Партизанская тайна

      Пеналы и тетради вихрем летали по всему кабинету. Казалось, не осталось ни единого угла, с которым не столкнулась хоть одна канцелярская принадлежность. Крики мелюзги раздавались по всей школе, но смирившиеся с учащимися здесь бунтарями преподаватели даже не подумали прийти и наорать на них, чтобы хоть на мгновенье услышать желанную тишину.       Кто-то уже успел носом словить тяжёлую линейку, кто-то умудрился испачкать страницы учебника чернилами, вылившимися из сломанной ручки. А кому-то повезло меньше всех; большой ярко-красный рюкзак вылетел в настежь открытое окно.       Тут же с передней парты подскочил высокий пацанёнок с бешеным выражением лица и с диким воплем выбежал из класса. Пока предполагаемый хозяин утерянной вещицы нёсся по коридору, приговаривал что-то похожее на: «Кунин! Урод! Я рожу тебе на перемене начищу!» и прочие проклятия.       Антон Петров тихонько сидел на своей излюбленной предпоследней парте. Он старательно пытался заскрести циркулем надпись с некрасивыми словами на письменном столе, пытаясь игнорировать анархию в помещении и не раздражаться.       Каждый раз, когда ему в лоб по ошибке прилетали чьи-то предметы и сбивали с носа окуляры, Антон недовольно пыхтел и морщил лицо, лишь бы не начать ругаться с непутёвыми одноклассниками. «Как можно быть такими несносными!» — всегда в мыслях возмущался он.       Однако чокнутая обстановка напрягала гораздо меньше, чем сидящий впереди человек. Гадкий Семён, который так и не отстал от Петрова даже после того, как второй прописал ему в глаз, а бывшие друзья запинали ногами. Похоже, единственное, что после этого случая изменилось в Бабурине — его физиономия; на следующий день мальчик пришёл «разукрашенным» двумя яркими сине-фиолетовыми фингалами.       Антон хоть и был невероятно горд собой за то, что смог дать задире отпор, но от навязчивого страха дожить до расплаты, которую пообещал Семён, так и не избавился даже спустя месяц. «Лучше бы помер в лесу, был забит кем-нибудь из этих дураков, да и дело с концом. Всяко лучше, чем трястись при каждом неаккуратном движении Семёна» — думал он.       Не успев представить, как над его могилой плакала бы дорогая Оленька, крепко стискивая в своих объятиях подаренную братом игрушку плюшевого кота, над партой нависла тучная тень, а в нос ударила резкая кариозная вонь.       Решил докопаться-таки.       — Что делаешь, мямля? — растягивая гласные пропел Сёма и развернул свой стул к парте светловолосого мальчика.       Антон предпочёл бы ответить колкостью на глупый вопрос, однако благодаря накатившей панике, завязавшей язык, лишь смолчал.       Толстяку это очень не понравилось, поэтому он решил идти в наступление.       — Эй, очкастый, я, блять, с кем разговариваю? — уже громче спросил Бабурин. Одноклассники начали бы оборачиваться на возгласы, если бы не были столь увлечены личными хулиганствами. Для одного это фора, для другого — препятствие.       Петров тяжело вздохнул. В этот раз его вряд ли спасут. Он это понял, когда сзади не послышались матерные слова в сторону обидчика ещё после первой фразы. Чего-то ждёт, должно быть. Но чего? Точки апогея?       Мальчик отложил циркуль в сторону и принялся размышлять; слова использовать достаточно опасно: у Антона много козырей в рукаве, за использование которых он рискует лишиться зубов и прокачать прозвище с «Очкарика» до «Очкастого беззубика». Если он будет продолжать молчать, то бестолковщина четвертует его прямо здесь. Хотя что от первого, что от второго действия результат, вероятнее всего, будет один.       Светловолосый так и не догадался, что лучше сказать, поэтому молча поднял наигранно невинный взгляд на задиру.       Семён, облизнувшись, ощерился.       — Чего ты зыришь? Ты ещё и глухой, очкастик? — школьник выдал новую порцию яда и противно хохотнул, чем Петрова не впечатлил.       — Ты очень любезен, — как-то неопределённо отозвался Антон и взял в руки отложенный циркуль, невозмутимо возобновляя прежнее занятие. Внутри он трепетал от волнения.       Сзади послышалось хмыканье. Одобряет.       — Что ты сказал, блять? — от бывшей ухмылочки не осталось следа. Подбородок толстяка окаменел.       Антон обратил равнодушный взгляд исподлобья на собеседника. Смотрел так, словно беседует с ребёнком.       — И это у меня проблемы со слухом?       Неподалёку послышался сдавленный смешок; кто-то осмелился бросить Тоше подбадривающие слова, за что получил грозный взгляд Бабурина и тут же неловко ретировался.       Семён схватил светловолосого за запястья обеих рук и неожиданно встал, потянув пленника вверх за собой. Тот зашипел от боли и выронил циркуль на пол. Внушительное число учеников обернулось, интересуясь разворачивающейся и многообещающей ситуацией.       — Ублюдок, тварь белобрысая… приезжая скотина! — рыжий встряхнул Петрова, крепче сжимая его предплечья. — Я тебе покажу, как выёбываться на меня! У тебя здесь нет опоры! Тебе не поможет твоё безрассудство.       «Была не была!»       — А тебе — носка маски криминального авторитета в этом классе. Ты забыл, что ты свинья? — Антон старался говорить уверенно, однако голос предательски подрагивал от клокочущего в груди страха. Умом понимал, что добровольно затягивает петлю на шее, а конец отдаёт дураку Бабурину, но задетое эго не желает оставаться в стороне и лезет вперёд логики и инстинкта самосохранения.       Сёма медленно наклонился и, сверля взглядом схваченного очкарика, процедил:       — У мышки прорезались зубки? — в вопросе явно скрывается завуалированное предостережение.       — Ну хоть не прыщи, — просипел светловолосый, за что получил мощный удар кулаком прямо промеж глаз.       На этот раз обернулись все. Наиболее впечатлительные ахнули. Остальные же просто безмолвно метали ошарашенные взгляды с одного на другого мальчика.       У и так уже оголтелого Бабурина окончательно сорвало крышу: он вцепился в воротник упавшего Тоши и начал неистово трясти, будто пытаясь выбить из него храбрость, которой тот не пойми где набрался за прошедший спокойный месяц.       Покалеченный еле справлялся с желанием прижать ладони к носу и затылку и вдавить невыносимую боль, но всё-таки решил предпринять попытку отцепить от себя с ума сошедшего толстяка. Он резко вцепился в его уши и что есть мочи потянул их в противоположные стороны. Семён гортанно заорал и схватился за голову, выпуская Антона из рук. Тот кое-как встал и, не сделав пары шагов, свалился перед чьими-то ногами, уронив очки.       Петров сразу уловил, что перед ним стоит не кто иной, как Пятифан, настроение которого было невозможно понять из-за густой пелены, застилающей взор.       Рома незаметно дёрнул ногой, призывая мальчика отползти в сторону. Он тут же освободил дорогу, но скорее не из-за скрытой просьбы, а из-за желания разыскать потерянные линзы.       — Сёма, ну как же так! Говорил же: если бьёшь, то посильнее. Да так, чтоб сразу сознание терял. — беззлобно упрекнул Рома своего бывшего товарища и хлопнул его по плечу.       Светловолосый на мгновенье окаменел, не веря своим ушам.       — Извиняй, Ромка, — хохотнул рыжий и, хватаясь за парту, поравнялся в росте с прямым как струна одноклассником. — Педики живучие, суки.       Семён уже было начал подходить к лежащему Антону, чтобы повторить взбучку, но Пятифан выставил перед ним руку, преграждая путь. Он прищурился и смерил одноклассника высокомерным взглядом.       — Ладно, — Рома невольно ощетинился. — Кончай концерт, училка скоро придёт. Я сам с ним разберусь. — шатен выразительно посмотрел на Антона.       — Но как же… — Бабурину хотелось поколотить очкарика позабористее.       — Ты меня не понял? — холодным и грубым, не допускающим возражений тоном перебил хулиган. Не дожидаясь ответа, он отвернулся.       Семён подобострастно замотал головой и поспешил усесться за парту. Потирая ноющие уши, он зыркнул на Петрова, который в порыве гнева и ужаса чуть их не оторвал. А тот, совершенно не обращая на него внимание, широко распахнутыми глазами пялился на Рому, который задумчиво смотрел в окно, спрятав руки в карманах протёртых синих спортивок.       У Антона каша в голове: неужели Ромка его обманул, когда сказал, что прекратил общение с рыжим? Почему он так безразлично отнёсся к чуть не случившейся драке? Неужели бандитская заповедь «никогда не нарушать обещания» для него ничего не значит?       Поток мыслей оказался прерван громким дверным хлопком.       — Что тут происходит? — злобно спросила влетевшая в класс учительница, от чего все присутствующие подпрыгнули на своих местах. — Почему здесь такой беспорядок?!       И правда. На полу валялись раскрытые пеналы, разбросанные полу-сломанные карандаши и ручки; картины на стенах висели криво из-за недавней канцелярской бойни, а стулья задних парт либо безобразно валялись около горшков с цветами, либо стояли между рядами, загораживая проход.       Пятифан, казалось, ничуть не смутившись прихода Лилии Павловны, нехотя оторвал взгляд от окна и обратил его на пыхтящую от неудовольствия женщину.       — Здрасьте, — только и сказал он, прежде чем рывком поднять сидящего на полу Петрова и сверкнуть глазами в его сторону.       Преподавательница шумно втягивала носом воздух, одним своим выражением лица требуя объяснений. Увидев, что ученики не собираются и рот открывать, она с надеждой посмотрела на свою дочь Катю, которая уже ёрзала на стуле от желания рассказать, какой кошмар творился во время отсутствия старшей.       — Лилия Павловна! Лилия Павловна! — лицо девочки вытянулось, точно она сама удивляется тому, о чём собирается поведать. — Тут вещи сначала кидали. Я успокоить их пыталась, а они!.. — она вытянула руку и ткнула пальцем на безучастно сидящего Семёна и Рому, возившегося с краснеющим от стыда Антоном. — Бабурин Петрова ударил! И вещи летали, и кулаками махали, и… — речь Катьки была сумасбродным набором словосочетаний. На эмоциях она не могла определиться, за какую часть ухватиться и говорила всё подряд.       Женщина вскинула ладонь в призывающем замолчать жесте и, сдвинув брови к носу, глянула на пацанов.       — Марш к директору. Все трое. Живо!       Семён так и остался сидеть на своём месте, однако теперь он злорадно усмехался, чем вызвал новую волну ярости у Смирновой. Пятифан лишь пожал плечами и поторопился к выходу, не забыв прихватить Антона, который едва поспевал за ним волочиться. У двери светловолосый бросил нечто похожее на «извините» и засеменил за сопровождающим.       Оказавшись за пределами душного кабинета шатен и звука не издал, только крепче сжал руку Петрова. А вот второй только и рад был остаться вдалеке от лишних глаз; он начал засыпать хулигана вопросами со скоростью стрельбы из пулемёта, в числе которых были любопытства по поводу непонятного поведения друга, который упорно игнорировал каждое слово.       — Куда ты тащишь меня? — в конце обиженно буркнул мальчик.       Ответ был получен почти через секунду: оба оказались напротив распахнутой двери в раздевалку.       — Нам сказали идти к директору, вообще-то, — фыркнул белобрысый и вырвал руку из хватки.       — И что? — недоумевающе спросил Рома и быстро накинул кожанку, которая висела на самом крайнем крючке. — Ты вправду собирался?       Антон кивнул, чем вызвал лёгкий смешок одноклассника. Он же такой неожиданной забавы не принял и начал буравить Рому настойчивым взглядом, ожидая подробные ответы.       — Я тебе всё объясню, — будто прочитав мысли товарища, заявил Пятифан. — Одевайся и пойдём. — бросил он и смело зашагал к выходу прямо в школьной обуви, попутно вытаскивая пачку сигарет.       Мальчику ничего не оставалось, кроме как послушаться. Абы как он напялил на себя бело-красную шапку и зелёную куртку, переобулся и побежал на выход, чуть не спотыкаясь об валяющуюся верхнюю одежду других ребят.       Шатен уже во всю дымил, нисколько не стесняясь укоризненного взгляда охранника, стоящего у ворот. Антон дотронулся до его плеча, обращая на себя внимание. Ромка обернулся и тупо уставился на него.       — Что?       Петров слегка опешил. С выходом на свежий воздух весь напор будто бы выветрился.       — Ну… я слушаю… можешь уже рассказывать. — он неловко почесал затылок и опустил глаза, словно пытается выведать личную тайну и корит себя за это.       — Что? — не понял школьник.       «Да он издевается, что ли?» Светловолосый принахмурился и строго посмотрел на собеседника, заставляя того зажать пальцами сигарету и залиться зычным хохотом, который был похож на звон церковных колоколов — такой же вальяжный, твёрдый, но не менее задорный. Петров невольно засмотрелся на это зрелище: нечасто подрастающая гроза всего посёлка позволяет себе так открыто проявлять веселье. Да ещё так мило и заразительно. Сейчас он не выглядит жестоким садистом, каким считался около месяца назад.       Рома выкинул сигарету куда-то в сторону, улыбаясь во весь рот.       — Ой, Тоха… посмешил ты меня. Чего красный как варёный рак? — шатен легко пихнул друга в плечо и, не дожидаясь реакции, пошёл прочь с территории школы. — Погнали отсюда, тут могут быть лишние уши.       Антон выдохнул клуб тёплого пара и поспешил к калитке.       — Я знаю, чего ты ждёшь. Что я скажу, что пиздел целый месяц, чтобы в один прекрасный — как сегодня — день завести тебя в лес и избить, а потом дождаться Бяшу с Сёмкой и продолжить наше злобное деяние, — внутри очкарика всё похолодело. — Я прав?       Петров поджал губы и еле заметно мотнул головой, не находя что сказать.       — Я умолчал о том, что помирился со Свиньёй, — хулиган сжался, точно это его обманули. — Но это не потому, что я тебе не доверяю. Я тебе доверяю, Тох. Очень сильно. У меня просто план созрел, а тебе бы было трудно его объяснить тогда, потому что ты был напуган, все дела. А потом как-то… — он вздохнул. — не срослось. Прости меня, дурня, короче. — Пятифан несколько смущённо посмотрел в сторону товарища, чьи щёки порозовели то ли от февральского мороза, то ли от действия приятных слов.       Антон чувствовал, как на лицо упрямо лезет глупая улыбка. Неизвестная нега разлилась по телу, одновременно расслабляя и сковывая его.       Он не знал, нормальна ли такая реакция на столь высокое доверие к собственной персоне и обычные извинения, так как никогда подобного не слышал даже от родных. Хотелось думать, что нормальна.       — Я не в обиде, — Петров одарил друга полуулыбкой, заставляя второго ответить такой же, но более широкой.       — Я ещё не закончил объясняться. Так вот: я с Бабуриным помирился, — ну там… извинения из него, конечно, выколотил, по понятиям разложил, он вроде понял — чтобы в неожиданный момент отпинать. Заманал он меня, но не настолько, чтобы я не желал разбить ему ебало в тот момент, когда он будет мне доверять.       — Но месяц назад он тоже не…       — Да погоди ты, Тош, дай закончить, — успокоил Рома. — Ну так вот, я ему, значит, говорю: «Ты, баран, к Тохе хотя б месяцок не лезь. Подъёбывать разрешаю, но не в крысу и уж тем более не бить. Потом я с этим Петровым как-нибудь сам по-мужски побазарю, но тебе его трогать вот прям вообще нельзя» Я очень удивился, когда увидел, что он принял мои слова к сведению. Ну, в общем, я порешал и пришёл к тому, что о нашем с тобой общении знать никто не должен. Пока.       Белобрысый слушал и иногда кивал, но смысла слов не понимал. После непривычно ласкового «Тош» из уст Пятифана он словно оказался в трансе.       Что в прошлых школах, что в этой все позволяли себе запомнить только несложную фамилию Петров. Были, естественно, и те ребята, что снисходили обращаться к нему по полному имени, которое звучало сухо и слишком официально для тогдашнего четвероклассника и нынешнего шестиклассника. Умилительные коверкания своего имени Антон мог услышать только от младшей сестры или мамы, пребывающей в прекрасном расположении духа, но уж точно не от друзей, особенно мальчиков. И ему уж точно в голову не приходило, что такой мелочью его сможет смутить единственный лучший друг в новой школе. И это даже не девочка!       «Ты о чём вообще думаешь, Антон?»       — …такие вот дела. Тох, ты чего это? — Рома чем-то дополнил свой рассказ и повернул голову в сторону слушателя.       — Я… ну… ничего, просто прохладно что-то… — неопределённо ответил он и спешно потёр плечи, делая вид, что впрямь замёрз.       — Что ж сразу-то не сказал? А то смотрю — у тебя губы синие! И не понять ведь, в чём дело. — усмехнулся шатен.       Петров еле слышно выдохнул, посчитав, что тема закрыта, однако почувствовал, как на левое — самое дальнее от Ромки — плечо легла рука и крепко прижала к чужому телу. Он вздрогнул от удивления, но не отошёл, стараясь сохранить прежний вид.       — Вместе греться будем, — пояснил Пятифан и натянул соскальзывающую шапку на уши.       Ближе прислонившись друг к другу, мальчики замолкли. Дорога продолжилась в тишине.

***

      Снег почти растаял — на смену ему пришли лужи и слякоть. Несмотря на скорый конец зимы на улице и впрямь было прохладно. Усугубляющий всё ветер неприятно обдувал и морозил лицо, пробуждая желание укутаться глубже в шерстяной шарф.       По бокам мелькали скромные участки с полузасохшими лысыми деревьями. На некоторых территориях можно заметить престарелых людей, которые в длиннющих резиновых сапогах шагают по грязным лужам к своим теплицам, чтобы проверить состояние посаженных растений. Странно, что в основном только бабушки и дедушки живут в этом посёлке. А может и нет: энергичная молодёжь любит шумные города, а с преклонным возрастом начинают требоваться спокойствие и тишина.       Светловолосый мальчик резко вспомнил о рюкзаке, оставленном в классе преподавательнице на попечительство. Его же наверняка испортит Семён! Точно не упустит шанса подрезать лямки на перемене или провернуть другое издевательство во время отсутствия новенького.       Однако переживание быстро исчезло: почему-то сейчас, в компании Ромы, беспокойство о какой-то дурацкой сумке стало настолько мимолётным и неважным, что Антон с лёгкостью отпустил его, хотя раньше любил излишним волнением потрепать себе нервишки.       Он вдруг спохватился: а Пятифану, который так любезно решил согреть товарища, самому-то не холодно? Мальчик невысоко задрал голову и столкнулся с пронзительным взглядом Ромки, от чего оба подскочили, но не отцепились. Ребята сверлили друг друга идентичной голубизной глаз, точно выискивали нечто в глубинах отражений.       Шатен, порываясь что-то сказать, растерянно посмотрел на друга, но Антон опередил его и первым нарушил молчание:       — Я хотел спросить у тебя кое-что.       Пятифан выжидающе хлопнул ресницами.       — Ты сказал, что не хочешь, чтобы кто-то знал о том, что мы дружим. Почему?       — Забыл, что ли? Про наши-то партизанские тайны? — Рома добродушно улыбнулся.       Петров приоткрыл рот то ли от осознания, то ли от непонимания.       — Что значит «тайны»? Ты партизанской назвал только одну — избиение Семёна, — на предпоследнем слове голос понизился. Ему всё ещё не нравится непосредственное участие в этом. — А про вторую я не знаю.        Шатен в странном безгласии глянул на товарища, а потом громко охнул и шлёпнул себя ладонью по лбу.       — Точно! Я же этого ещё не сделал!       — Чего не сделал? — не понял Антон.       Рома сглотнул и вновь вперился в образ очкарика, но так робко и смущённо, что Петров аж опешил. Хулиган будто вымаливал разрешение, только неясно на что.       — Ром, всё…       Мальчик оказался грубо заткнутым чужими губами. От изумления он приоткрыл рот, а Пятифану это было только на руку: аккуратно обхватив щёки Антона обеими руками, он с несвойственной для него нежностью перехватил верхнюю губу светловолосого и неторопливо начал ласкать её. Ошалелый Петров дрожащими пальцами вцепился в воротник кожаной куртки друга и притянул ближе, углубляя поцелуй и наконец начиная на него неумело, однако старательно отвечать.       Шатен стремительно отпрянул, не давая очкарику войти во вкус. Оба потрясённо пялились друг на друга, точно не верили в совершённое. Раскрасневшийся Антон быстро сдался под невидящим взглядом товарища и отвёл глаза куда-то в сторону. Хулиган невольно прижал кончики пальцев к губам, неосознанно пытаясь сохранить полученное тепло, но поняв, что он делает, резко опустил руку и, тоже краснея, спрятал её за спину.       Петров застыл. Лёгкие сжались, отказываясь пускать необходимый сейчас воздух, а руки от волнения начало сводить. На языке вертелось миллион вопросов к другу и столько же к себе. Он хотел задать хотя бы один из них и уже почти открыл рот, чтобы оборвать тягостное молчание, но на этот раз его опередил очухавшийся Ромка:       — Вот она, — выдохнул он. — Вторая тайна.       Антон широко распахнул глаза.       — Будешь хранить? — шатен удовлетворился лёгким кивком и, потирая нос, продолжил. — Пошли уже в школу, а то Свинья без нас заскучал, наверно.       Пока очкарик настраивался на новую попытку спросить хоть что-нибудь, непривычно весёлый Ромка схватил его за руку и рванул вперёд, волоча за собой огорошенного, но улыбающегося от неизвестного облегчения Антона.