* * *
— Можешь располагаться и чувствовать себя как дома, Минхо, — будничный голос слышится за спиной, когда Ли входит теперь в свою новую комнату, натыкаясь на пару удивленных глаз, — «Я никогда не назову это место домом» — думается, но никак не озвучивается, — Совсем забыл сказать, что жить ты будешь не один, а с ещё одним молодым человеком, — кивает незнакомому Минхо парню. — Я Хан Джисон. И по всей видимости, твой новый сосед и сожитель, — улыбается, а затем кланяется вошедшим родителям Ли. — Ох, ну вот видишь, милая, а ты переживала, что ему одиноко будет, — поглаживает жену по плечу отец семейства, поворачиваясь в сторону сына: — Привыкай, а я пойду за сумками. — Госпожа Ли, пройдёмте на сестринский пост и вы подпишите все необходимые бумаги, — вторит главврач, а затем, подождав, пока выйдет женщина, уходит вслед за ней. Минхо обводит взглядом свою новую комнату (читать: палату); белые стены, кровать с тумбочкой, на которой лежит пульт, судя по всему, для вызова медперсонала, небольшой шкаф у окна и тоже самое напротив, на половине его нового соседа, как он представился — Хан Джисона. Ли швыряет свой рюкзак с тетрадями и книгами на кровать, и следом падает на неё же. Вынимает из ноздрей прозрачную канюлю и ставит переносной кислородный концентратор на тумбочку. — Я так рад, что у меня появился сосед по комнате! Я об этом с ранних лет мечтал. Ещё с самого детства, представляешь? Я тут та-а-ак давно, что сбился со счёта. Или нет, стой. А, я кажется здесь всего пару недель. Но такое ощущение, что всю жизнь здесь торчу, — неумолкает всё тот же Джисон, повторяя действие Минхо: тоже падая спиной на кровать, подкладывая под голову руки, — Ты не представляешь, как здесь скучно. Хотя нет, стоп, тут вроде весело. Или грустно. Я ещё не определился, но думаю как-нибудь потом пойму, что да как. Кстати, а сколько тебе? Мне вот шестнадцать. Совсем скоро будет восемнадцать, прикинь. Мне сказали, что я смогу выйти отсюда, когда мой возраст официально будет состоять из цифр один и восемь. Ой, а ведь восемь — перевёрнутая бесконечность, — трещит без умолку Хан, пока Минхо затыкает уши наушниками и до критической отметки повышает громкость, надеясь, что музыка сможет перекрыть голос болтающего Джисона. Минхо не планировал заводить здесь друзей, общаться, привязываться, а потом, если он действительно будет дорог этому человеку, ломать его своей скорой смертью. Такие, как он, долго не живут и лишние пару лет после получения трансплантата тоже совсем не имеют значения. Ли борется в голове сам с собой, пока одна его сторона хочет попросить Джисона заткнуться, а другая просто лежать и молчать. В конечном итоге он приходит к тому, что «утро вечера мудренее», а значит, решение этого спора он рассмотрит потом. Головная боль не позволяет долго думать, отдаваясь где-то в висках ударами молотка, потому Минхо и закрывает глаза в надежде уснуть и в идеале не проснуться, а в реале оказаться у себя дома здоровым. Однако «дома» больше нет и не будет. Новая эра в его жизни начинается сейчас.Заметка №1 Кажется, знакомство с этим Минхо не задалось. Он довольно грубый, и по всей видимости, игнорщик. Досадно :(. Однако это не отменяет того факта, что он привлекателен
* * *
Минхо открывает глаза резко, стараясь привыкнуть к темноте и маленькому свету, что исходит из-под одеяла его нового, и как выяснилось, болтливого соседа. Кашляет и тянется рукой к карману толстовки, достаёт телефон и мысленно ругается, когда видит, что экран всё никак не зажигается. — Сколько время? — хриплым ото сна голосом говорит Минхо, поднимаясь с постели и шагая в сторону выключателя света. Джисон скидывает с себя одеяло, с распахнутыми глазами смотря на блондина. — Около трёх часов ночи, — выдавливает из себя Хан, захлопывая тетрадь, внутренне радуясь, что Минхо с ним наконец заговорил. — Ты чего не спишь? — лицо Джисона в миг тускнеет, а появившаяся улыбка меркнет, что у Минхо невольно сердце сжимается. Джисон молчит, казалось бы, целую вечность, от того и дёргается, когда слышит «А впрочем, неважно». Всё продолжает сидеть и молчать, пока на выдохе не произносит ненавистное, неприятной горечью оседающее на языке, — У меня ФСБ, — и вновь зарывается под одеяло с головой и черкает ручкой по листам в тетради, питая надежду, что Минхо ничего не услышал. Но Ли слышит, поэтому и лезет в заряжённый ноутбук, открывает гугл и вбивает в поисковую строку «ФСБ». «ФСБ — или же Фатальная Семейная Бессонница. Редкое неизлечимое наследственное, нейродегенеративное (доминантно-наследуемое) прионное заболевание, при котором больной неизбежно умирает от бессонницы.» Минхо вчитывается в каждую строку, задерживаясь на слове «фатальная» каждый раз, когда она проскакивает в статье. Прокручивает в голове, словно пластинку The Beatles, которую часто слушает отец, и медленно, но верно понимает, что не самому Минхо стопроцентно и железобетонно обеспечена смерть, а ему — Хан Джисону, которому всего шестнадцать лет, и он вообще в расцвете сил, бурной молодости и всего того, что обычно бывает у подростков такого возраста. Фатальная, чёрт бы тебя побрал, фатальная. Лечения патологии нет, и кажись в ближайшие пару месяцев не появится точно. А значит, Джисону просто-напросто подписан приговор, и от него, увы, не уйдешь, не убежишь, не спрячешься. Жизнь одна, и у Джисона её скоро отберут. К горлу подступает ком, пока Ли старается успокоить своё учащённое сердцебиение, собирая буквы в слова, в надежде сказать сейчас хоть что-то правильное. — У тебя бессонница, да? — правильно, надо же прям в лоб это сказать. Может человеку больно будет? Нет, Минхо об этом не думает. Да и мозги включает он не особо часто. — Всё-таки услышал? — снова выпутывается из одеяла, ловя на себе вопросительный взгляд, — Забей, это я так. Ну да, бессонница, — так спокойно отвечает Джисон, будто у него спросили всего лишь о его любимом мороженом. Минхо молчит, продолжая сверлить взглядом Хана, склонив голову набок, пока в неё не врезаются вопросы, которые задавал Джисон ещё сегодня, нет, уже ведь стрелка за двенадцать перевалила, ещё вчера, когда Ли только заселился. — Мне восемнадцать, так что я для тебя хён, — приподнимает уголки губ. Джисон не веря смотрит перед собой, поднимая взгляд на Минхо, который принял сидячее положение, будто готов слушать Хана дальше. — В октябре будет девятнадцать. А совсем скоро уже третий десяток, хах. Кстати, цифра восемь действительно напоминает перевёрнутую? — замешкался, — Или правильнее будет повёрнутую на девяносто градусов бесконечность? Не суть, не так уж и важно. Откуда такое внимание к мелочам, — спрашивает, скидывая с себя толстовку. — Ого, у нас у обоих день рождение осенью. Обожаю это время года, вот честно! А тебе какое нравится? — интересуется Джисон, помещая свою тетрадь с ручкой в тумбочку. — Существуют люди, любящие осень? — корчит рожицу Минхо, тем самым вызывая смех у Хана. У Джисона приятный звонкий смех. Такой, что и самому смеяться хочется. Минхо не смеётся, но улыбается чуть-чуть, внутренне ликуя, что Джисон за его недавний вопрос на него не злится. Да и за вчерашний игнор тоже. — Эй, только не говори, что ты хейтишь осень, — в ответ лишь отрицательное мотание головой и едва слышный смешок, — Хоть на этом спасибо. Не понимаю, как можно не любить осень. И нет, я не люблю этот сезон только потому, что у меня тогда день рождения, — Джисон опережает Минхо, который хотел задать этот вопрос, но теперь у того в голове возникает другой: «Он мысли читает, что ли?». — Нет, мысли я читать не умею тоже. Блин, я всегда хотел себе такую суперспособность, — теперь же Минхо всерьёз задумывается о том, что Хан всё же умеет читать мысли. — Как там её, это самое, телезинек? — Телекинез, Джисон, телекинез, — заботливо поправляет Минхо, вставая с места и направляясь в сторону своего чемодана, который сюда занёс отец. — Точняк! — и щёлкает пальцами, — Спасибо, хён! Так вот, о чём это я? Прикольно же, согласись. Читать мысли человека так круто! — падает обратно на постель, а затем вскакивает, всем видом своим показывая, что его осенило. — Халка знаешь? — кивок в ответ, — Хочу быть сильным, как он. — Рычать и крушить всё что ли? Ты совсем не похож на такого устрашающего Халка. Кстати, чипсы хочешь? — кидает неоткрытую пачку в руки Джисону, на что тот кивает согласно и растягивает обыкновенное «Спасибо». — Да нет же, блин. Помогать людям буду и планету спасать от всех злодеев, чтобы мир был во всём мире, — и сейчас Минхо понимает, что Джисон не заслужил. Не заслужил лежать, прикованный к больничной койке. Не заслужил носить в себе изменённую форму молекулы, что превращается в болезненный прион, от воздействия которого становятся болезненными и другие нормальные, о которой узнал из прочтённой статьи получасом ранее. Не заслужил страдать от панических атак, галлюцинаций и фобий. Не заслужил прощаться с жизнью совсем скоро. Просто не заслужил такого исхода событий и такой болезни. Джисон - светлый, яркий, тёплый и добрый. Такой, каких ещё надо поискать в этом прогнившем злобой, лицемерием, завистью и ненавистью мире. «Хороших людей забирают слишком рано.» Сейчас для Минхо эта фраза действительно приобретает хоть какой-то смысл. — …ет. Эй, ты слушаешь? — тормошит за плечо Джисон, который уже успел перебраться на кровать зависшего Минхо, что наконец вынырнул из астрала и смог кивнуть. — Халк вроде много ест. Кстати, о еде. Я вот люблю чизкейк, а ты? — Что-то, где есть мясо? Не знаю, не задумывался, — пожимает плечами Ли, прожевывая чипсинку. Они говорят обо всём, что только можно было вспомнить и не вспомнить. Джисон рассказал Минхо о своем детстве, школе, где его часто задирали из-за больших щёк, на что Ли сказал, что они милые и почему-то напоминают ему о белках; друзьях, которые любят сочинять музыку, но к сожалению, находящиеся в других городах; о своей любви к музыке и музыкальным инструментам. Минхо за всю ночь, что они провели за разговорами, в сотый раз убедился в том, что Хан Джисон удивителен.Заметка №2 Мы подружились? Да, думаю, что да, подружились. Он оказался приятным собеседником. Он прямолинеен, но ничего. Сегодня я услышал в его голосе жалость? беспокойство? Впрочем, неважно. Мы говорили долго! У него приятный голос. В какой-то степени убаюкивающий, хи-хи. Он не спал всю ночь, только чтобы поговорить со мной! Это действительно круто! Ну или может он чувствовал бы себя неловко, если бы уснул возле того, кто этого больше делать не может. А ещё он сказал, что мои щёки милые и я похож на белочку. Я не говорил, но Минхоша смахивает на котёнка. Или кота? Хитрого кота/котёнка.
* * *
Проведя с Джисоном ещё три недели, Минхо в тысячный раз убедился, что Хан Джисон удивителен. Конец июля - это яркое небесное светило и исходящий от него жар, ни единого намёка на ветер и дождь ещё ближайшие пару недель, холодный американо, который передают родители Минхо, фильмы ужасов и редкие мелодрамы вместе с чипсами, что также передают родители Минхо. Конец июля - это зарождающееся тепло в груди при виде Хана и желание снова увидеть его после нелюбимой кинезотерапии. Минхо не идёт, он, скорее всего, несётся на встречу к Джисону, которого не видел ещё с самого утра. Однако, с его-то лёгкими далеко не убежишь. Ли сбавляет скорость, медленно идя в сторону их комнаты. Около двери в обитель Минхо натыкается на маленького лысенького мальчика с плюшевым зайчиком в руках, которого тот прижимал к груди. — Эй, ты опять съел мой киндер! Ну, братик, стой! — кричит мальчик, возмущённо топая ножкой по кафелю. — Если хочешь, то я могу угостить тебя киндером, — выдаёт Ли, — Я Минхо, кстати. Мальчик молчит и смотрит изучающе своими глазками, которые Ли почему-то напомнили глазки оленёнка Бэмби. Может, потому что они такие большие и сверкающие? Ребёнок продолжает молча сверлить взглядом, пока не прыгает от радости прямо на Минхо, и обхватывает руками его бёдра. — Уа, правда-правда? — надежда тонет на дне голубых глаз. — Минсок, ты чего на дядю залез? — мама ребёнка выглядывает из палаты сына, протягивая руки. — Дядя МинМин сказал, что угостит меня киндером, — Ли берёт ребёнка на руки и теперь Минсок держится одной рукой за его шею. Мама вопросительно смотрит на Минхо, ожидая ответа, но сын опережает и говорит: — Старший братик съел мой киндер. Ли опускает мальчика на пол, целует в лоб и смотрит на машущего маленькой ручкой Минсока, которого мама уводит в сторону с криками «Минхёк, не бегай!». — МинМин, значит? — Минхо вздрагивает от такого обращения со стороны Джисона и оборачивается назад, встречаясь с глазами напротив. — Д-да иди ты, — Минхо ощущает, как по телу проходится разряд тока, щёки, шея и даже кончики ушей, а вообще кажется, всё тело краснеет, ибо жар, что исходит от старшего, можно почувствовать за километр. Джисон смеётся и запрыгивает на кровать, открывая крышку ноутбука и вбивая что-то в поисковике ютьюба. — Ты у нас вроде танцами занимался, да? — поворачивает экран в сторону старшего, где Ли видит танцевальную практику группы Twice <Dance the night away>, — Учи. Минхо моргает заторможено, а после плетётся в сторону своего шкафа и достаёт удобную для танцев одежду. Натягивает на себя футболку, спортивки и носки с бургерами и картошечкой фри. Подходит к Хану, тянет того за вытянутые руки, врубает практику и начинает учить, как и хотел сам Джисон. Однако, этого танца Минхо не знал, потому и начал учить вместе с Джисоном. К счастью, природа наделила его фотографической памятью, так что спустя шесть повторных просмотров видео Ли выучил всё от и до. Первый шаг выполнен, а значит теперь можно начать учить Хана и исправлять его ошибки, которые он уже успел совершить, пока старался выучить танец вместе с Минхо. Ли обучает, как профессионал, и только потом Джисон узнаёт, что тот действительно был хореографом недолгое время, пока кистозный фиброз не стал прогрессировать. Любимое увлечение с малых лет, что позже переросло в нечто большее, что стало профессией. Пришлось бросить и оставить затею о том, что когда-нибудь Ли станет известным на весь мир хореографом, к которому будет тяжело пробиться на занятия. Джисон видит, как Минхо загорается подобно звезде на небе при упоминании о танцах. Видит, как тот гаснет, когда вспоминает о своем недуге, пока улыбка исчезает, а кулаки невольно сжимаются. Джисон наблюдает за тем, как Минхо, полностью погруженный в эту атмосферу, обучает младшего с таким энтузиазмом, будто у него это самое скоро отберут и не вернут больше. Ли старается показать каждое движение правильно, чтобы у Хана не было каких-либо затруднений в дальнейших элементах, которые один сложнее другого. А ещё у младшего голова идёт кругом, когда Минхо кладёт свои руки ему на талию, а затем и на поясницу с грудью, и вместе с ним, стоя сзади, делает волну, направляя тело Джисона туда, куда стоит, а не туда, после чего Джисон не будет чувствовать своего тела ближайшие дней пять, а то и шесть, как было с Ли ещё в начале его пути танцора. О гулко бьющемся сердце и дрожащих коленках и речи быть не может. Особенно тогда, когда над ухом раздаётся теплое щекочущее дыхание. И Джисону кажется, что сейчас в его голове совсем не то, о чём следует думать, ведь Минхо буквально жертвует своими лёгкими, которые болят каждый раз, когда Минхо отдаёт всего себя танцам и музыке, забывая, что ему вообще-то нельзя так перенапрягать свои органы. У него на лице написано, что ему грудную клетку будто сдавило чем-то тяжелым, что невозможно поднять и выпустить Ли из плена. — Хо, ты сейчас себе все органы выкашляешь, остановись, — просит Джисон, поглаживая Ли по спине, пока тот кашляет, пачкая белую раковину вязкой мокротой. — Я в п-порядке, — заходится в новом приступе кашля, но всё равно отвечает осипшим голосом, — В-воды. Джисон выбегает из ванной комнаты, стараясь найти бутылку, которую недавно Ли ещё держал в руках, но как только находит её, ругается неслышно и кидает что-то вроде «Сейчас сбегаю в коридор», выбегая сразу. Хан бегает по их этажу в поисках хотя бы капельки воды, но как на зло, именно сейчас все диспенсеры оказываются пустыми, а на вопрос «Есть ли где-то полный?», он получает «Только в левом крыле, куда приходят обычные люди на обследование или медосмотр». Сейчас Джисон покрывает отменной бранью всех водохлёбов, которые выдули всю воду в их корпусе, ведь чтобы дойти до левого крыла необходимо пересечь чуть ли не всё здание, а оно, к вашему сведению, немаленькое. Как-то раз он сравнил его даже с Диснейлендом, на что получил от Минхо шлепок по затылку и его любимое «дурашка». Джисон несётся со всех ног и сбивает весь медперсонал, который говорит, а кто-то и кричит, остановиться и не бегать. Больница как-никак, правила порядка соблюдать надо же, в конце концов. Но плевал Джисон на всех и в том числе и на эти правила поведения в этой лечебнице. Сейчас, вообще-то, в приоритете Минхо и вода, которой даже здесь нет. Как же невовремя, чёрт. Хан продолжает бежать, только теперь уже по лестницам в кабинет их главврача. Ну вот по какой причине он решил, что сидеть на самом последнем этаже их больницы, так в придачу ещё в самом конце коридора — отличная идея? Он забегает в кабинет главврача, а на четыре пары глаз, направленные на него самого, лишь хмыкает и проходит к полному — большое спасибо, молитвы услышаны — диспенсеру. Открывает крышку и наполняет холодной водой бутылку, хмуря брови, от чего на лбу появляется складка, на которую Ли обычно давит пальцем и разглаживает. Бутылка наполнилась, а значит Джисон выходит из кабинета под всё те же непонимающие взгляды, стараясь как можно быстрее добраться до их с Минхо комнаты. Он совсем потерял счёт времени из-за этого марафона и поисков воды, потому и прибавляет скорости, на всех парах спешит к Ли, который, как оказалось, не умирает, ибо когда Джисон влетел в их обитель, он увидел лишь мирно лежащего Минхо на своей кровати, тяжело вздымающуюся грудь и едва слышный, в шуме города из окна, хрип. По правде говоря, Хан ожидал увидеть Минхо лежащего на полу и умирающего. Но его ожидание и воображение не попало ни в одно. — Если ты думал, что так легко от меня отделаешься, то ты ошибаешься, — от стен отражается басистый голос с лёгкой хрипотцой, — Ну и чего ты встал, как истукан? Воды дашь наконец или мне самому подняться? — Минхо приподнимается на локтях, видя перед собой дрожащего Джисона, и замечает слёзы, текущие по щекам. Хан отворачивается и вытирает рукавом кофты слёзы, пытается привести дыхание в норму, но ничего не получается. Ли протягивает свои руки, наконец удосужившись принять сидячее положение и позволяет Джисону ухватиться за них, как за спасательный круг, который используют для оказания помощи утопающим. Минхо тянет на себя всё также дрожащую тушу, от чего Хан, не удержав равновесия, падает прямо на него. Джисон зажмуривает глазки до ярких вспышек перед ними, хватается за плечи Минхо, обнимает, и прижимается ближе, хоть и понимает, что Минхо, возможно, больно даже, но поделать ничего с собой не может. Он ненавидит себя за излишнюю сопливость и сентиментальность. А ещё за пугливость, хоть и фильмы ужасов, которые пугают большую часть людей, страх испытывать не дают. Но когда он увидел Минхо, который с каждой секундой кашлял всё больше и интенсивнее, он испугался настолько, что представить невозможно просто. Тело словно сковало цепями. Раз — тревога. Два — беспокойство. Три — волнение. Четыре — страх. Минхо пропускает между фаланг непослушные, лохматые, светлые пряди, второй перехватывая за поясницу, поглаживая медленно и круги ладонью рисуя. До Джисона доходит недолго, потому и успокаивается быстро, размякнув в крепких руках и мягких ладонях, что греют не слабее майского солнца. Минхо пальцами цепляет Хана за подбородок, заставляя того оторваться от груди старшего и вглядывается в застланные пеленой желудевые омуты, в коих виден испуг за чужую жизнь и страх скорой потери. Минхо не отдаёт отчёта своим действиям, да и не собирается, видя то, с каким лицом Джисон принимает его поцелуи. Ли оставляет следы по всему лицу; лбу, висках, спинке носа, прикрытых веках, щеках, с которых сцеловывается каждая упавшая слеза, кончик носа, но губы остаются нетронутыми. Если Джисон думает, что он совсем безразличен Минхо и получить хотя бы простое прикосновение к своим губам он не сможет, то Ли считает иначе. Совсем и далеко иначе. Прикоснуться к губам такого светлого человека. В голове не укладывается. Минхо кажется, что не он должен это делать. Не ему иметь право касаться Хана. Прижимать к себе ближе, сцеловывать слёзы, причиной которых является сам Ли, обхватывать руками тонкую талию и шептать на ушко самые ванильные сладостные фразы, которые Джисон терпеть не может, ведь считает это слишком по-детски глупым и по-глупому детским. Минхо думает, что это не он должен всё это делать, а тот, кто такой же светлый, как и Хани. Но даже на ряду с такими мыслями, Минхо думается, что только в его руках Джисон будет смотреться правильно. Лишь его губы будут пробовать уста Хана снова и снова, а руки блуждать по теплому телу и медовой коже. Ли безумно хочет коснуться чужих губ. Знает, что слаще любой конфеты, любого вида мёда, любого шоколада, любой ягоды есть только губы Хана. Безумно хочет коснуться, лизнуть на пробу, а затем целовать медленно, осторожно, стараясь сделатьЗаметка №3 Маленький мальчик Минсок назвал хёна МинМин. Мне нравится, но я всё ещё напуган. МинМин учил меня танцевать, но в какой-то момент ему стало плохо. Я испугался и заплакал от страха за его жизнь. Никогда не думал, что меня успокоит касание чужих губ. Хотя чужие не успокоят. Успокоят губы Минхо. Теперь моего Минхо. Продолжай дышать, Хо-я.
* * *
3:00 AM — Finding Hope
Джисон старается шуметь и шевелиться как можно меньше и тише. Тянется к своей тумбочке рукой, берёт в руки телефон с наушниками и включает свой плейлист на спотти, который слушает каждую ночь, пытаясь провалиться в сон, заведомо зная, что единственное, куда он провалится — это либо гипногогия, либо пучина своих проблем. Хан всем телом улёгся на спящего Минхо, который во сне похож на котика. И Джисон действительно сдерживается, чтобы не ткнуть пальчиком в кончик носа старшего. Младший слушает плейлист «3:00 am, Seoul», щекой трётся о грудь Ли, отчего тот сильнее стискивает Хана в своих руках. Джисону плохо-хорошо одновременно. Он жалеет, что не может заснуть или хотя бы подремать чуток. Жалеет, что не может видеть сны, которые видят все нормальные люди. Потому и просит всегда Минхо и смотрит на него с таким блеском заинтересованности в глазах, но старший видит, как на самом дне желудевых глаз проскальзывает тоска, обида и жалость к самому себе, стоит лишь упомянуть что-то связанное со сном. И тогда понимает, что не заслужил. Джисон просто не заслуживает такого диагноза. Всё было бы также спокойно и дальше, не услышь Хан душераздирающий крик с конца коридора, который стал причиной того, что и Минхо проснулся. Он увидел, как старший постарался встать, но сняв наушники и приказав тому лежать, выскочил из их больничной палаты. Кажется, это была палата Минсока, по крайней мере Джисон уже успел в этом убедиться, видя то, как из неё выходит плачущая мама и старший сын, Минхёк, если Хан правильно услышал, который пытается успокоить маму, игнорируя свои слёзы, текущие ручьём. Врачи выходят следом и с печальными лицами сообщают: «Время смерти — три пятьдесят семь» — и вернувшись обратно в их палату, закрыв дверь, до Джисона доходит. Внезапно, резко, быстро. Ураганом проходится в мозгу, расставляет всё по полочкам, и, не уменьшая скорости, выметается. Он смотрит на Минхо, встревоженного и перепугавшегося тоже, что сидит на кровати и ждёт объяснений или хоть чего-то. Джисона выдержкой стальной не наделили, от того и падает на пол, не в силах держаться. Это стало тем самым первым разом, когда до Джисона дошло осознание, в каком дерьме находится Минхо. Сидя на холодном полу, прижавшись к Ли, который рванул к нему, как только заметил падающего Хана, он понимает, что скорее всего, с Минхо, с этим изначально грубым, хмурым, знающим все виды похуизма, но таким теплым, мягким, заботливым, понимающим произойдёт то же самое. — Умер, да? — в ответ кивок, и старший негромко выдыхает. — О-обещай, — заикается. Всматривается в волнующиеся глаза старшего, в которых читается непонимание слова Джисона, — Обещай, что не бросишь лечение, — замолчал, — Обещай, что будешь жить. Минхо чувствует разряд, мелкую дрожь и ледяные руки на своих щеках. Кивает заторможенно, надеясь, что этого хватит, но нет. Джисон качает головой недовольно, продолжая ждать ответа вслух, протягивая мизинец. — Обещаю, Хани, обещаю, — сжимает своим мизинцем его и этого хватает, чтобы устаканить младшего; привести его дыхание в норму и предотвратить дрожь. — Восемь — перевёрнутая бесконечность. — Восемь — перевёрнутая бесконечность. Киндер Минхо всё-таки принёс. Положил на заправленную пустую кровать и обвёл взглядом комнату, заострив внимание на рисунке, а именно на фразе «I will live.» Оборачивается и с тоской смотрит на дверь своей больничной палаты, на которой весит табличка «0-3-0», чтобы захотеть исполнить данное Хани обещание. Только для начала разбиться на тысячу мелких осколков, а только потом начать лечение снова. Правда, уже лучше, серьёзнее, и так, чтобы хоть чуть-чуть продлить себе жизнь. Но сам Минхо и этого не хочет. За каких-то три недели он успел влюбиться, привязаться и утонуть в шестнадцатилетнем парнишке. И жить без него больше не желает. Не хочет терять того, кто заменил всех. Не хочет терять того, кто стал бесконечностью. Зачем жить, если его Хани не будет? Вот и Минхо не знает зачем, но будет. Он ведь обещал.Заметка №4 Сегодня ночью умер Минсок. Мне жаль. Возможно, его ждёт та же участь, но он дал мне обещание. Обещание, что будет жить. Сдержи его, ладно?
* * *
— Мы идём на свидание, — как гром среди ясного неба, Минхо врывается в их палату. У Джисона выпал шоколад изо рта от такого заявления. Единственное, на что его хватает, это: — Куда? — На улицу, — с гордостью задрав голову, говорит Ли, натыкаясь на хмурые брови и сощуренные глаза. — Да, хён, ты и в правду далёк от романтики, — возвращается к поеданию сладостей, — И вообще, нам нельзя выходить за территорию больницы. — Я разве сказал, что мы выйдем за её территорию? — Хан же думает, что такой тон не к добру и ничего хорошего ждать не стоит, но всё же ждёт, когда Минхо посвятит и его в свои планы. — Мы сбежим, бельчонок, — Джисон не знает, что из этого хуже: их побег, который будет явно не посреди бела дня, а ночью; или Минхо, который смотрит своими кошачьими глазами и шепчет прямо в губы своё это «Мы сбежим, бельчонок». Во всяком случае, в жар его бросает от второго. — Ладно, давай поедим и посмотрим что-нибудь, — отстраняется, а у Хана сердце чуть не остановилось. — Что будем смотреть? — двигается в сторону Джисон, зная, что смотреть они будут на его кровати. — В метре друг от друга. — Ненормальный дурень, — хмыкает младший, клацает по клавиатуре и нажимает значок «Play», включая фильм.Заметка №5 Он ненормальный дурень. Мы смотрим фильм о его болезни, хах. Он Стелла. Я Уилл, но лишь с другой болезнью. Однако, всем нам известен конец нашего фильма, верно? Он справится, я верю.
* * *
Раньше, ещё до того, как Минхо положили в больницу, когда его голову посещали не самые нормальные, а безумные идеи, под удар попадали все. Даже родители, которые вернулись из командировки на пару дней раньше и получили штраф за выходки своего несовершеннолетнего, на тот момент, сына. Ли помнит, как обмотал весь дом туалетной бумагой вместе со своим другом, который мимо проходил вообще-то, в магазин за кормом собачьим, но так и не добрался до него. Они скупили всю туалетную бумагу в их районе и последние пять упаковок пришлось брать в соседнем. Он, признаться честно, такого исхода событий не ожидал. Ну правда, честное кошачье, сказал бы Минхо, он понятия не имел, что полицейские будут делать обход именно в этот день. Полгода не делали и вдруг решили сделать. А вообще, он помимо жалоб на увеличенные цены туалетной бумаги, его друг, которого Минхо всё же прикрыл, выслушивал ещё и жалобы и трёхэтажный мат по поводу полицейских и их обходы, за который получил потом по шее и крик матери «Ну вот кто тебя словам таким научил? Разве я тебя так воспитывала?!», что тоже был услышан, ибо Ли не успел вырубить микрофон. Его друг, кстати, смог расслышать также то, как Минхо бурчал себе под нос что-то вроде: «Будто вы так много времени уделяли моему воспитанию». Вот и сейчас под удар попадут если не все, то Минхо, по чьей инициативе это всё устроилось, Джисон, который без промедления, не удосужившись даже хоть немного пораскинуть мозгами, согласился, и тот самый друг старшего Бэксын, который был вытащен из кровати только чтобы он принёс окислитель, краску для волос, кисточку и пластиковое ведёрко с наклейками выдры и ёжика. Когда Минхо говорил, что с головой он дружит не особо, Джисон ему не верил. Зато сейчас, когда старший караулил чуть ли не каждую уборщицу, ждал их ухода, подсовывал в подсобки бумажки, чтобы дверь не закрылась, а потом ещё и как черепашки-ниндзя выкатывался из своих «укрытий» в лице огромных цветочных горшков и диспенсеров, только чтобы украсть все эти швабры, скрепить их по очереди скотчем и опустить через окно вниз, позволив Бэксыну, который, видимо, привык к шилу в заднице Ли, одеть пакет с нужным содержимым — Джисон поверил. Он не только верит, но ещё и удивляется тому, как Минхо умудрился не разбить окна этажами ниже и не поднять на ноги весь корпус вместе с докторами с крыла напротив. — Ну, можем приступать, — хлопает в ладоши довольный Ли, уходя в ванную, — Кстати, захвати бутылочку чего-нибудь и стул. «Точно с шилом в заднице, но такой спокойный», — думает Хан, поглядывая на старшего, который смотрит в зеркало на своего возлюбленного. Младший возвращает своё внимание к пластиковому ведёрку с выдрами и ёжиками, смешивая компоненты для покраски волос: окислитель и красящее вещество. Он старался всё смешивать тщательно, чтобы не было никаких последствий в виде неокрашенных корней или краски, которая легла пятнами. Хан просит Минхо держать ведёрко, а сам, смочив кисточку в краске, другой рукой держа первую прядь, спрашивает: — Погнали? — получает нежную улыбку старшего. Ли не волновался по поводу того, как будет выполнена работа. Знал, что всё будет хорошо, так как делает это Хани. Его аккуратность и перфекционизм, который младший не смог скрыть, когда Минхо заметил, как дёргается глаз младшего при виде полки с книгами, которые были расставлены непонятно каким образом, не позволят Ли выглядеть ужасно. Он прокрасит каждую прядь, каждый волосок и заставит любимого улыбнуться. Минхо же в этом не сомневается от слова совсем. Чтобы получить хороший результат, сидеть пришлось долго. Старший по наказу Джисона наклонял голову туда, куда нужно, держал и подавал расчёску. А младший старался. Да так, что высунул кончик языка, а потом время от времени проходился им по губам (Минхо честно еле сдерживается, чтобы не вскочить с места и не пройтись по губам Хана самому. Но всему своё время). Пока шло окрашивание волос Ли, они подумали, что лучшим решением будет красить младшего, который всё ещё не знает, какого он цвета будет. Те же самые действия, тот же самый порядок, немного времени, чтобы краска начала работать и типичные процедуры смывки с использованием маски, которую зачем-то Минхо с собой прихватил. Они оба захотели, что смотреться в зеркало не будут до самого конца. Джисон и Минхо сушили волосы друг другу полотенцем по очереди. Включить фен = разбудить всех. Высушив до слегка влажного состояния, который старший ещё и называет « — Мам, я попал под дождь!», Минхо принялся расчёсывать Хану волосы. Сам он этого не делал, поэтому Джисон потрепал его по волосам, взъерошив в разные стороны и сказал, что «Небрежная растрёпанная укладка, хён. Давай уже расчёсывай меня!» Не сказать, что Минхо часто перекрашивался, но он видел себя разным — чёрным, шоколадным, рыжим, тёмно-синим, зелёным даже, на Хэллоуин. Но красным он стал впервые. По мнению Ли, Джисон, который себя ещё не видел, со своими ярко-голубыми волосами идеально сочетается с самим Минхо. Парни подходят к зеркалу в ванной комнате и рассматривают каждый своё отражение. Голову Минхо посещает мысль, что не только их волосы хорошо сочетаются, но и сами они, которые сейчас прижимаются друг к другу и носиками трутся. Лучшего и быть не может. Мысль греет душу ровно до того момента, пока Ли не понимает, что сочетание это продлится ненадолго. Их отношения не «здоровые», они «больные». И оба это понимают. Но Джисон об этом даже и не думает, а старший старается выкинуть из головы хотя бы на время, хотя бы на пару часов. Не думать об этом. Не стоит. Не сейчас, когда Джисон с восторгом в глазах разглядывает старшего. — Похож на вишенку, — заключает Хан, протягивая руки к волосам Хо. — А ты напоминаешь голубику, — складывает в замок руки на пояснице младшего, — А вот теперь нас ждёт побег. Сейчас Джисон думает лишь о том, как они собираются сбегать отсюда и есть ли у Минхо хотя бы что-то, что отдалённо будет напоминать понятие «план» . Ли ведёт их к окну, и Хан старательно откидывает мысли о том, что они будут прыгать с последнего этажа. Сейчас Джисон думает, что вот, это конец; Минхо открывает окно, просовывает руку, а затем голову, поворачивается, и: — Ну как? Легче стало? Всю свою жизнь Хан считал, что у него с головой всё в порядке и он достаточно умён, чтобы понять и смочь ответить на такие вопросы. Но почему-то, когда такие вопросы задаёт Минхо, Джисон считает, что он глуп. -Ты весь вспотел. Вот я и подумал, что тебе жарко, потому и открыл окно, — объясняет Минхо, и у младшего, кажется, второй сердечный приступ за весь день. — То есть из окна мы прыгать не будем? — уточняет, истерически хихикая. Минхо честно старается сдержать рвущийся наружу смех, но ключевое слово «старается», что получается, откровенно говоря, плохо. — Странно, что ты задаёшь такой вопрос. Я в курсе, что у нас обоих акрофобия, потому и не собираюсь доводить тебя до невозможной трясучки и паралича из-за побега и метода, как ты выразился, «прыгать из окна». Джисон не глуп, а всего лишь забыл о наличии такой фобии у себя и у старшего. — Стой, а как мы свалим тогда? — Джисон осознаёт не сразу, но когда до него доходит, он понимает, что они только что пробежали мимо кабинета главврача. Место, где они проводят свои дни, похоже на хоспис, но таковым не является. Здесь живут те, которые либо обречены на смерть, либо на временное отсутствие дома по состоянию здоровья. Минхо надолго не хватает; они забегают в первый увиденный туалет, а Ли кидается к раковине, борясь с новым приступом кашля. У младшего сердце готово рухнуть вниз, а руки покрываются мелкой дрожью, стоит в голову закрасться мысли о том, что возможно идея сбежать посреди ночи на свидание плохая, и что Минхо стоило бы подумать о своём здоровье, а не о том, как они с Джисоном проведут ночь вне больницы. — Будет лучше, если мы просто пройдёмся обычным шагом, хён. Рисковать не станем, — сказал младший, замечая взгляд старшего, чей кашель отступил. Минхо кивает, но в ответ ничего не говорит. Подходит, берёт Хана за руку, переплетая с ним пальцы, и, открыв дверь, тянет его за собой. Минхо, который, судя по всему, вообще не переживает, да и не задумывается вовсе о том, что их ждёт по наступлению утра, задорно смеётся, сжимая джисонову руку крепче, не отпуская ни на миг. Минхо знает, что любые физические нагрузки ему противопоказаны, поэтому старается не бежать, лишь ускоряя шаг тогда, если ему кажется, что оставшиеся на ночь дежурные медсёстры делают обход. Проходят мимо кабинетов, спускаются по лестницам, пропуская ступени, перепрыгивая по две-три; столовую, в которой завтра, наконец, на обед будут подавать ттокпокки; сестринский пост, за которым сидят две молодые девушки, увлечённо беседуя и обсуждая последние тренды в мире моды, чего боялся Хан. Ли тащит за собой Джисона, время от времени подгоняя его и подначивая бежать быстрее. Джисон прекрасно знает, что завтра утром их ждут хорошие звездюли от лечащего врача и медсестры Хитоми, которой поручили следить за парнями и в частности за Минхо, которому, между прочим, выходить за пределы больницы запретили. Но даже зная и понимая, какие последствия их ожидают, он всё равно позволяет старшему вести его за руку по понятному лишь ему самому направлению. До Хана не сразу доходит, что они пересекли не только их корпус-хоспис (название дал Джисон, ибо в основном там живут те, кому обеспечен проход в мир иной в ближайшие пару лет, а кому-то - месяцев), но и главное центральное крыло, где вовсю кипит работа. Он не смотрит по сторонам, под ноги или же просто хотя бы вперёд. Он слишком увлечён своей рукой, что крепкой хваткой держит Ли. Ощущает это так правильно, словно они родственные души, созданные, предназначенные друг для друга с такой неправильной судьбой и участью. Они друг для друга созданный бракованный дуэт. У одного — системное наследственное заболевание, обусловленное мутацией гена, а у другого — редкое генетическое дегенеративное заболевание головного мозга. — Что мы здесь делаем, хён? Дверь на крышу больницы открывается, ударяясь об стену. Джисон переступает маленькую, еле заметную в ночи ступень, выходя на улицу, поворачиваясь в сторону старшего, продолжая ждать ответ на заданный ранее вопрос. — Ты правда считал, что мы сбежим за территорию этого здания? — выгибает бровь Ли, вытаскивая из рюкзака плед. Джисон медленно кивает, а Минхо тихо хихикает, подходит ближе. — Если бы у нас была возможность, я смог бы отвезти тебя куда угодно. Но увы, крыша - единственное место, куда мы можем отправиться, — сгребает в охапку, заглядывает в слезящиеся глаза Хана и прижимает к себе, оставляя след от губ на подрагивающих плечах. — Даже крыша кажется прекрасным местом, если рядом будешь ты, — шёпотом, почти беззвучно говорит Джи, расслабляясь в руках Ли. — Слишком сладко и ванильно для Хан Джисона, которого я знаю, — со смешком кидает Минхо, уклоняясь от кулака младшего, что хотел стукнуть прямо по голове. Тишину ночного города разрушает смех и звуки поцелуев следом. Молодые люди сидят в тишине, время от времени прерываясь на поцелуи и шутки, которые в основном идут со стороны младшего. — Ты никогда не говорил о своём диагнозе, — вновь подаёт голос Джисон, смотря на россыпь звёзд. — Почему? Джисон старался не спрашивать Минхо о его болезни и причине нахождения в больнице. Старался не замечать кислородный аппарат, что был встроен в стену на стороне старшего около кровати. Старался не смотреть на старшего, который проверяет, правильно ли установлен расходомер и слушает шипение поступающего кислорода. А затем подтягивает к себе трубку, вставляя в ноздри канюлю. Старался не слышать этот хрип при глубоком вдохе, что делает Ли. Минхо молчит, не предпринимая попыток даже раздумывать над ответом. Смотрит в ночное небо. — Муковисцидоз, но можно просто кистозный фиброз, — отвечает честно. — Это заболевание, когда в лёгких море слизи, что мешает дышать нормально, как все здоровые люди, — замолкает и говорит снова, — Это, — указывает на непонятную Джисону штуковину в рюкзаке, — Переносной кислородный концентратор. — А лечение? — осторожно спрашивает Джисон. Честно говоря, он думает, что у болезни этой лечения нет. По крайней мере, глаза Минхо, что приходит с какой-то терапии, название которой он так и не запомнил, говорят именно о том, что совсем скоро его ждёт не самый хороший конец. — Я пью лекарства, антибиотики, дышу через трубку, хожу на систему, надеваю специальный жилет, который помогает слизи выйти. — Я не про это, — встречается с вопросительным взглядом старшего, — Я о том, что можно ли избавиться от болезни полностью. — Есть пересадка лёгких. Доктор сказал, что возможно она продлит мне жизнь. Но тех лёгких, которые нужны мне, ещё нет. Да и вряд ли появятся. По крайней мере, я в это не верю. У Джисона болезненно ноет в груди. Ему тяжело слышать это от Минхо, который пересилив недостаток кислорода в груди, нёсся сюда на всех парах, но когда дело касается о его лечении, он просто сдался. И, кажется, даже не старается что-либо делать. Его просто заставляет Хитоми, водя его на все процедуры и следя за тем, чтобы Ли выпил и принял необходимое. — Ты обещал, что будешь жить. Так выполняй это грёбанное обещание. Лечись, Минхо, лечись! Из нас двоих только ты способен выкарабкаться, — подскакивает с места Джисон, — Чёрт, Хо, посмотри на меня! У меня фатальная бессонница. Фатальная, смекаешь? Жить из нас двоих не мне! Не мне, блять, проживать эту грёбанную жизнь! Не мне! — повышает голос младший, шагая из стороны в сторону, размахивая руками. — Ты, кажется, не осознаёшь всей серьёзности этого слова «фатальная». Это тебе не путешествие на море в Турцию, — подходит ближе к Минхо, что последний ощущает дыхание у своих губ, — Это билет в один конец, Минхо. Уходит. Оставляет Минхо одного на крыше под восходящими лучами солнца.Заметка №6 Мы сядем в последний вагон, доедем до конечной, распахнутся двери и выйду я. Останешься ты, снова один, с мёртвой душой и оборванной нитью.
* * *
Джисон зол, рассержен и обижен на самого себя. Ну и возможно на Минхо, что так относится к себе, к своему здоровью, лечению и шансу на жизнь на пару лет дольше. Потому он и строит из себя сам не знает кого, наблюдая за тем, как Минхо переводят в другую палату на два этажа ниже. Прошло три дня с тех пор, как они перестали контактировать, говорить, смеяться, смотреть фильмы вместе, кушать и вытирать друг другу слёзы после повторного просмотра «В метре друг от друга». Плачет лишь Джисон. Минхо же грустно улыбается. Джисон смотрит на то, как Минхо снова вставляет канюлю в ноздри, закидывает на плечо рюкзак с переносным кислородным концентратором. Ли подходит к Хану. — Увидимся позже, бельчонок, — целует в уголок губ и уходит, покидая больничную палату. Их больничную палату.Заметка №7 Тепло ушло с тем, кто его принёс.
* * *
В больничной столовой ярче, чем в палатах. Стены не белые, и даже, на удивление, не бежевые. Помещение занимает почти весь первый этаж восточного крыла. Столики заняты пациентами и теми, кто пришёл их навестить. Поговорить, поддержать, а на крайний случай — расстаться. Минхо минует занятые столы, стараясь не выронить из рук поднос с едой, и наконец доходит до столика в самом конце столовой. Здесь меньше людей, меньше медперсонала, который помогает своим подопечным пациентам, меньше шума. Ли садится за столик, берёт в руки палочки и начинает свою трапезу. Обычно они обедают с Джисоном у себя в палате, но в связи с последними событиями Минхо начал посещать больничную столовую. Старший всматривается в окно на всю стену, разглядывая всё то, что удаётся увидеть. Кто-то проходит мимо больницы, идя своей дорогой по своим делам. Кто-то сворачивает налево, входит в ворота, переступает порог, идёт по асфальту, скрываясь за аркой у входа в стены госпиталя. Люди не привыкли посещать это место. В нос ударяют неприятные, скорее, отвратительные смешанные запахи антисептических средств, медикаментов и так далее. Белые стены, белый кафель, белые халаты. Всё кажется обычным пятном, а то и чистым листом А4, по которому хочется провести кисточкой, придавая хоть какой-то цвет, что возможно, сможет оживить это место. Место, которое либо даст шанс на дальнейшее проживание на этой земле, либо отберёт его, раскрывая врата в иной мир. И Минхо не знает, что из этого хуже.* * *
У Джисона который день на душе и сердце скребут кошки. Он не спит, нет, не может. Лишь находится в состоянии гипногогии, между сном и явью. Последние несколько дней его мучают галлюцинации, а за всё время уже успело случиться две панические атаки. Хана душат. Душат собственная постель, стены в которых он сидит уже больше недели, пустая кровать напротив, где когда-то был Минхо. Как он? С кем он? Лечится ли? Вопросов много, нескончаемое количество, а ответов нет. Желание сбежать растёт в геометрической прогрессии, выходя за рамки дозволенного, стирая все грани рассудка, заменяя на одно глупое «Хочу — значит получу». Джисона душат. Стены, кровать, палата, больница, мысли. Джисон бежит не оглядываясь, спотыкаясь и падая. Вперёд, перепрыгивая ступени, пропуская по несколько, прошмыгивает мимо сестринского поста, уснувшего охранника, выбегая на улицу через главный вход. Вырывается на свободу, разбивая оковы, скидывая с плеч невидимые руки, что пытаются затащить того обратно, сгрести в охапку, сковать цепями на мириады оборотов, поместить в дальний угол комнаты номер «0-3-0», выпуская на волю туман, призрачный дым, который прокрадывается в самый центр сознания, оседает, и единственное, что позволяет делать, — так это думать о старшем, думать о Ли Минхо. Хан продолжает бороться, уворачиваться, бежать, падать, вставать и снова бежать. Далеко, надолго. Убегает, как последний трус от своих проблем, от мыслей, клинками вонзающихся в голову, от чувств, разъедающих грудную клетку змеиным ядом, от самого себя, до тошноты противного. Но всем известна простая истина. Кто бегает от себя — далеко убежать не способен.Заметка №8 Больнее чем оковы, цепи и туман, лишь твоё отсутствие рядом.
* * *
Ночной город выглядит по-особенному. В окружении параллельных и панельных небоскрёбов и маленьких зданий Джисон всё равно ощущает себя муравьём. Огни длиною в бесконечность заполняют темноту, горящие неоновым светом названия различных магазинов, кафе и клубов бьёт в глаза, россыпи гирлянд на деревьях, что помогают найти дорогу во тьме, тянутся на километры. Хан ощущает себя в каком-то круговороте света, света во тьме, из которой он смог выбраться, оставить позади. За стенами многоэтажных домов, вносящие капельку света в ночное пространство, из тысячи мелких квадратиков-окон, живут люди. Джисон скользит взглядом по окнам, в которых в такое время горит свет, замечает семью, где-то видит неспящих детей, а в каком-то из окон проходит вечеринка. Хан запрокидывает голову назад, кружась вокруг себя, стараясь найти хоть одну звезду. Поймать взглядом, не отрываясь, просто следовать в её сторону, словно она приведёт Джисона в райское место, отправит в другую Вселенную, в другую жизнь. Туда, где он и Минхо здоровы, не больны и счастливы. Вдвоем, вместе. У Джисона в кармане несколько тысяч вон, которых должно хватить на еду, и если повезёт, на такси, чтобы вернуться обратно в больницу.Заметка №9 И где-то там, в необъятном космосе, среди ярких звёзд, светит наше светлое будущее.
* * *
В кармане звенят деньги на такси, но почему-то в ушах совсем не трение шин о мокрый асфальт. Давление дождевых капель усиливается, бьёт по крышам, стёклам. Капли летят вниз, оставляют следы на дороге, впитываются. Джисон позволяет себе бежать за звездой, которая давно успела скрыться за тучами, обрубая все возможности найти её. Он знает, где эта звезда, знает, что под ней находится, знает, кто там есть, знает, что делает этот человек, знает, что хочет к нему. Знает, что хочет к Минхо. Даёт волю слезам, слабеет, вновь запуская под мокрую, прилипшую к телу одежду скользкие невидимые руки, стальные цепи, ледяные тяжкие оковы. В голове хаос, геноцид, неразбериха, цунами, разрушение. Словно Танос ожил и сказав свою излюбленную фразу «Я сама неотвратимость», щёлкает пальцами, стирая всё, что было у Хана в голове, оставляя лишь Минхо. Нельзя взять, щёлкнуть пальцами и заставить Ли забыться, исчезнуть, уйти. Джисон считает, что он зависим. Это не алкоголь, не наркотики, не азартные игры, и даже не рисунки, которые он старательно вырисовывает каждый час, когда отсутствует старший. У его зависимости есть имя, которое ему чертовски подходит. Ли Минхо. Красиво, да? Джисон тоже так думает. Ли влез под кожу, засел под черепной коробкой, течёт по венам вместо крови, оставил свой след, заклеймил своей меткой, обрубая все шансы на любовь с другими. Джисону нравится, ему хорошо. У Хана складывается ощущение, что они связаны незримой красной нитью, и где бы они не были, они всё равно будут привязаны друг к другу намертво. И среди миллионов невидимых человеческому глазу нитей, загорится красным та, чья связь неразрушима. Чей свет напоминает то, как искра перетекает в пламя, как лава изливается или выбрасывается на поверхность при извержении вулканов, и как в глаза вонзается один-единственный красный цветок в окружении белых лилий. Его любимых белых лилий.Заметка №10 Хочу путешествовать во времени. Хочу показать тебе Персеполь. Хочу показать тебе город лилий.
* * *
Минхо видит десятый сон, который, к сожалению, прерывает стук в дверь, что даже не собирается утихать и прекращаться. Ли поднимается с кровати, надевает тапочки, мысленно завидует своему соседу Хёнджину, чей сон не способно нарушить ничто, и плетётся к двери, обещая себе, что кто бы там ни стоял, он размажет его по стенке. Негоже мешать людям спать в такое-то время. — Пять часов утра, какого хрена? — открывает дверь, готовый ругаться с нежданным гостем, как вдруг замирает. — Хён, — по ту сторону стоит Хани. Его Хани. Утомлённый, заплаканный и весь мокрый. Минхо не верит своим глазам, моргает пару раз, а потом ещё и щипает себя в бок. А когда убеждается, что это действительно Джисон, накидывает на себя кардиган, хватает сумку с переносным кислородным концентратором и аккуратно вставив в ноздри канюлю, выходит из палаты, тихонько закрыв дверь. Старший хватает Хана за дрожащую руку и быстрым шагом направляется вЗаметка №11 Тёплая не вода, а ты, Хо.
* * *
«Спустя пару месяцев у больного начинают проявляться галлюцинации.Они бывают визуальными, слуховыми, вкусовыми.»
— Сон-и! С той самой ночи прошло около месяца, но не теперь комната номер 0-3-0 снова вернула себе своё былое Их палата. — Джисон? Дверь в палату скрипит, тем самым вызывая раздражение от скрипящего звука, словно ногтями по школьной доске прошлись. Старший заходит в палату после встречи с другом в кафетерии больницы на первом этаже. Он всматривается в своего возлюбленного, который шевелит губами активно — что-то говорит — но не может понять, что именно, слыша всё сказанное сквозь толстую пелену, воду в ушах. На лице отчётливо видно недоумение. Секунду спустя слышится тихое, едва различимое: — Я… я здесь один всё это время, да? Джисон смотрит прямо в глаза старшему, натягивает разбитую улыбку и падает на кровать. Он знает ответ, но глубоко в душе теплится надежда, что Чанбин тут всё же был. — Больше нет, — но Хан слышит «Да, один». Ли сжимает руки в кулаки, медленно, тихо подходит к койке младшего и ложится рядом. Джисон, свернувшийся в клубочек, прижимает Минхо к груди, чувствуя приятное тепло, пока старший сжимает его сильнее, стараясь успокоить мелкую дрожь его Хани. Комнате погрузиться в тишину мешает лишь ровное дыхание молодых людей и тиканье часов. Хан поменял свое положение и теперь лежит на спине, всё также крепко прижавшись к груди Минхо, что хаотичными движениями перебирает пальцами выцветшие голубые волосы, чей цвет из эфирно-синего стал воздушно-голубым. Глаза младшего были закрыты, тело расслаблено, а грудь вздымалась размеренно. Если бы не все эти обстоятельства и диагноз, который есть у Джисона, то можно было подумать, что он спит. И стоило только Ли закрасться мысли, что младший смог уснуть, то Хан вдруг распахивал глаза и судорожно бегал по простыни, стараясь нащупать ладонь старшего и поскорее схватить того за руку. — Я скучаю. Бесконечный поток мыслей Ли прерывает тихий шёпот и еле заметное сжатие чужой руки. — Конкретнее? — Минхо догадывается, но всё же решает спросить. — По нормальной жизни. По сну. По сновидениям, — тормозит, меняя положение, поварачиваясь к Ли лицом, опирась подбородком в острое плечо. — Мои сны были такие восхитительные, яркие, экстремальные и безумные. Мне снилось то, как я смог открыть свою галерею, где были все мои картины и рисунки. — Всё ещё думаешь, что сможешь? — Я не думаю, я верю. Джисон обвивает руки вокруг торса старшего и ложится на него полностью. Минхо видит в каждом движении усталость, истощённость и отчаяние. Хан верит, а значит Минхо будет верить тоже.* * *
«Панические атаки и тревожность возрастают. И это становится серьёзной проблемой.»
Жизнь Джисона пошла под откос в тот момент, когда стрелка на часах остановилась на двенадцати ночи, а дата сменилась на четырнадцатое сентября. Минхо бежит по коридору, сворачивая там, где ему удобно, чтобы поскорее попасть в палату. Кинезотерапия* немного затянулась, и, оглянуться Ли не успел, как небо затянулось тучами, послышался гром, а нарастающий страх за Хана сдавливал все органы. Старший продолжает бежать, периодически останавливаясь и стараясь сдержать рвущуюся наружу вязкую слизь. Минхо знает, что ещё чуть-чуть, и по темному небу ударит молния, а Джисон забьётся в дальний угол, ища помощи. Ли уверен, что сейчас он как никогда нужен Хану. С тех пор, как Минхо поговорил с врачами о состоянии Джисона и его время от времени всплывающих галлюцинаций, врачи пообещали наблюдать за его состоянием внимательнее, и теперь к их медсестре Хитоми присоединился ещё и медбрат Ан Хёнсо, который старался помогать Хану в моменты отсутствия Ли, когда младшего накрывало паникой с головой.«Полная неспособность спать, сопровождаемая быстрой потерей веса.»
Состояние Джисона за прошедший месяц ухудшилось. С начала сентября прошло около двух недель, а с последнего взвешивания — дня три. Болезнь сопровождается потерей веса, однако за всё время здесь Хан терял пару килограмм в неделю, но теперь это стало настораживающе. Чуть меньше чем за месяц вес Джисона снизился с шестидесяти кило до тридцати девяти, что не может не удивлять и пугать. Мало того, что уровень тревожности значительно повысился, а панические атаки стали чем-то обыденным, его вес продолжал стремительно падать, а обыкновенные способности, как есть и говорить стали нестерпимо тяжелыми, хоть волком вой на луну. Минхо скривился, вспоминая эти несчастные цифры, стоя напротив двери их палаты. В атмосфере витает амбре запахов разных медикаментов, а сквозь плотно закрытые больничные окна слышны гром и молния. Ли едва коснулся дверной ручки, как из палаты послышалось тихое джисоново «М-минхо». Голос предательски дрожал. Старший зашёл в палату, тихонечко закрыв дверь за собой. Хотелось сказать банальное «С днём рождения», чтобы хоть как-то отвлечь внимание младшего, что смотрел на Ли, что в глазах у того мольба, а на губах играет еле заметная вымотанная улыбка. Джисон устал, и Минхо это видит. Минхо хочет улыбнуться ободряюще в ответ, но внезапный раскат грома и яркая молния, что ветвится, разветвляется, вспыхивает на небе фиолетовым и ослепляет своим светом, в какой-то степени завораживая, вдребезги разрушает улыбку на лице младшего, а заплаканные глаза последнего расширяются. Руки мёртвой хваткой вцепляются в колени, прижимая их ближе к груди. — Минхо… — Я здесь, — старший преодолевает расстояние между ними и присаживается напротив Джисона. Джисон ведёт руками по телу, обхватывая себя за плечи, поглаживая, силясь унять дрожь, но молния вновь вспорола небо, и, как выстрел, прогремел гром, вселяя страх и распугивая всех. Хан пискнул, трясясь сильнее, хватаясь за волосы, впиваясь ногтями в кожу головы. — Ч-чёр-рт, — ломается голос. — Я здесь. Посмотри на меня, Хани, — старший придвинулся ближе, беря руки Джисона в свои, поглаживая пальцами его ладони. — Б-будь р-ря… — дыхание сбивается, дрожь не унимается. — Будь «что»? — Р-ряд-дом… — Я здесь, я рядом, — Ли медленно отпускает руки Хана, отчего тот дёргается и смотрит напуганно, словно Минхо только что солгал, обманул, но он всего лишь перемещает горячие ладони на худощявое лицо, обхватывая щёки, что когда-то напоминали беличьи. — Дыши со мной, хорошо? Джисон закивал, стараясь повторять за Ли, направляя все усилия. Минхо единственный, кто не оставляет Джисона, проходя через все стадии болезни вместе. С неба обрушился целый водопад как раз тогда, когда паника начала отступать, а силы Джисона были на исходе. Старший аккуратно берёт Хана на руки, осторожно кладёт на кровать. — Прикрой пока глаза, бельчонок. Ли оставляет Хана ненадолго, но по приходу с новой бутылкой водой, она падает на пол, а на его шее повисает напуганный дрожащий Джисон, в бреду шепча «Не уходи, не уходи, не уходи». Минхо чувствует, как тело в его руках дрожит, а само оно лёгкое, как пёрышко, и холодное, как кусочек льда. Будь сейчас зима, то снежинки приняли бы Хана за своего и спокойно покоились на его коже, не расстаивая. Джисон шмыгает носом, по-прежнему находясь в объятиях старшего, пока последний в свою очередь медленно поглаживает ладонью его спину. Старший опускает руки к его бёдрам и подхватывает так, чтобы Хан смог обвить ногами его торс, а затем несёт обратно в постель. Укрывает одеялом, пристально наблюдая за тем, как Джисон медленно отворачивается в сторону окна, где всё понемногу проясняется. — М-мне жаль, — единственное, что выдал Хан. Минхо, откровенно говоря, ничего не понимает. На лице одно недоумение, в голове миллионы вопросов, а в глазах тысяча и одно сожаление. — Я з-знаю, ч-что со мной тяжело. Зна…ю, что уми…раю, — трясётся. — Мне жаль, ч-что достав…ляю тебе труд…нос…ти. Джисон не может говорить подолгу, как делал это раньше. Любое движение или слово приносит ему дикий дискомфорт и сложность, отчего тот истощается больше. Он исхудал до невозможности, потерял возможность говорить без запинки, находится в мире галлюцинаций и иллюзий, страдает от панических атак, время от времени посещающих его, утратил былую надежду, хоть отчётливо заведомо знал, какой исход его ждёт. Минхо хочет заглянуть тому в глаза, посмотреть в них и снова утонуть на дне, где плещется усталость, боль, смирение. Усталость от больничной жизни. Боль от всего, что он делает. Смирение со своим диагнозом. Смирение со своей скорой смертью. Ли сжимает в руках кожаную обивку маленького стульчика, который катит из одной стороны в другую, чтобы наконец получить возможность посмотреть в омуты Хана. В тишине и безмолвном очаровании Минхо смотрит на Джисона, в чьих глазах отражается небо. Солнце, медленно выходящее из своего укрытия и проходящее мимо плывущих облаков. Радуга появлялась редко, но Ли видит эти семь цветов в глазах Джисона, где ненароком замечает восхищение и детскую радость. — Если бы ты доставлял мне трудности, я бы не связывался с тобой, — голос старшего режет тишину, а Хан поворачивает голову в сторону возлюбленного. — Я бы не стал проводить с тобой каждый божий день. Джисон молчит, внимательно вслушиваясь в каждое слово, стараясь не пропустить. Порой он бессознательно отключается, но потом вернуться в реальность становится тяжело. — Я не стал бы влюбляться в тебя, в конце концов, — Хан с замиранием сердца ждёт продолжение монолога. Голос Ли убаюкивает, успокаивает, но сон перестал быть чем-то обычным. — Но я сделал всё, что было перечислено выше, — Минхо придвигается ближе, что Хан ощущает его дыхание у себя на коже. — И я нисколько об этом не жалею, Хани, — были бы у младшего хоть какие-то силы — он бы заплакал. Джисон улыбается, а Минхо сцеловывает улыбку с лица.Заметка №12 Страх сковывает тело в момент, когда я моргаю, а его рядом нет.
* * *
Температура составляет три градуса выше нуля, в их палате тепло, хорошо работает обогреватель, но снежинки не тают. По крайней мере, на теле Джисона таять они перестали.
Минхо снова возвращается с очередной терапии. Спускается по ступеням, перепрыгивает парочку, хочет пройти мимо кафетерия, как вдруг тормозит, замечая на витрине шоколадные печенья, которые любит Джисон. Проходит между столами, здоровается с некоторыми знакомыми врачами и наконец добирается до витрины со сладким. — Можно парочку шоколадных печений? — спрашивает у буфетчицы, доставая купюры из рюкзака. Женщина кивает и упаковывает несколько штук в коричневый бумажный пакет, принимает оплату и отдаёт покупателю в руки. Ли увеличивает шаг, но снижает скорость, начиная кашлять. Минхо проходит мимо центрального крыла, где обычно работа кипит и идёт полным ходом, где врачи сменяют друг друга, где проходят разные операции, у которых есть только два конца: счастливый и несчастный. Голову вдруг посещает мысль о том, что чья-то конечная остановка уже совсем близко и по открытию дверей автобуса его будет ждать сама Смерть в кроваво-красном одеянии. Она будет держать ножницы и медленно перерезать ниточку жизни, обрывая её в конечном итоге. Минхо мотает головой в разные стороны, стараясь усмирить поток внезапно накативших мыслей, как вдруг начинает слышать голос главврача чуть поодаль. Он замедляется, и, пытаясь издавать как можно меньше шума, тихо подкрадывается к повороту налево, где в паре метров стоит группа врачей. — ...нет. Джисон единственный, кому у нас диагностировали фатальную семейную бессонницу. Снотворные, которые он принимает регулярно по рецепту, — немного, но продлили его жизнь на пару месяцев. Однако, даже так у патологии нет лечения. Он… — Ли дальше не слушает. Убегает подальше, сворачивая и вбегая в первую попавшуюся дверь, хлопает громко ею и оседает на пол, прикрывая рот ладонью. Сдерживает рвущийся наружу вопль, но единственное, что выходит — это немой крик. Он изначально знал, к чему всё идёт, что их ждёт и кто будет ждать в конце пути. Знал, но не думал, что так скоро. Знал, но продолжал верить.* * *
Смыкая губы в тонкую полоску, Ли приоткрывает дверь в их палату, заглядывая одним глазком. Видимая картина неприятно колет сердце, а внутренности скручиваются так, словно Минхо увидел саму Смерть. Возможно, белые шторы не совсем являются шторами. Он скользит глазами по телу, что лежит на больничной койке и смотрит в окно. Белые хлопья снега падают с неба, кружатся в танце, маленькими точками ложась на куртки проходящих людей, крыши домов, землю, образуя сугробы, куда потом падают маленькие дети и делают снежных ангелов, задорно смеясь и слушая замечания родителей о том, что можно и простуду подхватить, и с температурой слечь. Минхо разглядывает выцветшие волосы, скулы, которые когда-то были щеками. Затем глаза цепляются за бледную кожу, на которой теперь без проблем можно разглядеть каждую вену, а на исхудалом теле можно пересчитать каждую кость и рёбра. Взгляд метнулся к руке, которую держала медсестра Хитоми, что-то вкалывая. Сердце Ли больно сжалось. Хитоми обернулась — видимо, закончила с работой — подошла к Минхо, погладила по плечу и грустно улыбнулась, оставляя тех наедине. Ли посмотрел на маленькую иглу, которую девушка ввела в локтевой сгиб, затем проследил взглядом трубочку, которая была присоединена к ней и тянулась к пакету с какой-то жидкостью, что висел над головой пациента. Время шло, и теперь даже такое простое действие, как глотание, создавало проблемы. Минхо помнил, что спустя несколько попыток, которые были тщетны, врачи решили, что принимать всё внутривенно — единственное правильное решение. Минхо переводит взгляд на больного, тянется к нему, оглаживает пальцами лицо и вслушивается в ровное дыхание. Джисон оборачивается на прикосновение. Смотрит пристально, хочет схватить за руку и переплести пальцы. Хочет сделать столько всего. Хочет, хочет, хочет! Не может только.«Пациент перестаёт говорить и не реагирует на окружающее. Это последняя стадия болезни, длящаяся в среднем 6 месяцев.»
Младший утратил способность говорить совсем недавно, но уже успел привыкнуть, хотя старший видит, как сильно Хан хочет что-то рассказать. Однако они оба понимают, что останься возможность говорить, то вряд ли Джисон мог бы это делать долго, учитывая то, в каком состоянии он находится последние пару недель. Минхо старается рассказывать что-то, но главное не сидеть в угнетающей тишине, под давлением своих мыслей. Движения Хана медленные и неконтролируемые. Ему тяжело как-то двигать конечностями, менять положение или просто двигать пальцами. Временами Джисон лежал на кровати, смотря в потолок. Ли видел, как его глаза слипались и Хан был на грани того, чтобы впасть в состояние сна и отдыха, но вдруг он резко дёргался и просыпался. В такие моменты Джисон выглядел самым разочарованным человеком в мире. Минхо тяжело и больно дышать полной грудью, но наравне с лицезрением сломанного диагнозом Джисона, его ощущения не такие болезненные. Джисон падает в бездну своей болезни, а Минхо падает в бездну безысходности и незнания того, как можно помочь Джисону.Заметка №13 Мерзкое чувство безысходности давит, но мы продолжаем себя ломать.
* * *
Хан тянется рукой к своей щеке, на которой покоится рука старшего, и наконец, приложив все свои усилия, он перехватывает руку любимого, переплетая пальцы. — Что-то случилось? Что не так, солнце? — начинает переживать Минхо, бегая глазами по лицу Джисона. Хан мотает головой и еле заметно улыбается. Так он показывает, что он в порядке, он ещё держится. Минхо погладил тыльную сторону ладони Джисона и вновь ушёл в свои раздумья. Ощущение безнадёжности и беспомощности накатывает в разы сильнее. Ли кусает губы и Хан это видит, потому и сжимает покрепче, на сколько хватит энергии и сил, безмолвно спрашивая «Что такое?». Улыбка, частые кивки и сжимание руки были теми посредниками, которые передавали Ли, что Джисон ещё здесь. Он ещё не уснул. — Я в порядке, а ты? Джисон моргает. Значит, пока что он в норме. Пока что.* * *
На мир обрушился весенний сезон; тёплые лучи солнца греют землю, пуховики сменились на более лёгкие куртки, а люди чувствуют, что в них словно вдохнули жизнь. Погода за окном непасмурная, тёплая, солнечная, Ли радуется хорошо отапливаемой палате, которая не позволяет Хану мёрзнуть дальше, а на его теле не застывать снежинкам. Правда, несмотря на всё тепло, которое окружает младшего, его по-прежнему мучают приступы дрожи на пару мгновений, после чего тело ослабевает и теряет силы на что-либо. В такие моменты на лице застывало разочарование и ненависть к самому себе, отчего Джисон отворачивался к окну, не желая смотреть Минхо в глаза. Каждый раз, когда в их больничной жизни проскальзывали такие моменты (а они довольно частые), Минхо продолжал гладить Хана по руке, оставлял мимолётные поцелуи на лице и безостановочно шептал «Не бойся, я не оставлю.» Джисон зашевелился, и, хорошенько постаравшись, смог поднять указательный палец и указать на смартфон в руках старшего. Последний без замедлений аккуратно вложил девайс в руки Хана и открыл заметки, ожидая дальнейших действий. Младший медленно двигал пальцами по клавиатуре, и, спустя несколько минут положил гаджет на кровать. Хочу посмотреть с тобой на цветущую сакуру. Минхо кивнул, не в силах отказать. Джисон увидит цветущую сакуру. По крайней мере, они оба на это надеются.* * *
В кабинете главврача неуютно. Ли думает о том, что здесь было вынесено сотни, а может и тысячи приговоров больным. Кому-то повезло, кому-то нет. Фортуна улыбается тем, кто к этому готов. И старший знает, что к Хану она встала спиной. — Я хочу поговорить о твоём лечении, Минхо. Минхо не хочет слышать ничего о своём здоровье. Он знает, что идёт на поправку, ведь его лёгкие стали выполнять свою функцию на сорок пять процентов, что является довольно неплохим результатом. Однако, отчего-то не хочется, чтобы его состояние улучшалось. — О чём именно? — Ли старается выглядеть невозмутимо и отвечать сухо. — Мы нашли для тебя донора. Всё сходится, — Минхо замирает. В ушах отчётливо слышится собственное сердцебиение, руки и ноги дрожат, в груди разливается желание встать и убежать, но тело не двигается, и, кажется, не подчиняется хозяину вовсе. — Лишние пять лет ничего мне дадут, — выплёвывает Минхо, вставая со стула. — Без Джисона — тем более. — Люди по всему миру мечтают о трансплантате, доноре, и о том, как бы продлить себе жизнь, ступая по этой земле, но ты решил отказаться? Это не так работает, парень, — мужчина встаёт из-за стола и делает шаг в сторону Минхо. — Здесь нет «хочу-не хочу». Твоя группа крови является довольно редкой, и мало кто мог бы стать донором. Одумайся, Минхо, — подходит вплотную, — Джисон хочет, чтобы ты жил. Пусть и не так много. Ли сверлит взглядом врача, а затем выходит из кабинета, с грохотом захлопывая дверь.* * *
Первые пару недель апреля страна утопает в розовых цветах, которые чуть позже опадают на землю, напоминая бело-розовый ковёр. Местные жители собираются в парках на пикники, гуляют по городским аллеям, а многие берут небольшой отгул, желая насладиться этим явлением чуть дольше. Совсем недавно Хитоми рассказала Джисону, что для Минхо нашли донора. Хан тогда умоляюще смотрел на протяжении нескольких минут, хоть и чувствовал, как тело ломит от усталости, но всё равно терпел, чтобы взглядом донести до старшего всю важность этого донора, которого искали очень долго. «Покажи мне, как цветёт сакура перед операцией. У нас есть пара минут.» — гласила надпись в заметках, которую только что написал Джисон. Минхо нажимает на пульт управления и кровать Хана немного приподнимается так, чтобы можно было видеть происходящее за окном. Окна их палаты выходят на Большой детский парк, где прямо сейчас можно заметить весеннее цветение. Цвет лепестков приятен глазу, а легкое дуновение ветра заставляет ветки деревьев затрястись. Хан смотрит на это с детским восторгом в глазах, пока Ли медленно ведёт взглядом по такому Джисону; запоминает, запечатляет моменты и самого младшего. Джисон берёт в руки гаджет, водит пальцами по клавиатуре и отдаёт его Минхо. «Восемь — перевёрнутая бесконечность.» — Восемь — перевёрнутая бесконечность, — шепчет Минхо, оставляя поцелуй на губах Хана, пока в палату по одному входят врачи, чтобы позже увести Ли на операцию по пересадке лёгких.Заметка №14 Все эти касания пальцев к его коже, все эти поцелуи и нежные поглаживания складываются в длинное, бесконечное, вечно повторяющееся «останься».
* * *
Минхо просыпается от ощущения тепла и света солнечных лучей на лице. Он жмурится, а затем приоткрывает глаза. Минхо дышит, хоть и через кислородную маску. Обводит взглядом помещение, где находится, и понимает, что это их с Джисоном палата. Тело чувствует облегчение, но почему-то на душе тяжело. Он распахивает глаза и до него доходит осознание, что Джисона здесь нет. Ли не хочет принимать действительность, потому и нажимает на кнопку вызова медсестры. Хитоми забегает в палату, встречаясь с обеспокоенным взглядом, на дне которого плещется страх и понимание всей ситуации. Она опускает голову, не в силах смотреть на медленно ломающегося Минхо, по щекам которого текут слёзы, а руки сжимаются в кулаки, пока острые ногти впиваются в кожу, оставляя кроваво-красные лунные метки. В то же мгновение опустошение накатывает на старшего с головой. Абсурдное чувство, которое сжигает его изнутри, неприятно давит, и, кажется, душит. Даже спустя миллионы лет, Минхо не смог бы описать всё то, что чувствует по отношению к смерти Джисона. Из груди вырывается всхлип, который так хотелось сдержать. Минхо отчаянно старался сдерживаться, терпеть, не желая лить слёзы, но он слаб. Слишком слаб, чтобы сохранять холодное выражение лица, когда внутри целый шторм, цунами, ураган и прочее. Тело сотрясается с каждым всхлипом, что вырывался наружу, пока Ли медленно падает на кровать, в желании уснуть, уйти подальше, спрятаться, лишь бы не видеть пустующую кровать напротив, где когда-то лежал Минхо, на котором покоилось тело Хана. Было столько вещей, которые Минхо хотел совершить с ним, столько вещей, которые он хотел показать ему, столько вещей, которые так и остались недосказанными, столько вещей, которые они должны были делить одни на двоих. Была бесконечность, которая оборвалась на семнадцатом году жизни Джисона. Была красная нить, которая их связывала, но Смерть решила её перерезать. Безумно хочется уехать подальше от проблем, не видеть этих белых стен, которые видели каждый момент их совместной больничной жизни, и не глядеть в потолок, смаргивая слёзы, думая, как бы завтра не умереть, не сумев выдержать боль кровоточащей раны на сердце.* * *
Прошло два года с тех пор, как Джисон ушёл в мир иной, и, разумеется, сон перестал быть чем-то обычным, а кислород поступает не так легко, как это было раньше. Временами Минхо перелистывал тетрадь, которую получил.«Хитоми протягивает Ли странную коробку перед тем, как последний покинет пределы этого места, в котором провёл лучшие дни своей жизни и в котором получил самый болезненный удар. — Что это? — равнодушно смотрит на протянутую вещь. — Джисон попросил передать это тебе после его смерти, — грустно бросает медсестра, всучив оцепеневшему Ли коробку, поскорее удаляясь из его поля зрения.»
Заметка №1 Кажется, знакомство с этим Минхо не задалось. Он довольно грубый, и, по всей видимости, игнорщик. Досадно :(. Однако это не отменяет того факта, что он привлекателен.
Заметка №3 Маленький мальчик Минсок назвал хёна МинМин. Мне нравится, но я всё ещё напуган. МинМин учил меня танцевать, но в какой-то момент ему стало плохо. Я испугался и заплакал от страха за его жизнь. Никогда не думал, что меня успокоит касание чужих губ. Хотя чужие не успокоют. Успокоют губы Минхо. Теперь моего Минхо. Продолжай дышать, Хо-я.
— Я пытаюсь…Заметка №4 Сегодня ночью умер Минсок. Мне жаль. Возможно, его ждёт та же участь, но он дал мне обещание. Обещание, что будет жить. Сдержи его, ладно?
— Я сдержал обещание, бельчонок, — вытирает слёзы, — Я живу, потому что не могу умереть.Заметка №6 Мы сядем в последний вагон, доедем до конечной, распахнутся двери и выйду я. Останешься ты, снова один, с мёртвой душой и оборванной нитью.
— Жизнь — это трамвай, а Смерть в нём — конечная станция. Минхо повторяет свои действия в сотый раз; вновь проводит пальцами по каждой странице, старается разгладить места, на которые когда-то, да и сейчас, капают слёзы, вчитывается в каждую строчку, рассматривает все фотографии, которые были в коробке. Ли тянется рукой к тому фото, которое они сделали тогда, когда перекрасили волосы. Почему-то тот момент занимает особое место. Хотя, ему всё ещё тяжело выбрать миг, когда они были на пике счастья и любви. Однако Минхо знает, что где бы они не были, и что бы не делали, с Джисоном любой момент будет самым счастливым и полным любви. Минхо поднимает фото на уровень глаз, замечая, что солнце медленно поднимается вверх, «выплывая» из-за горизонта, отправляя свои яркие лучи в свободное плавание, пока те тем временем подступают в окнам его квартиры, заливая собой пол и потихоньку стены, плавно переходя и к самому хозяину квартиры. Ли задерживается на фотографии немного дольше, чем обычно, но когда хочет снова убрать её в коробку, дабы открыть в следующем году в этот же день — четырнадцатого сентября, как вдруг замечает надпись на обратной стороне. Бумага тонкая, и на солнце была отчётливо видна обратная сторона.Заметка №15 «Наша с тобой красная нить вновь воссоединится, когда мы переродимся.»
— Обязательно, — поднимает бокал с шампанским. — С днём рождения, мой бельчонок Хани, — осушает бокал, выпивая содержимое до дна.