Не по плану

Андрей собирался по плану. План был аккуратно записан в тетрадку — ни одной помарки, буквы ровные-ровные, цифирьки аккуратные, словно никто этот план не обдумывал, а возник он сам собой. Андрей метался между столом с тетрадкой, шкафом и чемоданом по кругу, вычёркивал уложенные вещи — по линеечке, блядь. И никто ведь не скажет, глядя на идеальные линии, что пункт 3 «рубашки 2 шт.» вызвал у Зябликова десятиминутную истерику. Гошка засёк по часам. На будущее, чтобы знать, какие закладывать поправки на время. Ну ладно, выбор рубашки и брюк — дело серьёзное, это Гошка мог понять, по одёжке встречают, это из базового курса для младших служащих. Правильно подобранная рубашка производит правильное впечатление. Но вот пункт 5 «бельё нижнее» почему вызвал у Зябликова такое замешательство? Гошка не утерпел, встал со стула, заглянул через плечо Андрея в глубины ящика. Трусы (аккуратно свернутые, ну разумеется) лежали ровными рядами. О чём тут размышлять можно (уже пять с половиной минут) — они все одинаковые на гошкин взгляд, не то, чтобы он специально когда-нибудь разглядывал. Точнее разглядывать-то разглядывал, но интересовали его в тот момент не трусы совсем. А вот об этом сейчас думать точно не стоит. Думать вредно, Туралеев. Андрей нерешительно протянул руку, потом отдёрнул, нахмурился. Всем своим видом показывая, какое важное это дело — выбор белья. На кого это миленький в Столице впечатление производить собрался своими трусами? Блядь. Собственная реакция на эту мысль, нехорошая очень реакция, неправильная, Гошку разозлила. Андрей в праве любые методы выбирать, как и любой из них, а вот инструкцию гэбенную нарушать даже в мыслях — это дерьмово. Пора тебе, Туралеев, наведаться в Порт, давно ты там не был. — Отойди, — негромко попросил Андрей. — Ты меня отвлекаешь. По шее его над воротничком рубашки стремительно расползалась красное пятно — вверх к ушам и на щеки, ещё немного и весь он зардеется. Блядь. Гошка торопливо отвёл глаза — чтобы наткнуться на растерянный взгляд Андрея в зеркале на дверце. Миленький, оказывается, не трусы разглядывал всё это время (сколько минут?), а его, Гошку. А миленький же ему что-то сказал сейчас, но что? — Что? — переспросил он. — Отвлекаешь, — повторил Андрей, облизывая губы. И Гошка вдруг очень отчётливо ощутил, насколько незначительная между ними дистанция. Нет её вовсе — лопатки Андрея касаются Гошкиной груди, между ними только тонкие слои одежды. И лопатки — это ещё полбеды. Блядь. В Порт. Прямо сейчас. Оторваться бы только. Оторваться невозможно. Миленький смотрит в зеркало расширенными глазами, дышит неровно, краснеет, и Гошка не выдерживает, подаётся вперед. — Нельзя, — говорит Андрей, поворачивая голову. — Похрен, — отвечает Гошка и находит его губы своими. Шкаф вздрагивает, когда он прижимает Андрея к нему всем телом и целует долго и жадно, покусывая нижнюю губу, пробираясь языком глубоко — а хочется ещё глубже, присвоить, пометить, обозначить раз и навсегда… Андрей отвечает на поцелуй так же торопливо. … в гэбне нет никаких я и ты, есть только мы.