теперь не нужно больше спрашивать, как жить дальше

      стед.д учил впиваться в чувства, даже если не можешь дать им никакого названия. а андрей не мог: впервые его фантазия, способная на самые витиеватые хитросплетения слов, отказалась работать и бросила на произвол судьбы.       а судьба — та ещё вещица, как известно.       с назаром его свёл всё тот же самый федя, и, как хотелось верить андрею, пожалел об этом уже раз десять, потому что теперь, логически, крайне обожаемое им занятие — безостановочно рассуждать на любые темы, вбрасывая своё мнение и умные мысли вперемешку с философией — полностью стало проблемой обладает. в каком-то смысле он присел ему на уши и, первый раз придя к этой мысли, еле удержался от тупых каламбуров, хотя было очень сложно. — это же смысл делать хоть что-то в этой жизни, сечёшь? — пояснял он сбивчиво, размахивая руками в надежде донести свою мысль до тупой башки собеседника. — нет, ты вот хоть когда-нибудь любил, а? — ты мне долго ещё собираешься вешать лапшу на уши, или сядешь в машину наконец?       они стояли на плохо освещённой парковке за клубом, в который их обоих, опять-таки, притащил стед — дай бог ему здоровья, конечно, но если бы он знал, что делает. андрею ещё, может, минут двадцать назад было весело, легко и замечательно, а потом он увидел бодро сваливающего назара, увязался за ним и всё это время стоял у машины, не затыкаясь ни на секунду. обладает, наверное, слушал, а, может, и нет, суть была не в этом, а в том, что он всё ещё стоял там, прекрасно понимая, чем это всё закончится.       от него несло дорогим одеколоном с какой-то хвоей и крепким виски — может, кто-то облил в баре — это чувствовалось даже с расстояния в метр, на котором они стояли. этакий бэдбой местного разлива: чёрная одежда, крупные цепи, солнцезащитные очки на пол-лица; на пальцах крутит ключи от машины так размашисто, что у любого другого человека они бы уже улетели, но это назар. у него всё под контролем, что бы ни происходило, и именно за это андрей так цеплялся: ему нужно было хорошее руководство, и за это он был готов дорого платить.       обладает брал не деньгами и даже не натурой — чувствами, беззаветно привлекал, сверкал с недостижимой высоты и скалился на любые поползновения в его сторону, но андрей знал, что это лишь лишний способ сверкнуть. пирокинезис никогда особым тактом не отличался, но здесь просто прилип намертво и собирался стоять, пока не прогонят.       когда прогонят — он собирался лечь.       щёлкнула кнопка разблокировки дверей, сразу же вслед за ней — замки, и назар услужливо открыл перед ним переднюю правую дверь, отвесив сомнительный комплимент по поводу штанов; так наигранно, что почти дёшево.       когда-то в самом начале их знакомства андрей отпустил шутку о сходстве назара с егором кридом и до сих пор удивлялся, что ему ещё тогда не выбили зубы. сейчас бы это очень пригодилось. — ну ты и сволочь, конечно, — вздыхает андрей тяжело, наполняя лёгкие свежестью — знает, что в машине душно, и всё равно лезет, нарочно медленно забрасывая в салон свои длинные ноги.       назар его вообще редко дослушивает, говорит, не за этим они здесь собираются, и, наверное, за это можно было бы на него злиться, но андрей удобнее, насколько это возможно, рассаживается у него на коленях и заставить себя не может.       хотя кусается он действительно, как сволочь последняя, так требовательно, будто андрей ему чего-то должен, будто надеется выпить всю кровь и исчезнуть с концами. — нормально тебя так жизнь потрепала, эдвард. — на себя посмотри, белль, — фыркает назар, от всей души впиваясь пальцами в бёдра, заставляя прогнуться в спине и чуть не удариться головой о потолок; хоть бы на заднее сидение перебрались ради приличия. — белль — это принцесса диснеевская, придурка кусок, — отзывается пирокинезис, голос на шёпот срывается — дышать трудно, и цепляется обеими руками за плечи: такая себе месть, но держаться явно удобнее. ощущение того, что он под защитой, даром, что в следах от зубов по самые ключицы, сносит крышу.       из него такая себе принцесса, хотя он старается, рисует образ совершенно обратного. нет, в душе замашек на целую королеву (драмы): тусоваться — так в лучшем клубе в городе, пить — так только виски со льдом, единственный, излюбленный, спать — так сразу с известным рэпером, а на деле-то что — сбитые колени в потёртых джинсах, скрипучая обивка от сидений и желание так и остаться в чужой машине на парковке за клубом, раствориться и больше не выходить.       назар прекрасно понимает, какое счастье ему тут досталось и чего оно на самом деле достойно, если по-хорошему. ему бы, конечно, шёлковое постельное бельё, причём красное, и номер в отеле хоть с мало-мальски приемлемой кроватью. нет, учитывая ситуацию, сгодилась бы и простыня из икеи, хотя велик шанс, что в конце в ней можно просто запутаться, и какой-нибудь отель для свиданий типа «подушкина» — они с федей как-то читали отзывы к этой сети и умирали от смеха. сейчас уже было не так смешно. а он что может предложить? салон машины, спасибо, что хоть с кондиционером, и, собственно, себя — удивительно, как андрей каждый раз соглашается.       что есть, то есть, и он проводит языком по яремной впадине обратно к шее — фетишист несчастный — и прижимается к бьющимся артериям; хочется, как умные часы, вот так остановиться и отсчитывать пульс, чтобы понять, что он зашкаливает. андрей за такое, наверное, по меньшей мере даст по затылку, в худшем случае — слезет с колен, а этого так не хочется, что он проводит руками по чужой спине, притягивая ещё ближе, и чувствует под пальцами выпирающие рёбра, без слов говоря, что отпускать не собирается: напоминание, выложенное рядом синяков по телу. — да не уйду я никуда, успокойся, — шипит андрей ему на ухо, отчаянно сминая в пальцах футболку в районе рукавов и ненавязчиво подтягивая её наверх — не одному назару тут со своими предпочтениями влезать, у него и свои есть. — сними, а.       дважды просить не надо, и он без труда стаскивает футболку за горло, умудрившись даже не удариться локтями об оконное стекло; подмывает спросить, откуда ж у него такое прекрасное умение, но правду всё равно не услышать, а лишние поводы для ревности к тому, кто ему и не принадлежит, сейчас никуда тут не упёрлись.       назару во всём нужны какая-то взаимность и отдача — возможно, поэтому ему и нравится с андреем, от того фидбека хоть отбавляй, иногда даже тянет заткнуть — и это, наверное, причина, по которой он уверенным движением тянет лёгкую толстовку пирокинезиса вверх, не встречая особого сопротивления. они почти не путаются в рукавах, и андрею дискомфортно, хотя, как только назар устраивает руки у него на талии, рисуя большими пальцами полукруги на коже, со словами «вот так — идеально», это ощущение пропадает. — тебе так реально больше нравится? — всё равно вбрасывает он, понимая в то же время, что при всех раскладах ему не стало холоднее ни на йоту. — ну да, — жмёт плечами обладает, на секунду даже глядя ему в глаза. — неудобно — надень обратно, я не настаиваю. — да не, нормально, — отмахивается андрей, стараясь зрительный контакт подольше удержать; у назара и так глаза тёмные, но сейчас зрачки так увеличены, что, кажется, в глубине можно разглядеть душу; ничего удивительного, что там темно, как в омуте. хочется верить, что он единственный, кому удавалось увидеть такую картину. — кондиционер не включишь? — что, жарко? — усмехается назар, но спокойно включает, сразу же после возвращая руки на место.       как ни хотелось бы, от свежего воздуха легче не становится, и из действительно холодного в машине остаются только пара перстней на пальцах назара, которые, вообще, тоже бы снять: больше мешаются, металлом обжигая кожу в районе бёдер.       звук расстёгивающейся молнии почти пропадает за шумом кондиционера, и андрей, резко дёрнувшись вверх, тут же падает обратно. — ты чего? — недоумённо интересуется назар, у которого в руках чуть не осталась пуговица. — руль твой, — почти жалуется пирокинезис, потирая ушибленную спину. — давай пересядем, — это даже не просьба так-то, а констатация факта, но назар, наверное, единственный, кто может ему спокойно отказать в таких условиях. — ага, сейчас, — фыркает он. — хрена с два я тебя куда отпущу. руки мои подложи, чтоб не удариться, я подушку сейчас искать не буду. — так давай, — разводит руками андрей, надеясь, что не имеет смысла назару показывать, где в его собственной машине руль и что с ним делать.       обладает перекладывает правую руку ему на поясницу, аккуратно придерживая, всё-таки разбирается с джинсами, причём одной рукой; андрей ему помогать отказывается — не для того мама растила — только цепляется то опять за плечи, то за подголовник. назару хочется мысленно себя упрекнуть за выбор места — руль, правда, та ещё помеха, но он забывает об этом напрочь, когда пирокинезис, пользуясь удобным положением, повторяет его недавнее движение и проходится языком по шее до самого уха, обводя все родинки, чтобы напоследок прикусить мочку. у него в целом довольно специфические способы дать понять, что всё как-то затянулось, тем более, учитывая, что он и без того цепляется пальцами за шлёвки чужих шорт (дурак, за пуговицы надо). — ты вот куда так торопишься? — шипит назар, раздражённый тем, как тяжело снимать с кого-то штаны в таких условиях одной рукой; не андреем, который отказался помогать и ещё и мешает старательно, а именно самим фактом. — на поезд опаздываешь, что ли? так я до вокзала подброшу, не переживай. — ой, то есть не забыл ещё, для чего машина нужна, — почти мурлычет андрей ему на ухо, всё-таки добираясь до пуговиц. похоже, ему в голову наконец-то ударил выпитый алкоголь, трезвый андрей — меньшая стерва.       он на назаре, вообще, уже практически раскладывается полностью, вплоть до того, что тот может грудью почувствовать всполошённо бьющееся сердце, и от этого только жарче и неудобнее. мелькает мысль так и остаться и больше не двигаться. — у тебя не было более удобных джинс, а? — возмущения у него всё не заканчиваются. — ты ж понимаешь, что я их больше просто не сниму. — а ты о своих позаботься сначала, а потом к моим приставай, понял?       справедливости ради, шорты стягиваются одним лёгким движением и остаются где-то внизу, на коврике — его всё равно пылесосили, и обладает победно ухмыляется, слегка разводя ноги. пирокинезис спокойно рассаживается обратно, всем своим видом показывая, что его джинсы, стянутые едва ли до середины бедра, устраивают полностью.       они удивительно легко синхронизируются для такого маленького пространства, ухитряясь не мешать друг другу ни локтями, ни коленями; может, сказывается какой-никакой, но опыт, а может, им просто сказочно везёт. — я тебе в следующий раз лично одежду подберу, понял? — откровенно веселится назар и проводит узоры кончиками пальцев по впалому животу, не отрываясь от этого зрелища. — посмотрите на него, он уже на следующий раз надеется, — андрей такого веселья не разделяет, хотя на касания отзывается охотно, начиная ёрзать на коленях; знает, что всё равно удержат. — место сначала найди нормальное, и одевать меня не придётся. — ну прости, — он звучит совершенно искренне, оттягивая резинку, чтобы для начала обвести тазовые кости; теми же кончиками пальцев — хотелось бы языком, но на это у него в жизни гибкости не хватит. — обещаю, в следующий раз найду нормальное место. прям с кроватью. возможно, даже кофе с утра сварю.       ему какое-то особое удовольствие приносит такое затягивание, чтобы прям на ухо уже тяжело дышали, умоляя сделать хоть что-то, нравится полностью рулить ситуацией, и пирокинезис в этом плане идеальная жертва, полностью отдающая управление в чужие руки; сейчас он какой-то загруженный, конечно, а обычно протяжно стонет на ухо, так, что в этом тонут все слова, которые он хотел сказать. хвала богам, назар и без этого всё понимает идеальнее некуда — было бы странно плохо играть по собственным правилам. — всё тебе шуточки, — бормочет андрей себе под нос, стараясь, вообще-то, расслабиться, но голова слишком ещё забита мыслями.       назар убирает горячую руку с его поясницы, вызывая этим разочарованный выдох, и усмехается; слегка цепляет освободившимися пальцами за подбородок и заставляет на себя посмотреть, накручивает на указательный чужую чёлку грязно-жёлтого цвета. андрей уже давно говорил, что надо бы перекраситься, а руки никак не доходят, а назар и доволен этим фактом: слишком привык в толпе его выцеплять по этим выцветшим прядям, за которые можно привычно потянуть на себя в нужные моменты. своеобразный маяк, символ контроля, ассоциация. андрей? до некрасивого выкрашенные в жёлтый волосы и лучшая близость в его жизни. — на меня посмотри, — от одного тона мурашки по разгорячённой коже. — я что, на клоуна похож?       пирокинезис качает головой, насколько это возможно, стараясь не отрывать взгляда: второй раз за вечер пытается утопиться в тёмном омуте. — я сюда не юморить пришёл, — продолжает обладает спокойно. — я серьёзно. нравишься ты мне.       андрей щурится, состроив самое скептическое выражение лица из всех возможных. то ли царские замашки проснулись, то ли улыбку скрыть пытается — кто его разберёт. назар осторожно подаётся вперёд и коротко целует его в губы, слишком целомудренно для всего происходящего, подводя метафорическую черту.       до этого они не целовались. — я в признания во время секса не верю, — тянет он с холоднейшим выражением лица, а по голосу — довольный кот. — в них искренности ноль. — хорошо, — облизывается назар, понимая, что даже по своим меркам затянул уже слишком. — я тебе после это с радостью повторю.