You stood beside me when I was out of my mind
сквозь темную пелену он видит, как ноги сами ведут его к кровати, расположенной с другой стороны палаты. мальчишка аккуратно проводит пальцами по натянутой простыне. кто-то внутри скрежет его, требует просто слегка надавить: оба знают, что она развалится. но Лева отрицательно качает головой и про себя говорит: «хочу, чтобы всё было честно», и скрежещущий голос старика пропадает. Валерка не спит и вампир это чувствует: слышит сбивчатое дыхание, замечает движение под простыней, будто мальчишка жмется сам к себе, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. Лева понимает: его боятся, ему не рады. но что же он может поделать? этот кошмар в темной пелене длится до утра каждую ночь, запах крови и её железный вкус заполняют всё тело вампира. Лева давится ей и плачет, пока никто не видит. вся палата заполняется кровью, он тонет в ней и видит лишь блестящие Валеркины глаза, наполненные страхом и отвращением.***
I broke the glass, and you were there to sweep it aside And if you leave me, rest assured it would kill me
неназойливая музыка раздается по всей комнате, мягко обволакивая и немного заглушая чужие разговоры. все разбрелись по группам, общались и немного выпивали. с Левой здоровались и здоровались, пожимали ему руку, вспоминали былые времена: Лев привык мягко кивать на все эти «а помнишь..», продолжающиеся каждый год. наверное, редко такое повстречаешь, но ребята из «Буревестника» не просто договорились видеться после лагеря, но и действительно выполнили эту договоренность. Леву отягощали эти встречи, но каждый раз он приходил сюда из-за Валерки: тот был рад повстречать старых знакомых, ведь в повседневной жизни его общение ограничивалось лишь Горь Санычем и Левой Хлоповым. с последним, в прочем, не общаться было тяжеловато в связи с их совместной жизнью в однушке. пацаны из звена всегда радостно улыбались Леве, жали ему руки и были убеждены: с ним они старые и близкие друзья. с Гороховым, например, они всё так же вместе ходят на футбол: Хлопов из чувства вины пригласил многих, но родители разрешили только ему. остальные пацаны либо часто пересекались с ним на улице, либо учились с ним в одной школе, а потом и в одном университете. выбор, впрочем, в их городе был небольшой: всего три универа на весь город, но каждый из них имел бесчисленное(как говорил Валерка при поступлении) количество факультетов и специальностей. поэтому и выходило так, что учились, вроде, в одном заведении, а знали совсем разные вещи. Лева же, однако, радости не испытывал, скорее наоборот: его поглощала тоска и ужас при взгляде на всех этих людей. он замечал небольшие шрамы на местах, куда пацаны были им укушены и его кидало в мелкую дрожь: монстр однажды – монстр навсегда. конечно, Валерка больше не смотрел на него со страхом, ведь уже спустя один день после окончания смены, Лагунов прибежал к Хлопову в гости. наверное, это его так ошарашило признание на речном трамвайчике. «ты мне нравишься, Лагунов. у меня всю смену рядом с тобой неживое сердце билось». Лев немного краснеет и глазами ищет Валерку. тот недолго прятался от его взгляда и нашелся возле входа на кухню. Лагунов, уже заметно опьяневший, сигналил Леве, размахивая руками в разные стороны. Хлопов радостно улыбнулся, завидев его, и сразу же устремился к возлюбленному. - Лева, пошли посидим на кухне! там Горь Саныч, Сергушина! – на фамилии девчонки Лев немного хмурится, но, впрочем, больше ничего и не делает. Хлопов кивает и, едва сжав руку Валерки, быстро её отпускает и устремляется на кухню, краснея. к неправильности этих отношений они привыкли оба: в конце концов, прошло уже шесть лет, как Валерка ответил взаимностью на зарождающееся детское чувство. теперь оно было взрослым, сильным, но всё ещё каким-то нежным и смущающим. ребята редко держались за руки и только полгода назад решились спать в одной кровати, а про поцелуи даже речи не заходило. но им достаточно было поступков, коротких взглядов друг на друга, чтобы точно знать: они любят друг друга. Лева садится за маленький квадратный стол, Валерка садится рядом. Горь Саныча Хлопов видел очень часто и тот стал для него, может, не таким же близким другом, как для Лагунова, но тоже достаточно значимым. а вот Анастасийку Лева не видел давно: та редко приходила на подобные сборы «Буревестника» и часто ей делать тут было почему-то нечего: она скучающе стояла в стороне, иногда мягко улыбаясь и здороваясь с остальными. поэтому изменения от двенадцатилетней хрупкой девочки до изящной, взрослой девушки, Лев заметил сразу же. она не росла у него на глазах как-то постепенно, как все остальные, поэтому её более взрослое лицо сразу же бросалось в глаза. Сергушина всегда была симпатичной девочкой, все пацаны в отряде это не один раз подмечали, но повзрослев, её резкие детские черты приобрели мягкие очертания. Девушка вытянулась, расцвела и не изменился лишь взгляд: озорные глаза девчонки горели всё таким же огоньком чертенка, детской забавой и девчоночьей добротой. Лева не мог не подметить, что её расцветающие восемнадцать лет ей невероятно идут. подумав об этом, Хлопов невольно повернулся на Валеру, запоминая каждый его взгляд, брошенный на Настю. эти взгляды, впрочем, не отличались от тех, что дарились каждому здесь, но Лева всё равно ревновал. не показывал этого внешне и вовсе не собирался ненавидеть из-за этого красавицу-Анастасийку, но сердце выжигала зависть. единственное неприятное воспоминание у Валеры о ней лишь то, как она ударила на трамвайчике его по коленке, да и всё равно Лагунов со временем признал, что было это совершенно заслужено. а что же касается Левы? сможет ли Валера когда-нибудь сказать, что не держит зла на его ночные походы, попытки укуса и вечное держание в неприятном, скребущем страхе? мысли хаотично, сами по себе закрались внутрь, Лева уже не слышал ничего, что говорили ребята. в голову будто вновь пробрался голос Серпа, нашептывающий, что он обязан делать. тело пробила мелкая дрожь, но он быстро откинул от себя эти мысли и вернулся в диалог. разговор, впрочем, был не на самую радужную тему. - а помнишь, Валера, как ты всё время что-то про вампиров мне пытался рассказать? – рассмеялась Анастасийка и смех её разлился по всей кухне в резком, напряженном молчании. трое парней переглянулись и будто синхронно поджали губы. в тот день, когда Валера смог увести Сергушину от пищеблока, она так и не узнала эту тайну, исчезнувшую вместе с Серпом раз и навсегда. этот травмирующий опыт не затронул её и Лева снова почувствовал укол зависти, но в то же время ему было отрадно знать, что с ней после событий лагеря всё в порядке. - ага, было дело, - расслаблено кивает Валерка, - детские фантазии от скучной лагерной жизни. Игорь и Лева заметно расслабляются, удовлетворённые таким ответом: оба очень боялись, что Лагунов начнет доказывать, что все это было взаправду. но, видимо, ему хватало и того, что остальные присутствующие верили во всё, что происходило. Лева немного дрожит от холода из-за открытой форточки, когда Игорь курит. Анастасийка упорхнула домой и Валера ушел её провожать. - не ревнуешь? – Игорь, хоть ему никогда открыто этого и не говорили, прекрасно знал, что между Хлоповым и Лагуновым вовсе не крепкая дружба, а совсем иное чувство. - м? – Лева расплывается в своей дежурной(как называл её Валера «вампирской») улыбке. – к кому ревновать? Анастасийка красавица, но вряд ли будет вешаться ему на шею, увидев впервые за четыре года. а в Валере я не сомневаюсь. – Корзухин пожимает плечом и согласно кивает: они оба были уверены в Лагунове на все сто. - разумно. на этом короткий диалог заканчивается, а Леву ещё сильнее бьет дрожь. он ревновал не столь ужасно и завистно, а больше переживал: вдруг Валере понравится эта жизнь? не под боком с бывшим кровопийцем, а с очаровательной девушкой? с которой можно начать жизнь с чистого листа, не бояться её и не вспоминать былые дни, поглядывая на своего партнера с ужасом? он забывается в своих воспоминаниях, видит их через ту же пелену, что накрывала его в лагере и трясется ещё сильнее. голос Серпа звенит в ушах, сердце будто снова замирает и Леву душат предательски подступающие слезы. но внезапное тепло чужой руки вытаскивает Хлопова из ужасных воспоминаний и он поворачивается в сторону сидящего рядом Валеры. на кухне остались лишь они втроем: двое влюбленных ребят и огромная недосказанность между ними. - Лев, поехали домой? я что-то устал. – конечно, Хлопов прекрасно понимал, что Валера с радостью остался бы тут ещё: только пару минут назад, перед тем как проводить Настю, он налил себе немного алкоголя и забился с Титяпой выпить его на скорость. но даже несмотря на это, Лева не хотел упускать эту возможность и согласно закивал. ребята попрощались со всеми, Горь Саныч вышел вместе с ними: дома ждала Вника Генриховна, которая, в отличие от Левы, по старой памяти пиявства не желала видеть своих жертв и тонуть в этой слабости. Хлопов уважал такое решение, а сама Вероника хвалила его за храбрость и открытость. так и получалось: одна травма, разные подходы к ней и взаимное уважение за эти подходы.***
I get a little grey hair for every scare you share
дом встретил их своим обыкновенным спокойствием и теплом. с Левы будто резко упали все страхи и печали, ему захотелось прилечь на скрипящий диван и уснуть. но Валерка почему-то этих планов не разделял: сначала заслал его в ванну, потом наказал не засыпать, пока сам Лагунов тоже не помоется. Лева пользовался всегда обычным мылом, поэтому пахло от него ничем, кроме обычной чистоты. Валера же, хоть и пользовался тоже мылом, но дико пахучим и для чего-то разноцветным. эта его часть характера всегда поражала Хлопова: кто же знал, что серьезный Валерка покупает мыло принципиально разноцветное? поэтому когда Валера садился или ложился рядом после ванной, даже во сне Лева это чувствовал по приятному запаху. сейчас они сидели очень близко и просто смотрели друг на друга, а вся недосказанность, висящая час назад на кухне, теперь заполнилась ароматом чего-то сладкого. - ты не хочешь поговорить? – первым напрягающую тишину прерывает Валера. - родным душам вместе и молчать хорошо, - отшучивается Лева, но прекрасно понимает, что диалога не избежать. когда же Лагунов хмурится и смотрит этим своим взрослым, будто ругающим, взглядом, Хлопов убеждает в этом ещё раз, - о чем говорить-то? - Игорь сказал тебе что-то, что тебя расстроило? – обращение «Горь Саныч» исчезло пару лет назад, когда Корзухин всё же признался, что его коробит такое обращение от людей, с которыми он не разлей вода уже много лет. - нет, мы почти и не разговаривали. - это из-за Сергушиной? – Валерка хмурится ещё больше и Лева находит в этом такую очаровательность, что сердце начинает щемить от умиления, а лицо заливается краской. всё это было так по-юношески, что Хлопов сам себя пристыдил: конфетно-букетный период прошел давно, а он всё так же краснеет по любому поводу. однако, голос Валеры вывел его из этих раздумий и заставил вернуться в неприятную реальность тяжелого разговора. – ну ты же знаешь, что всё это было по-детски, несерьезно. может, она и хорошая, но Игорь тоже замечательный. а ты самый лучший, Лева. ты у меня такой один. - да всё в порядке, правда! – от слов о самом лучшем Хлопов не знает, куда деться: они звучали так приторно, так натянуто и вынужденно, что на сердце скреблись кошки. самый лучший монстр? такой один пиявец? что-то из этого он хотел сказать? заполняющие мысли рвутся наружу и он не выдерживает: впервые роняет две скупые слезы себе на коленки. – просто… тяжело всё это. посмотри на меня! я же наверняка монстр в твоих глазах. ты смотришь на меня иногда так же, как в лагере. и.. и все эти пиявцы.. я как увижу их, так дурно становится. а пацаны… я ужасен. и я, - Лева внезапно оказывается в крепки объятиях. сердце бешено стучит и этот стук заглушает все остальные звуки. – и я каждую ночь тону в их крови, слышу его мерзкий голос, приказывающий мне сломать наконец-то твой «домик». я боюсь, Валера. боюсь, что он не развеялся по ветру с утра, боюсь, что всё это временно. мне страшно каждую ночь ложиться спать: вдруг я встану среди ночи, чтобы снова утолить эту мерзкую жажду крови, а рядом будешь только ты. я не.. - тише, тише.. – теплая ладонь Валеры опустилась ему на голову, пальцы мягко зарылись в коротко подстриженные волосы. – я не боюсь тебя, Лева. пусть даже если ты станешь пиявцем, я всё равно ни за что не сбегу. мы столько лет с тобой вместе, я ради тебя и в огонь, и в воду, и в драку со стратилатом. и.. и ты не молчи больше, пожалуйста. очень тяжело понять, что у тебя в голове творится. каждую проблему нужно решать диалогом, не точить её в себе. ты ни в чем не виноват, Лева. никто из вас не был виноват в том, что случилось. ребята этого не помнят, я тебя в этом не виню и никогда этого делать даже не собирался. – Лева чувствует на своём лице две горячие ладони и вскидывает взгляд вверх. голубые глаза Валеры горят от зажженной настольной лампы каким-то нежным и нереалистичным цветом: будто это всё нарисованое, ненастоящее. и Хлопов медленно расплывается в улыбке, немного приподнимаясь, чтобы сравняться с Лагуновым. сердце будто замирает в тот волнующий миг, когда чужие губы мягко, почти невесомо прикасаются к его собственным. – можно? – горячие дыхание обжигает Левино лицо и он много раз кивает, тянется ещё ближе и будто уже сам напрашивается на этот поцелуй. всё происходит быстро, неумело, но Лева тает, расслабляется в крепких объятиях и выбрасывает всё из головы, запоминая этот миг. они целуются много раз, но, как кажется Хлопову, совсем недолго. Валера быстро отстраняется и смотрит так нежно, что в очередной раз за день Левино сердце готовится выпрыгнуть из груди и упасть прямо в руки возлюбленного, остаться там навсегда и биться только лишь от его прикосновений. спокойствие само по себе затягивает Леву в свой омут и он жмется, словно довольный кот. - я всегда буду рядом. – шепот Валерки кажется очень громким, значительным в ночной тишине. но эти слова были нужны Леве сейчас больше всего. в теплоте любимого тела он тает и медленно проваливается в сон, больше не переживая о своих кошмарах. хотя бы на эту ночь он позабудет и о «Буревестнике», и о стратилате, и обо всём том, что поедало его изнутри. и море крови исчезнет раз и навсегда, а впереди будут лишь они двое: без чужих приказов и взглядов, лишь на поводу у собственных чувств.