Ребенок

— Ребенок, что с тобой сделали? Она резко опускает ткань вниз и едва слышно хмыкает. Ребенок, конечно. Словно она ожидала чего-то другого. — Древняя история. У него забавно нахмурены брови. Т/И быстро отмечает такую мелкую деталь. — У меня полно времени. Поджав губы, она отводит глаза и усмехается, словно случившееся сущая ерунда. — Нет. Несколько придурков в подворотне. Мне было четырнадцать. Следить за метаморфозами на его лице бесценно. Ей происходящее даже нравится. Ожидая встретить свою первую влюбленность семейным человеком с красавицей-женой и детьми, она видит сорокалетнего вояку, у которого женщин было больше, чем пальцев на руках и ногах. Одиночкой в плане личной жизни. Сантьяго знает ее лет с семи-восьми, она соседка дома Дэвисов и с юных лет влюблена в него. Наверное, в таком возрасте у девочек начинает складываться свой типаж в мужчинах. Теперь у него перед глазами стоит полоска шрама от бедра и до груди. Глубокий порез, с которым она столкнулась вне его глаз. Глупо будет отрицать, что он не привык к ней за все то время, пока она мелькала на периферии: сначала ребенок, потом подросток медленно превращающийся в молодую девушку. Нет, в его случае из переход из двенадцатилетки в девятнадцатилетку прошел резко. Служба отняла часть жизни, в которой у него было только то короткое письмо написанное аккуратным, еще не сформировавшимся, почерком, переданное Томом. Переданное тайком от других ребят, ни к чему были бы смешки и подколы, считал он, девочке нежелательно быть посмешищем в чьих-то глазах. Судьба, что они столкнулись, как и всегда, в этом чертовом гараже. — Не думай, что это какое-то представление. — В ее улыбке сквозит тоска. Не получив ни весточки, она не расстроилась. Все-таки вернулся дядя Том и она узнала, что предмет ее обожания в порядке. Спустя два года «предмет» гватемальского происхождения снова перед ее глазами. — Это не попытка вызвать мнимую вину, ты ничем мне не обязан. И Тому было необязательно трепаться о том, что его не касается. Если бы Санти не попросил, она бы и не показала шрам. Вечное напоминание о первом опыте, где она отключилась, чтобы не ощущать всю грязь и боль, проходящие сквозь тело. — Том должен был позвонить сразу, как узнал сам. — В голосе сталь, Гарсия злится. На себя (бессознательно), на тех уродов, что посмели сотворить это с девочкой. На полицию, что развела руками и отказалась искать. — Я была в колледже, ничего удивительного. Водолазка с высоким горлом, узкие джинсы и кеды. Т/И до сих пор в его глазах подросток, которого ему толком не удалось узнать. Бред, он бы и без службы вряд ли узнал бы ее, но какой-то период она росла вне его поля зрения. От детской наивности до взрослой грусти в глазах, что раньше искрились, а сейчас затягивают во тьму. — Мне идти надо, ладно? Маме помочь в саду нужно. Попытка улыбнуться выходит кривая, словно судорогой сводит мускулы в лице. Том ничего не говорил о психотерапевте, возможно она переживает это по-своему до сих пор. Стоит на расстоянии, точно у входа в гараж; бегающий взгляд и то, как она длинные рукава мнет в ладонях. — Если ты расскажешь подробнее, я свяжусь с кем следует и мы их найдем, — вместо прощания говорит он, обращаясь не то к ней, не то, все же, к себе. — Пять лет прошло, я плохо помню произошедшее и лиц в темноте вряд ли разглядишь. — Она развела руками, усмешка вновь скользнула с губ. — Санти, это дурацкая затея. Много воды утекло. Пора бы перестать принимать ее за маленькую, думает Гарсия. Она давно повзрослела, у нее своя боль, своя жизнь. Больше не подойдет наклеить пластырь на разбитую коленку, пока она глотает слезы. — Восстановить тот день в памяти и опросить всех, кто жил поблизости. Кто-то что-то мог слышать или видеть. — Никто не вызвал полицию и не разогнал их, — она делает шаг вперед машинально. Гарсия делает вид, что не замечает. — Никто мне не помог! Я слышала отрывки, чувствовала, как все тело горит огнем, впадала в забытье, получала по лицу и меня едва не растащили по кускам бродячие собаки! — Он отмечает, как она распыляется. Долго блокировала воспоминания, не давая им выхода. В ее глазах собираются слезы. — Я очнулась в больнице! Надо мной ревет мать! А мне хотелось умереть! Понимаешь ты или нет? Я умереть хочу! До сих пор! И взрывается громким рыданием. Не таким, как в кино, где плачут красиво, вскидывая руки к небу или наоборот, закрывают ими лицо. Она рыдает, стоя на одном месте, все так же сжимая рукава в ладонях и ими же вытирает сопли. Сантьяго оказывается рядом в доли секунды, прижимая к себе и давая нарыдаться вдоволь. Так плачет человек, старавшийся не сломаться все то время, сколько носил произошедший ужас с собой. Сердце сжимается от осознания: е г о девочка пережила кошмар. Не давшая в трудные моменты сдаться, потому что в нагрудном кармане сложенный блокнотный листок, а в нем «....надеюсь, с тобой все будет хорошо. мне больше ничего и не нужно». Тогда он думал о том же, но одними мыслями не защитишь от всего на свете. — Я с тобой, все хорошо, — теплое дыхание в макушку заставляет Т/И постараться вдохнуть глубже. Отпустив треклятые рукава, она цепляется в Сантьяго, обнимая и жмется к единственному, кому не плевать. — Я их найду. Обещаю. С тобой все будет хорошо, а больше мне ничего не нужно. Всхлипывания стихают, пока мерные поглаживая по лопаткам греют ей спину. Именно в этих крепких руках ей хотелось оказаться впервые, а не... — Ты все-таки прочел. Неловкий, смущенный шепот, от которого улыбка на его губах появляется сама собой. — Конечно. Как я мог НЕ прочитать? Заплаканная и покрасневшая, Т/И поднимает свое личико вверх. — Мне казалось, нормальный человек выкинет эти бредни. Цокнув языком и закатив глаза, Гарсия вздыхает. — Твои, так называемые, бредни, до сих пор хранятся в шкатулке у меня дома, — кривить душой не в его духе. Может он и спал с женщинами, чьи лица безликие, но он не мог выкинуть письмо ребенка, разбив ее первые чувства в пух и прах. — И я рад, что ты выросла. Жаль, я только...— забыть то, что он увидел и услышал — невозможно. — Я найду их. А после уже их никто не найдет. — Санти... — Они. Получат. По заслугам. За то, что сотворили. С тобой. Теплые ладони коснулись легкой щетины. Глаза напротив не плакали, а смотрели с невыразимой любовью девушки, которая ждала не меньше его. Ждала всю свою, пока еще, недолгую жизнь. Гарсия знал, что за нее и убить не грех, если предоставится такая возможность. И он соберет команду, которая сохранит его тайну.