслей сильных мира сего несколько отличается от нашего. Я делал упор на охрану границ, а не на спутницу жизни. Она предполагалась источником приданого. — Он не обижает тебя? — Жислен вдруг повернулся, и его глаза оказались неожиданно близко. — Зачем бы ему это делать? — Просто по праву старшего. Я слышал много страшных историй. — Не выдумывай! У нас все хорошо. Леонард внимательный и добрый супруг. — Фабьен даже не запнулся, выговаривая имя мужа, чего никогда не мог сказать ему в лицо, да даже и мысленно так обратиться к нему никак не выходило, а тут поди ж ты! — Правда? — голос Жислена опустился почти до шепота. — И ты смирился со своей ролью в постели? — Мне бы не хотелось это обсуждать, — разговор зашел куда-то не туда, но беспокойство старинного приятеля было неожиданно приятно. — Но он предпочитает быть снизу… — Какие интересные беседы вы ведете, — голос герцога раздался неожиданно и был обманчиво мягок. — Какая восхитительная непосредственность и потрясающее любопытство. Фабьен побледнел, кровь отлила от головы, заставив пережить приступ дурноты. Собрав все силы, он встал, Жислен же остался сидеть и с насмешливой улыбкой смотрел снизу вверх на герцога. — Мы просто болтали о том о сем. В нашем захолустье не так много развлечений, чтобы не интересоваться жизнью соседей. — Вы хам и наглец, — заключил герцог, бокал с вином в его руке дрогнул. — Издержки провинциального воспитания. Впрочем, я готов принести извинения: в самом деле меня не касается, в каких позах вы предпочитаете любиться с мужем. — Вот именно, — тихо, почти воркующе произнес герцог и медленно вылил вино на голову Жислену. — Я вызываю вас на дуэль. — Завтра на рассвете! — Жислен вскочил, даже и не думая доставать носовой платок, красные потеки молодого вина походили на кровавые разводы, и сердце Фабьена заныло от дурного предчувствия — любой исход поединка был бы нехорош. — В полдень! — Постановил герцог, холодно улыбаясь. — Ненавижу рано вставать. Надеюсь, не нужно говорить, что вам здесь отныне не рады? — Я догадался, — Жислен отвесил шутовской поклон и позвал брата: — Амельен, мы уезжаем! Немедленно! Гости растерянно наблюдали, как оба де Куроля поспешно садятся на лошадей и как Жислен пришпоривает своего коня с места чуть ли не в карьер. У Фабьена еще долго перед глазами стояло растерянное лицо Амельена и его тоскливый взгляд. Завершился свадебный обед скомкано — гости чувствовали себя неловко, объяснений произошедшему не последовало, они один за другим попрощались и отправились по домам. Кое-как взяв себя в руки, Фабьен отдал распоряжения по хозяйству и с тяжелым сердцем пошел искать мужа. Предстояло вымаливать прощение, но он не видел оправданий своему поступку. Храмовое уложение о семейной жизни было категоричным — младшему мужу надлежало со смирением принять наказание. Беда была только в том, что смирения Фабьен в себе не ощущал, только глухое отчаяние и бесконечную тяжесть вины. Плеть, взятая на конюшне, норовила выпасть из потной ладони, приходилось крепче сжимать кулак и зубы, чтобы не стучали. «Какая несусветная глупость», — думал Фабьен, заглядывая то в курительную, то в охотничью гостиную — поиски супруга затягивались, и почему-то спальня казалась последним местом, где он мог оказаться. Но герцог на самом деле был там. Сидел в кресле с прямой спиной и смотрел на огонь в камине, руки его расслабленно лежали на подлокотниках ладонями вверх. Фабьен замер у приоткрытой двери, засмотрелся на суровый профиль. Сквозняк, гулявший по полу, холодил босые ноги, подбирался к голым коленкам и норовил потрепать подол простой белой рубахи, едва доходившей до середины бедра — символа покорности и раскаяния. Стоять дальше в коридоре смысла не имело, Фабьен коротко вздохнул и толкнул дверь в спальню, опускаясь на колени. Герцог обернулся. В свете камина в полутемной комнате его лицо казалось белой маской с темными провалами глаз: то ли древний идол, то ли демон возмездия. Фабьен дополз до кресла, с поклоном протянул плеть, готовый принять любое наказание, и так и замер согнувшись, касаясь левой рукой пола: то, что супруг принял плеть, внушало надежду на прощение, но и страх за будущее — его жизнь могла измениться совершенно. — Итак, вы полны раскаяния, — голос герцога звучал глухо и оброненная фраза не была вопросом. Фабьен тяжело сглотнул. Рукоять плети прошлась вдоль позвоночника от копчика до самой шеи. — Смотрите на меня. Фабьен повернул голову, плеть больно уперлась под челюсть. — Вы верно понимаете, — герцог замолчал, а Фабьен боялся нарушить тишину. — Все верно. Не нужно оставлять позади недопонимания и ложные представления о благородстве. Принятие наказания есть прямой путь к прощению себя. И наказание же оставит в памяти зарубку на будущее. Не так ли? — плеть переместилась от многострадальной челюсти, где назавтра непременно появится синяк, к пояснице, медленно, словно бы нехотя, спустилась еще ниже. — Да, — почти шепотом произнес Фабьен. — Хорошо, — герцог встал, указал на край кровати: — Сюда. Фабьен неловко подполз, оперся руками о матрас, не уверенный, что понял верно. Искоса взглянул на герцога и вздохнул с облегчением, уловив едва заметный кивок. Он вытянул руки поперек кровати, положил голову между ними, запоздало подумав, что рубаху надо бы снять. Герцог стоял над ним, слегка расставив ноги, поигрывая плетью, похлопывая ею о ладонь. Он отчего-то медлил, и это промедление давило на волю и сознание хлеще иных пыток. «Воистину, ожидание наказания хуже самого наказания во сто крат», — успел подумать Фабьен, прежде чем герцог задрал ему подол до самой шеи. Будь он изначально голым, такого бы ощущения полной беззащитности и стыда, наверное, и не было бы. Фабьен сейчас не мог мыслить здраво, но герцог, похоже, то ли развлекался, то ли умело играл на чувствах супруга. — Пятнадцати ударов, я думаю, будет достаточно. Считайте! — приказал он. Фабьен содрогнулся, когда плеть обожгла обнаженную кожу на пояснице. Он постарался как можно тверже произнести «один», но голос все равно дрогнул. Второй удар пришелся чуть выше, герцог дождался цифры «два» и продолжил, укладывая каждый следующий удар рядом с предыдущим. Последний, пятнадцатый, пришелся на плечи, буквально на дюйм ниже шеи. — Надеюсь, мы поняли друг друга, — герцог уперся концом плети в ягодицу Фабьена. — Да, мессир, — выдохнул тот, чувствуя, как рукоять описывает концентрические круги по его заду. — Вот и славно. Идемте спать. Фабьен покосился на упавшую возле головы плеть, она как черная змея свернулась кольцами на покрывале, словно затаилась в ожидании. Спина горела от ударов, он осторожно повел плечами, стало больнее, но крови, кажется, не было. В соседней комнате слышались шаги, ножки стула с противным звуком проехались по полу, Фабьен поморщился и встал. Рубашка мягко скользнула вниз, вызвав резкий вздох. — Вы идете? — герцог выглянул из-за двери. — Да, — сдавленно произнес Фабьен, вид полураздетого супруга неожиданно вызвал волнение в крови, и оставалось только порадоваться длине рубахи, которая скрывала реакцию. Он протиснулся мимо герцога и поспешно лег на свое место у стены, стараясь не обращать внимания на ощущения в спине. Герцог помедлил, выражение его лица скрадывалось сгустившейся темнотой, но, наконец, он сбросил остатки одежды и лег рядом. Фабьен содрогнулся от этой близости, не от страха или отвращения, а от нестерпимого приступа какого-то животного желания. Он не понимал, что с ним происходит, отчего все так, но мужчина, лежащий рядом, излучал такую ауру силы и властности, что хотелось одного — покориться. «Отдаться», — внезапно понял Фабьен и до боли закусил губу. Волна жара со спины прокатилась ниже, заставив член дернуться, а яйца поджаться. Фабьен подавил протяжный стон. — Больно? — обеспокоенно спросил герцог и повернулся к нему лицом, непроизвольно задев восставший орган. — Даже так? — Простите, — пробормотал Фабьен и зажмурился, как будто это могло помочь. — И что мне теперь с тобой делать? «Выебать», — подумал Фабьен, попытался отодвинуться, но задел спиной стену, ойкнув. — Это был риторический вопрос, — прошептал герцог и, шлепнув его по бедру, скомандовал: — На четвереньки! Фабьен повиновался, не обращая внимания на боль в спине, жар в чреслах затмевал все. Голова кружилась, разливалась истома, а действительность тонула в сладком дурмане. Он почти не сознавал, что делают чужие пальцы в нем, только подавался назад, насаживаясь глубже, желая большего и разочарованно стонал, не получая. — Все, все, сейчас, — услышал Фабьен голос мужа и тотчас же почувствовал, как нечто большое, горячее протискивается внутрь, распирая и заполняя без остатка. Он закричал от хлещущего через край восторга, а боль в месте проникновения и спине лишь подчеркивали остроту наслаждения. Фабьен обессиленно лежал, обнимая мужа. Никакая сила на свете не могла бы разорвать эти объятия. Герцог пошевелился. Поднял руку, коснулся лица Фабьена, подтянул поближе, невесомо поцеловав влажный висок. — Кажется, я пробудил чудовище, — тихо пробормотал он. Фабьен напрягся, не понимая. — Давай договоримся: если… — герцог запнулся, но потом продолжил уже более твердо: — Когда тебе вновь захочется острых ощущений, не надо изобретать предлог, чтобы нарваться на наказание. Мы просто пропустим эту часть, хорошо? — Да, мессир, — ответил Фабьен, чувствуя необыкновенную легкость, овладевшую им. Мир обретал четкие границы и гармонию. *** Герцог поднялся еще до рассвета. Фабьен сквозь чуткий предутренний сон слышал, как он легко встал, почти бесшумно ходил по комнате, одеваясь, и затем о чем-то едва слышно говорил со слугой. Голос Доменика звучал глухо, как из бочки, и разобрать слова не получалось, да Фабьен не очень старался — что может быть интересного в разговоре господина со слугой? Он так и отключился под тихое бормотание за стеной, чтобы вскинуться, как от толчка, едва поднялось солнце: сегодня же дуэль! Чертыхнувшись, Фабьен выпутался из одеяла и увидел заботливо приготовленную одежду. Ее вид заставил покраснеть: воспоминание о том, в каком виде он явился в спальню, оказалось слишком ярким. Фабьен решительно встал и понял, что погорячился: спина при каждом движении напоминала о себе, как и неприятные ощущения чуть ниже — удивительно, что во сне он совершенно не чувствовал боли. — Вам помочь, господин Фабьен? — из соседней комнаты показался заспанный Орель. — Господин герцог вот велели… Что велел герцог, было и так понятно — недовольство, хоть и проступало на лице слуги, но сменялось далеко не показным смирением. Кажется, супруг занялся и воспитанием слуг. — Нет, — Фабьену вовсе не хотелось, чтобы Орель видел спину. — Так я могу идти-то? — Нет! — злорадно сказал Фабьен. — Займись делом, хватит шляться. — С таким скудным жалованьем, — пробормотал Орель, — того и гляди ноги протянешь. — Ты и его не отрабатываешь. А когда все же появляешься в замке, то торчишь день-деньской на кухне, чешешь языком с кухаркой и объедаешь хозяина. — Неправда ваша! — А вот про это расскажешь господину герцогу лично. Тем более, что жалованье теперь он тебе платить будет. Орель скис. Видимо, наткнувшись в ночи на нового хозяина, получил выволочку, а теперь попытался вернуть себе прежнюю вольницу уже от старого. Не получилось. — Убирайся! — велел Фабьен, поспешно натягивая одежду и стараясь не поворачиваться спиной. Получалось неловко, особенно злил понимающий взгляд слуги. — Будешь так продолжать дальше, получишь расчет. Фабьен остановился и посмотрел на Ореля, тот стоял ссутулившись, но и так было видно как раздобрел слуга, даже свободная блуза не могла скрыть солидный уже животик. Прав супруг, надо наводить порядок в замке. Под недовольное бурчание Ореля Фабьен закончил приводить себя в порядок, надел башмаки и вышел, стоило поискать мужа. Герцог нашелся в столовой. Он сидел в расслабленной позе за столом, вокруг которого стояли старинные кресла без спинок и с мягкими подушками. Напротив него расположился отец Сове, которому было откровенно неудобно. — А, Фабьен, — приветствовал его герцог. — Ты вовремя, мы только приступили к завтраку. — Вашей светлости вместо завтрака хорошо бы помолиться и попросить отпущения грехов, — капеллан продолжал начатый давно спор и отступать не собирался — его упрямо вздернутый подбородок красноречиво об этом свидетельствовал. — Присаживайся, любовь моя, — ласково произнес герцог, указывая на кресло подле себя. — Не вижу причин для столь легкомысленного поведения! — Ах, в супружестве можно найти столько неизбывной прелести! Не так ли, дорогой? Фабьен осторожно кивнул, присаживаясь на мягкую подушку. — Я рад, что вы помирились с супругом, но давайте все же вернемся к… — Драгоценный святой отец, мы не ссорились с супругом, а потому мириться нам не было совершенно никакой необходимости, — герцог улыбнулся, но глаза его оставались ледяными. — Это замечательно, но перед дуэлью все же лучше задуматься и о душе, — стоял на своем капеллан. — Я не спешу на встречу с создателем и, боюсь, что мне так или иначе давно уготовано теплое местечко не в райских кущах. — То, что вы маг, еще не говорит о том, что божья милость вам недоступна! Все мы дети одной длани и… — Меня всегда удивляло это расхожее выражение, — заметил герцог. — Ведь если подумать… — он многозначительно замолчал и убрал ноги под кресло, оберегая лодыжку от очередного пинка Фабьена. — Но лучше не думать. Да. — Не богохульствуйте! — Ни в коем случае! Так на чем мы остановились? Вот чудесный окорок, попробуйте. Всем нам понадобятся силы, а потому нужно хорошо подкрепиться. — Фабьен! Господин граф! Скажите же этому упрямцу, что исход дуэли неизвестен никому. — Почему никому? — поинтересовался герцог, отправляя в рот кусок ветчины. — Всевышний уж точно знает. — Я хотел спросить про секунданта. Кажется, я не могу им быть? — Фабьен попытался сменить тему разговора, но вот новую выбрал не слишком удачно. — Нет, — язвительно отозвался отец Сове. — Вы младший муж — раз, и два — причина дуэли. В другое время вас бы заперли в комнате под охраной, а уж потом либо муж выпустил, либо прямиком в монастырь. Молиться и каяться! — Как хорошо, что времена нынче другие. Не волнуйся, радость моя, князь любезно согласился быть секундантом. — Князь? — насторожился капеллан. — Старинный друг, — не стал вдаваться в подробности герцог. — Что там за шум? Фабьен прислушался и с трудом различил отдаленные голоса. — Кажется, кричат? — капеллан приподнялся. — Доменик, в чем там дело? Из темного угла за камином выступила мрачная фигура и молча удалилась. — Это? — отец Сове нахмурился. — Послушник ордена святого Фингара. У него обет молчания перед посвящением и смирения гордыни. — Господи, как он к вам-то попал? И что за орден такой, что раздает послушников кому попало? — В этом-то весь и смысл, — развеселился герцог и обернулся к двери, в которую уже входил Амельен де Куроль. — Ваша светлость! — на остальных присутствующих он не обратил внимания. Выглядел брат Жислена отвратительно — глубокие тени вокруг глаз, осунувшееся лицо и вчерашний еще костюм навевали нехорошие мысли. Фабьен хотел спросить, что произошло, но муж опередил: — Что случилось? — герцог встал. — Жислен погиб. — Как?! — Фабьен вскочил. — Он очень торопился домой, был зол и понукал и понукал коня. Я скакал следом и кричал, чтобы остановился, но Жислен не хотел слушать. На мосту конь споткнулся, брат вылетел из седла и… — Амельен судорожно сглотнул: — И все. — Какая нелепая смерть, — пробормотал герцог. — Все в руках божиих, — воздел ладони к небу отец Сове. — Я готов заменить брата на дуэли, но прошу об отсрочке для похорон. — Помилуйте, господин де Куроль, уж с вами-то нам точно нечего выяснять. А ваш брат свое уже заплатил. — Это очень благородно с вашей стороны, — капеллан встал. — Думаю, бедному мальчику понадобится моя помощь. — Благодарю вас, отец Сове, — Амельен вымученно улыбнулся. — Я сообщу о церемонии погребения, и если захотите… — Мы обязательно придем, — заверил Фабьен и только потом, спохватившись, посмотрел на мужа — тот едва заметно кивнул. — Благодарю, — Амельен откланялся и удалился в сопровождении отца Сове. — Это еще раз говорит о том, что пути господни неисповедимы и попытки смертных предугадать их смешны и бесполезны, — герцог методично складывал салфетку уголок к уголку, складывая в маленький прямоугольник. — Возможно, — пробормотал Фабьен, с отвращением посмотрел на стол — еда вызывала тошноту, а потом подлая мыслишка закралась ему в голову: не имел ли герцог отношение к этой трагической случайности? — Фабьен, вам стоит лучше следить за своим лицом, — вдруг сухо сказал герцог. — Ваш приятель сам свернул себе шею, я не имею к этому отношения. Честью клянусь. И князь не имеет, нападать на всадников на дорогах не его стиль. — Мы опять на «вы»? — Фабьен, с тобой очень сложно, знаешь? — герцог притянул его в объятия и говорил в макушку, Фабьену нравилось так стоять, склонив голову и слушая тихий голос. — Я весь вечер был в замке, постоянно у кого-то на глазах, а потом в спальне с тобой. Я не умею убивать на расстоянии. Мне понадобилось бы заранее знать путь домой этого Жислена, провести парочку обрядов. — Зачем? — Я некромант. Если уж кого-то убивать, то хоть пользу извлечь. Фабьен хмыкнул, в изложении герцога все звучало логично, но проклятое любопытство толкало на новые вопросы: — Какую пользу? — Ты правда хочешь знать? Например, напитать хотя бы часть столбов на границе. — О боже! Нам придется приносить жертвы?! — Меня несказанно радует это «нам», но есть способы гораздо более приятные, чем потрошение покойников на алтаре. Фабьен невольно представил эти способы и залился горячим румянцем. Герцог рассмеялся, кажется, опять уловив его мысли: — Нет, я имел в виду кое-что другое, но сама мысль мне нравится, — сказал герцог и подмигнул. — Семьдесят столбов, говоришь? У нас будет чем заняться в ближайшее время. Увы, планам не суждено было сбыться: сначала пришлось провожать в последний путь Жислена, хотя сам Фабьен с удовольствием бы остался дома — со времен похорон отца у него сохранилась стойкая неприязнь к мишуре обрядов. Отчего-то у него никак не получалось найти ни спокойствия, ни умиротворения — никакие молитвы не могли пробить усталость и безразличие. Тогда он чувствовал лишь смутное облегчение, сейчас же он не понимал своих чувств вообще и старался не обращать внимания на шепотки за спиной, чтобы не омрачить скандалом еще и похороны. — Ты очень огорчишься, если мы откажем от дома некоторым соседям? — спросил уже на пути домой супруг. Он молчал почти все время, за что Фабьен был ему благодарен. — Всем, ты хочешь сказать? Только Амельен не плевался ядом, да и то непонятно как перевернутся его мысли потом. — Он произвел впечатление неглупого человека, но ему и правда всего шестнадцать лет. — Не погибни Жислен так нелепо, повез бы Амельена зимой в столицу представлять ко двору, — задумчиво произнес Фабьен, вдруг сообразив, что теперь-то некому, да и траур. — Это, пожалуй, лучшее, что могло случиться с юным де Куролем. — Отчего же? Мне понравилось, король был очень добр со мной и отцом. — Охотно верю, но его наследник далеко не такой. Жаль, что его величество мало порол его в детстве. — Так это правда, что король умер? До нас новости доходят с большим опозданием, обрастая по дороге нелепыми подробностями. — Это какими же? — герцог спешился, потрепал Росинку по шее, делая вид, что ответ его интересует мало, Фабьен мысленно улыбнулся такой простой уловке и ответил со всей серьезностью, которую только смог изобразить: — Говорили, что король сбежал с юной любовницей, которая понесла от него, чтобы бастарда не отравили в колыбели. Или что тело короля пропало из спальни, невзирая на траурный караул у ее дверей. Уверяли также, что король превратился в призрака и пугает столичных жителей по ночам страшными криками. Или его укусил вампир, а его величество вышел на солнце и обратился в пепел, чтобы не испытывать ужасной жажды крови. — Какая буйная у людей фантазия! Но стоит заметить, что во всех историях есть кое-что общее. — А что же было на самом деле? — Никто не знает, но тело пропало, — герцог развел руками и засмеялся. — И в чем причина вашей веселости, дорогой супруг? — подозрительно спросил Фабьен. — А в том, что наследник не может короноваться, пока покойный король не предан земле. И пока его высочество не решил, что ваш покорный слуга имеет к исчезновению его батюшки какое-то отношение… — Вы сбежали из дворца. Но тогда бумаги… — Подлинные. Я увидел ваше письмо и уговорил короля дать разрешение на брак. Кстати, его величество вас хорошо помнил и даже показал вас на портрете. — Но у меня никогда не было портрета, тем более во дворце! — Фабьен от возмущения дернул повод чуть сильнее, и конь недовольно фыркнул. — Не спорьте, — мягко сказал герцог. — Эй, кто-нибудь! Позаботьтесь о лошадях! Из конюшни высунулся хмурый Никез и закивал: — Да-да, не извольте беспокоиться! — Когда он так говорит, становится страшно за судьбу бедных животных, — едва слышно произнес герцог, едва они отошли на несколько шагов. — Ну, он не так плох на самом деле, — произнес Фабьен и вздохнул: несносный мальчишка уронил жестяное ведро, и оно с грохотом покатилось по камням двора. — Ничего так сильно не хочу, как провести тихий семейный вечер у камина, — сознался супруг и с усилием потер виски. Он медленно двинулся в сторону бокового входа, чтобы коротким путем оказаться в охотничьем зале. — Похороны всегда выбивают из колеи, — сказал Фабьен и едва не налетел на спину внезапно остановившегося герцога. — Похороны? Меня? Конечно. Всегда. Фабьен кашлянул, сообразив, какую сморозил глупость. — Бессмысленное по своей сути мероприятие, — продолжил герцог и, вздохнув, взял Фабьена под руку. — Оно нужно живым, мертвым по сути все равно. — Но веками освященные традиции не на пустом же месте возникли! — запротестовал Фабьен. — Причиной в основном служит нечистая совесть. Поверь, — герцог придержал дверь, прижался плотнее, чтобы пройти вместе в узкий проем. — Еще ни один покойник не жаловался, даже если его кости обглодали дикие звери в лесу. — Но, может быть, они не могут говорить о том, что произошло после смерти? — Возможно, — на выдохе произнес герцог, неожиданно соглашаясь или просто не желая углубляться в сложные материи. — Предлагаю выпить по бокалу чего-нибудь успокаивающего. Есть у нас коньяк или бренди? — Конечно. Я принесу. — Фабьен высвободился из хватки супруга и почти бегом спустился в подвал, где хранились запасы отличного выдержанного коньяка, из коллекции еще деда. Когда он, почти запыхавшись, вернулся, то оказалось, что у них гости. — Князь Айтварс. Рад видеть. — Гедемин, я же просил! — Князь вскочил, поклонился и, сияя улыбкой, продолжил: — Простите, что без предупреждения, но мне показалось, что в такой день дружеская поддержка не помешает. — Тебе правильно показалось, — согласился герцог. — Отвратительный день. Фабьен достал из высокого узкого поставца три бокала и поставил на кофейный столик возле кресел. У него были некоторые сомнения насчет третьего, но его никто не остановил, а проявлять пренебрежение гостем было бы невежливо. В конце концов, князь мог и не пить! — Как насчет партии в карты? — Князь достал из кармана колоду, небрежно бросил ее на стол. — Он жульничает, — спокойно сообщил герцог и пригубил коньяк. — А сам-то! — возмутился князь и подмигнул Фабьену: — В этом и есть смысл игры. — В жульничестве? — В самую точку! — князь веселился, герцог снисходительно улыбался, а Фабьен немного растерялся. — Мы обычно делим горсть мелких монет в начале партии пополам, и до тех пор, пока у кого-то не закончатся эти деньги, можно продолжать игру, — пояснил герцог. — Так просто? — Конечно, зачем мудрить. И втроем играть намного интереснее, — продолжал искушать князь, а Фабьен подумал, что вчетвером было бы еще лучше, но Жислена уже нет, а еще одного партнера теперь и не найти. Вечер оказался приятным завершением дня. Князь дурачился, делал серьезное лицо и то доставал какие-то карты из рукава, то запихивал под обивку кресла лишние, герцог мученически ловил его за руку, все равно проигрывал, но смеялся — это и правда было забавно. Фабьен некоторое время дичился: все выглядело настолько странно и непривычно, что принять правила игры и следовать им никак не получалось — лишних тузов ему взять было неоткуда, а прятать в рукав — неловко. Потом же, после двух или трех выпитых бокалов он поддался общему веселью и почувствовал себя намного лучше. У мужа тоже ярко заблестели глаза, и он смеялся, запрокинув голову как мальчишка. От этого смеха по спине Фабьена прокатывалась легкая дрожь, скапливаясь в пояснице и перебираясь оттуда в чресла, ему оставалось только радоваться длинному камзолу траурного наряда и свободным бриджам. — Я выиграл! – заявил князь и подгреб с к себе горку монет. — Еще нет, — возмутился Фабьен и показал на жалкие три медяка возле правой руки мужа, у него самого уже ничего не было. — Выиграл, выиграл! Время позднее, день был долгим, людям пора отдыхать, — Князь поднес к носу коньяк, к которому так и не притронулся, и вздохнул: — Божественный аромат. — Да, весьма неплох, — согласился герцог и обнажил запястье. — Я ничего такого не имел в виду, — князь пристально смотрел на полоску бледной кожи. — Но если вы предлагаете… — А вампиры пьянеют? — поинтересовался Фабьен. — Ну что вы, мой дорогой, с трех глотков-то! — А с шести? — Возможно, с восьми я что-то и почувствую, — мурлыкнул князь и оказался на коленях перед Фабьеном. — Проверим? *** — Мне кажется, что это было несколько жестоко по отношению к Гедемину, — Фабьен остановился на пороге спальни и посмотрел на мужа с укором: какой бы промах ни совершил князь, но выставлять его из дома таким образом было невежливо. — Удивительно, едва знакомого вампира ты называешь по имени, а я никак не заслужу эту честь. — Не уходи от ответа! Ведь ты называешь его своим другом, а я не понимаю такой дружбы. И он сказал, что пошутил! — Видишь ли, он действительно мой друг, но с тобой князь не знает, как себя вести, и проверяет границы. Если ты сам их не обозначаешь, то приходится это делать мне. В общении с вампирами нужно быть крайне осторожным, Фабьен. Они признают по большому счету только силу и преклоняются перед ней. — Какая разница между тремя глотками крови и, скажем, четырьмя? — Сила, Фабьен. Чем больше крови, тем сильнее вампир. А кровь мага это эликсир для него, но только если она отдана добровольно. Понимаешь? Иначе она яд. — А я? Зачем ему моя кровь? — Чтобы вампир отказался от крови? — И все же, я думаю, что нам нужно поговорить с князем, — упрямо сказал Фабьен. — О чем? Он виноват, завтра явится извиняться, и подобных шуток больше не будет. Будут другие, скорее всего, но я не возьмусь предсказать, какие. Не поощряй его, ради бога! Хорошо? Фабьен подошел к мужу, называть его по имени никак не получалось и нужно было как-то пересиливать себя. — Хорошо, Лео, — сказал он. — Пойдем спать, сегодня был тяжелый день. — Пойдем, — согласился муж, провел пальцем по подоконнику, задумчиво посмотрел на оставшийся след. — Все остальное завтра. Фабьен скинул одежду и первым забрался в кровать. Наблюдать за мужем сквозь полуприкрытые ресницы оказалось интересно. Он любовался неторопливыми движениями, мышцами, перекатывающимися под гладкой кожей — у Лео не было волос нигде, кроме как в паху и на голове, что вызывало, конечно, интерес, но не сейчас, когда в чреслах определенно намечалось желание чего-то большего, нежели ответы на несущественные в общем-то вопросы. Супруг лег рядом. Тонкий батист его ночной рубашки скользнул по животу и бедрам Фабьена, он зажмурил глаза еще сильнее, потому что реакцию тела скрыть бы не получилось никогда, только не на этом узком ложе! — М-м-м, — голос мужа над ухом обволакивал и пробуждал еще большее желание. — Какой ты… Фабьен хотел спросить: «Какой?», но не успел, рука Лео легла на его естество, и легкое поглаживание исторгло из глубины легких полустон-полурык — хотелось то ли брать, то ли отдаваться, то ли всего сразу. — Горячий, — прошептал Лео и придвинулся ближе. Прижался. Поцеловал жадно. Фабьен поплыл. Ни единой мысли не осталось в голове, только острое, почти нестерпимое желание разрядки. Он толкнулся бедрами вперед, тонкая ткань казалась осадным щитом, мешала и казалась почти неодолимым препятствием. Он и не понял, когда Лео обхватил оба их члена ладонью, сжал и… Фабьен излился позорно быстро, слишком сильны оказались ощущения от близости, от этих властных, уверенных движений и остро-сладкого поцелуя, который супруг так и не разорвал. — Прости, — пробормотал Лео, отстраняясь. — Что-то я сегодня немного вымотался. — Но ты же не получил удовольствия, — пробормотал Фабьен, чувствуя вину. — Завтра я собираюсь получить его в полной мере. Супруг говорил тихо, теплый воздух его дыхания обдавал щеку и шевелил прядку на виске Фабьена. — Спокойной ночи? — неуверенно спросил Фабьен, которому не хотелось оставлять мужа неудовлетворенным, как и заставлять заниматься любовью через силу. — Спокойной, — в голосе Лео слышалась улыбка и уверенность. Фабьен отбросил беспокойство и собственнически закинул ногу на бедро мужа — так было удобно, надежно и единственно правильно. Снилось ему что-то невнятное, но приятное, когда по пробуждении совершенно не помнишь самого сна, а только ощущения, от которых сперва не хочется открывать глаза, а затем становится обидно, что в памяти не осталось ни единого клочка, ни единой зацепки, по которой можно было бы вернуться и воскресить то волшебное, что теперь потеряно безвозвратно. За стеной послышался шорох, Фабьен приподнялся на локте и за приоткрытой дверью заметил мелькнувший подол серого платья. Мужа рядом не было. Фабьен осторожно спустил ноги на пол, поежился от утренней прохлады, прислушиваясь к звукам из соседней комнаты. Накинув халат, он подошел к двери и залюбовался картиной: Лео в платье служанки старательно тер окно, из-под небрежно надетого чепца выбились пряди светлых волос. Фабьен нашел это ужасно милым. — Что вы делаете? — Прибираюсь, — Лео обернулся и нервно облизал губы. — Я разбудила вас, ваша милость? — Да, — ответил Фабьен, хотя это и не было правдой. Нужно же было подыграть мужу. — Как же мне теперь заслужить прощение вашей милости? — Лео прижал руки с зажатой в них тряпкой к груди и глубоко вздохнул, отчего свободные складки нательной рубахи над корсажем колыхнулись, создавая видимость женских форм. — Все будет зависеть от… — Фабьен понятия не имел, что сказать дальше, завороженный трепетом ресниц, смущенным взглядом и, дьявол побери, легким румянцем на бледных щеках. — От чего? — прошептал Лео и сделал два крошечных шага вперед, оказавшись на расстоянии менее фута от Фабьена. — Вашего поведения, — выдохнул Фабьен, запуская руку под чепец и жестко сгребая пряди волос на затылке в кулак. — Все, что прикажете, — пробормотал герцог, часто и нервно облизывая губы. — Даже так? Притянуть мужа к себе и поцеловать жадно и властно показалось самым правильным решением. Губы Лео податливо раскрылись, пропуская внутрь язык, сдаваясь под напором. Фабьен низко застонал и опустил руки на скрытые слоями юбок ягодицы, дернул на себя, прижал крепко — никакие тряпки не могли скрыть вожделения, но мешали отчаянно. Фабьен не помнил, как они оказались в кровати, потеряв по дороге чепец и пару нижних юбок. Ужасные грубые тряпки, недостойные красоты супруга, мешали и злили, в пылу страсти Фабьен разорвал полотняную сорочку, чтобы добраться до нежной кожи сжавшегося от возбуждения соска. Он чувствовал себя зверем, дорвавшимся до вожделенной самки… — Хорошее было платье, — пробормотал Лео, когда они лежали, обессилевшие после близости. — Нет. Лео приподнялся на локте, навис сверху и заглянул в глаза. — Оно было ужасным, — пояснил Фабьен и заправил упавшую на лицо светлую прядь за ухо, от такой вольности Лео слегка опешил и беспомощно моргнул. — Я хотел предложить посмотреть в сундуках, одна из прабабок была, по слухам, высоченного роста. Шелка и бархат все же более подходят. — Для того, чтобы их рвать? — развеселился Лео. — Для того, чтобы их медленно и чувственно снимать! Лео вытянулся рядом, побарабанил пальцами по бедру и наконец согласился: — Возможно. — Роль служанки тебе совсем не подходит. — Отчего же? — Хорошая бы прислуга побеспокоилась о завтраке для господина, — поддразнил Фабьен, Лео фыркнул в ответ: — В другой раз обязательно! — Господин Фабьен! Господин Фабьен! — Орель молотил в дверь кулаками и кричал, как на пожаре. — Что случилось? — Фабьена как подбросило, в спешке он едва попал в рукава халата и завязывал кушак, уже открывая дверь. — Ну?! — Там это, парни из гарнизона вернулись! — И что? Случилось-то что? — Ну так вы завсегда сразу идете доклад принимать, — не понимал тревоги Фабьена Орель. — Помочь вам одеться-то? — Сам справлюсь. Скажи, что через четверть часа спущусь и выслушаю. Фабьен захлопнул дверь перед носом слуги, резко развернулся и наткнулся на полностью одетого мужа: тот был наряжен в атласный голубой костюм с серебряными позументами и затейливой вышивкой. Кружевной воротник и манжеты рубашки подчеркивали его утонченность и придавали обманчивую хрупкость. Удивительно, как этого удавалось добиться при его-то росте и сложении, не иначе — магия! — Не стоит меня списывать со счетов, как-никак я здесь именно для укрепления границы. — Не думал даже. Просто не привык полагаться на кого-то еще, и женаты мы меньше месяца. — Хорошо. Одевайся. Или может быть, нужна моя помощь? — О, господи! — Фабьен закатил глаза: они что, сговорились?! — и поспешно натянул коричневые бриджи с замшевыми вставками, полагая, что сегодня придется ездить верхом или садиться на что-то вроде поваленного дерева, когда любую ткань можно быстро привести в негодность. Сверху же на полотняную рубашку накинул короткий колет — его тоже было не жалко. — Я готов, — он обернулся к мужу; тот одобрительно кивнул, задержал взгляд на коротких сапогах Фабьена, посмотрел на свои щегольские туфли, о чем-то подумал, но переобуваться не стал. Они быстро спустились во двор. У ворот конюшни расседлывали лошадей, суетились слуги, и вернувшиеся солдаты гарнизона создавали непривычную толпу. Фабьен выискивал глазами командира отряда, что среди десятка заросших до бровей мужчин было непросто. — Жалкое зрелище, — произнес Лео, оглядывая сборище. — Они из похода, — заступился за свой гарнизон Фабьен. — Можно подумать, военного, сражались, видно, целыми днями. Как можно в мирное время, когда тепло и когда вокруг полно девушек, довести себя до такого непотребства? Не понимаю. — Лео вытащил кружевной носовой платок и приложил к носу. Фабьен был вынужден согласиться, что амбре стояло не самое приятное, он хотел было как-то сгладить слова мужа, потому что ближайшие солдаты уже оборачивались с не самым дружелюбным видом, но не успел — капитан Брано уже шипел и плевался ядом: — Да что бы ты понимал, столичный хлыщ! В той стороне степь, где и воды порой не сыскать на три дня пути, — он ткнул рукой куда-то в сторону. — Выискался поучальщик, сам бы хоть в один рейд сходил, тогда бы и вякал! — Да вы, голубчик, хам, — ласково произнес Лео и выпрямился. — Вас стоит научить приличным манерам. — Ты, что ли, учить будешь? — насмехался командир. — Ну давай, выбирай оружие, щенок. — Капитан Брано, прекратите! — Любовь моя, хамов нужно учить. Не стоит так волноваться, — Лео взял Фабьена за руку, поднес его ладонь к губам, чуть задержал и выпустил, кривя губы в улыбке. — Меньше болтай, твоя светлость, — сказал капитан, которого уж точно просветили о роли молодого щеголя в замке, но его это не смутило. — Чем биться будешь? Зубочисткой? — Да хоть бы и этим, — Лео подхватил со скамьи забытый кем-то кнут, повертел в руках и вышел на середину двора. Капитан Брано расхохотался и достал из-за пояса пистолеты. — Нет! — воскликнул Фабьен, но чьи-то руки удержали, не дали кинуться наперерез капитану. Дальнейшее происходило так быстро, что Фабьен растерялся. Нет, он знал, что супруг маг, но сейчас можно было поклясться: Лео не колдовал. С центра двора люди отошли к краю, освобождая как можно больше места и оставляя дуэлянтов один на один. Лео стоял в расслабленной позе, держа кнут за рукоять и оставив длинный кожаный хвост лежать на земле. Как можно противопоставить какой-то кнут пистолету со свинцовыми пулями, Фабьен не понимал. Капитан тоже был уверен в своей победе и плотоядно смотрел на противника, нарочито выбирая местечко, куда стрелять. Лео взмахнул кнутовищем, капитан упал на спину, Лео взмахнул еще раз — пистолет оказался у него в левой руке. А потом Фабьен видел взмах рукой, слышал свист и капитан лишался деталей одежды одна за одной, причем кончик хлыста ни разу не рассек человеческую кожу, только рвал ткань мундира, срывал портупею и лишь однажды задел мочку уха — причем умышленно, этакое напоминание о сегодняшнем дне. Под конец на капитане Брано остались лишь сапоги, которые Лео то ли пожалел, то ли не пожелал возиться. Люди заулюлюкали, показывая пальцами на Брано, который прикрывал срам ладонями. Напряжение выходило смехом и солеными шутками. — Я думаю, что стоит наложить на капитана штраф в размере его жалованья и выставить вон, такие командиры нам ни к чему, — Лео холодно улыбался, сжимая в одной руке рукоять кнута, а в другой пистолет. — Остальные получат полный расчет, кто хочет, может остаться, но такого безобразия мы терпеть не собираемся. Он пристально посмотрел на Фабьена, и тот кивнул, совершенно согласный с решением супруга. Да и не смог бы капитан продолжать службу в замковом гарнизоне после такого позора, так что все было правильно. Лео довольно улыбнулся, вскинул пистолет, почти не целясь, сбил пролетающую мимо ворону и швырнул разряженный пистолет владельцу. — Любовь моя, все же нам стоит, наконец, позавтракать. По всей видимости, на границе у нас все спокойно и докладывать нечего, только зря из спальни выдернули. Фабьен покраснел и поспешил за мужем, идущим к кухне. Кажется, простые деревенские нравы стали побеждать аристократические привычки, и о столовой Лео уже почти не вспоминал. Бастьенн всплеснула руками, увидев господ на пороге, и тут же усадила за стол, ставя перед ними тарелки и выкладывая приборы. В большой чугунной сковороде уже жарился бекон, а кухарка поспешно взбивала в миске яйца. Платье на ней сегодня было настолько похожим на то, которое совсем недавно превратилось в лоскуты в спальне, что Фабьен зажмурился и тряхнул головой: какая чушь, у всех женщин в замке похожая одежда. И в селениях тоже мало чем отличается, разве что на праздник наряды более яркие и пышные. Лео вертел в левой руке вилку и избегал смотреть на Фабьена, а потом неожиданно выдал: — Я был наемником. — Прости? — растерялся Фабьен и невольно оглянулся на Бастьенн, та стояла к ним спиной и, казалось, была поглощена готовкой. — Я был наемником, — повторил Лео и бросил несчастную вилку на выскобленный до белизны стол. — До того как король притащил меня во дворец. — Но зачем? — Фабьен не понимал ни причин герцогу быть наемником, ни того, зачем об этом говорить при посторонних — яснее белого дня, что Бастьенн греет не только сковороды, но и уши, вон какая напряженная спина, боится пропустить хоть слово. — Наемникам неплохо платят, — Лео криво улыбнулся. — И не задают вопросов. Для изгоя это важно. Фабьен открыл рот, чтобы уточнить про изгоя, но Бастьенн замерла и даже не дышала. Но Лео, несмотря на невысказанный вопрос, продолжил: — В деревне не были сильно рады, узнав, что знахаркин сын некромант. — У вас много талантов, мессир, — прошептал Фабьен. — Да, — согласился Лео. — Могу лечить, могу убить, могу поднять, а могу и проклясть, — лицо его при этом выражало смесь насмешки и самодовольства, и Фабьен понял: говорится все специально, чтобы слухи разошлись и чтобы местные боялись и уважали. Повисла пауза, которой тут же воспользовалась Бастьенн, накладывая в тарелки омлет с беконом, подавая булочки и свежее масло. — Я оказал королю услугу, и он пожаловал мне титул и земли, но я так и не побывал в том имении — то его величество не отпускал, а то вдруг увидел ваш портрет во дворце… — Нет никакого портрета! — рассердился Фабьен. — Есть, — стоял на своем Лео, хитро улыбаясь. — Он произвел на меня столь неизгладимое впечатление, что едва представился случай, я им тут же воспользовался, чтобы сделать тебя своим, любовь моя. Кухарка уронила черпак в котел, где кипело какое-то варево, а Фабьену нестерпимо захотелось стукнуть мужа по голове, можно и черпаком, если отнять его у Бастьенн. *** Они ехали под тенистыми сводами леса, что в полуденное пекло было приятно. Фабьен отпустил поводья, Пепел и сам хорошо знал тропу, ведущую в имение де Куролей. Отчего Лео выбрал именно этот путь, Фабьен не спрашивал, просто подчинился — по большому счету, ему было все равно. Разве что легкое тянущее чувство под ложечкой намекало на грядущие неприятности. — Ты так молчалив, любовь моя. — Думаю, — отозвался Фабьен на неожиданное заявление и приготовился услышать какое-нибудь условно остроумное замечание о пользе такого занятия. — Я солгал, — Лео улыбался в кроны деревьев, запрокинув лицо. — Я догадался, — против воли слова прозвучали сварливо, и Фабьен поморщился. — Да-а? — Наемников не учат орудовать хлыстом, как каких-то пастухов. — М-м, наемники должны уметь сражаться чем угодно? — Хорошо-хорошо, я верю! — На самом деле я сын графа. Это было больше похоже на правду, Фабьен затаил дыхание и покосился на мужа, тот повернулся к нему и погасил на губах хитрую усмешку. — И деревенской знахарки. Они не устояли перед красотой друг друга, и получился я. — Бастард? — Фабьен высоко поднял брови, сомневаясь в правдивости и этой сказочки. — Зачем же, — Лео пожал плечами. — Бабушка пригрозила проклясть охальника, и родители поженились, правда, так и не жили вместе: матушка ненавидела графские покои, а отец… Что ему было делать в хижине на краю леса? — Очень трогательная история. — Ужасно, — согласился Лео и засмеялся. Он опять не говорил правды и зачем сам затеял разговор, Фабьен не понимал. Герцогу было что скрывать, и вряд ли он страдал излишней доверчивостью, тем более к человеку, которого знал меньше месяца, пусть даже и мужу. Фабьен не собирался задавать вопросы и копаться в прошлом супруга: захочет — сам поделится, а нет, то так тому и быть. Нужно жить настоящим. — Какая потрясающая выдержка, — тихо произнес Лео, подъехавший, оказывается, совсем близко. — Все больше убеждаюсь, что сделал правильный выбор. Фабьен кивнул в ответ и направил коня вперед чуть быстрее, чтобы свернуть на другую, едва заметную тропку, ведущую в чащу, даже затылком ощущая тяжелый и задумчивый взгляд мужа. В замок они вернулись к вечеру. Прогулка неожиданно вышла очень приятной, жаль, что пропустили обед, но Лео о нем не заикнулся, а Фабьен не стал напоминать, привычный есть когда придется. — Сразу видно, что наша дорогая Бастьенн расстаралась, — с тихим смешком сказал Лео, спрыгивая на землю. Сразу же рядом как из ниоткуда возник его личный слуга Доменик и увел кобылу в конюшню. Фабьен передал повод Никезу, надеясь, что бестолковый мальчишка справится с таким простым делом, но на всякий случай погрозил ему пальцем. — Почему ты думаешь, что Бастьенн… — Фабьен прикусил язык, сообразив, что муж имел в виду другое — то, что кухарка поделилась утренней сказочкой со всеми желающими, а уж те передали ее дальше. И во что история герцога превратится через дюжину дней, не смог бы предсказать и сам великий оракул. Лео велел подать ужин в столовую через час, Фабьен был с ним согласен — идти на кухню сейчас не стоило. — У тебя есть во что переодеться? — Конечно, — удивился вопросу Фабьен, пусть его одежда и не была пошита согласно последним модным веяниям, но гардероб он обновлял меньше года назад. Пара подходящих костюмов на вечер уж точно найдется. — Что-нибудь подходящее для гостей. — В гости? Ночью? — Боюсь, что днем наш дорогой именинник предпочитает спать. — Князь? — Браво! — похвалил Лео и иронично улыбнулся. — А подарок? — Помилуй, что можно подарить трехсотлетнему вампиру? Наш визит уже сам по себе подарок, а уж пара глотков крови вообще сделает его счастливым. — Но… Впрочем, ты лучше знаешь, наверное. — Да, — ответил Лео и первым пошел в ванную. Фабьен вздохнул — искать Ореля без толку — и отправился рыться в сундуках сам. Ему приглянулся густо-зеленый, почти черный костюм, с ним Фабьен и вернулся в спальню. — Мне кажется, что нам нужны другие апартаменты, — встретил его Лео, уже одетый и расправлявший складки жабо поверх камзола, Фабьен тотчас же почувствовал себя глубоким провинциалом и смутился, ощутив как загорелись уши. — Зачем же? — выдавил он. — Я хочу нормальную кровать, которая будет стоять как положено, чтобы к ней было удобно подойти с любой стороны, я хочу, чтобы гардеробная примыкала к спальне, а не находилась аж на другом этаже, раз уж слуги манкируют своими обязанностями, камин в спальне это тоже не роскошь. — Но к другим спальням не примыкают ванные! — Ужасная проблема, — фыркнул Лео и, наконец, оставил в покое жабо. — Есть один выход, но он тебе отчего-то не нравится, и ты предпочитаешь ютиться в каморке слуги. — Я не предпочитаю, просто эта комната мне кажется пропитанной страданиями и болезнью. Впрочем, я, кажется, говорил. — Перестановка? Другая кровать, новый балдахин и новые панели на стенах? Фабьен грустно улыбнулся и неопределенно пожал плечами. — Хорошо, — кротко сказал Лео. — Тогда я выбираю ту угловую комнату, которая дальше по коридору. — Будуар матушки? — Фабьен с трудом представил, как будет спать в окружении гобеленов с пастушками и ангелочками на бледно-розовых стенах. — Хоть бабушки! — отрезал Лео и уточнил: — Ты идешь в ванную, или нам придется есть холодный ужин? — Иду, — буркнул Фабьен и закрыл за собой дверь, влажная духота тут же обволокла его — кто-то предпочитал мыться очень горячей водой. Летом. В столовой их обоих ждал сюрприз. Князь, торжественный и печальный, стоял у каминной полки, сложив перед собой руки в извечном жесте покорности судьбе и смирения. — Прошу прощения, мессир. На два слова, — он скользнул глазами по Фабьену и впился взглядом в Лео, тот кивнул, и они вышли из столовой. Дверь мягко закрылась, оставляя растерянного Фабьена одного. Сесть одному за накрытый стол было бы дурным тоном, отойти куда-нибудь к окну и полюбоваться закатом — более предпочтительно, но любопытство победило, и он остался на месте, превратившись в слух. — Приношу глубочайшие извинения за свое неуместное поведение. — Извинения приняты, — после паузы отозвался Лео, и не знай Фабьен, что так или иначе они собирались к князю на именины, то заволновался непременно: сказано было как будто бы нехотя. — Мне и в голову не могло прийти… — Что?! — почти выкрикнул Лео. — Что ревность может быть настолько сильна. — Ревность? — повторил Лео, словно пробуя слово на вкус. — Ну нет. — А если сейчас подойду к твоему благоверному и прошепчу какую-нибудь банальность ему на ушко? — Только попробуй! Не смей даже приближаться… — «Страшнее всех чудовищ злая ревность», — процитировал князь и тихо засмеялся. — Не знаю, — почти жалобно произнес Лео, за дверью наступила недолгая тишина, а потом князь попытался убедить ревнивца в том, что никаких видов на его супруга не имеет, даже гастрономических, и принес клятву. Слов Фабьен не разобрал, они звучали непривычно, гортанно, но после затрещали свечи, пламя в них заметалось из стороны в сторону и Фабьена пробрала дрожь — в столовой потянуло холодом. Он поспешно отошел к столу и плюхнулся на первый попавшийся стул — ноги не держали совершенно. Дверь медленно открывалась, и Фабьен поспешно вскочил. Первым вальяжной походкой вошел князь, остановился шагов через пять и согнулся в подобострастном глубоком поклоне как не слишком умный, но исполненный почтительности и важности слуга в каком-нибудь трактире перед важными гостями, обеими руками указывая на стол. Не хватало крахмального фартука и салфетки, заткнутой за пояс, да и черный облегающий камзол с небольшим стоячим воротником смазывал впечатление. Но князь старался! — Господи, за что мне это? — простонал Лео, тяжело опускаясь на стул. — Мессир! — с придыханием сказал князь и рухнул на колени. — Он неисправим, — пожаловался Лео Фабьену, вздохнул и отщипнул кусок от свежей булочки. — Увы, — тут же согласился князь, мгновенно оказываясь по правую руку от Лео и грациозно опускаясь на сиденье. — Про таких, как я, обычно говорят, что смерть сотрет улыбку, но в моем случае, кажется, что-то пошло не так. — Могила исправит, — подал голос Фабьен и тоже сел рядом с мужем против всяких правил. — Нет-нет! — замахал руками князь. — Категорически нет! Я отказываюсь! Эту кладбищенскую грязь потом замучаешься отмывать. А червяки? Ужаснейшая пакость, не дай бог застрянет такая дрянь в кармане, а потом вывалится в ответственный момент, когда дело с юной красоткой уже практически на мази! — Гедемин, ну не за столом же! — Прошу прощения, мессир, но не я первый начал, — чопорно произнес князь и сложил руки на коленях. — И вот так всегда. Зачем я тебя терплю? — Если бы меня не было, то тебе пришлось бы выдумывать себе друга, а так — вот он я! Терпеливый слушатель, незаменимый помощник и подниматель настроения. Немного шут, немного исповедник и много чего еще. — Скромность твое второе имя. — Эта черта характера не входит в список моих недостатков! — Да уж. — А кто обратил твое внимание на портрет будущего супруга, когда ты прочитал письмо и размышлял, стоит ли вступать в брак или просто поехать на границу? — Гедемин! — Лео отшвырнул вилку. — О, господи, ну не существует моего портрета, это чей-то другой. Возможно, просто похожий человек или дальний родственник, — не выдержал Фабьен, до последней реплики князя едва сдерживавший смех. — Ну как же нет? Я докажу, принесу. Заканчивайте пока ужин, как раз обернусь. Князь исчез, словно бы растворился. Фабьен еще не привык к этой его манере и долго хлопал глазами, пока муж не нарушил тишину: — Иногда мне безумно хочется его упокоить. — Да? — Он, конечно, предан и в целом хороший друг, но некоторые понятия ему недоступны. Он искренне считает вправе вести себя так. — А мне его манеры кажутся милыми, — признался Фабьен и затаил дыхание, не сочтет ли Лео подобное признание поводом для ревности? — Милыми? Не думаю, что… — А вот и я! — сообщил князь, появляясь в полосе света с прижатой к груди картиной в золоченой раме. — Обернулся даже быстрее, чем ожидал. Меня обсуждаете? — Фабьена твои выходки забавляют, и до поры он находит их довольно милыми. — Тысяча благодарностей, монсеньор! — расплылся в улыбке князь и развернул полотно лицом к зрителям. Фабьен похлопал глазами: на портрете был король в окружении четверых склонившихся в полупоклоне пажей. Он вспомнил, что когда-то и правда позировал художнику и даже надевал такой вот пажеский серый костюм с ужасающе узкими лосинами, от которых по конечностям переставала бежать кровь. Хорошо, что пытка продлилась недолго и они с отцом уехали, так и не дождавшись завершения. — Ну и где же здесь я? — забавляясь спросил Фабьен, потому что и сам не знал ответа. — Ну вот же! — князь ткнул пальцем в правого пажа. — Поразительное же сходство. — С чего вы взяли, что это я? — стоял на своем Фабьен, лиц пажей не было видно, и с таким же успехом он мог быть слева. — Его величество уж точно знал, с кого рисовали каждого, — князь подмигнул, Лео тяжело вздохнул, а до Фабьена дошло, какая часть тела привлекла будущего мужа, и он отчаянно покраснел, чувствуя, как кровь бросилась в лицо и застучала в висках. — Ты все еще считаешь его милым? — поинтересовался Лео, которого так небрежно сдали. — Может, все-таки развоплотим? — Но-но! Не надо глупых шуток и гнусных угроз. Я сейчас верну портретик на место, а потом будем праздновать, у меня все-таки именины. Князь снова исчез, а Фабьен, чтобы отвлечься решил уточнить: — Он празднует день рождения или день э-э-э… — Скорее ночь этого самого «э-э-э». Его обратили почти в полночь, и ничем хорошим это бы для него не закончилось, но тут мимо проходил я и помог. Но все чаще думаю, что зря. — Мессир! Моя глубочайшая признательность затмевает полуденное солнце, но зачем вы так жестоки?! — Скажите, князь, а вы и при жизни были столь же эксцентричны? — мягко поинтересовался Фабьен, потому что Лео нахмурился и нервно стучал пальцами по краю стола. — Эксцентричен? Не думаю, скорее всего нет, отец держал нас в строгости. — Зато сейчас дорогой Гедемин отыгрывается за все свое суровое детство. — Серьезных вампиров и без меня хватает. Кстати, не думаю, что вам бы понравилось с ними общаться. Скажу по секрету: преунылейшее занятие, все думы только об одном и… — Гедемин! — Да. Вы готовы пойти в гости? А то ночь скоро закончится, а мы еще не празднуем. У меня уже приготовлен отличнейший бренди. Князь настолько резко сменил тему, что Фабьен невольно улыбнулся, глядя на неожиданно серьезного вампира, и вдруг понял: тот боится, что они с Лео откажутся. Или обидятся. Или еще что-то. — Уже идем, — Лео встал, Фабьен поднялся тоже. Князь повеселел, без предупреждения подхватил обоих под руки, и у Фабьена закружилась голова от мелькавших перед глазами теней и странных сполохов. — О, прошу прощения, — повинился князь, отпуская локоть Фабьена. — Никогда не путешествовали по теням? Мне следовало бы подумать раньше, но, право слово, более быстрого способа добраться до дома не существует. — Ничего страшного, — пробормотал Фабьен и спрятал кусок недоеденной булки в карман, не выбрасывать же его перед чужой дверью. — Ах, вы очень снисходительны ко мне, — сказал князь и сделал приглашающий жест, в ответ на который двустворчатая дверь распахнулась. Внутри против ожидания не было мрачно, обычный особняк аристократа средней руки, не слишком большой, не слишком маленький, несколько холодный в своей сдержанности, но ничем не выдающий прибежище вампира. Натертый паркет темными и светлыми квадратами напоминал шахматную доску, стены были обиты шелком с вензелями, но цвет скрадывался полумраком: серый? Зеленый? Коричневый? Фабьен бы заложил свой камзол, что все же коричневый, но говорить об этом вслух не спешил. — Здесь я держу предков, — кивнул князь на стену, где висели несколько портретов, под ними стоял на изогнутых ножках инкрустированный перламутром комод, чуть дальше — приземистое кресло, из-под которого виднелся белый бок небольшой подушки. Фабьен споткнулся, когда понял, что «подушка» шевелится и вертит хвостом! Не оставалось сомнений, что под креслом застрял щенок. Фабьен подошел ближе, опустился на колени и освободил жалобно пищащего пленника. Щенок оказался упитанным и смешным, чисто белым, без единой черной шерстинки. Он радостно тыкался мокрым холодным носом в спасителя, и Фабьену не оставалось ничего иного, как взять малыша на руки и идти разыскивать хозяина дома, который к тому времени ушел уже далеко вперед. Щенок был еще слишком мал, чтобы оставаться без матери, его нужно было вернуть ей. Он сделал шаг и перед ним возникла огромная собака, тоже белая, покрытая густой шерстью. Она внимательно смотрела на Фабьена, не делая попыток напасть. — Твой? — зачем-то спросил Фабьен и протянул ей щенка, собака неуверенно вильнула хвостом, лизнула руку. — Забирай. И следи получше, чтобы не застревал. Говорить с огромной псиной было забавно: она прижала уши, виновато потупилась и неожиданно боднула лобастой башкой Фабьена в бедро. Он сначала растерялся, потом потрепал собаку по голове, той вроде бы понравилось. — Прости, подруга, но меня ждут, — Фабьен подпихнул недовольного щенка ближе к матери, та легла рядом и прошлась пару раз длинным розовым языком по его спинке, отчего мягкая щенячья шерсть встопорщилась, вызывая улыбку умиления. — Фабьен, где ты? — откуда-то из глубины дома позвал Лео. — Иду! — Фабьен поспешил на голос. Собака проводила его внимательным взглядом. — Прошу прощения, немного отвлекся, — Фабьен виновато улыбнулся и сел в предложенное кресло, Лео тут же завладел его рукой, легонько пожал и спросил: — Все в порядке? — В полном. У князя очень интересный дом. — Да! Я очень рад, что вы, дорогой граф, это оценили. В отличие от некоторых, — князь выразительно посмотрел на Лео. — Впрочем, не стоит говорить о чужих недостатках, когда дорогих гостей дожидается преотличнейший бренди. Фабьен поднес к носу бокал, в который князь щедро налил из пузатой темной бутылки. Пахло и в самом деле замечательно. — Предлагаю выпить за меня! — в руках князя оказался золотой кубок, инкрустированный рубинами. — За здоровье? — насмешливо поинтересовался Лео. — Спасибо, пока не жалуюсь, — парировал князь. Сзади послышался цокот когтей по паркету, Фабьен обернулся: собака решила составить им компанию и несла в зубах щенка. Князь и Лео продолжали пикировку, по всей видимости, иначе они не могли, Фабьен не прислушивался, следя за целеустремленной псиной, а та направлялась прямиком к нему. — Это так мило, — сказал он, когда она положила щенка ему на колени и легла рядом. — Что именно? — осторожно поинтересовался Лео. — Этот малыш. — Кхм, — кашлянул князь. — Ваша собака принесла мне щенка, — Фабьен приподнял упитанное тельце и показал мужу и хозяину дома. — Он застрял, я его вытащил, потому и задержался. — Щенок, — тихо произнес князь и как-то странно беспомощно посмотрел на Лео. — Собака… — Если я что-то сделал не так, прошу извинить. Я не знал. — Скажи, дорогой, тебе ничего не кажется странным в этих собаках? — Что может быть странным в обычных псах? — Эм, глаза, может быть? Фабьен нахмурился и наклонился к лежащей у его ног собаке, та подняла голову и уставилась на него алыми глазами — здесь было светлее и потому необычный цвет стал заметен. — Не думаю, что она виновата в этой своей особенности. — Фабьен пожал плечами, поражаясь, насколько недалеким его считают, как будто жизнь в глуши выключает мозг. — Такое бывает с чисто белыми животными, да и у людей встречается. Когда я был при дворе, там один граф отличался слишком светлой кожей, белоснежными волосами и глазами, которые он прятал за темными стеклами, оберегая их от яркого света и досужего любопытства. — А она точно белая? — внезапно спросил князь. Фабьен еще раз посмотрел вниз, встретился глазами с собакой и вздохнул: — Вы меня так глупо пытаетесь разыграть? — Ну что ты, милый, — подозрительно ласково сказал Лео. — Просто пытаемся понять, как такое возможно и почему, — подхватил князь. — Я еще раз приношу извинения за этого щенка, — Фабьен говорил уже резко, загадки и недомолвки порядком утомили. — Заберите! Он попытался впихнуть упитанного малыша хозяину, но ничего не вышло: рука князя прошла насквозь и легла на ладонь Фабьена. Ощущение было странным: мягкая щенячья шерсть на теплом тельце и холод вампирской руки. Одновременно. — Вот об этом мы и говорим, — теперь уже Лео вздохнул, в один большой глоток выпил содержимое бокала и пожал кончики пальцев Фабьена сквозь щенка. — Видите ли, друг мой, — князь взялся за кубок и принялся задумчиво поглаживать его. — Вы имели удовольствие познакомиться с адской гончей. Иногда лунными ночами она являлась и мне, но, как и положено, в виде призрака. Я и не подозревал, что она здесь живет. Простите. — Какая чушь, — Фабьен посмотрел вниз, собака лежала у его ног и, казалось, спала, положив морду на лапы. — Адские гончие черные или коричневые с черными пятнами и светящимися глазами, размером с плошку! — Ну на самом деле вряд ли кто видел их в реальном воплощении, а призрачная тварь цвета не имеет. — Лео, ты же умный образованный человек! — Да. А еще я маг и некромант, который видит… — Он взглянул на Фабьена и скомканно закончил: — И вижу всего лишь сгусток тумана. — Уверяю, никто из смертных не смог бы увидеть эту, — князь покосился на мрачное лицо Фабьена, споткнулся на середине фразы и продолжил совсем другим тоном: — это милое животное кроме как в виде призрака. — А вы? — решил уточнить Фабьен, потому что под понятие «смертных» в лучшем случае подходил муж. — Гедемин имел в виду, что обычные люди могут увидеть адскую гончую раз в году во время дикой охоты, — пояснил Лео и налил себе еще, рука его заметно подрагивала. — Вы хотите сказать, что она предвещает мне смерть? Чушь! — Я тоже думаю, что это дикие суеверия, — улыбнулся князь, бокал в руке Лео треснул. — Как я неловок, — Лео завороженно смотрел как кровь из пореза смешивается с бренди и капает на стол. Фабьен вытащил платок из кармана и принялся заматывать раненую руку, стараясь не обращать внимания на остекленевшие глаза вампира. — Прости, Гедемин, но нам лучше вернуться домой. — Неожиданно твердо сказал Лео и встал. Фабьен переложил недовольно ворчащего щенка с колен на кресло и тоже встал. Хотел сказать князю несколько каких-то уместных слов, но не нашелся сразу, а потом Лео дернул его на себя и спустя пару-тройку не самых приятных мгновений они вместе упали на ковер в спальне. — Ненавижу портальные перемещения, — пробормотал бледный как смерть Лео и метнулся в ванную. Фабьен остался сидеть на ковре, совершенно растерянный. Он просто сидел, слушал, как за дверью выворачивает Лео, и думал, что надо бы потребовать принести травяного отвара, успокаивающего желудок, но в то же время понимал и то, что вряд ли он поможет в этом случае, да и слуги давно и крепко спят по позднему времени. Он не услышал цокот когтей по укрытому ковром полу и вздрогнул, когда на колени упал комок меха, а щеки коснулся мокрый холодный нос. Собака вывалила язык, склонила голову набок, словно бы присматриваясь или, наоборот, заговорщицки подмигивая, затем от души лизнула в ухо и легла рядом. Фабьен задумчиво запустил руку в густую шерсть, погладил. Собака довольно зажмурилась и придвинулась ближе. В ванной все стихло. Фабьен второй рукой почесал щенка под подбородком и закусил губу, чтобы не рассмеяться: мужа ждал тот еще сюрпризец. Собака была само совершенство, и Фабьен не мог налюбоваться на точеную голову с чуткими ушами, мощную грудину и длинные лапы, которые сейчас были небрежно вытянуты. Лео вышел из ванной почти через четверть часа. — Хм, — произнес он, остановился напротив и выгнул бровь. Будь на нем придворный наряд, поза могла бы сойти за внушительную, но ночная сорочка и влажные волосы смазывали впечатление. — Кажется, они будут жить с нами. — На конюшне? — предположил Лео. Фабьен осуждающе посмотрел на него, собака, впрочем, тоже. — Но не в нашей же спальне. Я не слишком впечатлительный человек, но предпочитаю спать без потусторонних сущностей. Договаривайся, как хочешь, но… — Почему я? — перебил Фабьен. — Кто из нас некромант? — Изгнать? Адскую гончую? Да ты шутишь! — Почему сразу изгнать, — Фабьен встал. — Я имел в виду, что опыта в таких делах у тебя больше, и ты мог бы его применить. — Опыт? Нет-нет! Раз уж эта прелесть выбрала тебя хозяином, тебе и карты в руки. — А ты, похоже, даже не удивился. — Не особо, — Лео улыбнулся, осторожно положил руку на плечо Фабьену, глядя при этом на собаку. — Отчего же? — Фабьен начинал злиться на недомолвки и намеки, на которые муж был мастер. — Если принять за истину, что эта тварь живое существо только для тебя, то ничего удивительного, что вы нашли друг друга. — Почему? — Откуда же мне знать? — ушел от ответа Лео и попытался скрыться в спальне, но Фабьен поймал его за рукав. — Не темни. — У меня одни догадки. Может быть, позже обсудим? Фабьен вздохнул, закрыл глаза и мысленно прочитал три катрена, обращаясь к всемилостивейшему богу, прося ниспослать терпения и кротости. — Если исходить из того, что первый Сент-Лазар был некромантом и получил контракт на охрану границы от дикой степи и надел земли, то он мог призвать адских гончих для охраны на первых порах, пока строятся крепость и управляющая башня и возводятся столбы. Я бы так и сделал, потому что все перечисленное дело долгое. — А потом куда делись собаки? Ушли? — Кровь, — поморщился Лео. — Прости, но твои предки бездумно женились и плодились, разбавляли кровь. Связь истончилась и прервалась. — Но я не маг, обычный человек, как ты объяснишь, что вдруг эта самая связь образовалась так внезапно?! — Помилуй, объяснить можно что угодно пятьюстами различными способами. Разной степени убедительности, но будет ли хоть один из них правдой? — Не хочешь — не говори! — вспылил Фабьен, отпустил рукав мужа и захлопнул за собой дверь ванной комнаты. Поведение Лео раздражало. Фабьен плеснул на лицо прохладной воды, прополоскал рот. Раздражение не унималось. Почему, ну почему нельзя без всех этих великосветских штучек? Зачем напускать туман и темнить? Фабьен не понимал. Он нехотя облачился в приготовленную кем-то из слуг ночную сорочку с легкомысленной оборкой по подолу и вышел: собаки на полу не было. Он не сразу догадался взглянуть на кровать, которую руки не доходили выбросить. — Вот вы где. Собака насторожилась, в алых глазах зажглось сомнение и явное нежелание покидать уютное местечко. — Спите, — махнул рукой Фабьен. — Ты идешь? — спросил из другой комнаты Лео; он против обыкновения улегся у стены. — Дверь прикрой. Фабьен хмыкнул: как бы то ни было, но новых питомцев супруг опасался и не хотел видеть их в ночи сквозь открытую дверь. «У них ведь и глаза светятся, наверное», — подумал он и лег с краю. Было непривычно. Комната показалась крохотной табакеркой, выхода из которой нет. Тяжелая рука легла поперек груди, и теплое влажное дыхание коснулось шеи: — Как назовешь? Отчего-то сразу стало понятно, что Лео говорит про новых питомцев. — Эльза, — не задумываясь ответил Фабьен, ничуть не сомневаясь в правильности выбора имени, не клички. — А мелкого? — Малыш? — Ты меня спрашиваешь? — развеселился Лео. — Не спрашиваю. Думаю вслух, — Фабьен улыбнулся, представив огромного пса, в которого вырастет щенок. Малыш? Будет забавно. — Спать? — Лео нежно прикусил кончик уха, вызвав прилив жара. — М-м? Конечно, — смиренно согласился Фабьен, прижавшись бедром к восставшей плоти мужа. Лео чувствительно куснул его в шею, и заснуть обоим удалось лишь ближе к рассвету. Утром Фабьен проснулся один. Полежал, соображая, который бы мог быть час: судя по косым солнечным лучам в соседней комнате, еще не полдень, но уже изрядно поздно. Он взглянул на кровать, которую вчера облюбовали собаки: она была пуста. — Эльза, — на пробу позвал Фабьен, и тут же над ним нависла довольная собачья морда, ткнулась в руку, подставляясь под нехитрую ласку. Фабьен рассмеялся — детская, слепящая радость переполняла его, бурлила в крови, уносила взрослые проблемы и дарила ощущение настоящего, полного счастья. Меньше чем через час, жуя свежеиспеченный хлеб и запивая его молоком, не обращая внимания на болтовню Бастьенн, он размышлял о том, как сильно поменялась его жизнь за неполный месяц. Взять хотя бы сегодняшнее утро: муж, спозаранку сбежавший из спальни, нашелся легко — взялся за обустройство новых покоев и гонял полдюжины работников, как генерал войска на поле боя. — Ты долго спал, — вместо приветствия сказал он, и у Фабьена загорелись уши от несправедливого обвинения. — Разбудил бы, — буркнул он. — Неважно, — Лео отвернулся и обругал слугу за бестолковость. — Ты хочешь переложить здесь камин? — Фабьен посмотрел на разруху и покачал головой. — Но он был исправен. — Хочу большую печь, как в королевском дворце, и чтобы топилась из коридора. — Не уверен, что наши местные каменщики знают, как… — Главное, знаю я, — Лео повернулся к Фабьену. — А им лишь надо выполнять распоряжения. Кстати, тебе не кажется, что кое-кто подрос? Фабьен посмотрел сначала на Эльзу — та встала у стены, закрывая собой щенка, и на них никто из суетившихся слуг не обращал внимания: неужели правда не видят? Но Малыш и правда стал больше и теперь не походил на тот шарик с короткими разъезжающимися лапами, который еще вчера мать предпочитала переносить в пасти. — Кажется, — пробормотал он наконец, но Лео уже отвернулся и показывал куда складывать камни. Фабьен потоптался немного, чувствуя, что мешает и что мужу сейчас не до него. — Да, чуть не забыл: я рассчитал этих твоих гвардейцев. — Они такие же мои, как и твои, — язвительно ответил Фабьен снова в спину мужу, тот, как нарочно, отворачивался и принимался с удвоенным усердием гонять слуг. — Потому и рассчитал, нет смысла кормить бездельников и дармоедов. — С чего ты взял? — Птичка напела, — гадко ухмыльнулся Лео. — Хорошо быть магом? — Неплохо. Работники хоть и изображали усердие, но ни единого слова мимо ушей не пропускали, это было заметно по переглядываниям и круглым глазам: столько интересного хозяева наговорили, до праздника Урожая судачить хватит. И Фабьен был совсем не уверен, что Лео делает это не специально, вернее, как раз и был убежден в обратном. — А кто будет плохо работать, превращу в волов, — пригрозил Лео. Фабьен почувствовал себя лишним и тихо ушел, надеясь, что не придется выслушивать претензии от командира гарнизона и жалобы остальных. По пути на кухню — вот не приживались у них благородные привычки степенно принимать пищу в столовой — ему встретился капеллан. — Доброе утро, отец Сове, — произнес Фабьен, склоняя голову и принимая благословение. — Скорее день, ваша милость. Я давно не видел вас в храме. — Простите, — с раскаянием произнес Фабьен. — Даже ваш супруг сегодня заглянул, пусть и опоздал на саму службу. Аккурат к исповеди подошел. — Простите, — еще раз повинился Фабьен, начав понимать, что за птичка пела супругу утром. Но сдавать Лео не стал, как не был уверен, что станет выговаривать за подслушанные тайны в исповедальне. — Надеюсь все же увидеть вас с мужем на заутренней. — Конечно, — поспешно согласился Фабьен и сбежал на кухню, общаться с капелланом дальше не было никакого желания, да и позавтракать все же не мешало. Собаки проскользнули в дверь следом за ним, улеглись на пол и стали терпеливо ждать. Бастьенн, как и отец Сове, как и с полдюжины слуг ранее их не заметила. Фабьен получил кружку молока, хлеб и принялся размышлять. — Я думаю отправить Никеза к родне его отца в деревню, — голос Бастьенн, приобретший вдруг необыкновенную пронзительность, вклинился в его мысли. — Зачем? — Фабьен нахмурился: насколько он помнил Бастьенн, сама ни в какую не соглашалась расстаться с сорванцом и говорила, что это разобьет ее сердце. — Ах, ваша милость, бедной вдове никак не справиться с таким резвым мальчиком! Я же рассказывала, что он учудил третьего дня! Фабьен вздохнул, подпер голову рукой, признаваться, что пропустил описание подвигов юного дарования, не стоило. Может быть, у родни ему будет и в самом деле лучше. — Он не хочет, конечно же, — Бастьенн яростно взбивала тесто. — Но мальчику нужна крепкая рука. Братья мужа, надеюсь, обуздают нрав негодника, и дед еще крепкий старик. — Да, мужское воспитание точно пойдет на пользу Никезу. — Но я уже заранее представляю боль от расставания с моим мальчиком! — Бастьенн приложила к глазам край белоснежного фартука, а Фабьен загрустил — женских слез он не выносил. — Все образуется, — пришлось неловко похлопать кухарку по плечу, молясь, чтобы это сошло за ободрение, и срочно ретироваться во двор, где ярко светило солнце и никто не думал рыдать. Фабьен прошелся до конюшни, та была непривычно пуста: после возвращения патруля обычно свободных денников и не сыщешь, теперь же заняты были от силы треть. Косые солнечные лучи, проникавшие сквозь небольшие оконца почти под самой крышей расчерчивали проход между стойлами косыми ромбами. Лошади тихо пофыркивали, чуя человека и нервно переступали копытами по покрытому соломой полу. Пепел соскучился. Фабьен тотчас же пожалел, что выскочил из кухни так поспешно, стоило бы захватить краюшку хлеба, сухарь или морковь, до которой его конь был большой охотник. — Прости, малыш, — повинился Фабьен и вывел Пепла из конюшни. Какой-то малый сунулся было помочь оседлать, но Фабьен, как и всегда, справился сам. Он выехал за ворота, наслаждаясь теплым ветром, ласковым солнцем и свободой не беспокоиться ни о чем хотя бы ближайшие пару часов. Про Эльзу он грешным делом забыл. Сухая колея проезжей дороги ложилась под копыта коня, отзываясь громким цокотом подков. Муж, сорванец Никез, несчастная мать Бастьенн, строгий капеллан и получившие расчет гарнизонные служаки и даже нелепая смерть Жислена на время отошли на второй план, остались где-то далеко и не затрагивали ни сердце, ни мозг. Фабьен наслаждался погожим днем и почти позабытой беззаботностью, как будто вернулся в далекое детство и не подозревал, что ждет его впереди. На развилке Фабьен задержался, закралась мыслишка: не вернуться ли домой, — но упрямство гнало вперед. Еще каких-то три лье, и можно будет отдохнуть у источника, в котором берет начало ручей, несущий свои воды к единственной в этих краях реке. Шорох в кустах заставил вздрогнуть — Фабьен повернулся на звук и встретился взглядом с алыми собачьими глазами. — Эльза! Собака встряхнулась, будто вылезла не из кустов, а из воды, подошла ближе. Села, небрежно обвив хвостом лапы. — Я тебя не видел. Устала? — разговаривать с собакой было глупо, но он в самом деле чувствовал неловкость от своей забывчивости, которую в малой доле извиняло лишь то, что привычки еще не было. Эльза мирно сидела и просто ждала, безразличная к душевным метаниям человека. Хозяином Фабьен себя назвать не мог. Собачьи бока вздымалась мерно, язык не вываливался, как у долго бежавшего на пределе сил животного, да и какой уж предел сил — для собаки обычная лошадиная рысь не такое уж напряжение. Охотничьи псы сопровождали хозяев и по целому дню, не то что какой-то час или чуть больше. Фабьен тронул коня и теперь уже присматривал за трусившей рядом Эльзой. Перед источником она вскинула голову, дернула ушами, прислушиваясь, и внимательно посмотрела на Фабьена. — Что там? — нахмурился тот, придержал Пепла и стал продвигаться вперед осторожно. Эльза чутко поводила ушами, но других признаков беспокойства не проявляла. Фабьен успокоился: мало ли какой мелкий зверь прятался в зарослях, — и оказался не готов услышать чей-то долгий мучительный стон. Пепел всхрапнул, дернул головой и в тот же миг Фабьен увидел у тщательно обложенного камнями родника кучу пестрого тряпья. Он в удивлении подъехал ближе, не сразу догадавшись, что эта куча нечто живое и страдающее. Фабьен спешился, похлопал заартачившегося было коня по шее и склонился над человеком. — Эй, помощь нужна? Его слова были встречены еще одним стоном, пришлось наклониться ниже, и в нос тут же ударил характерный железистый запах крови, пятна которой хорошо скрывала пестрая ткань. Тело перед ним зашевелилось, распрямилось, и Фабьен отпрыгнул, никак не ожидая увидеть перед собой орка. Орчанку… С большим животом и вселенской мукой на землистого цвета лице. — Вековечное адское пекло! — выругался Фабьен и беспокойно оглянулся: вряд ли беременная далеко отошла от своих, и тогда племя должно быть где-то поблизости. Но вокруг стояла все та же безмятежная тишина, Эльза зевнула и улеглась на нагретую солнцем траву, собираясь то ли заснуть, то ли терпеливо ждать. Фабьен опустился на колени рядом, краем глаза отметив разбитый кувшин, ничего другого, что хоть как-то проливало свет на произошедшее, рядом не было — даже примятая трава за несколько часов распрямилась бы. — Милая, я не знаю, что делать. Где твои? Давай попробуем усадить тебя на коня? — Думать, что где-то рядом целое племя орков с непонятными намерениями, не хотелось. С другой стороны, в военный поход все же не берут женщин на сносях, и это хоть немного успокаивало. Роженица схватила его за руку, заговорила срывающимся голосом, торопливо и глотая звуки. Фабьен почти не разбирал плохо знакомое наречие, улавливая лишь многократно повторяемое слово «дитя». Он кивал и успокаивающе держал несчастную за холодную руку; что-то подсказывало: она просит позаботиться о ребенке. Орчанка зашевелилась, зашарила свободной рукой под платьем и вдруг достала небольшой острый нож. Фабьен никак не ожидал такого подвоха и шарахнулся прочь, но несчастная и не думала нападать на него, ее лицо стало сосредоточенным и спокойным, а затем отточенным движением она вскрыла себе живот. Фабьена мутило до самого дома. Он прижимал к себе завернутый в материнскую юбку пищащий сверток и беспрестанно сглатывал вязкую слюну, стараясь не вспоминать, как извлекал малыша из развороченного тела его матери, как неловко обмывал кровь с маленького тельца и заворачивал в тряпки, и как, оставив младенца под охраной Эльзы, заваливал камнями покойницу, чтобы не добрались дикие звери — выкопать даже подобие могилы было нечем. До замка он добрался уже ближе к закату, быстрее не получилось — долго провозился с последним местом упокоения орчанки, медленно ехал, боясь подгонять Пепла и уронить ребенка. И только въехав под знакомые до последней трещины своды, испугался, что муж не поймет, осудит или велит избавиться от нахлебника. — Где ты был? — Лео — легок на помине — выступил из глубокой тени и положил руку на повод коня, отрезая возможность сбежать. — Решил проехаться немного, а потом вот… Лео с недоумением смотрел на протянутый ему сверток: — Поясни. — Давай сначала решим, как накормить и куда пристроить на ночь этого, — Фабьен не придумал как назвать орочье дитя и замолчал на полуслове. — Из «этого» вырастет орк. Ты в курсе? — Да, — уныло согласился Фабьен и стал неловко сползать с седла, прижимая к себе зашедшийся воплями сверток. — Вот ведь, всю дорогу молчал, а тут… — пожаловался он. — Дай сюда, — Лео отобрал ребенка. — Надеюсь, на кухне осталось немного молока. Фабьен посмотрел в спину решительно шагающего в сторону кухни мужа и поплелся на конюшню, Пепел тоже устал и не виноват, что все так глупо, нелепо, бестолково и опасно. В том, что орчанка оказалась у родника случайно, он сомневался, как и в беглянку — в степи одной не выжить, а прийти к людям она бы не рискнула. Бастьенн выползла из своего закутка, заохала-запричитала над младенцем. Ей, казалось, было все равно, что тот имел вид, изрядно отличный от человеческих детей. — Вот рожок, молочка теплого козьего, да ночью, чтоб раза два дать. Сил ему набираться надо, без мамки-то плохо. Горемычный, и-и-и! — А кормилицы у нас не сыскать? — хмуро поинтересовался Лео. — Да кто ж возьмется? Нет, дите чужого роду-племени никто в дом не возьмет, да и от своих не уйдут. И отец Сове благословения не даст. — Няньку искать надо, — буркнул Фабьен, наблюдая, как ловко Бастьенн кормит из рожка мелкого орчонка. — Надо кого из их племени искать, нашим-то несподручно. Лео сердито хрустнул пальцами и поморщился, Фабьену стало неловко — столько хлопот на ровном месте. Вот понесло же, как кто на веревке тащил! — Я вам чистого холста пока дам, завтра уж пеленками озаботьтесь, — Бастьенн нырнула в каморку и вынесла стопку беленого полотна. — Вот. Пеленать несложно, глядите, ваша милость. Фабьену подумалось, что так ловко завернуть малыша в пеленку у него никогда не выйдет. Он вздохнул и захотел вернуться в утро, остаться рядом с мужем и помогать с ремонтом. Да хоть бы и просто рядом стоять, а то любая самостоятельность как-то боком выходит. — Пошли, — Лео дернул его за рукав, уже прижимая к себе одной рукой туго спеленутый сверток; Фабьен подчинился, понимая, что своими поступками скорее всего переполнил чашу терпения мужа и что следует ждать наказания. Эльза бесшумной тенью выскользнула вслед за ними за дверь кухни. Как получалось у этой огромной собаки быть порой совершенно незаметной, Фабьен не понимал. Лео бросил короткий взгляд на нее и отвернулся — кажется, его раздражало сегодня все. Они в молчании дошли до жилого крыла, свернули к прежним комнатам. «Значит, еще не завершили ремонт», — подумал Фабьен, но говорить вслух ничего не стал. — Не знаю, что за ночь нас сегодня ждет, но советую лечь спать немедленно. Фабьен такого тона у супруга никогда не слышал и ослушаться не посмел. Кое-как устроил на отцовской кровати ребенка — тот даже и не подумал проснуться, и лег рядом с Лео. — Я приношу свои извинения, — начал было Фабьен после долгой напряженной тишины, которую хотелось разбавить хоть чем-то. — Никогда не поверю, что ты мог бы поступить иначе, — неожиданно миролюбиво ответил Лео. — Я сержусь не на тебя, а скорее на обстоятельства. Сдается мне, что мы над ними никакой власти уже не имеем. Все идет своим чередом, а к хорошему или плохому — время покажет. Нужно смириться, но вот с этим-то у меня всегда были проблемы. Смирение и я плохо совместимы. Фабьен не нашелся с ответом. Как всегда, умные мысли покинули его в самый нужный момент, он только вздохнул, крепко сжал пальцы Лео и получил в ответ такое же ободряющее пожатие. — Спи. Завтра будет сложный день. Фабьен хотел уточнить, почему, но Лео уже отвернулся, давая понять, что разговор окончен. В соседней комнате закряхтел младенец, готовясь разразиться плачем, спина Лео напряглась, а сам Фабьен приготовился встать, чтобы идти успокаивать. Но Эльза опередила, вспрыгнула на кровать, покружила на месте и улеглась рядом, положив голову на лапы, с другой стороны лег изрядно подросший Малыш, и все стихло — младенец успокоился. Прежде чем провалиться в беспокойный сон, Фабьен еще успел удивиться и размерам щенка, и тому, что призрачные собаки, которых — если верить Лео и князю — не ощущает никакое иное живое существо, кроме собственно Фабьена, смогли угомонить мелкого орка. Утром, едва открыв глаза, Фабьен тут же зажмурил их вновь: уж больно фантасмагорическая картина предстала перед ним – муж с царственным видом сидел в кресле и кормил младенца из рожка. Рядом, склонив голову и засунув руки в рукава неизменной робы, замер в почтении Доменик. — Я вижу, что ты проснулся, не притворяйся. — Доброе утро, — Фабьен сел и уставился на Лео — картина не вызывала умиления, скорее опасение, что невольная нянька выбросит ребенка из окна, если тот посмеет и дальше испытывать терпение светлейшего. — Поднимайся и забирай свое приобретение. Еще раз менять пеленки я не намерен. Со стороны Доменика послышалось скрипучее покряхтывание — так он смеялся, а Лео и не подумал осадить обнаглевшего слугу. — Вставай, вставай! — Положи его на постель, дай хотя бы привести себя в порядок, — запротестовал Фабьен, но все-таки встал. — Зачем такая спешка? — Он взглянул в окно, было еще очень рано, даже дым из кухонной трубы не шел. — Поверь мне, сегодня лучше быть бодрым и сытым с самого утра. — Мессир изволит говорить загадками? — Фабьен зачем-то поддразнил мужа, но тут же пожалел, увидев как от его слов возникла вертикальная складка между бровями Лео. — Какие загадки, неужели ты думаешь, что племя не заметило исчезновения будущей матери? Муж не спохватился? Она же не в пустоте жила. Так что ждем гостей. Фабьену стало не по себе. Он еще раз глянул за окно, но в створе ворот нежданные гости не появились. Пока. — Но как они догадаются, где искать? — А ты заметал следы? — Нет, конечно. Глупость сказал, — Фабьен вздохнул, вспомнив как читал в детстве о том, насколько хорошие следопыты орки. — Если бы и заметал, то ненадолго задержал. Шаманы не даром хлеб едят. — Хорошо, я понял. Дай мне пять минут, — Фабьен скрылся за дверью ванной, попутно отпихнув наглую собачью морду, возжелавшую непременно сопровождать его куда бы то ни было. Буквально через четверть часа они все вместе сидели на кухне, где хозяйничала хмурая Бастьенн и надутый Никез перебирал немудреные пожитки, чтобы связать в узелок и забрать с собой в новую жизнь. Лео против обыкновения сидеть лицом к двери расположился так, чтобы не выпускать из поля зрения ни замковый двор, ни вход. Младенца положили в корзину, в которой зимой хранили орехи. Разговор не клеился — Лео был слишком напряжен и не скрывал этого, Фабьен же, сгорая от любопытства и бесконечных «если» в голове, не решался на расспросы при болтушке Бастьенн и ее пытливом сыночке. Собаки вели себя спокойно: и Эльза, и вымахавший уже почти с мать Малыш лежали под столом и благосклонно принимали кусочки сыра, тыкались мокрыми холодными носами в ладонь, выпрашивая ласку. — Хватит, — тихо сказал Лео и положил руку на колено Фабьену, тот задумчиво посмотрел на последний кусок, который собирался скормить щенку и положил его себе в рот: все-таки хлеб с сыром гораздо вкуснее, чем пустой. Малыш жалобно заскулил и замолотил хвостом по полу. Бастьенн побледнела, уронила сковороду и беззвучно открывала и закрывал рот, забыв моргать широко открытыми глазами. Никез бросился к матери, прижался и принялся затравленно озираться. — Что случилось? — строго спросил Лео, а Фабьен под столом пнул собачий бок, чтобы замолчал. — Ох, что-то не по себе стало, — выдохнула кухарка, медленно приходя в себя. — Уж сердце-то так и зашлось! Вот думаю: теперь не знак ли это? Может, не стоит отпускать ребенка. Ребенок истово закивал, но на удивление не произнес ни звука. — Не думаю, что как-то связано, — дипломатично сказал Фабьен и сжал собачье ухо под столом. — Мне тоже на мгновение стало не по себе, возможно, это какие-то далекие эманации мирового э-э… — Эфира, мы столкнулись с дуалистической природой мирового эфира, коим, как известно, заполнено все пространство, отчего его колебания в одном месте тотчас же могут ощущаться в другом, — не моргнув глазом произнес Лео. — Колебания? — жалобно утончила Бастьенн. — Они самые. Например, мы так могли почувствовать извержение вулкана на далеких южных островах. Благодарим за чудесный завтрак, не будем же мешать матери давать последние наставления сыну перед дальней дорогой, — и Лео, решительно взяв Фабьена за рукав, вытащил его во двор. — Про эфир правда, что ли? — тихо поинтересовался Фабьен, когда они отошли на достаточное расстояние. — Мне показалось, что «мировое зло», которое явно подразумевалось в твоей яркой и образной речи, произвело бы на неокрепшие умы неизгладимое впечатление. Пришлось выручать. — Не думаю, что кухарка поняла из слов спасителя хотя бы половину. Можно подумать, она знает, что такое эфир. — Фабьен прислушался: со стороны подъездной дороги раздавался стук копыт, сопровождаемый размеренными тяжелыми шагами с тем характерным звуком, когда подбитые железными гвоздями каблуки тяжелых сапог со звоном соприкасаются с булыжниками мостовой. Лео тоже слышал: склонив голову к плечу, настороженно глядя на въездную арку. Фабьен тотчас же пожалел о том, что от когда-то мощных ворот и подъемной решетки осталось лишь воспоминание. — Ваши милости! — звонкий мальчишеский голос заставил вздрогнуть, сведя на нет напряженность. — Вот! — Никез подбежал к ним и протянул корзину с младенцем. Фабьен со вздохом повесил ее на локоть, куда тут же сунул нос любопытный Малыш. Никез же, услышав чье-то приближение, вытянул шею и только что не шевелил ушами наподобие щенка. Лео укоризненно посмотрел на них, но сказать ничего не успел — во двор уже входил, ведя в поводу огромного коня, устрашающего вида орк. Никез пискнул и попятился, споткнулся и сел на задницу. Орк взглянул на мальчишку ничего не выражающим взглядом, тряхнул головой, отчего заплетенные в мелкие косички волосы с дробным стуком рассыпались по плечам, обтянутым неновой курткой — явно и косы могли служить оружием при необходимости. Фабьен вздрогнул, когда свободной руки коснулся мокрый холодный нос, Эльза выказала свое расположение и села рядом. Лео выступил вперед, закрывая собой мужа и Никеза: — Твой? — властно спросил он у орка и указал на корзину. Орк уставился на Фабьена и только потом посмотрел на младенца. Кивнул. Косы снова недовольно застучали по грубой коже потертой куртки. — Забирай! — приказал Лео и выхватил у Фабьена корзину, протянул орку. — Нет, — отрезал тот и медленно покачал головой из стороны в сторону. — Он, — узловатый палец с когтем на конце указал на Фабьена, — гхилгац. Через две весны учить буду, то дело отца. Лео вполголоса выругался. — Платить буду! — поспешно сказал орк. — Что? — Фабьен не понимал вообще ничего. — Гхилгац. Платить. — По орочьим законам, ты считаешься воспреемником матери, раз уж она сама доверила свое дитя именно тебе, — пояснил Лео и поморщился. — Ну и плата само собой, это дело чести для отца. — Господи, — пробормотал Фабьен, почесал подставившуюся Эльзу между ушами и не заметил промелькнувшего благоговения на лице орка. — Я хорошо платить, — повторил орк. — Я хороший воин. Много кто хотеть нанять. — А скажи, любезнейший, — повинуясь внезапному порыву, поинтересовался Фабьен. — Ты бы справился с обороной крепости? — Никто не предлагал, — усмехнулся орк, показывая клыки. — Только наоборот. — Ну так предлагаю, — сказал Фабьен. — Как раз хотели искать командира гарнизона. Оплата… — Нет! — орк выставил перед собой раскрытую ладонь, и у Фабьена сердце ушло в пятки: а ну как откажется и… От ужасных перспектив захватило дух: надо же было так подставиться, теперь орки будут знать, что в замке нет гарнизона! — Нет, — повторил орк. — Оплата нет. Еда мне. Еда коню. И хорошо. — Правильно ли мы поняли, — уточнил Лео, — что за то, что в замке присматривают за младенцем, ты его охраняешь? — Да, большой колдун. Все так. Это честь для меня и моего племени. Сына через две весны учить буду. Шаман имя даст. Предки благословят. Тогда уже не дитя. Фабьен беспомощно посмотрел на мужа: два года пестовать орчонка как-то очень сильно не хотелось. Лео едва заметно улыбнулся, прикусил губу и стал пытать орка про товарищей и как-то так хитро повернул беседу, что тот сам предложил полдюжины опытных наемников за очень скромную плату. — Но договор мы подпишем кровью, — заключил довольный Лео. — И магией, — согласился орк. — Шаман знает как. — А не слишком ли маленький гарнизон? — тихо спросил Фабьен. — Считай, что от орков обороняться уже не надо, а от остальных контур наладим, он поможет, — так же тихо ответил Лео. Пока они обсуждали дела, забытый Никез подкрался к орку и протянул ручонки к боевому топору у него на поясе. Фабьен резко выдохнул, когда тяжелая когтистая лапа легла на плечо мальчонки, пригибая к земле. — Что ты делаешь, мелкая погань? — сердито спросил Лео. Никез отчаянно замотал головой — ничего, мол, просто интересуюсь. Орк ухмылялся от уха до уха, взял богато изукрашенный топор, повертел им перед лицом мальчишки и после долгой паузы, во время которой Никез и не думал пугаться или вырываться, спросил: — Нравится? — Очень! — Никез истово закивал, выражая всем своим видом неподдельное восхищение. — Я мог бы учить и его, — сказал орк и посмотрел сначала на Лео, затем на Фабьена. — О-у-у! — Взвыл Никез. — Да! Да! Да! — и запрыгал на месте от переполнявших его чувств. — Нет, — Лео поймал мальчишку за шиворот. — Не так быстро и просто. Сначала вот, — он сунул корзину с ребенком Никезу. — Побудешь нянькой сыну твоего будущего наставника. А уж потом! — Обоих учить буду, — согласился орк и неожиданно потрепал Никеза по темным вихрам на макушке. — Или принесу в жертву нерадивого. Мальчишка прижал к себе корзину как самую большую драгоценность; отчего-то верилось, что он глаз не спустит с подопечного, слишком манким было обещание сделать из кухаркиного сына воина. — Ступай, — распорядился Лео. — Обрадуй мать. Радостный Никез убежал, Фабьен с улыбкой смотрел ему вслед, совершенно бездумно гладя охочих до ласки собак, и не заметил, как переглянулись муж и новый командир гарнизона: один предостерегающе, второй — понимающе. — Знаешь, — Лео остановился у одного из окон на пути к новой спальне, когда они уже показали новому начальнику гарнизона его комнаты и взяли пока обычную клятву верности. — Знаешь, — повторил он и стал задумчиво водить пальцем по стеклу, — ты лучше не гладь собак при посторонних. Это выглядит очень странно, когда человек водит руками по пустоте. — Дьявол, — Фабьен покраснел, представив как это должно выглядеть со стороны и отдернул руку от Малыша, который разочарованно замолотил хвостом по полу. — При посторонних, — повторил Лео, рассеянно улыбнулся и изобразил волнистую линию на пыльном подоконнике. — Конечно, — Фабьен подал мужу носовой платок. — Но пока мне сложно, все время забываю, что они никому не видны. — Между видимостью и осязаемостью огромная пропасть. Наш орк очень хорошо видел именно призрачных псов и проникся уважением. Но все же будь осторожен. — Хорошо, — покладисто согласился Фабьен, забирая платок, пока Лео не начал вытирать им пыль. — Что там с ремонтом? — Почти все готово, — Лео спрятал руки за спину, чтобы не начать их пачкать снова. — Ты так в этом уверен? — Фабьен подхватил его под локоть, отвлекая и увлекая прочь от проклятого окна. — Я же маг, — Лео дернул плечом. — Слуги должны принести мебель, но вряд ли стоит идти проверять сейчас. Куда ты меня ведешь? — Давно хотел показать тебе кое-что, — со значением произнес Фабьен, гадая про себя, будет ли то, что задумано, ко благу или получится все ровно наоборот. Собаки клацали когтями где-то сзади, но при том, что хотел сделать Фабьен, они были бы лишними, и он задумался, как избавиться от ненужных сейчас спутников. Обернулся. Встретился взглядом с алыми глазами Эльзы, беззвучно произнес: «Погуляйте», — без особой, впрочем, надежды на понимание, но собаки замедлили шаг, отстали сначала чуть-чуть, а потом и вовсе не вышли из-за очередной двери, коими изобиловал старый замок. — Ну, и куда ты меня привел? — сказал Лео, оглядываясь в большой захламленной комнате почти под самой крышей, не совсем чердак, но близко. В былые времена этаж отводился под детские и комнаты гувернеров, чтобы ни те, ни другие не мешали взрослым. Фабьен промолчал, достал из потайного местечка небольшой ключ с хитроумной бородкой и подошел к одному из сундуков. — Я обещал тебе кое-что, пришла пора выполнить обещание, — обернулся он к мужу, а затем отомкнул замок. — Шелка и бархат? — Лео задумчиво смотрел на сложенные внутри дамские наряды. — Здесь хранится то, что шилось для особых случаев. Вот, посмотри. Лео взял в руки тяжелое бархатное платье глубокого синего цвета, развернул упавшую тяжелыми складками густо-синюю ткань, приложил к себе. — Это? — он обернулся к Фабьену. — Платье. — Вижу! — недовольно перебил Лео. — Но оно либо очень древнее, либо сшито для какой-то иной цели. — Прадед любил театр и всем остальным приходилось тоже его любить. Это платье королевы Изабеллы Печальной, Девы озера. В нем прабабка была чудо как хороша! И нет, я не помню ее, она преставилась до моего рождения, но у нас есть портрет, потом покажу, если захочешь. — Потом. Может быть. — Лео мечтательно гладил бархат верхнего платья, отчего светлый подклад загадочно мерцал серебряным шитьем. — Позволь я помогу. Лео нехотя отпустил платье, опустил голову в попытке скрыть проступивший на щеках неяркий румянец. Фабьен стал бережно снимать с него обычную повседневную одежду, слой за слоем, деталь за деталью. Казалось, не так и много надето было, но сам неспешный процесс завораживал и возбуждал, Фабьен не смог бы с уверенностью сказать кого больше: его самого или мужа. Лео покорно поднимал руки, переступал с ноги на ногу, безропотно позволяя облачать себя в роскошное платье. Фабьен на мгновение замешкался со шнуровкой — сказывался недостаток опыта, но все же справился быстро. И даже ловко пристроил на голове мужа мудреный головной убор, спрятав светлые пряди под расшитую бисером сетку. Оставалось надеть чулки. Шелковые чулки, почти новые, лежали на дне сундука и выглядели восхитительно порочно, особенно если представить их на чьих-то стройных ногах. Фабьен, недолго думая, задрал юбку. Лео судорожно выдохнул: — Что ты делаешь? — Я? Ногу давай. Лео опустился на крышку первого попавшегося ларя, как был, с задранным подолом, который теперь не скрывал отчаянного его желания чего-то большего. Фабьен сглотнул: не то чтобы он не рассчитывал на такой исход, но происходящее заводило гораздо сильнее, чем могло бы представиться даже в самых смелых мечтах. Он как во сне собрал тончайший шелк чулка в плотные складки, чтобы затем, начиная с пальцев и собственно ступни, растянуть его выше, по лодыжке, по мускулистой икре и закрепить под коленом голубой подвязкой. — Довольно, — прошептал Лео, и член его дернулся перед лицом Фабьена, как бы не соглашаясь и наоборот желая продолжения. На самом его верху выступила прозрачная густая капля, и Фабьен, не задумываясь, в каком-то помрачении рассудка прижался к бесстыдно алеющей головке губами, чувствуя чуть пряный солоноватый вкус на языке. Сверху на затылок опустилась тяжелая ладонь, не принуждая, а лишь направляя и задавая темп… — И зачем ты это сделал? — устало спросил Лео, поднимаясь на ноги, когда все было кончено. — Тебе не понравилось? — Наоборот, но тебе-то вряд ли. — И мне понравилось, — признался Фабьен с облегчением и робко улыбнулся. — Ну ладно я — старый извращенец, но зачем тебе? — Значит, я тоже извращенец, но молодой. И что? Лео хмыкнул, надменно вскинул подбородок дюйма на три вверх и подошел к зеркалу, разглядывая себя в нем. — Красивый. Тебе удивительно идет этот цвет и наряд. Лео молчал. Смотрел на отражение не мигая с тем выражением лица, которое могло бы напугать более впечатлительного человека. Фабьен же молча подошел сзади, встал рядом, обнимая мужа и тоже молча разглядывая получившуюся в обрамлении зеркальной рамы картину. На язык просилась какая-то банальщина, вроде: «Мы красивая пара» — или чего-то в этом роде, но он чувствовал, что момент для таких слов совсем не подходящий. — Я не помню своего детства, — вдруг сказал Лео бесцветным голосом, все так же глядя в отражение. — Совсем. Ничего. Ни кто я, ни откуда. Даже имя придумал сам. Потом. Фабьен замер, боясь спугнуть момент откровенности и понимая, как тяжело признание дается мужу. — Смутно помню женщину в черном плаще, мы пришли с ней к дому Мастера — мрачной махине, сложенной из плохо обработанного камня. Тогда я не знал, чей это дом, и разглядывал тяжелую дверь, обитую железом, и не понимал, зачем так долго стоять на пороге, а она, видимо, не решалась постучать. Потом эта дверь захлопнулась за мной, чтобы не выпускать долгих пятнадцать лет. Или тридцать? Не знаю… В том доме времени как будто не существовало, стирались грани между днем и ночью, а зима за окном или лето, я порой понимал лишь по тому, что чаще приходилось топить камин. И он хотел, чтобы я носил платья. И запрещал стричь волосы. Фабьен слушал с нарастающим смятением, его начал пугать остановившийся взгляд Лео, обращенный в себя. — Он начал задирать мне подол, едва я вошел в возраст, — на лице Лео появилась отстраненная улыбка, от нее возле губ наметились жесткие складки, сразу сделавшие его старше. И опасней. — Но он учил тебя? — Учил, и даже довольно успешно. Необученный некромант в доме был бы большой проблемой в первую очередь для него самого, — Лео пожал плечами и развернулся лицом к Фабьену. Прижался лбом к его лбу и продолжил мягко и проникновенно: — Он был неплох на самом деле. Мастер темных ритуалов, магистр некромагии. Только он не был магом смерти, этот мой учитель. — Не был некромантом? — тихо уточнил Фабьен. — Был, — хмыкнул Лео. — На некроманта может выучиться любой дурак при должном упорстве. Но дара у него не было. Фабьен вздохнул, совершенно запутавшись, но решил дождаться, когда муж сам пояснит, в чем подвох. — Видишь ли, таких, как я, мало, очень мало. Даже в летописях редко встретишь упоминание; да, я искал, хотел понять, что же такое я есть. Мы в большинстве своем недоверчивы и себе на уме, но мы все же люди, а люди могут влюбляться. Влюбленный некромант? Фабьен позволил себе помечтать самую малость, но поспешно отогнал глупые мысли. — Да. — Произнес Лео, отстраняясь и кладя руки ему на плечи. — Настоящие некроманты, те, которые маги смерти, могут жить очень и очень долго, как ты знаешь. Милый Гедемин щедро поделился с тобой этим знанием. Я не в обиде на самом деле, хотя и разозлился поначалу; не привык, чтобы обо мне знали что-то личное. Я ни к кому не привязывался в жизни, разве что к Гедемину, но это другое. Знаешь, почему все мои воздыхатели так хотели не только моего тела, но и душу? — Почему? — Потому что какой-то дурак за полтысячи лет до моего рождения написал в своей глупой книжонке, что тому, кого полюбит некромант, предоставится шанс жить вечно. — Мне кажется, что это глупость. — Эта глупость сделала меня желанной добычей для любого, кто узнавал о моей сути. Книжонка оказалась жуть как популярна в высших кругах. Да и не только… Сдается, что и Мастер пытался приручить меня именно с этой целью. — Приручить? — глупо переспросил Фабьен севшим голосом. — Приручить, приучить, — Лео взмахнул рукой, и широкий рукав платья вспорхнул следом как экзотическая птица. — Называй, как хочешь. Общество лишь одного человека на протяжении многих лет, немного ласки и внимания с его стороны, могло и получиться. — Нет, — Фабьен покачал головой и крепко сжал ладонь Лео. — Любовь не терпит принуждения! — Какой, оказывается, у меня романтичный муж. Это из сонетов или какая-то поучительная история? — Это мое глубочайшее убеждение, и не пытайся сбить меня с толку! — Бог весть, что творилось в его голове, ту мою жизнь нормальной никак не назвать. — Ты сбежал? — Нет. Просто ушел как-то раз. Вышел за дверь, страстно желая, чтобы старый дурак провалился куда-нибудь вместе со своим постылым домом. Обернулся, а сзади уже ничего и нет. Так и не знаю: я ли поспособствовал, или сам Мастер понял бесплодность затеи и отпустил. — Хорошо. — Думаешь? — Не пугай меня. — Да там уже и нечем пугать. Сначала я шлялся по белу свету, радуясь свободе и скрывая свою суть. Наемничал. Подвизался знахарем. Служил полковым целителем. Потом надоело и захотелось тихой жизни, купил хижину, назвался травником. Жил тихо, пока в дверь не постучался раненый всадник со слугой. — И? — Фабьен осторожно поторопил мужа, когда тот надолго замолчал. — Ах, да. Оказалось, король. Отстал от отряда. Заблудился. Ты веришь в такое? Хотя я настолько далек был от высших кругов, что не узнал. Просто вылечил, взял обычную плату… А потом меня со всем почтением отвезли во дворец. Окружили вниманием, пожаловали титул. Это было забавно. История как будто повторялась, только теперь можно было позволить себе развлечься. — Тебе правда было там весело? — Как посмотреть, — Лео отстранился, уронил руки вдоль тела и снова повернулся к зеркалу. — Король пытался затащить меня в постель, пока не понял, что бесполезно, тогда он решился на откровенность и предлагал даже брак. Впрочем, он был единственным человеком, который меня если не любил, то хотя бы опасался и испытывал какое-то подобие уважения. Наследник оказался более настойчив, пришлось жаловаться его папеньке, чтобы приструнил, но если ребенка не воспитывать с детства, то… Я не раз говорил, что по спине драгоценного принца плачут розги, но его величество весьма забавлялся нашим противостоянием и ничего не предпринимал. А вообще, двор такое странное место, где люди свято убеждены в своей исключительности и безнаказанности. Безосновательно, надо сказать. Лео оскалился, а затем очень долго складывал губы в холодную и насмешливую гримасу, видимо, целиком погрузившись в воспоминания, и эта мина была предназначена кому-то из прошлого. Фабьен вздохнул, глядя на него почти в упор, Но Лео продолжал стоять неподвижно и не мигая смотреть в зеркало. — Я был связан словом и не мог покинуть дворец, просто портил жизнь всем, кто слишком назойливо досаждал. Принц бесился. Король смеялся и продолжал надеяться, что с моей помощью будет править еще очень долго, все же наследника на троне он видеть не хотел. — А потом? — Фабьен погладил Лео по запястью, выражая поддержку, уже догадываясь, к чему идет дело. — А потом король внезапно умер, — Лео медленно выдохнул. — И стало ясно, что нужно очень быстро исчезнуть и как-то обезопасить себя. Захотелось спокойной жизни. Прости. — Король все же умер? — Можешь не сомневаться. Его бездыханное тело видели многие, но… Дальше идет уже такая политика с интригами и заговорами, что я, пожалуй, пощажу твои нежные ушки, — Лео озорно улыбнулся. — Тем более, что у нас есть одно незаконченное дело. — Боже мой, да какое же?! — воскликнул Фабьен уже на бегу, потому что Лео уже летел по коридору, едва касаясь босыми ступнями пола; а чтобы остановиться, пришлось бы силой вырываться из хватки на запястье. — Лео! Но муж молчал, загадочно улыбался и ловко подбирал подол на ступеньках. Остановился он только тогда, когда они влетели в капеллу. — Доброго утра, отец Сове! Священник заложил пальцем истрепанный Псалтирь, поднял голову и вежливо ответил: — Доброе утро, дети мои. Рад видеть в храме божием. — Здравствуйте, — запоздало поздоровался Фабьен, с облегчением понимая, что капеллан не заострил внимание на необычном наряде Лео. — У нас важное дело. — Да, ваше сиятельство? — Брачный контракт, позвольте взглянуть. — Лео? — Фабьен нахмурился, не понимая, что взбрело в голову его неугомонному мужу. Неужели хочет инициировать развод? Сердце внезапно заныло, и в груди сделалось пусто. — Извольте, — отец Сове принес шкатулку. — Перо и чернила вам, полагаю, тоже понадобятся? — Да, — Лео рассеянно скользил глазами по строчкам, — Да где же оно? Фабьен с нарастающим волнением следил за тем, как он вымарывает несколько слов и что-то пишет взамен, затем прикладывает печатку, и строчки вспыхивают зеленоватым светом, убирая помарки и подтверждая права. — Вот и все, — довольный Лео вернул бумаги не менее довольному священнику. — Благодарю. — Очень рад за вас, — отец Сове хотел сказать что-то еще, но от входа послышались голоса идущих на службу людей. — Уходить сейчас было бы невежливо, — прошептал Лео на ухо Фабьену, пока капеллан убирал шкатулку с брачным контрактом на место. — Раз уж пришли, то поприсутствуем, — он плюхнулся на ближайшую скамью, взмахом руки превратил роскошное платье в привычный серый костюм. — Я потом все верну! — пообещал он, неправильно истолковав удивленный взгляд Фабьена, и спрятал босые ноги под лавку. Служба в этот раз не задалась: то ли капеллан был не в ударе, то ли его смущал герцог, сидевший в первом ряду с таким благочестивым выражением лица, что при взгляде на него отец Сове каждый раз запинался и начинал катрен заново. Закончил он тоже удивительно быстро, сократив напутствие прихожанам до нескольких фраз и несколько скомканно пожелав счастья молодым супругам. — Благодарю, отец Сове, — Лео встал и даже отвесил церемонный поклон, будто и не в храме божием был, а на светском приеме. — И позволю себе кое-что сказать в надежде на то, что присутствующие донесут до остальных важную новость: в замке будет новый гарнизон. Капитан уже прибыл сегодня и приступил к несению службы. Бояться или опасаться не стоит, и он, и его подчиненные будут связаны магической клятвой, которую, я надеюсь, не откажется заверить наш добрый капеллан. — Эм, конечно, — отец Сове был заинтригован. — Когда? — Да когда вам будет удобно, — махнул рукой Лео. — Но для всеобщего спокойствия, может быть, не стоит затягивать? — Тогда через час? Лео кивнул и направился вдоль прохода к выходу, ничуть не смущаясь отсутствием башмаков. — Ты не хочешь предупредить нового капитана о предстоящем событии? — Фабьен едва поспевал за идущим размашистым шагом Лео. — Думаешь, стоит? — он внезапно остановился, смерил мужа задумчивым взглядом и направился к казарме. Казармой называлось длинное узкое помещение, где стояли с десяток грубоватых, но крепких кроватей, и пара примыкавших комнат — одна для командира гарнизона, а другая обычно служила хранилищем амуниции. Орк, впрочем, обустраивался в общей части, сдвинув две кровати, на одной ему было бы тесно. — Через час в капелле, — отрывисто бросил Лео и повернулся, чтобы уходить. — Хорошо, — ответил орк уже им в спину и добавил что-то еще по-своему, по-орочьи. — Успел предупредить все же, — Лео обернулся через плечо. — Заранее знал, — орк обнажил клыки. — Шаман на то и шаман. Знал, что надо тут быть. Лео отвернулся, едва заметно поморщился и выскочил во двор. — Надо переодеться успеть, негоже перед шаманом в чужой одежде представать. — А как он узнает? — стало интересно Фабьену. — Увидит или почувствует магическое преобразование, зависит от силы и опыта. Идем быстрее! Лео тащил Фабьена за руку к их новой спальне. — Доменик! — позвал он на пороге. — Мой настоящий костюм! Слуга молча исполнил требуемое, положил на кресло темно-серый, почти черный камзол и еще более темные длинные брюки. Белая сорочка без кружев и вышивки подчеркивала общую простоту, как и незамысловатый галстук в виде куска батиста. — Очень аскетично и непохоже на тебя, — произнес Фабьен, разглядывая более чем скромную одежду. — Она моя, — Лео без возражения принимал помощь мужа, в то время как слуга статуей замер в углу. — И как можно лучше соответствует моей внутренней сути. — Нет, — не согласился Фабьен, наклоняясь, и бережно стягивая чулки со стройных ног. — Возможно, только части тебя, ты слишком многогранен, чтобы можно было однозначно провести параллель вот с этим, — он с отвращением указал на костюм. — Какой льстец, — хмыкнул Лео, но, кажется, вполне довольным голосом. — Ни единым словом! Кстати, что ты исправил в брачном договоре? — О, а ты не догадался? — Лео сражался с узкой манжетой, и потому Фабьен не видел его глаз, но ни капли не сомневался, что увидел бы в них лукавые искры. — Нет, как ты знаешь, я не очень догадлив. — Предлагаю подумать лучше, — Лео справился с задачей, поднял голову — и он действительно хитро улыбался. — Почему нельзя сказать сразу? Это что-то хорошее? — Не знаю, — Лео дурашливо развел руки в стороны. — Зависит от точки зрения и от того, чего ты ожидаешь. — Любите вы, ваша светлость, говорить загадками, — пробормотал Фабьен себе под нос, но его реплику услышал не только фыркнувший в ответ муж, но и слуга, издавший уже знакомое кудахтанье — смеялся. И от этого стало обидно — даже слуга понимал Лео лучше него! С другой стороны, он и знал своего господина по всей видимости гораздо дольше. Фабьен взял себя в руки, успокоился и решил потом потихоньку с помощью отца Сове узнать, что же там изменилось в этом проклятом контракте. В конце концов, капеллан выглядел довольным внесенным исправлением. — Идем, — поторопил его Лео. — Надо бы перехватить шамана у ворот. Фабьен молча кивнул — правильное решение, не стоит давать оркам общаться наедине до того, как будут произнесены все нужные клятвы и соблюдены ритуалы. Удивительно, как разлетаются порой слухи, Фабьен был поражен тому скоплению народа, что толпился во дворе и при входе в капеллу. — Все к лучшему, — сказал Лео и, расправив плечи, пошел сквозь толпу, словно бы ее тут и не было. — Возможно, — Фабьен сомневался и немного боялся: люди казались испуганными, напряжение висло в воздухе и осязалось как нечто вполне материальное. Он шел рядом с мужем, сохраняя внешнее спокойствие и вдруг на самом деле почувствовал умиротворение, а в руку ткнулся мокрый холодный нос: обе собаки шли рядом, охраняя и вселяя уверенность. — Приветствуем тебя, великий шаман великого племени, — звучный голос Лео над ухом заставил Фабьена вздрогнуть, он не ожидал увидеть шамана прямо перед собой. Шаман спешился, кинул поводья молодому спутнику. Он был еще не стар, пусть седина обильно тронула его волосы, но лицо оставалось поразительно гладким. Фабьен бы никогда не отличил шамана от простого орка в племени, сейчас же только притороченный к седлу бубен выдавал его особый статус. — Мир вашему дому, — он ответил на почти безукоризненном человеческом языке, разве что слишком твердое и раскатистое «р» выдавало в нем принадлежность к другому роду-племени. — Мы ждали тебя, чтобы провести ритуал. — Я пришел. Фабьен подозревал, что эти фразы были не так просты, как казались, в них явно был скрытый смысл, и Лео с шаманом его понимали и следовали каким-то традициям. «Надо бы расспросить мужа потом», — подумал Фабьен, стоя безмолвной статуей рядом и не зная стоит ли встревать в разговор — Лео вел его от лица их обоих. — Легких зим тебе и богатых лет, шаман, — орк подошел бесшумно и говорил тоже на понятном всем языке. — Достойный хозяин, хороший выбор, — шаман не смотрел на соплеменника, а разглядывал Фабьена. — Служи с честью. Орк стукнул себя кулаком в плечо. — Капеллан ждет нас, — заполнил возникшую паузу Лео и сделал жест в сторону капеллы. Люди прижались к стенам, делая проход еще шире. Фабьен замешкался, но Лео подхватил его под локоть и уверенно двинулся вперед. Собаки на мгновение задержались, но тут же встали по обе стороны, охраняя и устрашая — почему-то Фабьену казалось, что шаман видит их. Теплая рука мужа окончательно успокоила Фабьена, под своды капеллы он вошел с холодной головой и уверенностью, что все будет хорошо. К концу дня Фабьен чувствовал себя полностью опустошенным. Лео тормошил его, пытался взбодрить, но день оказался поистине бесконечным, а ритуал принятия клятв тяжелым. Фабьена тошнило даже при мысли о еде, он отказался от ужина и поднялся в спальню, где все было ново и непривычно. Сейчас бы ему больше подошла старая комната, а не резкая смена обстановки. Собаки вели себя смирно и чинно улеглись у входа, не пытаясь пробраться ближе к кровати. «Пока», — подумал Фабьен, стаскивая с себя камзол и с остервенением выпутываясь из рубашки, слуги опять где-то запропастились, не показывался ни Орель, ни Доменик, хотя как просить о помощи странного слугу мужа, Фабьен не представлял. Хотелось погрузиться в наполненную до краев ванну, дать воде смыть напряжение сегодняшнего дня, но идти в прежнюю спальню не было сил. — Я принес тебе молока, — Лео протянул большую фаянсовую кружку. Фабьен с наслаждением сделал глоток — молоко оказалось приятно холодным и пахло почему-то летним лугом. — Спасибо, это именно то, что надо. — Позволишь помочь тебе в ванной? — Я уже разделся, не хочу идти в таком виде куда-то. — Зачем идти? — Лео погладил его по плечу, отобрал пустую кружку и указал на незамеченную Фабьеном дверь в углу. — Маг я или не маг? — Почему-то раньше я думал, что некроманты в основном упокаивают нежить, поднимают покойников и все в таком роде. — Некроманты и маги смерти неплохо работают с любой неживой материей, поэтому твой предок так легко и быстро построил замок в выделенном ему лене. А то, что создано одним некромантом, всегда хорошо отзывается на действия другого. При некоторых условиях, конечно. Тебе это правда сейчас интересно, или отложим познавательную часть нашей беседы до более подходящего времени? — Отложим, — улыбнулся Фабьен и позволил отвести себя в ванную комнату. Лео тактично помог избавиться от остатков одежды и опуститься в теплую воду. Фабьен удовлетворенно вздохнул и прикрыл глаза; ни на какие любовные игры он сейчас совершенно точно был не способен. Лео, впрочем, это кажется понимал и без намека на ласку помогал промывать волосы, тер спину и заворачивал в простыню. Фабьен еще слышал, как муж спросил: — Дойдешь сам или отнести? Но своего ответа уже не запомнил и проснулся уже на рассвете. Солнце едва поднялось над горизонтом, но уже заглядывало в окна, Лео не озаботился плотными шторами или ставнями, и такой недосмотр следовало исправить в ближайшее время. Фабьен встал. Надел приготовленную одежду, стараясь не разбудить мужа, который даже во сне выглядел уставшим, а глубокие тени вокруг глаз говорили, что и ему вчерашний день дался непросто. Эльза нехотя поднялась, потянулась, Малыш приоткрыл сначала один глаз, затем сел, широко зевнув. — Охраняй, — шепотом велел ему Фабьен и вместе с Эльзой вышел из спальни. Пока Лео спит, самое время узнать кое-что, и он вместе с собакой поспешил в капеллу — сейчас капеллан должен быть уже на месте, готовясь к утренней службе. — Отец Сове, прошу прощения… — Не стоит просить прощения за посещение храма божьего, сын мой. Служба начнется чуть позже, ваше сиятельство. Фабьену показалось, что отец Сове оговорился. — С каких это пор я сиятельство? — усмехнулся он. — Со вчерашнего дня. Я думал, вы пришли возблагодарить отца всего сущего за его величайшую милость. — Я пришел просто узнать, что изменил в брачном договоре мой муж. Можно мне растолковать, за что я должен благодарить господа нашего? Отец Сове поколебался, но достал шкатулку и протянул ее Фабьену. — Читайте. Фабьен пробежал глазами строчки, они как назло прыгали перед глазами и расплывались, и пришлось читать еще раз. Закончив, он без сил опустился на ближайшую скамью, а отец Сове забрал договор из его ослабевших пальцев. — Как же так? — растерянно спросил Фабьен. — Удивительный вы человек, — отец Сове покачал головой. — Другой бы на вашем месте прыгал до потолка от радости, а вы недовольны. — Я доволен! — запротестовал Фабьен. — Но это так неожиданно. — Герцог человек потрясающей добродетели, кто бы на его месте мог поступить так же? — Это так неожиданно, — повторил Фабьен, а сам подумал: «И что теперь с этим делать? Броситься на шею со слезами благодарности или молчать?». — Не уверен, что король подпишет указ о преобразовании Сент-Лазара в герцогство, но по праву равного брака вы теперь герцог в любом случае, ваше сиятельство. — Не было печали, — Фабьен потер виски, напряжение в них грозило перерасти в настоящую головную боль. Отец Сове едва заметно улыбнулся, но промолчал. На полу капеллы расцветали яркие пятна от пробивающихся сквозь витражи солнечных лучей, Фабьен залюбовался и подумал, что почти забыл, как красиво и торжественно бывает в храме на рассвете — отчего-то он давно не помнил столь яркого и радостного утра. — Гармония с собой и миром бесценна, — тихо произнес капеллан и поприветствовал первого прихожанина, Фабьену же совершенно не хотелось присутствовать на службе, и он тихо сбежал, пока отец Сове отвлекся. Во дворе недовольный Никез тащил две корзины, в одной, как и вчера, лежал младенец, вторая же была полна испачканных пеленок. Мальчишка хмуро глянул на Фабьена, пробурчал что-то про доброе утро и направился к колодцу — стирать. Зрелище было настолько необычным, что Фабьен еще долго смотрел, как старается мелкое чудовище. — Хороший мальчик. — Вы меня напугали, — Фабьен обернулся к орку. — Неправда, — орк не отводил глаз от занятого делом мальчишки. — Скоро зима. — Разгар лета, — запротестовал Фабьен, без меры удивленный словами орка. — Время быстрое. Надо думать о холодах. — Ну да, наверное, — решил согласиться Фабьен, решив, что это подобие светского разговора, на орочий манер. — Хорошо. Повисшая тишина ничуть не смущала орка, он все так же стоял напротив Фабьена, задумчиво смотрел куда-то вдаль и не делал попыток ни поддержать разговор, ни распрощаться. Утреннюю тишину нарушал только Никез, сердито сражавшийся в лохани с пеленками. Он так бил несчастные тряпки, как будто они были его личными врагами, которых он хотел непременно изничтожить. Эльзе надоело прятаться в тенях и она подошла ближе, уселась у левой ноги Фабьена, боднула тяжелой головой, требуя внимания и ласки. — Хорошая собака, — сказал орк. — Вы ее видите? — удивился Фабьен. — Видит, — подтвердил князь, внезапно появившись рядом и забавляясь замешательством обоих. — Доброго утра, господа. — Вампир? — произнес орк и положил руку на боевой топор. — Князь, — пробормотал Фабьен. — Гедемин, прошу вас! Мы же договорились! — Я думал, что вы можете появляться только по ночам. — Вы ошибались, друг мой. А кто этот очаровательный воин? — Новый командир гарнизона, — Фабьен подумал, что имени этого командира к стыду своему не запомнил, в речи отца Сове звучали многие непонятные слова, шаман говорил на своем языке, Лео читал что-то на латыни, где уж во всем этом уловить чуждое уху обычного человека имя. — Згарх, сын Гасахада, — представился орк сам, так и не убирая руки с рукояти топора. — Очень приятно, — расплылся в улыбке князь. — Гедемин фон Айтварс, друг семьи. Орочью кровь считаю совершенно неудобоваримой. Фабьен кашлянул, предостерегая князя от обычных его шуточек, как знать, что орк сочтет оскорблением? — Вампиры плохой трофей. Негодный, — сообщил Згарх, сын Гасахада и приложил руку козырьком к глазам: солнце вдруг выкатило круглый бок над замковой стеной, заливая светом все вокруг. — Вот и договорились, — князь поспешно отступил в тень. — А почему трофей негодный? — Фабьен не смог удержаться от вопроса. — Врагу отрубаешь голову, коптишь на костре, хранишь в шатре. Больше голов — больше почета воину. — А моя голова при отделении от тела рассыплется, — пояснил князь из тени. — И тело тоже. Никакой радости благородному воину, морока одна. Фабьен поежился: стало не по себе. — Но вообще это старая традиция ныне уже не в почете, насколько я знаю. Теперешние юные орчанки предпочитают смотреть на толщину кошелька, нежели на сушеные головы каких-то там врагов. Головами сыт не будешь, да и в холода не согреешься. Орк оскалился, что при хорошем воображении можно было принять за улыбку, и отвернулся, мельком глянув на Никеза, который уже закончил сражение с пеленками и успел даже часть криво развесить на коновязи. Фабьен запоздало подумал, что надо бы сказать, чтобы носил белье прачке, но отвлекся на шум у ворот. — Что там? — Ваши новые подданные, — произнес князь и добавил, видя, что Фабьен не понимает: — Племя орков же, откуда родом ваш достойнейший командир гарнизона. — Зима близко, — безмятежно согласился орк. — Но… — Фабьен потерял дар речи. — Место хорошее, служба хорошая, собаки хорошие и их хозяин тоже, — перечислял орк. — Мы поняли, — пробормотал Фабьен, гадая, догадывался ли Лео о возможной напасти, то есть нашествии. Орк довольно кивнул и направился к выходу из замка. У самых ворот он обернулся и ткнул пальцем в сторону казарм: — Пять воинов будут жить здесь. — Как в договоре, — буркнул Фабьен, старательно не обращая внимания на суровый тон — неужели думал, что откажут? И решил сходить за мужем, разбираться в одиночку со свалившимися проблемами не хотелось. Удивительно, но Лео нашелся в постели в компании Малыша, придавленный мощными лапами к матрасу. — Наконец-то, — прошипел Лео. — Убери эту тварь с меня! — Малыш, — тот неуклюже спрыгнул на пол, завилял хвостом и полез лизаться, сзади рыкнула Эльза — ревновала, наверное. Лео, кряхтя, встал и вид при этом имел крайне недовольный. — Ты его теперь… — Да, — довольно резко ответил Лео, направляясь в ванную. — Осязаю, ощущаю всеми частями тела. Не собака, а лошадь какая-то, никогда не думал, что адские гончие такие тяжелые. И что ему в голову взбрело? — последние слова донеслись уже из-за закрытой двери. — Ой, — тихо пробормотал Фабьен, вспомнив как велел охранять мужа. — Что «ой»? — подозрительно поинтересовался Лео, выходя. — Прости, я не подумал, что так получится, просто попросил охранять твой сон. И почему ты его не прогнал? — Это ты сейчас про адскую гончую, которая выполняет приказ хозяина? Прогнать?! — И почему ты теперь их видишь не призраками? — Если ты дашь себе труд немного подумать, то мне не придется бесполезно сотрясать воздух, — все-таки Лео был еще не в духе. — Я прошу прощения, — Фабьен закусил губу, с тоской думая, что в бытность свою младшим мужем решил бы проблему просто — приняв наказание. Воспоминание о предыдущем опыте внезапно накатило неуместным возбуждением, рождая жар в чреслах и сладкое тянущее чувство глубоко внутри. — Фабьен, — Лео что-то почувствовал и нахмурился, замер с белой полотняной сорочкой в руках. — Изволите браниться? — князь легонько стукнул в приоткрытую дверь, обозначая присутствие. — Мило. Мило. — Гедемин! — А что я? Я всего лишь попросил вождя и шамана немного повременить с разбивкой стойбища прямо у ворот. Вы, конечно, можете продолжать горячо выяснять отношения, понимаю, очень понимаю: воздух аж искрит, — но орки так нетерпеливы, — князь манерно опустил глаза и потеребил манжет. — Пошли мне, господи, терпения, — пробормотал Лео, рывком напяливая сорочку и уже магией приводя себя в пристойный вид. Фабьен против воли снова залюбовался его движениями: грация опасного хищника завораживала. *** Они сидели на кухне у окна и ждали, пока Бастьенн закончит возиться с закваской для хлеба и испечет новую порцию оладий с яблоками, первая закончилась непозволительно быстро. — Чему ты улыбаешься? — Лео опирался локтем о стол, чего никогда не позволял себе в парадной столовой. — Тебе. Хорошему дню. Всему. — Всему, — хмыкнул Лео и повторил: — Всему? — Ты все-таки смирился с трапезами на кухне, — пожал плечами Фабьен. — С завтраками. — Тоже хорошо, мне так больше нравится. — И не надо так ехидно улыбаться. Поместье требует много времени! — Конечно, — покладисто согласился Фабьен. — На кухню мы забредаем в исключительных случаях и чрезвычайно редко. Лео попытался сурово сдвинуть брови, но не выдержал и улыбнулся. — Здесь же у меня все с пылу с жару, — Бастьенн поставила перед ними миску со свежеиспеченными оладьями. — Чего студить-то, таская через двор и ползамка? — Смирись, — Фабьен потянулся к миске. — Деревенские нравы неискоренимы. Лео перехватил его запястье и потянул на себя. — Так нечестно! — Я и честность? — Лео неаристократично говорил с набитым ртом, не выпуская запястье Фабьена и обкусывая оладью. Фабьена пробрала дрожь, слишком близко были губы мужа от его пальцев, слишком теплым дыхание и слишком коварным язык. — Хозяйка, помощь нужна? — в дверь просунулась голова орчанки в пестром платке. — Снеси тряпки прачке, да сливы перебрать надо, — тут же отозвалась Бастьенн. — У двери там все сложено. Орчанка легко подхватила две корзины и ушла, покачивая бедрами, Фабьен задумчиво проводил ее взглядом. — Хозяйка… — Ой, ваши светлости! Это же орки, нет у них ни почтения, ни понятия. Но вот стараются как могут. — Дети вольных степей, — согласился Лео. Мимо окна кухни промчалась ватага мальчишек, среди крепко сбитых орочьих детей вытянувшийся и тощий Никез казался чужеродным, но, кажется, никто не обращал на это внимания. — Куда это они? — вытянул шею Фабьен. — За мелкими, — отозвалась Бастьенн. — Бабы-то орочьи покормят малышню, да мальчишкам и отдают, чтобы приглядывали. Девчонки-то матерям помогают, некогда им. И нашего-то мелкого тоже кормят, не разбирают кто там свой, кто чужой. Фабьен не сразу понял, что «наш» это подопечный Никеза, и удивленно покачал головой: надо же, как все повернулось. Орков уже никто не боится, да и те тоже уже свои. — Пойдем, — Лео встал. — Надо закончить с последним столбом, чтобы ко дню всех святых все было готово. — Больше месяца еще. — Магия, дорогой мой супруг, не терпит ни суеты, ни небрежности. — Вам виднее, муж мой. Лео щелкнул Фабьена по носу, совсем несильно и необидно, скорее дурачась, чем вкладывая какой-то особый смысл в свое действие, и направился к выходу. — Так нечестно, — произнес Фабьен ему в спину и, не удержавшись, дернул за выбившуюся прядь; отчего-то тоже захотелось подурачиться. Лео поймал его за руку, прижал к себе и дунул в ухо, повлек к конюшне, где уже стояли, нетерпеливо переминаясь, белоснежная кобылка Лео и исполненный важности Пепел. Фабьен так и не понял, зачем было надо тащиться к последнему столбу за несколько десятков лье. Погода стояла чудесная, хотя почти месяц без дождей навевал нерадостные мысли, что еще неделя-другая и урожай начнет сохнуть на корню, но сейчас думать об этом не хотелось. Прогулка обещала выдаться приятной во всех отношениях. Собаки радостно бежали рядом, время от времени заныривая в кусты, гоняя мелкую живность и спешно догоняли всадников, чтобы через пять минут снова отвлечься на очередного кролика или белку. — Совершенно неутомимые животные, — сказал Лео. — Не желаешь немного передохнуть? — Я не устал, но изволь. — Тебе совершенно необязательно быть таким покладистым. — Но вдруг устал ты и стесняешься признаться? — Нашел старую развалину, — фыркнул Лео, тем не менее направляя свою кобылу к обочине. — Хочу осмотреться. Место красивое. — Вот там дальше за деревьями будет отличная площадка и вид на долину сверху. — Пойдешь со мной? — Лео протянул руку. — Или? Фабьен пожал плечами, переложил повод в другую руку и сжал пальцы мужа. — Я не боюсь высоты как таковой. Меня угнетает ужасная лестница в башне, когда нет ощущения твердой опоры под ногами. — Как все сложно, — протянул Лео и резко остановился, пораженный открывшимся видом. — Подумать только! Он передал повод Росинки Фабьену, подошел к самому краю. — Знаешь, твой предок был неправ, построив замок там. Это место идеально. — У него были свои резоны. — Конечно. Я мог бы и сам перечислить достоинства замка в долине, но тут слишком идеальное место. Неужели он этого не видел? Фабьен пожал плечами: что можно сказать о решении человека, жившего более пятисот лет назад? Дневника он не вел, мемуаров не оставил. — Может быть, построим тут охотничий домик? Фабьен снова пожал плечами: — Мы можем просто приезжать сюда и любоваться видами. Зимой тут довольно уныло. — Ты совершенно неромантическая натура! — Увы мне, — согласился Фабьен и покаянно опустил голову, чтобы Лео не заметил веселья в глазах. — Иди ко мне. — Будем прививать мне романтизм? — Фабьен посмотрел сначала на одну лошадь, потом на другую, на поводья в руках. — Ты против? — Я бы предпочел иметь с собой хотя бы одеяло, голая земля низводит любовные порывы до… Лео расхохотался: — Что еще не так? — Муравьи. — Муравьи это серьезно, — Лео подошел ближе. — И собаки. Малыш и Эльза тут же возникли рядом, требуя внимания. — Вынужден признать, что был не прав, — Лео погладил обеих собак, но те хотели внимания от Фабьена. — Иногда я тебе завидую, но чаще сочувствую. Все же адские гончие в питомцах это… — он сделал неопределенный жест рукой, будто силясь подобрать нужное слово. — Ладно. Едем дальше. — Ты же хотел пить и привал. — Сделать пару глотков из фляги можно и верхом. И хотел я не привал, а как раз того, в чем мне так простодушно отказали. — Ты передергиваешь! — запротестовал Фабьен. — Самую малость, — согласился Лео и засмеялся, дернув поводья. — В спальне наверстаем. Фабьен фыркнул и пустил Пепла следом. В замок они вернулись засветло, встретив по дороге командира гарнизона, тот вел в поводу своего исполинского коня, а в седле болтался, иначе не скажешь, Никез, мордаха которого выражала полный восторг. — Вот, учу, — сказал орк, не дожидаясь вопросов. — Не рано ли? И как он справится с вашим красавцем? — Поздно, — буркнул орк. — Дети должны привыкать к седлу раньше, чем ходить начнут. — Згарх говорит, что если справлюсь с его Таткагом, то смогу сладить с любым конем! — Згарх, сын Гасахада, — поправил его орк. — Згарх, сын Гасахада, — поспешил согласиться Никез. — Какое интересное имя у коня, оно что-то означает? — поинтересовался Лео, — Я такого слова не знаю. — Тат-каг, тат-каг, — почти завопил Никез. — Это когда лошадь скачет, копыта по земле тат-каг! Орк ухмыльнулся и согласно склонил голову. Все вместе они дошли до конюшни, Никез попытался было перехватить повод у орка, но тот жестом остановил его и велел забирать мелкого: — Каждому должно делать свое дело. — Даже если тебя на время и освободили от присмотра за ребенком, не стоит злоупотреблять добротой. — Никез насупился на отповедь Лео, покосился на всякий случай и на Фабьена — вдруг хоть от него придет иное распоряжение, но так и не дождавшись вожделенного знака почистить хозяйских лошадей, поплелся к стойбищу. — Вы суровы, мессир. Фабьен вздрогнул от неожиданности: князь появился неожиданно, за спиной. — Должность обязывает, — хмыкнул Лео. — И что за манера подкрадываться! — Помилуйте, — князь картинно прижал руки к груди. — Чего бояться честному некроманту и его супругу во дворе собственного замка под такой охраной: — он почти нежно улыбнулся орку, отчего тот дернул щекой и поспешно скрылся за воротами конюшни, увозя с собой и крайне любопытного подопечного. — И адских гончих? Собаки синхронно завиляли хвостами, соглашаясь, что уж они бы точно разорвали любого, кто посмел бы покуситься на любимого хозяина. — Гедемин, ты что-то хотел? — Лео покосился на открытые ворота. — Просто хотел поздороваться первым, выразить глубокое восхищение… — Гедемин. — У вас гости. Гость. Дожидается в охотничьем зале. — Кто? — задал главный вопрос Фабьен. — Ваш драгоценный сосед барон де ла Сессьер. — Принесло же на ночь глядя, — пробормотал Лео. — Ну отчего же на ночь, — князь улыбался. — Приехал часов в пять пополудни и был преисполнен решимости дождаться во что бы то ни стало. — Придется предлагать остаться и кормить. Надо распорядиться, — заволновался Фабьен. — Прошу прощения за самоуправство, но я позволил себе сказать кухарке, что будет гость. Лошадей опять же велел распрячь и убрать его нелепый экипаж в каретный сарай, дабы не промок под дождем. Фабьен посмотрел на совершенно чистое небо и попытался найти скрытый смысл в словах князя. — Под утро будет гроза. Идет оттуда. — Вы ее чувствуете на таком расстоянии? — Фабьен внимательно посмотрел на небо над вытянутой рукой князя. Князь сделал загадочное лицо, склонил голову на бок… — Он попал под нее, даже камзол еще не просох, — злорадно прекратил его пантомиму Лео. — Ну вот, а я хотел рассказать о возмущениях в тонких слоях эфира. Недавно прочитал занятную книжицу, — князь многозначительно замолчал. — Этой книжице уже с полсотни лет и в ней полтысячи страниц, а по занудству она могла бы соперничать с воскресной проповедью его святейшества. — А мы куда-то торопимся? — К гостю? — решил напомнить о соседе Фабьен. — Ах, да, гость! Гедемин, будь любезен займи его еще на полчаса. Думаю, что ему будет чрезвычайно интересно послушать про эфир и его возмущения. — Да, настолько интересно, что он тотчас же захрапел у камина, едва я попытался занять его беседой. Невежа! Лео предпочел сделать вид, что не услышал горьких стенаний князя, и решительно увлек Фабьена, до боли закусившего губу, чтобы не рассмеяться, в замок. — Что за день, — бормотал он по дороге, — что за день. — Но ведь забавно, согласись. — Последнее, что я бы хотел этим вечером, забавляться таким образом, — Лео резко остановился, прижал Фабьена к стене и жадно поцеловал. Фабьен не понял, когда закинул обе руки ему на шею, зарылся в мягкие шелковистые пряди и напрочь забыл, куда и зачем они шли. Чувствительный пинок в бедро привел в себя, рядом ойкнул Лео, хватаясь за правую ягодицу. — Малыш! — рявкнул он. Фабьен опустил глаза вниз: — Эльза. Собаки смиренно сели рядом и только стук пары хвостов по полу выдавал, что смирение это показное. — Что за день, — устало повторил Лео. — боюсь, что если мы зайдем в спальню, то сосед рискует нас не дождаться. — Жаль, что еще так рано и нельзя сослаться на позднее время. — Да уж. Ладно, давай так. Фабьен каждый раз изумлялся как в первый раз, когда одежда прямо на теле превращалась совершенно в другой наряд. — Не слишком ли пышно для дружеского общения с соседом? — с сомнением оглаживая серебряную вышивку и бархат камзола. — В самый раз, чтобы знал, с кем дело имеет. — Думаешь? — Сплетни, любовь моя, разлетаются как лесной пожар, и отец Сове не тот человек, который бы не сообщил о такой новости и наверх, и поделился ненавязчиво вширь. — Все бы тебе плохо о людях думать, — Фабьен потеребил слишком туго завязанный шейный платок. — Я до сих пор думаю о них неоправданно хорошо. Загони собак, нечего им пугать честных лендлордов. — Лендлордов, — хмыкнул Фабьен, закрывая за собаками дверь спальни. — Уставшие некроманты обычно злы, а я всего лишь слегка ироничен. Фабьен не выдержал и рассмеялся: такие пикировки с мужем ему определенно нравились. — Господи, что это? — Фабьен остановился на подходе к столовой, откуда доносились кошмарные стоны расстроенной лютни. — Подозреваю, что наш драгоценный князь пытается не дать уснуть гостю. Со слухом у Гедемина и при жизни были проблемы… — Ты же говорил, что познакомился с ним, уже когда он не был человеком. — Но это не значит, что он не рассказывал мне о детстве и юности. Раз пятьдесят, не меньше. Кстати, — Лео первым шагнул в зал. — Доброго всем вечера. Гедемин, дорогой, Фабьен интересуется, где ты так выучился играть на лютне. Он восхищен. — О! — просиял князь. — Добрый вечер, — скованно поздоровался барон, попытался встать, но был великодушно остановлен Лео: — Ну что вы, сидите дорогой Гаэтан — я же могу вас так называть? — Конечно, ваша светлость, — натянуто улыбнулся сосед. — Леонард, прошу вас, — Лео опустился на мягкий стул возле стола и дал сигнал накрывать на стол. Слуги суетились, расставляя блюда, Лео вел ничего не значащий разговор о местных красотах, сосед скучал и едва находил в себе силы кивать в нужных местах, его явно снедало любопытство, но перебить хозяина дома не представлялось возможным. Князь пощипывал задумчиво струны лютни, отчего их дребезжание казалось даже милым. И только когда уже подали напитки, барон сумел озвучить основной вопрос: — Я слышал, что орки поселились окрест. — Только слышали? — удивился Фабьен, не представляя, как можно было разминуться с целым стойбищем у ворот. — Я не особо доверяю слухам, но хотелось бы узнать из первых рук. — Да, у нас с ними договор, скрепленный магией, — ответил Лео. — Почему нет? Букве договора предков герцога де Сент-Лазара это не противоречит, там сказано всего лишь беречь границы, охранять пределы, а как — это уже дело самого герцога. — Герцога? — хрипло переспросил Гаэтан де ла Сессьер. — Так это правда? — Конечно, — Лео положил руку поверх руки Фабьена интимным и собственническим жестом. — Мои поздравления, — хрипло произнес сосед, во взгляде его читалось: повезло. — Благодарю от себя и от имени супруга, — Лео забавлялся. — И насчет орков не стоит беспокоиться: они не будут покидать наши владения. Живите спокойно. — Спасибо. Прошу прощения, но я бы хотел отдохнуть, возраст, знаете ли… — Конечно! Доменик, проводи. До встречи за завтраком, дорогой сосед. — Как трудно некоторым смириться со счастьем ближнего своего, — князь приложил салфетку к губам, будто отведал за столом жирной пищи. Спина барона, не успевшего еще выйти из столовой, напряглась, но слуга быстро распахнул перед ним дверь, и тому ничего не оставалось как поспешно выйти. — Деликатность не самая сильная сторона нашего друга, увы, — Лео встал. — У нас еще осталось одно незавершенное дело. Идем, Фабьен. — Ах, молодость! — воскликнул князь и не смутился, когда Лео кашлянул и возвел глаза к потолку: — Понимаю, свежесть ощущений, медовый месяц… — Гедемин, дома тебя ждут. — Кто? — заинтересовался князь. — Стены! — рявкнул Лео. — Точно, ведь больше и некому, как я мог забыть! До завтра, — князь послал воздушный поцелуй, прежде чем раствориться в тенях. — Это было жестоко, там же где-то гроза. — Гедемину может повредить только прямое попадание молнии, но такое счастье нам не грозит. — Право слово, он же твой друг, как ты можешь так говорить! — Друг, — согласился Лео, — но иногда такой утомительный. А нам и правда нужно закончить кое-что до грозы, такое удачное стечение обстоятельств грех упускать. — Какая интрига, — Фабьен уже начал привыкать к манере мужа говорить загадками и намеками. — Отнюдь, — Лео увлек его к выходу. — Полнолуние и гроза, лучшее, что может помочь напитать контур силой. Фабьен не стал спрашивать, как именно это будет происходить, просто шел рядом с мужем к башне, полностью доверяясь ему. — Прости, но сегодня без иллюзии, — произнес Лео у подножия лестницы. — Она может исказить магические потоки. Закрой глаза, я проведу. Фабьен судорожно вздохнул, мотнул головой, надеясь, что выдержка не изменит, что он сможет в темноте подняться на эту проклятую башню и не выглядеть в глазах мужа жалко. Но необычайно яркая луна, казалось, заглядывала во все окна башни, подсвечивая ажурные ступени и делая подъем еще более жутким. Фабьен сдался и закрыл глаза, сдаваясь на милость Лео. Прохладный ночной ветерок, предвестник скорой грозы, освежил горящее лицо Фабьена, дал понять, что они уже на самом верху, и он осмелился открыть глаза. Где-то далеко у самого горизонта полыхали зарницы и слышался глухой рокот. — Теперь сюда, давай руку, — Лео свесился с выступа крыши. — Нет, только не это! — Фабьен, клянусь, что это будет первый и единственный раз. Можешь потом и на пушечный выстрел не подходить к башне! — За что мне это, — Фабьен сглотнул вязкую слюну и позволил втащить себя на самый верх. Хотелось распластаться по наклонной, дьявол ее побери, поверхности, пустить корни, приклеиться намертво и не чувствовать больше ничего. Лео теребил его, что-то говорил, но Фабьен бездумно подчинялся, благо подниматься его никто не заставлял. — Как ты? — голос над ухом показался в свисте ветра далеким и чужим. — Нормально. Лео вздохнул где-то рядом, зашевелился, зашуршал одеждой. — Приподнимись, позволь мне, — он не сказал что именно, но руки на застежках бриджей говорили сами за себя. Фабьен приподнял зад, давая возможность стянуть штаны, а затем безропотно расстался со всем остальным. Лео был где-то на самом краю, Фабьену вдруг стало страшно уже не за себя, а за него — вдруг не удержится, вдруг порыв ветра лишит равновесия, вдруг… Он в ужасе распахнул глаза. — Успокойся, все будет хорошо, — Лео лег сверху и тяжесть его тела подействовала успокаивающе. — Супружеский долг мы исполняли с должным рвением, так что сильной боли быть не должно. — Какая-то очередная гадость со стороны магии? — Фабьен удивился хриплости своего голоса. — В магических ритуалах все должно быть естественно. — Не тяни время. Гроза приближается. Больно и правда не было, скорее неприятно. Хотелось, чтобы все скорее закончилось, но Фабьен боялся, что его попытки помочь мужу нарушат естественность акта. Не задавать же вопросы в такой момент. Ветер стал совсем уже стылым и влажным, когда Лео застонал и содрогнулся всем телом. Замер. Позволил себе пару минут отдыха и отстранился. — Ну что, смена ролей? — пошутил он, а Фабьен от этих слов задохнулся от ужаса, никакая сила на свете, никакая магия и никакой проклятый ритуал не могли бы оторвать его от иллюзорной безопасности плоской крыши и приподняться. Рука Лео прошлась по низу живота Фабьена в почти невинной ласке, спустилась чуть ниже… Реакция на мужа была мгновенной. Потеряло значение место, ветер как будто стих и стало хорошо, даже уютно, как в их супружеской спальне, на удобной кровати. Лео усмехнулся и сел сверху. Без подготовки, сразу до конца. Фабьен подался навстречу, вцепился в напряженные бедра и кончил спустя дюжину рваных движений с первыми хлесткими каплями. Лео упал сверху тяжело дыша. Гроза разошлась не на шутку: лило и громыхало отчаянно сильно. По голым ногам больно стегали злые струи дождя, вокруг бурлила вода, и Фабьен боялся подумать, как тяжко приходится беззащитной спине Лео. — Ну где эти дурные собаки, когда они так нужны! — воскликнул вдруг он и ударил кулаком по луже возле головы. В то же мгновение возле них оказались Эльза и Малыш. Фабьен не успел задуматься, зачем они нужны на крыше, как оказался на полу в спальне. — А Лео?! — возмутился он отсутствию мужа. Эльза виновато заскулила, тряхнула головой и исчезла, чтобы появиться уже со вторым хозяином. — То-то же, — пробормотал Фабьен и перестал пытаться удерживать глаза открытыми. Силы его покинули, и он смутно ощущал, как его отмачивают в горячей воде, чей-то отдаленно знакомый гулкий бас. И едва голова коснулась подушки, Фабьен заснул, успев подгрести себе под бок мужа: так было хорошо и правильно. Ночная гроза принесла с собой прохладу и туман. Было так странно открыть глаза и не увидеть косых лучей солнца, расчерчивавших пол в спальне ровными квадратами — окна теперь выходили на восток, а штор Лео не признавал. — Проснулся? Фабьен вскинулся на голос — муж лежал, подперев голову рукой, и рассматривал его со смесью нежности и тревоги. — Кажется да. — Фабьен сел, откинул волосы назад, лента за ночь развязалась, и ничем не сдерживаемые пряди настойчиво лезли в глаза. — Как себя чувствуешь? — Хорошо, — Фабьен успел удивиться вопросу, прежде чем вспомнил ночные события и покраснел. — Я рад, — Лео потянулся за поцелуем, но отпрянул: едва слышный скрип дверных петель и осторожные шаги заставили насторожиться. — Ваши сиятельства! — заголосил Орель, едва заметив, что оба хозяина проснулись. — Велено передать, что завтрак через полчаса! — Позволю себе поинтересоваться: кем велено? Лицо Ореля приняло озадаченное выражение, он прижал руку к груди и растерянно заморгал. — Подозреваю, что постарался наш общий друг, чтоб его молнией в грозу долбануло пониже спины, — Лео откинул одеяло и встал, к разочарованию Фабьена длинная ночная сорочка скрыла стройные ноги, оставляя на виду лишь небольшую часть шеи и ключиц. — Вам помочь, ваше сиятельство? — Пошел вон, бесполезное ты создание, — в голосе Лео прорезался металл, и Ореля как ветром сдуло. — Ты суров, — Фабьен сел, прикрываясь одеялом — ему ночного одеяния не досталось. — Убей, не понимаю, на что нам этот слуга. Толку от него ни на медный грош. А если ты будешь так на меня смотреть, то ни на какой завтрак мы не успеем. Фабьен посмотрел в спину мужу — тот скрылся в ванной — и встал. На кресле нашел приготовленную одежду, и вряд ли это позаботились слуги, скорее об этом ночью вспомнил Лео. — Надо все же озаботиться гардеробом, не все же тебе колдовать. — Мне не трудно, — Лео улыбнулся и помог Фабьену завязать шейный платок. — Хотя, пусть будет. Надо послать за портным. За накрытым столом их уже ждали. Холодно отстраненный князь и чем-то недовольный барон вежливо ответили на приветствие и снова замерли каменными изваяниями. Первым нарушил тишину Гаэтан де ла Сессьер: — И все же, как вы объясните, что у вас по двору разгуливает орк? — А я должен? — Лео был сама любезность. — Если бы я знал, что он в замке, то никогда бы… — договорить барон не успел, орк вломился в столовую. — На подъезде к замку отряд вооруженных всадников. Задержать? — Нет, — покачал головой Лео. — Думаю, я знаю, кто к нам пожаловал. Вам лучше не показываться им на глаза. Орк понимающе кивнул и выскользнул за дверь, а сосед застыл, не в силах произнести ни звука. — Успокойтесь, Гаэтан. Наемники хорошо служат тем, кто их нанял. А уж лучше орков воинов я не знаю, — примирительно сказал Лео. — Но… вы в них уверены? — Магический договор, — напомнил Фабьен, намазывая булочку маслом. — А что это наш дорогой Гедемин сегодня столь молчалив? Князь недовольно посмотрел на Лео. — Дорога несколько утомила меня. Вот если бы друзья были столь любезны, чтобы выделить старому приятелю маленькую комнатку, дабы не было необходимости пускаться в путь в непогоду… — А только ли в непогоде дело, милый Гедемин? Князь поморщился и уставился в окно. Фабьену стало любопытно, что за драму разыгрывает вампир, но при любопытном и несдержанном на язык соседе спрашивать не стал, оставив в памяти зарубку — спросить позже. Барон же явно горел желанием выяснить все. — Попробуйте паштет, — совершенно не обращая внимания на его усилия, Лео пододвинул ему тарелку и пустился в воспоминания, какие изыски готовил дворцовый повар. Если бы Фабьен исподволь не наблюдал за князем, то сам момент прибытия отряда вооруженных всадников непременно пропустил. Гедемин же, несмотря на слабую вампирскую мимику, все же не смог удержать лицо, и вслед за этим раздался грохот подков по подъездной дороге. — Проводите меня к герцогу де Грассийеру, — властный голос заполнил, казалось, все пространство. Перепуганные слуги кинулись уводить лошадей, часть отряда пошла за ними, а часть осталась при громогласном вельможе. — Кто это? — не удержался от вопроса Фабьен, потому что понятия не имел, как себя вести и что делать. — Потом, — отмахнулся Лео и удобнее устроился на стуле, прихватив со стола маленькую чашечку с шоколадом. Собаки, насторожившись, нырнули под стол, оставив снаружи только чуткие носы. — Что происходит? — нервным фальцетом пискнул барон. Фабьен не знал ответа, а Лео не счел необходимым просвещать соседа, тем более что шаги слышались совсем рядом. Дверь с грохотом распахнулась — кто-то дал ей хорошего пинка, и в столовую вслед за охраной вошел крупный мужчина, одетый в дорожный костюм. — Дорогой Леонард, далеко же вы забрались! Охранники рассредоточились: двое остались у дверей, двое взяли под контроль окна и еще двое вытряхнули из кресла барона, освобождая место своему господину. Лео прохладно улыбнулся и отсалютовал чашкой. — Довольно дуться, — гость развалился в кресле, отпихнул чужую тарелку, и она с печальным звоном встретилась с полом. — Показал характер, хватит! — Он хлопнул раскрытой ладонью по столу. — Я не мой отец и долгим терпением не отличаюсь. Фабьена как кипятком окатило; он догадался, кто этот неожиданный визитер. Конечно, прошло около десяти лет и наследный принц Вальбер изменился, заматерел, но манеры остались прежними. — Я женат, ваше высочество, согласно воле вашего отца. И никоим образом не собираюсь… — Мне плевать! Мой отец сдох, и король теперь я! И согласно моей воле, — он выделил голосом последние слова, — ты отправишься во дворец. — Я неоднократно говорил вашему отцу, что вы дурно воспитаны, — Лео отщипнул кусочек от пирога и задумчиво принялся жевать. — Его больше нет, и покрывать твои выходки, Леонард, больше некому. Ты немедленно собираешься, и мы едем в столицу. Иначе, — в голосе принца, кроме злости, прорезался металл. — Иначе? — заинтересовался Лео и принялся разглядывать ногти. — Твоего муженька казнят за государственную измену. — Ни один маг не возьмется доказывать, что следование букве договора есть государственная измена. — Приказа короля будет достаточно, — забавляясь, произнес принц. — Я всегда знал, что вы, ваше высочество, не очень умны, но чтобы настолько… — Лео покачал головой. — Ты забываешься! Взять их, — приказал принц. — Этого, — он ткнул в Фабьена, — вздернуть на воротах, а этого забираем с собой. Я уже почти король, коронация вопрос нескольких дней, так что помощи ждать неоткуда. — Потрясающая самоуверенность, — Лео и не подумал пугаться, хотя Фабьену было не по себе, пусть он и верил в супруга безоговорочно. — Ну, что вы стоите?! — прикрикнул принц на охрану, двое нехотя двинулись вперед, поглядывая то на отползшего в угол барона, то на князя, лицо которого выражало живейший интерес к происходящему. Из-под стола раздалось глухое рычание. Скатерть колыхнулась, и оттуда появились собаки. Фабьен никогда не видел Эльзу и Малыша иначе, чем в благодушном настроении, но сейчас не посмел бы встать у них на пути: это и в самом деле были адские твари, совсем не призрачные, а весьма осязаемые и вполне узнаваемые по рисункам в старинных книгах. — Что это?! — Собачки, — любезно пояснил Лео. — Не советую приближаться, порвут. Но его предостережение запоздало, один из стражей замахнулся на Малыша, и тот не стерпел, бросился на наглеца, сомкнул мощные челюсти у него на шее. Эльза же обвела алыми глазами остальных, коротко рыкнула и сделала шаг вперед. Охрана забилась в угол, а кто мог, выскочил за дверь. — Отзови тварей, — глухо произнес принц, сжимая кулаки. — Не могу. Это собаки мужа и в обиду его не дадут. А вам, ваше высочество, стоит покинуть пределы суверенного герцогства Сент-Лазар. — Что за чушь ты несешь?! — Согласно эдикту его величества, герцогство Сент-Лазар не входит в состав королевства Ильгольд. — На вытянутой руке Лео возникли два свитка: — Эдикт и союзный договор. Ознакомьтесь, ваше высочество. — Не знаю, как ты вынудил отца пойти на такое, но я немедленно отменю эти бумажки, они не стоят и той бумаги, на которой написаны! И они наверняка подложные, отец не мог! — принц разорвал переданные свитки сначала пополам, потом еще раз и бросил на пол. — Как может быть поддельной большая королевская печать, которая заверяется магией, — пожал плечами Лео. — И вы слишком рано возомнили себя королем, ваше высочество. — Это ты слишком высокого о себе мнения! Ничего, и на тебя укорот найдется, слишком распустил тебя мой отец, но ничего, его больше нет, некому заступаться. — Какая несусветная глупость, — вздохнул Лео. — И вы так уверены, что прежнего короля уже нет, что напрашивается вопрос: отчего же проистекает такая непоколебимая уверенность. — Неужто траванул батюшку?! — ужаснулся князь. — Ну почему же сразу «траванул», — раздался от двери низкий голос, Фабьен повернулся и увидел входящего Доменика. — Чтобы отравить, нужны сообщники, кто достанет яд, кто подсыплет или подольет. А сынок все сам, все сам. — Угу, — согласился Лео. — Кинжалом в печень на дорожке в парке. Доменик откинул капюшон и всем стало очевидно, что это на самом деле король. — Ты был прав, говоря, что наследник невоспитан и глуп. — Можешь потратить ближайшие лет пятьдесят на перевоспитание, если не лень, но я бы не стал — ума все равно не прибавится. Да и зачем теперь тебе наследник, морока одна. — Пятьдесят?! — взвизгнул принц, до которого еще не дошел весь ужас его положения. — Отец? — Батюшка ваш собирается править вечно, — ласково улыбаясь, пояснил князь. — А вы, ваше высочество, вряд ли протянете больше семидесяти. — Отец! — Не смей называть меня отцом, убийца. — Ах, какие страсти, — князь сложил ладони домиком и покачал головой. — Какие страсти! Не правда ли, барон? Будет о чем посудачить с друзьями долгими зимними вечерами, не так ли? Фабьен вздрогнул и посмотрел на соседа, тот трясся как желе и яростно мотал головой: никогда и никому не расскажу! — И это правильно, — закивал князь. — И герцог обидеться может, и друзья не поверят. — Я все же надеюсь увидеть тебя с супругом во дворце, — произнес король. — Жаль, что вышло именно так, но на все воля божья. — Мы не приедем, прости. — Понимаю, что там не слишком много хороших воспоминаний, но ведь все могло быть иначе… — Не могло, — довольно резко оборвал короля Лео. — Я бы никогда не смог полюбить тебя всей своей сущностью, как Фабьена, просто потому, что и ты не способен на любовь. Ты слишком король для того, чтобы допустить возможность глупых чувств. — Мы могли бы провести ритуал. — Брачный ритуал ничего бы не дал, а никакого другого я не знаю. Все решилось магией и чувствами. В любом случае ты получил то, что хотел — вечную власть. Надеюсь, не пожалеешь. — В любом случае выхода у меня нет, — грустно улыбнулся король. — И все же подумай о том, чтобы приехать в гости. Все равно нужно поддерживать связи между государствами. — Послом к вам отправится наш дорогой друг князь Айтварс. Король кивнул медленно поднявшемуся с места вампиру: — Пусть будет так, — и сделал знак охране выводить принца вон, обвел присутствующих последний раз взглядом и молча вышел следом, подхватив под локоть барона. — Избавился от друга таким жестоким образом! — воскликнул князь и заломил руки. — Гедемин, ну кого я еще могу попросить присматривать за этим гадюшником! И кто тебе мешает приходить в гости из дворца точно так же, как и из дома?! — Ах, это важная миссия! — Гедемин, — вступился за мужа Фабьен. — Но это и правда очень важно, если мы теперь разные государства, хотя я и не понял, зачем. — Перестраховался, боялся, что королем все же станет принц Вальбер? — предположил князь. — Нет, — Лео встал. — Не хочу, чтобы моим сюзереном был лич, а он не потерпит над собой власти мага, так что разошлись миром. За окном громкий цокот лошадиных копыт возвестил, что венценосные особы покинули замок Сент-Лазар, оставляя его хозяев в покое и одиночестве. — Ну что, готов провести со мной целую вечность? — спросил Лео, положив руки на плечи Фабьена. «А у меня есть выбор?» — хотел спросить Фабьен, но вместо этого внезапно севшим голосом произнес: — Всегда.