Мы не согласны: остерегайтесь сами.
Шумные и угрожающие выходки
«Детская смертность»
Да. Точно. Ошибки быть не может. Этот парень идёт за ней уже несколько улиц, он никуда не сворачивает и шагает настолько уверенно, насколько это возможно. Сначала Света подумала, что ей показалось (она же вечно беспокоится о чем-нибудь), но в этот раз опасения подтвердились. Она обогнула центральную площадь, трижды повернув налево, и вернулась к бронзовому памятнику, отражающему свет луны. Ситуация патовая. Мостовая пуста, все давно разошлись по уютным квартиркам, в редких окнах горел свет. Шастать по улице в такое время, да ещё и в полном одиночестве — дохлый номер, но Света, когда выходила из дома, как-то об этом не подумала. Вокруг не было ни души, только у редких, закрытых наглухо пластиковой заслонкой киосков, гужевались собаки. Одни спали, другие обгладывали то, что утром стащили на рынке. Приглушённые шаги преследователя сначала просто настораживали, но со временем начали пугать не на шутку. Как её вообще угораздило на ночь глядя побежать в город за этим глупым билетом? Всю прошлую ночь она ворочалась и смотрела в окно на полумесяц. Кажется, что-то читала, или писала, или играла сама с собой в шашки… Она ждала этот фильм целый год, но, проспав открытие кассы, проснулась только под вечер и очень испугалась, что билеты уже раскупили. Ей достался последний! Она чувствовала себя по уши счастливой, в этом маленьком городке из развлечений только походы в лес и рыбалка, а здесь такое событие! Но какое всё это имеет значение, если завтра, обыденно-туманным сентябрьским утром, кто-нибудь зайдет покурить в ближайшую подворотню и найдет там ее холодное, безжизненное тело, покрытое высохшими слезами? Нелепо. Ладно, видимо, пришло время достать ножи, но для начала можно попробовать ещё кое-что. Света шмыгнула в темноту подворотни и приготовилась петлять между домами, но тут же столкнулась с кем-то лоб в лоб. — Да твою ж мать… — незнакомец зашипел и наклонился, чтобы поднять упавшую кепку восьмиклинку. У Светы от страха так дрожали руки, что она раньше времени вытащила нож из кармана, и лезвие со щелчком выпрыгнуло. Незнакомец, только завидев металлический блеск, рывком выхватил ржавое шило. — Я же сказал дать мне неделю, — поспешно заговорил он, — верну я ему эти бабки, хватит за мной гонцов посылать… Глаза забегали, и решение пришло в голову моментально. — Деньги не при чем, дело есть, он послал п-поговорить. — Тогда нож убери. — Ты тоже, з-засунь свое шило к-куда-нибудь, — это явно не то, что она хотела сказать. — Я тебе его в задницу сейчас засуну! Темная фигура преследователя стояла под круглой кирпичной аркой. Незнакомец перевел глаза сначала на арку, потом на Свету и прошептал: — А этому чо надо? — Не знаю, убери его отсюда. Незнакомец незаметно сунул шило обратно в карман, крепко схватил Свету за руку, которой она держала нож (так, что она даже не смогла ей пошевелить) и чуть шагнул вперёд. — Эй, парень, у тебя какие-то проблемы? — его громкий, насмешливый голос перепрыгнул через аккуратное девичье плечо и поскакал по камням. Время остановилось, и все вокруг замерло: и ободранный, заржавевший фонарь, криво приделанный к стене какого-то паршивого бара, и мошки, наивно летящие на тусклый свет. — Просто хотел спросить, что такая очаровательная девушка делает здесь одна в такой поздний час? Плиточный тротуар расплывается. — Ты бы пошел и задал свои вопросы кому-нибудь ещё. Давно девчонки не было? Ответа не было. Света услышала только, как быстрые шаги отдалялись так же стремительно, как билось ее сердце. А потом наступила тишина, остались только чьи-то пьяные крики где-то за чертой города. Все ощущения разом вернулись: и корявое пальто под нежными пальцами, и чья-то цепкая холодная рука, и неровные камни мостовой под старыми ботинками. Света вдруг ощутила это так отчётливо, что все мысли о прошлом и будущем тут же улетучились, осталось только настоящее, только здесь и сейчас, поздним вечером, в темном, Богом забытом переулке. Незнакомец отпустил ее руку. Она убрала нож в карман. — Я перестарался? — он демонстративно похлопал глазами, наклонившись чуть ближе, Света подняла голову и теперь могла рассмотреть его до мельчайших подробностей, от ранки на губе до выбившейся пряди волос. Ее спасителем оказался потрёпанный парнишка в таком же потрёпанном сером пальто и красном, выцветшем свитере, худой, как смерть, и длинный, как шпала, с каким-то гнездом на голове (и в голове, наверное, тоже). Света ответила что-то непонятное, совсем потерявшись в словах. — Ты же вообще не в курсе ни о каких деньгах, — сказал он спокойно, — просто воспользовалась ситуацией. Быстро соображаешь. Не успела Света что-то ответить, как ноги подкосились, и всё на несколько секунд исчезло. Она грохнулась на тротуар, но почти сразу кто-то схватил ее за рукав пальто и попытался поднять. — Эй, эй, не отключайся, — темная фигура мелькает перед глазами, и в нос попадает какой-то до боли знакомый, металлический запах, — можешь на улице какая угодно валяться, но только не дохлая. Тебя как зовут? Я Бак. — Света… — Слушай, Света, я тебя достал с того света, а ты опять помирать собралась, — недовольно сказал он, а потом шепнул себе под нос что-то вроде «вот оно мне надо сейчас». Все вокруг плывёт, но запах такой четкий, такой въедливый. Где-то на границе разума Света провела пальцем по одному из своих колец и, приходя в себя, протянула Баку свою теплую ладонь. Его рука ледяная, но он успевает помочь ей подняться, за пару секунд до того, как осознает, что теперь у него на запястье навсегда останутся шрамы от ожогов серебром. Шипит, как кот и одергивает руку. Ему стоит лишь мельком взглянуть на Свету, бросить один цепкий взгляд, и ему все сразу становится понятно. — Ну я и дурак, — улыбка исчезла, брови нахмурились, но глаза были такими нестерпимо грустными, такими, что Свете даже стало стыдно, — тебя обвинять не буду, сам виноват, пора заканчивать с этой добротой… — От тебя кровью разит за километр. — Ну конечно, я же только что поел. Было бы странно, если б не пахло. Света выхватила нож, но на этот раз ржавое шило не блеснуло в ответ. — Да ладно тебе, — Бак закатил глаза, — ты же знаешь, что меня хрен убьешь. — Серебряное напыление. — Оу, ничего себе, — Света нахмурилась, — ладно, всё, молчу. Он окинул ее взглядом. Забавная. Волосы растрепались настолько, что могло показаться, что она только что с какой-то жёсткой вечеринки, хотя, какая вечеринка? В таком прикиде можно ходить только на сходки любителей классической литературы: вязаный свитер, короткая клетчатая юбка и тяжёлое шоколадное пальто, которое непреклонно прячет щуплое тело и острые коленки, покрытые теплым темным капроном. И глаза. Страх. Бак еле сдерживает улыбку, ведь сегодня он не кусает людей, не тот настрой. Теперь Света могла тщательно рассмотреть его лицо. Вампиры с таким лицом — страшное зрелище, помимо синяков под глазами, здесь гордо красовался еле видный шрам над бровью, две подсохшие капли крови в углу рта и невыразимо грустные глаза. Улыбка. — Ну что ты на меня так смотришь? — Ты вампир, — такой ответ сразил наповал, и Бак, совершенно забыв о приличиях (хотя он никогда о них и не помнил) легко и беззаботно рассмеялся, чуть опустив голову, и прядь рыжих волос упала ему на щеку, — что здесь смешн… — Ничего себе, уже сотни лет живу и до сих пор не знал об этом. Ты открыла мне глаза, как тебя отблагодарить? Я могу поднять руки. Он поднял руки чуть выше головы, и ему больше ничего не оставалось, как продолжить рассматривать своего «врага». — Билет на новый фильм? — Света опустила голову, и вправду, билет торчал из кармана и вот-вот был готов выпасть. — Билет на новый фильм, — недовольно ответила она. Где-то вдалеке залаяли собаки. — Послушай, отдай мне нож. — Ничего больше не хочешь? — У тебя будут проблемы, если грохнешь меня. Да и на фильм не попадешь. Если будешь нападать — умрёшь, ты слабое звено в цепи уличных драк. А если не будешь нападать — отдавай нож. Света фыркнула и отбросила нож в сторону. Бак поднял его за рукоятку, сложил и убрал в карман. — Я не буду за это извиняться, пока не планирую умирать, — он развел руками и тут же заметил злобный взгляд, — погоди, я знаю, о чем ты думаешь, давай, я предвижу ход твоих мыслей. Да, я вампир и переубеждать тебя не буду, но никаких зловещих планов я не строю. Мы совершенно случайно здесь встретились, как в море корабли. — Какие ещё корабли в море, — её крик стал таким неожиданным, что Бак даже вздрогнул, — хватит меня забалтывать, ничего случайно в мире не бывает! Можешь даже не отвечать, зачем ты помог мне, вы вампиры все одина… — Эй, погоди-погоди, — улыбка не сходила с его лица, — ты даже не спросила, а уже все решила за меня. Как тебе не стыдно? Света сконфуженно покраснела, ощутив на себе этот взгляд. От внимания Бака не ускользнет даже лёгкое подрагивание ее губ, что уж говорить о кольце на той руке, которой она смущённо потерла щеку. — Погоди, я это кольцо уже видел. Где же, где же… — он задумался, а потом нахмурился, — а тот чокнутый старикашка Чесноков случайно не твой дед? — Никакой он не чокнутый, — вся злость разом вылилась в кулак, и Света уже занесла руку для удара, когда Бак перехватил ее у самого своего лица. Они встретились глазами, он смотрел упрекающе, и Свете почему-то стало так стыдно, она почувствовала себя такой слабой, что даже не захотела больше спорить, а просто выдернула руку. На удивление, Бак совершенно спокойно ее отпустил, и даже когда держал, то сжимал пальцы не слишком сильно. — Я не буду за это извиняться, — она сунула руки в карманы, стараясь избегать этого жгучего взгляда, и поползла глазами по тротуарным камням. — Да ладно тебе, — он достал из одного кармана мятую пачку сигарет, а из другого зажигалку, и медленно закурил, — со мной бывали вещи и похуже. Она угрожала ему ножом. Что может быть хуже? — Например? Дым вышел изо рта почти прозрачным облаком, на секунду заслонил лицо Бака и поплыл вокруг, растворяясь, будто туман перед глазами смотрящего. — Например, твой старик пытался размозжить мне башку, когда был помоложе. Лет пять назад, эх, были времена! Хмурый взгляд виноватых глаз. Откуда-то сверху упал страшный грохот, и Света испуганно подняла голову. У Бака чуть не выпала сигарета, и он недовольно развернулся, чтобы посмотреть на виновника торжества. Из темноты чердачного окна, разбитого местными мальчишками, высыпалась стайка полусонных летучих мышей. Хлопая крыльями, некоторые с непривычки падали на крышу, другие взлетали и сбивались в кучки, как вдруг с карниза соседнего дома недовольно спорхнула одинокая летучая мышь, и неуклюже прибилась к стае. Ее траектория — рваная ломаная, палки в колёса, никакой грации. Глядя на такой полёт, можно было подумать, что этот маленький зверек никогда раньше не летал, но тем не менее, он утонул в массе черных крыльев, и стая скрылась за крышей чуть покосившегося дома, покрытого влажным мхом и накипью серого лишайника. Бак, внимательно следивший за развернувшейся картиной, нахмурился, крепче закусив дешёвую сигарету, потом достал из кармана зажигалку и стал методично крутить ее в руке. Немой свидетель. — Эй! Вы что здесь делаете, оборванцы?! А ну прочь! — из того самого разбитого окна высунулась пожилая женщина, воинственно размахивающая веником, которым она, видимо, только что гоняла мышей. У Бака даже нога не дёрнулась куда-то идти, но Света начала что-то говорить, извиняться и наконец шагнула назад. — Я, наверное, пойду… Бак обернулся, край чужого пальто мелькнул за стеной и сразу же пропал. Остался только стук ботинок по мостовой. Бак вдруг так разозлился, что вытащил сигарету и отчётливо прокричал: — Я знаю, где ты живёшь! — Пошел отсюда, козёл! — Бак оскалился, но женщина этого не заметила и скрылась в темноте окна. — Ишь, ходят тут всякие, бедных женщин пугают. И мыши эти ещё, нужно стекло поставить… — Да уж — шепнул Бак недовольно, — мыши… Он обернулся в последний раз. Арка висела неподвижно между сырыми каменными стенами. Трусливая дурочка убежала через эту арку, совершенно бессовестно. Света, Света. Старик Чесноков звал её как-то по-другому… Бак поморщился, сминая в кармане и без того мятую пачку сигарет. Солнышко.***
Дома она разрыдалась, как последняя тварь. Накатила какая-то страшная истерика, пропало ощущение времени, казалось, что вот-вот эта жизнь закончится, что вот-вот душа отбросит эту гадкую оболочку, над которой так жестоко надругался этот мир. В порыве истерики Света перевернула шкаф вверх дном, вытащила все перчатки, все свитера с шеей и шарфы, все высокие ботинки на жёсткой подошве. Вытряхнула из коробочки все украшения, отобрала спасительные серебряные кольца, подходят к пальто или не подходят, наплевать. Отбросила на кровать все серебряные цепочки и браслеты. Что можно будет надеть завтра, что послезавтра, а что в субботу. На новый фильм. Она долго смотрела на билет, но так и не решилась его порвать.***
Зал оказался наполнен не более, чем на половину. Куда пропали все остальные люди, для Светы оставалось загадкой. Может, билетов изначально было меньше, чем мест в зале, может, кто-то потерял свой билет или просто не захотел приходить. На предпоследнем ряду ничего особо не было видно, экран как-то странно отсвечивал, а внизу то и дело мелькали чужие головы и шуршали пачки чипсов. В своем уголке она сидела одна. Иными словами — отстой. Света сидела. Недовольная и печальная, с немым раздумьем в глазах. Здесь было не так холодно, как на улице, пальто она оставила в гардеробе, но уже успела пожалеть, что надела юбку. Хмыкнула и закинула ногу на ногу, потому что откуда-то сбоку настойчиво шел холодный сквозняк. Женщина на распродаже гордо заявила, что осенью в этой юбке невозможно замёрзнуть… Руки всё никак не могли привыкнуть, почти на каждом пальце красовалось по тонкому серебряному кольцу. На шее болталась цепочка с полудрагоценным камнем, еле заметная, но если присмотреться — очень красивая. Света сморгнула раздражение. Камень подходил к ее глазам. Фильм уже давно начался, но отвлечься от собственных мыслей всё никак не получалось. Убийства, о которых сегодня утром рассказывал дедушка, казались очень странными: на месте находят почти полностью обескровленное тело, это обстоятельство мешает точно определить время смерти. У трупов, коих пока что было всего два, отсутствует одна из рук, похоже, что преступник забирает её с собой. Убийства в этом тихом городке на краю леса — довольно ожидаемо, но всё равно очень пугающе, маньяки тут давно не водились, умирали в основном старики и в основном от старости, почти никто не попадал в аварии, не спивался и не вешался. Света попыталась составить психологический портрет убийцы, но кроме того, что он, возможно, каннибал (раз забирает с собой части тела), на ум не приходило. Почему он не забирает больше? Каким способом он обескровливает? Чтобы поймать его, достаточно провести обыск квартиры хотя бы через пару часов после убийства. Возможен, однако, такой вариант: преступник забирает часть тела, но не приносит её домой. В этом случае, конечность либо закопана где-то неподалеку, либо надёжно спрятана. В случае, если убийца каннибал, с ним проще иметь дело, улик больше и шанс поймать его значительно возрастает. Однако, если он забирает руки, не имея склонности их поедать, то сейчас где-то лежат две человеческие руки: в местном лесу, возможно, где-нибудь в озере, где летом купается молодёжь. Где-то просто лежат две руки, и над ними вьются мухи. К горлу подкатило, не настолько сильно, чтобы выйти, и не настолько слабо, чтобы не обратить внимания. Но беда не приходит одна. Чьи-то ледяные пальцы заскользили по тонкой шее, снизу вверх, вдоль линии волос, чтобы одним лёгким движением снять с теплого уха золотую сережку. — Не оборачивайся, — вкрадчивый шепот и выдох в затылок, — у тебя воровать не буду, только посмотрю. Оборачиваться и вправду не было смысла, она уже слышала этот голос раньше, но теперь он стал таким искренне заинтересованным, что по спине пробежали мурашки. — Красота да и только. Настоящее золото… Кто ты? Кто же ты? Кто-то знакомый. Кровь. Запах крови. Блеск зубов, влажность слюны, шероховатость. Пальто с еле заметными пятнами и зашитыми локтями, темное, драповое пальто. Ночной туман, тяжесть в ногах, ржавый фонарь на стене. Чьи-то глаза, мутные зрачки, красные прожилки. Синяки. Улыбка. Боль за грудиной. Лунный свет. — В ломбарде за такие серёжки дадут целое состояние, — возвращение, аккуратное продевание золотой иглы, на удивление нежное для наглого вора. Щелчок английского замка. Света ощупывает своё «целое состояние» и случайно докасается до чужих пальцев. Она помнит эти холодные руки. — Бак? — Бак. Кто же ещё? Но если хочешь меня потрогать — снимай кольца. Все. Я не буду гадать, какие из них серебряные, — и он будто бы нечаянно вновь докоснулся до ее руки именно теми пальцами, на которые наложил легкие бинты. Белые, мягкие линии, Света чувствует их, и в сердце что-то нестерпимо щемит, слово вертится на языке, но всё никак не вспоминается, или она просто не хочет его вспоминать. И почему-то очень хочется снять кольца, все и сразу, Света виновато потирает пальцы друг об друга, словно пытаясь избавиться от фантомного ощущения бинтов и колющего чувства размытого, но горячего стыда. Она непроизвольно нахмурились, и Бак, как будто, чтобы специально развеять ее тревогу, ловко перемахнул через спинку соседнего кресла и сел рядом. Света демонстративно отвернулась к экрану и облокотилась на ладонь, по-детски надув щеки. Она почти всегда делала это неосознанно. Давняя привычка, которая тянется красной нитью из детства, когда Света была совсем ещё маленькой, и все назвали ее Солнышко. Маленькая Солнышко, чья жизнь течет плавно и размеренно без проблем и забот. Никакого стресса, никакой боли и никакого страха. Никаких вампиров и серебряных колец на тонких пальцах. — Обязательно было так себя вести? Ты меня напугал. — Это все детские шалости, ты ещё не знаешь, как я умею пугать, — Света даже не успела осмыслить эти слова, когда прямо над ухом раздалось звериное шипение вампира, настолько тихое, что никто больше не мог его услышать, но настолько страшное, что внутри все разом сжалось. На глазах проступили слёзы, да, сморгнуть их было проще простого, но от серьезного взгляда Бака ускользнуть оказалось невозможно. Света поскорее отвернулась. Бак немного помолчал. — Слёзы, — виновато протянул он, а затем нахмурился, — нелепо. Ты что, правда так меня боишься? Шутка не удалась, и он даже, как показалось ему самому, разозлился на подобный «выпад». Но Света склонилась в полутьме, опустившись к самым коленям и схватилась руками за голову. А потом со всей силы дернула, и на пальцах остались клоки золотых ломаных волос. — Какого хрена т-ты делаешь? — Бак протянул к ней руку, но она оттолкнула его и одним из ногтей царапнула себе запястье. Крови не было, но Бак вдруг отчётливо ощутил, что он здесь лишний и видит явно больше того, что должен. Это личное, что-то, что должно остаться только с одним человеком. Бак отвернулся и вдруг почувствовал острую необходимость найти что-нибудь, что-угодно, на чем он мог бы сосредоточиться и забыть, что сейчас произошло. Он поймал взглядом какого-то мужчину, который увлеченно копался в телефоне, и безуспешно постарался рассмотреть, с кем он так настойчиво переписывается. Кто может быть важнее денег, потраченных на билет? — Не боюсь я тебя, — Бак обернулся и запомнил этот момент с поразительной точностью, до цветов, до запахов и звуков. Света сидела, совершенно спокойная, и смотрела прямо на него. Он даже не нашел, что ответить этим мокрым от слёз глазам, давно с ним такого не было. Эта ситуация выбила его из колеи, разрушила привычные модели и заставила бесконечно загружать новые паттерны мышления. — С чего бы мне бояться, если тебя способно обжечь одно только серебряное кольцо? — она показала ему руку, искрящую кольцами. Спорить показалось неуместно, смеяться не хотелось, отрицать было как-то совсем по-идиотски. Он молчал, молчал, молчал. И на место его молчания становятся чужие вопросы. — Скажи, зачем ты пришел? Только чтобы поиздеваться надо мной? Тишина, разбавленная диалогами из фильма и шелестом упаковок от чипсов. — Обижаешь. У меня тоже билет на этот фильм, за час до сеанса отхватил, — Бак ухмыльнулся, помахав мятым билетом. — Все врешь, не может такого быть, — Света фыркнула, — все билеты раскупили в тот вечер, когда мы встретились. — А кто сказал, что я его купил? Света, хмурая и раздраженная, обернулась на него, а он поднял брови: — Ты что, подумала, что я его украл? Глупая, я нашел его на улице. — Я тебе не верю. Я сам себе не верю. — Можешь не верить, твое право. Света недоверчиво окинула взглядом рыжего вора и отвернулась. — Давай просто посмотрим. Я не хочу, чтобы все это было зря. Бак откинулся на кресло. Он так давно не был в кинотеатре. И вроде все в порядке, но на душе все равно как-то неспокойно. Есть ли у вампира душа? Бак знает, что однозначно есть, иначе бы он не был таким.***
Бак проснулся, потому что смотритель зала, худой парнишка в пиджачке, тряс его за плечо: — Молодой человек, фильм закончился, покиньте, пожалуйста, зал. Бак, сонный и медлительный, вышел на улицу и зевнул так широко, что на глазах выступили слезы. Нужно идти домой. Ночь вступала в свои права. Меж домами стоял густой молочный туман, небо заволокло грозовыми тучами, и где-то вдали грохотал гром. Пасмурно и сыро, но так было почти всегда, когда Бак выходил на улицу, он всю жизнь тяготел к такой погоде, и это не потому, что он вампир. Просто есть что-то успокаивающее в предчувствии дождя и мокрой сладости воздуха, который будто обнимает за плечи. Дорога домой оказалась утомительной. Чем дальше Бак уходил в город, тем более влажным становился воздух, из-за мягкого тумана сложно было разглядеть что-то дальше соседнего дома. Хорошо, что дорогу до родного люка Бак знал наизусть и за последний год ни разу не ошибся поворотом. Сейчас главное — никого не встретить. У Бака совершенно нет настроения что-то кому-то рассказывать и объяснять. Есть настроение думать, просто думать. Он впервые так сильно нуждается в пространстве для мыслей, чтобы никто не отвлекал его и не дёргал, он чувствует острую необходимость обдумать происходящее. Потому что в голове не может уложиться все и сразу, события просто сваливаются в огромную кучу, и теперь их нужно рассортировать по полкам. Сюда свои мысли, сюда причины событий, сюда последствия, сюда свои слова, сюда чужие. Это весьма болезненно. *** Дома, в канализации, оказалось ещё хуже, чем наверху. Бак не знал, куда себя деть, он ходил туда-сюда из угла в угол, потом ложился и смотрел на обшарпанный потолок, вставал и надевал пальто, намереваясь куда-то идти, но потом вешал его обратно. Дошло, наконец, до того, что он ворочался несколько часов и никак не мог заснуть, привычная солома показалась ему настолько неудобной и колючей, что он покидал в коробку все свои шмотки, чтобы хоть на минуту почувствовать мимолётный комфорт. Комфорт домашней кровати. Кажется, на таких кроватях спят люди, вампиры должны спать в гробах. Нет. Бак никому ничего не должен. С этой мыслью он встаёт, отряхивает от соломы пальто, надевает его на костлявые плечи и выходит вон. А ведь он действительно украл этот билет. И сам не знал, зачем. Фильм ему не был интересен ни до ни после. А этой лохушке он нагло соврал, а она и поверила. Как ее там… Солнышко?