Кофе и кекс

Постояльцы Кампо Мюнхен пребывали в воодушевленном, даже вдохновленном настроении после отличного и заслуженного результата против Португалии Криштиану Роналду, где все их тактические задумки, которых было в общем не так много даже с этим составом, сработали. Дни, отведённые на восстановление и заслуженный отдых, игроки Манншафт заполняли активностями вроде катания на великах и игрой в теннис. Всё было в порядке с вай-фаем на этих сборах, но дисциплинарных нарушений помогала избежать, наверное, особенная сформировавшаяся атмосфера последней, крепко сжимаемой в кулаке надежды, что они все и каждый из них не только должны, но и могут сделать что-то особенное и сейчас такое необходимое для своей многострадальной, но любимейшей Бундестим и в частности в благодарность, несмотря на всю противоречивость последних лет, Лёву, отдавшему в своё время этой команде всё. Так говорил Флориану Матс. Нет, между ними не случалось ещё таких откровенных, серьёзных и близких разговоров, как это складывалось у Хуммельса с Мюллером. Но Флориан слушал всегда так внимательно, смотрел серьёзно-серьёзно, почти благоговейно, что защитник Дортмунда невольно болтал с ним доверительнее и больше, чем следовало. Они, можно сказать, коротко сошлись. Ужин по расписанию, в шесть, а потом все дружно переместились досматривать Италия-Уэльс на диванчиках в холле всей командой. Всё, как Флориан любил: он бы поглощал вот такие неравнодушные, значимые и ответственные матчи каждый день, парень обожал смотреть игры. Это добавляло в жизнь разнообразия и какого-то огонька, переживания, но абстрагированного от реальных результатов собственной команды, как душевный фильм. Но, как правило, мало кто мог составить ему и его интересам компанию в Мёнхенгладбахе. Сейчас же полузащитник чувствовал себя счастливым, как ребёнок впервые на свечке в летнем лагере. Вокруг полно ребят, с которыми он уже неплохо сошёлся, и все в едином порыве проживают происходящее на поле. Валлийцы классные, независимые и очень довольные возней с мячом в каждой игре. Звёзд с неб не хватают, но Флориану кажется, их это не портит. Полузащитник Боруссии М вообще понимает прекрасно, что победитель всегда будет один, но со спокойствием, наслаждаясь каждой сыгранной минуткой, смотрит такие матчи самодостаточных андердогов против грандов. Парню хочется думать, что это зрелый взгляд. Нойхаус вообще в последнее время постоянно стеснительно-требовательно рассматривает себя и своё поведение, как в зеркале: хочет казаться достаточно взрослым, зрелым, не по возрасту сообразительным. Хоть чем-то примечательным. Но для кого? Рассевшийся на соседнем диване темноволосый защитник Манншафт раскатисто и охотно, застанный врасплох и немного удивленный, смеётся в ответ на приставания Траппа, подошедшего тайком сзади и положившего нагло и свободно — так на зависть Нойхаусу раскованно и непринужденно — руки на крепкие, в меру мускулистые плечи пятого номера, начав массировать их. Почему-то из всех только Кевин так заигрывает с Хуммельсом, и вратарю это чертовски удаётся, тут он всегда первый номер. Флориан закусывает губу: он бы просто не смог так. Как будто это по-дружески и ничего для него не значит. Хотя смотреть на то, как сильные руки вратаря обнимают Матса сзади за шею, Кевин прижимается и дышит почти в ключицу, всё равно невыносимо. Он по-детски, со страхом увидеть что-то взрослое, не предназначенное для его глаз, пытается отворачиваться, не засматриваться и не разглядывать. Нойхаус вкладывает в эти прикосновения и контакт особенный смысл, и потому это почти мерзко видеть. Игроку Гладбаха снова не даёт покоя только одно: что у него в который раз не получилось подсесть к Матсу, чтобы тайком бессовестно невинно жаться и ютиться с ним на одном диванчике, соприкасаясь локтями, коленями и чувствуя чужое тепло под боком. Но впереди ещё столько игр и столько возможностей, что Флориан не отчаивается и не теряет надежды. Эти мысли будоражат так, что парень смущается даже перед самим собой. Его влечёт к Матсу интуитивно. И от этого иногда ведёт, а он стыдливо боится, что когда-нибудь забудется совсем и потеряет себя. Всё то, чего скромному молодому таланту хочется, перестаёт умещаться в голове и сердце, и становится всё труднее сдерживать и терпеть. Нойхаус заставляет себя поверить, что это всего лишь юношеское фанбойство. Но он ведь правда постер с Матсом над своей кроватью готов был бы повесить. Хуммельс, уверенно, как он умеет, расплывшись в чертовски довольной улыбке, переводит взгляд и останавливается на Нойхаусе. Который неотрывно пялился на мужчину уже столько времени, что, наверное, прожёг в нём дыру, и этот изголодавшийся трепетный взгляд просто невозможно было не почувствовать. Секунда, когда сердце замирает и пропускает, забывшись, удар. Флориан не знает, куда себя деть. Всё плохо?! У него это на лице сейчас написано, всё, о чём он только что думал?! Да при чем тут вообще он. По-видимому, Матс вовсе на него и не смотрел. Так, проводил взглядом Мюллера и Гинтера, ушедших играть в пинг-понг. Парень слишком много думает о возвратившемся в Бундестим игроке национальной команды, от этого накручивает себя и начинает ошибаться. Всё как в футболе. Ошибки идут в первую очередь от психологии и манеры принятия решений под давлением. Финальный свисток. Игроки Бундестим расходятся: кто по своим бунгало, кто остаётся в холлах основного здания базы. Флориан, поджав и некрасиво закусив нижнюю губу, со скукой принимает, что вечер окончен. Уже покидая холл, мимо него проходит Хуммельс, подбадривающе и бодливо задевая плечом. — Не устал? — Нет ещё, — чуть скомканно улыбнувшись, обрадовался полузащитник, как мальчишка. —Совсем нет, — пожимает плечами Нойхаус, готовый, что Матс ещё что-то предложит. — Заходи тогда. Кофеёк попьём. Поболтаем, — немец кладёт руку ему на плечо и слегка сжимает ткань футболки, сразу отпуская. — Минут через двадцать. Флориан старательно-добросовестно и дисциплинированно кивает, готовый слушаться и выполнять. Ему правда нравится быть под началом Матса. Нойхаус всегда заходил просто так, когда Матс приглашал его к себе. Повод всегда был один и тот же — кофе. С чем-нибудь сладеньким — это была их общая слабость. На сборах, тем более когда вы изолированы, трудно организовать вкусняшки, но Хуммельс ухитрился что-то припасти и взять с собой и угощал своего протеже. Полузащитник хотел пойти к себе, но быстро передумал, потому что делать в номере было просто нечего. Парнишка бестолково топтался в коридоре холла, но вскоре и оттуда решил уйти: Тимо и Кай уже приглашали его в свою компанию, которую и разбавлять было неловко. Они давно и хорошо знакомы по сборной и Бундеслиге, целый сезон провели за один клуб и теперь часто бывают сугубо на своей волне. Их шутки и приколы были Флориану и непонятны и, откровенно говоря, не предназначались. Кроме того, и это было важнее всего, Нойхаус вовсе не хотел, чтобы его кто-то утащил за собой. Не выждав и десяти минут, парень покинул основной корпус и побрел к коттеджу, в котором жил Матс. Бунгало было рассчитано на троих, и, к душевному облегчению всегда какого-то натянутого и напряженного от факта своих "визитов" Флориана, в общей прихожей-гостиной не было никого. Ручка двери в комнату Матса так легко поддалась, что мальчишка и не подумал бы, что его ещё совсем не ждали и припёрся он раньше назначенного времени. Когда Матс говорил „двадцать минут”, это значило непременно именно „двадцать минут”. И никак иначе. В узкой короткой прихожей однокомнатного номера свет был выключен, отчего парень немного растерялся, всё показалось сразу каким-то незнакомым, и он замешкался. И только на звук открывания-захлопывания двери появился сам хозяин комнаты, заставив Флориана вспомнить наконец про время, к которому Хуммельс приглашал его к себе. Потому что Матс вышел к нему в одном полотенце. Ладно, в двух. На бёдрах и ещё одно на голове. Второе защитник придерживал двумя руками и мусолил, промакивая, мокрые и ставшие более выраженными, тёмно-шоколадные упругие кудри. Всё это в корне отличалось от того, что могло произойти между ними в переполненной другими игроками раздевалке. Потому что там ничего бы не было между ними. Объект обожания и неосторожного восхищения Флориана был непозволительно и восхитительно раздет, и кроме них не было никого. По тощим плечам полузащитника пробежала дрожь, пробираясь под ворот футболки и за шиворот, переходя в тошнотворный холодок и испуганную невольно зачинающуюся дрожь. Потому что это было сильно больше того, что Нойхаус позволял своему воображению представлять и рисовать себе про Матса. Он никогда не доходил до этой грани, превосходство Хуммельса было околобожественно и неприкасаемо — без постельных сцен. Но Матс, о боже, горячий мужчина. Харизма и капли воды на смуглой коже загорелых крепких плеч, подкачанной спины и широкой груди, на которой обычно красуются у самого сердца эмблемы клуба и команды всей его жизни... А Нойхаус молится только, чтоб не соскользнула тряпка на бёдрах. Он и желает этого, по-подростковому завороженный и купившийся на красавчика-защитника ... и не хочет. Не чувствует, что готов. Вот так, наедине. Даже на всё то, о чем втайне от себя самого мечтал и никогда не признавался и даже не давал этому названия. Между ними проходит мгновение. — Флориан? — недоумение на лице Хуммельса неподдельное. Защитник не зол и не раздражен, только обескуражен. Немец абсолютно невозмутим, невзирая на своё спонтанное оголение. Ему кажется, всё нормально, и абсолютно невдомёк, что его весь вид и тело могут вызывать бурю в зажато и неловко стоящем в прихожей пареньке. ...пареньке? Как Матс далёк от понимания таких вещей. А Флориан тем временем умирал и внутри погибал от смущения. Себя не обманешь, он-то знает, что у него сейчас на уме не порядок. — Рано пришёл, — невзначай в голосе проскальзывают нотки будто упрёка затормозившему парню. Хуммельс спокойно разворачивается к полузащитнику спиной, будто ему и не нужно смотреть в глаза, чтобы раздавать приказы и инструкции, как на поле. — Дай ещё пять минут, приведу себя в порядок. Подожди, — Матс помедлил, добавив неопределённо, но властно, — там. — Ох, простите, — вдруг потеряв самообладание, ввёдшее его в спасительный ступор, пролепетал Нойхаус, испытав новый приступ конфузливого смущения и исправившись, почти зажмурившись, — прости. Я спешил...паааа-спешил, — понимая, что даже голос изменился и звучит неестественно, продолжил шаг за шагом ошибаться Флориан, потупив взгляд в пол. — Расслабься, Флориан. Нормально всё, — уже совсем добродушно и просто, хмыкнул защитник не его Боруссии. Пока почти зажмурившийся, блеявший недавно, словно примерный и тихий школьник, профтрафифшийся позорно перед обожаемым учителем истории, когда другие мальчишки решили подшутить и подставили незадачливого и легковерного одноклассника, так и остался в тёмной прихожей. Матс прошёл в комнату, к своей кровати. Напротив столик, за которым они вечерами пару раз пили кофе со сладостями. А над столом — зеркало. Флориан это прекрасно понимает и, хоть себе он и противится, Матсу он противостоять никогда не мог. Полузащитник не выходит подождать за дверью, ведь взгляд уже замер на отражающей поверхности. Зрачки задрожали, фокусируясь. И конвульсивно расширились. Гостиничное полотенце скользит с бёдер, а потом резким движением отправляется на кровать. Хуммельс без ничего, как бывает только в раздевалке. Только и там так не бывает. Нойхаус, во-первых, никогда не осмелился бы его рассматривать, ещё и у всех на глазах. Во-вторых, сейчас сам Матс не знает этого. И Флориан одергивает себя, как обжёгшись на горячем. — Шайсе, — с полустоном, тихо-тихо сквозь зубы выругивается парень. Какого чёрта он творит сейчас? То, что он испытывает к Хуммельсу, — невозможно и в корне неверно, и просто так, должно быть, и бывает на сборах, когда целыми днями вокруг одни парни, и так с месяц. Напряжение, которое нельзя сбросить. Полузащитник чувствует себя почти преступником. Снова взгляд в зеркало. Матс, выгибаясь в спине и потягиваясь, уже натягивает струящуюся и облегающую в талии темно-серую футболку — возможность носить форменные комплекты Манншафт были для него поводом для особенной гордости, Хуммельс нравился себе в этом больше всего. — Можешь проходить, — вальяжно и расслабленно, великодушно и едва не мурча, приглашает Матс. Он будто и знал и не был против, что Нойхаус остался тут. Понимал бы он, насколько это ненормально. Не нормально. Защитник национальной команды ставит один стул ближе к столу, а второй, стоявший в углу у кровати, придвигает гостю, привычно ухаживая за Нойхаусом. Матс ставит электрический чайник и достает пачку их любимого кофе. Потому что этот понравился когда-то обоим: они его выбрали после некоторого времени совместных поисков и дегустаций. Флориан садится и топорно правильно складывает руки на сведенных коленях. — Скажи, когда достаточно, — Хуммельс всегда насыпает на глаз, без ложки. — Всё, — жестом останавливает его Нойхаус, правда, подсказка и не требовалась. Защитник итак уже отлично видит идеальную порцию, как нравится парню из Гладбаха. Умеет запоминать такие вещи и делать потом с таким видом, что кажется, словно он думает о тебе более, чем о других. — Всё в порядке или скорее нет? — не скрывая, что всё прекрасно понимает, кивнул с ироничной, беспрецедентно горячей, но по-домашнему тёплой — и как Матсу удавалось совмещать? — улыбкой Хуммельс. Приземлился, рассевшись в стуле. Теперь не улыбается. — Не играть, приехав на большой турнир, сложно. В твоём возрасте — особенно, — Флориан вздыхает, с неохотой терпит, молчит, держит в себе и в итоге отворачивается, чтобы Матс не скринил в глазах. Переводит взгляд на свои коленки. — Я имею в виду, конечно, что с этим тяжело примириться. Да, я понимаю, — жёстче добавляет Матс. — Эмоционально это задевает и раздражает. — Нет, — Нойхаус брякнул сразу, непосредственно-прямолинейно, готовый выдать "главное, чтобы играл ты. в каждом матче". Но парень даже вовсе не прикусил язык, сообразив, где остановиться и не быть таким откровенным, а всего-навсего ошалел сам от своих слов и последующей бегущей строки в голове. Совсем не игровые минуты были причиной рассеянности, иногда отсутствующего вида и сейчас кислой мины полузащитника Гладбаха. Причина вернулась, будто никогда не уходила, и носила снова пятый номер на спине. — Ты всё неправильно понял, Матс. Мне здесь очень нравится, — с широко распахнутыми глазами, хлопая короткими, но темными прямыми ресницами, был предельно серьёзен и откровенен, неартистичен и искренен вплоть до неизобретательности и наивности Флориан. Боже, как же он хочет и готов сейчас сделать всё, чтобы Матс это понял. — И я счастлив. Матс вздрогнул и перевёл требовательный взгляд на Нойхауса. Это прозвучало громко. Цель достигнута, парень был убедителен. — Флориан... — Хуммельс поражен и тронут. Мягкая улыбка закрадывается в уголках губ. — Ты когда-нибудь злишься? — защитник увлечённо отпивает маленький глоток ещё очень горячего кофе. Матсу впрямь хочется знать о гладбахском таланте всё. — Ты удивительный парень. И когда Матс просто называет его по имени — это „Флориан” — то у Нойхауса голова дурнеет и пальцы на ногах поджимаются, это ощущается невероятно. Будто любимый супергерой из комикса, по которому ты сох в детстве мальчишкой, сошёл к тебе во всем своём великолепии и благородстве храбрых подвигов и спасений, на которые не каждый способен, и протянул руку. Увидел твою нерешительность и замешательство, сам взял за руку и повёл за собой. Почему-то поверив в тебя, обратив внимание на милую заурядность. И Флориан горд, что был замечен своим мистером Старком. Хорошее отношение Хуммельса кружит парню из Гладбаха голову уже давно, но он совсем не знает, как решать эту проблему. — Для меня... просто это сейчас не важное. Не главное, — чего Флориан не умеет, так это начинать юлить и искусно лгать, даже когда очень нужно постараться. Слишком простой, даже посредственный. — Есть что-нибудь вкусненькое? — вместо того, чтобы продолжить закапываться, осмелев, попросил мальчишка. — А что ты будешь? — с заботливой безмятежностью дал ему побыть требовательным, разрешая, если захочется, стать привередливым и капризным, Матс. Потянулся к тумбочке. — Есть кекс с изюмом. Хочешь? — Хочу, — упрямо, поджав губы. Хуммельс аккуратно разрезал рассыпчатый кекс. Они ели прямо так, не раскладывая на тарелки, вдвоём из одной упаковки. Матс придвинул даже ближе стул. Защитник знал, что Флориан мог иногда непредсказуемо смутиться и не был асом в публичных выступлениях или объяснениях своих чувств, поэтому Матс просто кивнул на него — продолжай: — Мнеее... главное, чтобы мы прошли дальше. Как можно дальше. Кареглазый взгляд трепетной лани, преданного и доверившегося оленёнка. Да Флориан болеет не за всю Бундестим даже, а только за то, чтобы... Им нужны победы. Для того, кто любит Манншафт сильнее всех. И всё эти два с половиной года любил. — Как ты? — Флориан показал на себе, а не положил руку на чужое колено, имея в виду тейп Хуммельса из-за воспалившегося подколенного сухожилия. Нойхаус никогда не был тактильным, а сейчас просто не посмел. Ему казалось, что каждое касание будет прочитано Матсом, как на поле. Ведь они уже два года знают друг друга. Сильные стороны и слабости. — Это несерьёзно, — опасаясь говорить Нойхаусу всю правду, покосился на заботу Хуммельс, сидевший, широко раздвинув ноги. — Ты сможешь выйти с Венгрией? — Флориан с нетерпением запихал в рот большой кусок кекса, видя, что остаётся всё меньше. — Ты читаешь всё, что они пишут, — протянул, будто устал с этим бороться и просит в сотый раз, Матс. — Может, не надо в твоём возрасте? — Насколько несерьёзно? — Флориан не боится, что ему за это что-то будет от Матса. Немного робкий молодой человек, в котором Хуммельс то ли нашёл, то ли сметливым глазом разглядел что-то для себя притягательное. Да, Хуммельс для двадцатипятилетнего парня — лучший защитник Бундеслиги, но куда завело его это восхищение? Парень делает фотки о тебе и потом не удаляет годами. Шутки Хуммельса все смешные и забавные. Иногда Нойхаус понимал, что не мог не поделиться своими эмоциями с Матсом. И перед каждой следующей игрой по тв надеялся и мечтал уютно сидеть вместе на диване и наслаждаться морем футбола. Ещё до истории с Розе в слухах о трансферных интересах Боруссии фигурировало имя Флориана. За баснословные для Дортмунда сорок лямов. Да они за такие деньги на эту позицию со сверхпредложением на рынке игроков лучше возьмут нового вундеркинда-ноунейма за бесценок, подрастят год-два и продадут в пять раз дороже. Схема рабочая и много раз прогнанная. А Нойхаусу хотелось, чтобы Хуммельс, как в атмосферных и наполненных верой в непременное счастливое стечение обстоятельств фильмах нулевых, попробовал предложить это сам. Ну, переход. К нему. И чтобы полузащитник не знал тогда, ни как это можно провернуть, ни как Матсу вообще возможно отказать. И чтобы всё так же прямо, просто и радужно, как в сплетнях газетчиков, наперебой сочиняющих байки про "спланированные" переходы, организованные по личной договорённости между хорошо ладящими игроками, которые зазывают друг друга по старой крепкой дружбе. — Недолеченное. Ещё с сезона с Боруссией, — красноречивое и вызывающее бессовестное молчание. — Как ты тогда... Как тебе удалось? Лёв знает? — что ты не в форме, терпишь боли и дискомфорт на поле и можешь вылететь в любой момент. — Знает. Он всё знает. И знал, — Матс с видом победителя признаёт всё, как есть. — Спасибо ему. А я не смог отказаться. Ведь я и не собирался. Восхитительная, нахальноватая улыбка и волосы цвета горячего шоколада. Нет, крепкого кофе. Если ещё не далее как полчаса назад Флориан утешал себя, что это простое околоподростковое фанбойство, то теперь замечает, как невинность его интереса пропадала с каждой новой их встречей. Он, несмотря на голы с центра поля, вроде как к своим двадцати пяти посредственность. Невзрачный, серый — не на что смотреть и клюнуть. Стесняха и скромник. А он почему-то выбрал тебя. Такой взрослый, уверенный в себе, красивый, чёрт, как бог, с испанским ветром в волосах, успешный, умный. Невероятный. А Флориан почему-то совсем за это их солнечное и упадочно жаркое лето, за время этих первых его сборов на крупном международном турнире, которые словно лучшее, что было у полузащитника в жизни, привязался. И Матс классный, и с ним так непривычно здорово и никогда не одиноко. Так не хочется возвращаться в клуб. Вернее, к тому, что было. Нойхаус терпеливо молчит. Он знает, о чём Матс мечтает и чего так добивается, понимает его чувства и зачем ему этот подвиг и безжалостные игры нон-стопом сперва все два сезона за Боруссию, а теперь ещё и в Манншафт. И Флориан сам тоже хочет этого. Но не может не беспокоиться. У него немного другие ценности: это Матс превыше всего. Не Германия. — Главное, будь... чуть-чуть осторожней. Чтобы потом не случилось опять воспаление. Матс, береги себя, — Флориан наклоняется вперёд, дотягивается неловко и ложит теплую, как у ребёнка, ладонь на правое колено. То самое, которое больше болит и первым начало беспокоить. Непонятно, заметил парень это сам или просто почувствовал. Он так и не понял, что это Матс на самовозложенных правах старшего и лидера хотел поддержать вечного запасного и потому пригласил. — Я ведь и вас должен беречь, понимаешь? — Хуммельс зажмуривается и ослепительно улыбается, чтобы не смущаться тёплой руке на своей коже и заодно отвлечь парня, увести лёгкой уловкой. — Венгрия — это обязательно, пойми, Флориан. А потом... Флориан убирает будто уже забытую на коленке руку. Матс был, несмотря на общий подъёмный и боевой, сплоченный и дружный дух, первым, кто говорил с Нойхаусом вслух и без суеверия о том, что „потом”. После группы. — А потом ты отдохнёшь один матч? — хотя самому говорить так смело об их не гарантированных перспективах страшно до ужаса и выступивших слёз на ресницах, самоотверженно подыграл Нойхаус. — Нееет... Я этого не говорил, — заулыбался счастливый и окрыленный Матс, понимая, что Флориана не проведёшь. — Потом уже будет не время мелочиться. Я должен быть готов. Ну, Флориан, не кисни так открыто, — поникший с опущенной головой и взглядом на свои ладони полузащитник почувствовал руку Матса, потрепавшего его ласково, на своём плече. — Я ведь восстанавливаюсь, как могу, занимаюсь в зале. — Да, конечно, — со всей силой воли как мог собрался и пообещал Нойхаус, поняв, что у него всё было на лице написано. Кроме того, что его слабость — не только пирожные с кремом и фруктами. Кроме того, что каждый его шестой бесплатный стаканчик в мёнхенгладбахской кофейне to-go — для Матса. И ты откладываешь их все на потом, чтобы реализовать пару раз в год, но иногда и чаще. — Ещё по кофе? — Матс видит и понимает, что парню не хочется уходить. — Ага. — Плох в теннисе, говоришь? — кивнул защитник, наливая кипяток. — Нууу... — и Флориан удержался, чтобы не приукрасить то, что уже было сказано, записано на камеру и может быть использовано против него. — Очень не очень. Играю редко, мало практики, — смущенно потёр шею. Зачем вспоминать длинный список того, что он делает посредственно? — Может тогда завтра на корт? — взгляд поверх краешка чашки точно заигрывал, но не шутил. — Со мной? — не придумал ничего лучше, чтобы сказать, Флориан. Это прозвучало даже хуже, чем в его мыслях. — Я не... Не как Йонас там или... Томас... Со мной пока ещё нет смысла играть. Мне ещё нужно учиться. — Я знаю. Я же помню. Обыграешь меня в двух сетах, и я беру самоотвод в плей-офф. Пауза. Флориан ушам своим не верит от такой дерзости. — Это цугцванг, Матс, — наконец улыбается молодой полузащитник. — Знаю. Но ты же хочешь попробовать меня остановить. Дерзай. Стань смелее, Флориан. Флориан снова застенчиво улыбается в ответ и даже хохочет. Он не верит своему счастью, но изо всех сил старается верить Матсу и в Матса. Их ждёт ещё точно не один день вместе, и это нельзя недооценивать. И что делать потом? Да и теперь. Не верится, что их июньская сказка когда-то закончится. Здесь, в Кампо Мюнхен, им вдвоём хорошо, спокойно, легко и радостно. Флориан любит уют. А Матс уютный.