just breathe

1 Сяо дышит через раз, и опирается на копьё, чтобы не упасть. Сегодня один из тех дней, когда тёмная энергия, как отвратительная болотная жижа, переполняет его до самого горла, и становится сложно дышать. Его грудь тяжело поднимается и опускается, он не может заставить себя лететь, и это чувство – невозможности, отсутствия полёта – его добивает. Лёгкий ветерок обвивает его, как мягкое, едва ощущаемое полотно. Неужели ещё остались силы? Затем он оборачивается. – Барбатос. Не вопрос, а утверждение. – Алатус. У смешливого бога в глазах вызов: ты называешь моё имя, а я твоё. Боль в обмен на боль. – Зачем, – вдох, – зачем ты здесь? Сяо пытается выпрямиться, чтобы... Он не знает, чтобы что. Чтобы впечатлить бога ветров? Звучит довольно жалко, но он всё равно расправляет плечи, хоть и до сих пор прижимает руку к груди. – Потому что ты интересный, – говорит бог, и за этим скрывается другое. «Потому что тебе нужна помощь». 2 Воздух наполнен душистым и тяжёлым ароматом. Цветущий Ли Юэ. Вечерняя панорама показалась бы любому смертному восхитительной, и он точно бы замер, оценивая пейзаж. Сяо не смертный. И он оценивает иначе. Оценивает в тех усилиях, которые он потратил на это. В сломанных копьях, в изматывающих ночах, в бесконечной ненависти и одиночестве. Он настолько привык жить с этим, что не всегда понимает, насколько ему плохо. Иногда он проводит по несколько часов возле реки Цюнцзи, снова и снова окунаясь в холодную воду. Ощущение, что он сам – тьма. Грязный, тёмный, отвратительный. Иногда совершает долгие медитации, погружаясь в себя, чтобы убедиться – он всё ещё здесь. И всё ещё способен делать свою работу. Но чаще – истребляет демонов. Потому что привык. Потому что так чувствует смысл. Сейчас он как будто пуст внутри. Город внизу процветает. Поёт свои песни, дышит насыщенным вечерним воздухом, прислушивается к морскому гулу в гавани. И он, Сяо, знает, чего это стоит. – Заблудился? – внезапно хихикает кто-то. Не кто-то. Барбатос. – Я не могу заблудиться, Анемо Архонт. Я помню каждый клочок Ли Юэ. «Потому что нет ни одного места, где бы я не убивал». Он не говорит этого, но богам не важны слова. – Ох, Сяо... – невольно вздыхает бог. Он долго стоит рядом и тихо перебирает струны. Сяо не знает, почему, но внутри разливается такое незнакомое, волшебное тепло. В какой-то момент Барбатос кладёт руку ему на плечо. Она тоже тёплая, почти горячая, сжимает крепко, но не до боли. Когда Сяо остаётся один, плечо всё ещё горит и чувствует это прикосновение. 3 Сяо падает. Сяо не верит этому. Не верит, что такое возможно. Он настолько истощён, настолько вымотан, что не может собраться с силами для последнего рывка. Он знает, что не умрёт, но на мгновение сердце сжимается. От страха и предвкушения. Как будто репетиция перед вечным покоем, которого – он знает – не будет. Он закрывает глаза и почти отключается. Падает вниз, как стрела, и не хочет знать, что будет дальше. Мягкий ветер поднимает его и держит в своих лёгких ладонях. Сяо приходит в себя, когда понимает, что его облили водой. Он чувствует себя облезлым котом. Облезлым и уставшим. А потом поднимает глаза. Взгляд Архонта описать сложно. В нём есть всё. Вековая мудрость, наивность ребёнка, слёзы молодой девушки и робкая радость старика. Страсть возлюбленных. Боль утраты. Миллионы, миллионы воспоминаний. В них всё даже страшнее, чем в глазах Адептов, но Сяо уже давно ничего не боится, и не отводит глаз. – Сяо, – рука ложится на его щёку. – Зачем ты так с собой. И это тоже не вопрос. Сяо поражается боли в голосе Архонта, и на мгновение хочет сам прильнуть к руке, прочувствовать это прикосновение. Поэтому отстраняется. – Ты следишь за мной? – он старается не грубить, но по-другому формулировать не умеет. – Ветер есть везде, Сяо, – грустно улыбается бог, и отводит взгляд. – Но зов твоей души иногда разрывает сердце. Сяо на мгновение слышит в голосе Барбатоса звуки тысяч ветерков, шелест бриза и лёгкий свист сквозняков. Он находит его глаза, потому что чувствует... интерес. Хочет сам протянуть руку и коснуться. Хорошо, что боги могут быть понимающими. Барбатос наклоняется первым. Прикосновения его рук и губ тоже лёгкие, прозрачные. Сяо замирает и подаётся вперёд. Он не знает, умеет ли любить. Но его рука находит руку Анемо Архонта, и они сплетают пальцы. 4 Сяо не понимает, что и как происходит. И не спрашивает. Во многом, потому что не знает себя, во многом, потому что не хочет потерять. Он растит в себе эту маленькую, крохотную любовь, и боится называть её так даже мысленно. Иногда он хочет, чтобы Барбатос остался рядом и разделил с ним вечность, иногда – чтобы исчез и не мучил его израненную душу. Работа и борьба, которые по сути являлись для него синонимами, слишком долго были его сутью. Когда привычная схема начала рушиться, стало тревожно. Спонтанность повелителя ветров сводила с ума. Сяо сидел на крыше беседки и зачем-то болтал ногой. Смотрел в ночное небо. – Сяо. – Барбатос? – Зови меня Венти. 5 И он зовёт. Зовёт, когда не может уснуть. Сначала неохотно, запрещая себе привязываться. Запрещая надеяться. Потом, засыпая под звуки лиры, клянётся, что не повторит этого. Клянётся, когда целует сладкие губы с лёгким винным привкусом. Когда обнимает руками. Когда чувствует лёгкие прикосновения к волосам. Сяо не плачет – и, как ему кажется, никогда не плакал. На плече Барб... Венти он задыхается от тяжести в груди, но слёз нет. Этот момент должен быть поворотным. И Сяо винит себя, но сдаётся, сжимает пальцы на спине бога, и позволяет себе быть таким. – Сяо... ты заслужил это. Разреши себе. Пожалуйста, – шепчет Венти в его волосы. Сяо поднимает глаза и очередной спазм скручивает, сминает грудную клетку. – П-прости... – задыхается он, чувствуя, как стыд за проявленную слабость разливается по венам. – Нет. Нет. Просто дыши, хорошо? Со мной вместе. И Сяо дышит.