Исповедь чудовища

— Еще один сзади! — громко предупреждает Паймон, и Люмин оборачивается, уворачиваясь от гигантского топора Митачурла. Монстр с ревом продолжает махать оружием, но Путешественница выставляет вперед меч и вызывает поток ветра, отталкивая монстра от себя. Будь бы это простой Хиличурл, его бы уже отбросило. Капля пота стекает по виску. Огонь вокруг нее повышает температуру ее тела. Если монстр не убьет ее ударом по шее, то зажарит. Накопив силу для вихря, Люмин добавляет в него собственный элемент Пиро и направляет его прямо на чудовище, поджигая. Что-то ломается и звякает об камни. Краем глаза она видит, что именно. Ее меч. Глаза Люмин расширяются от страха. Ее спасает лишь то, что его же испытывает изрядно потрепанный Митачурл испытывает его же и, наконец, убегает вслед за сородичами. — Он наконец сломался? — маленькая фея с детской наивностью прикладывает палец к подбородку. Люмин хмуро смотрит на нее, и та округляет глаза, пряча руки за спиной, — Паймон просто спросила. Ты не можешь ходить с мечом, который тебе не подходит просто потому, что он называется «Меч путешественника». — Он неплохо служил, и я умело им защищалась. Это был хороший меч. — Паймон думает, что у одной из лошадей появятся новые красивые подковы, — ворчливо замечает Паймон и указывает в ту сторону, где примерно находится Ли Юэ. — Мы недалеко от города. Ты могла бы взять у местного кузнеца Прототип или Стальное жало, — Паймон ненадолго прерывается, вспоминая, — если бы у нас была форма… Ты даришь людям слишком много оружия. В следующий раз нам нужно будет бить Предвестника до тех пор, пока он не отдаст нам ее! А до тех пор… Мы… Мы будем бродяжничать… пока кто-нибудь не пожалеет нас и не отдаст свой меч. Фея тихонько всхлипывает, и Люмин заботливо обнимает ее, прижимая к себе. — Все в порядке. Мы просто должны найти какой-нибудь сундук. Паймон, понимая, что у них не будет качественного и нового меча, всхлипывает громче. Вместе они закапывают меч под песчаным деревом и приставляют к маленькой могилке камень. Несмотря на то, что Паймон заявила, что идти им недалеко, Люмин прекрасно понимает, что путь от Тростниковых островов до города не близкий. Возможно, им следует заглянуть на «Ваншу» и спросить Верр Голдет, не найдется ли у той меча. По дороге Паймон пытается поймать бабочку и даже находит немного ягод, великодушно предлагая Люмин одну из них. Спустя двадцать минут, пару хиличурлов и несколько попрыгуний, они добираются до гостиничного двора лишь для того, чтобы услышать: — У нас нет мечей. Паймон устало слетает на пол и прислоняется крохотной спинкой к стойке для регистрации. Массируя виски, она отчаянно спрашивает вообще ли их нет, даже самых плохих, на что получает подтверждение, что мечей нет вообще. Люмин подозревает, что фея разочарована отсутствием оружия даже больше, чем она сама. Ее щеки красные от разочарования, а губы надуты. Но вдруг ее глаза широко распахиваются, она быстро взлетает и берет Люмин за руку, восторженно попискивая: — Но у нас есть Сяо! Люмин безуспешно пытается заставить Паймон отпустить руку и замечает, что адепт сейчас наверняка отсутствует, но та уже тащит ее за собой на верхний этаж и упрямо стучит кулаком в чужую дверь. На седьмом ударе, когда Паймон от нетерпения чередует постукивание кулаком с ударами ногой, дверь распахивается и кулак Паймон сжимает рука Сяо, удерживая его в нескольких сантиметрах от своего лица. Спустя секунду ее и Люмин затаскивают в комнату и закрывают. В руках адепта материализуется копье и направляется им на дверь. Он напряженно спрашивает, не сводя с той глаз: — Сколько их? Люмин не спрашивает кого, прекрасно понимая, что произошло недоразумение, и Сяо ожидает полчище демонов и запах смерти за дверью. Она успокаивающе кладет свою руку на плечо адепту, отчего тот вздрагивает, и кивает Паймон, которая, сложив руки за спину, выглядит даже немного виноватой. — Мы… — фея недолго мнется, растерянно подбирая слова. — Нас никто не преследует, Сяо. Мы пришли попросить тебя об услуге. Едва Люмин успевает убрать руку, как Адепт растворяет копье в воздухе, и складывает руки на груди, отворачиваясь от двери и сосредотачиваясь на Паймон: — Продолжай. — Паймон не хотела так громко стучать, — уточняет фея, — Но нам очень сильно нужен меч. — И ты пришла за мечом к копейщику? — Сяо удивленно фыркает и в его глазах искрами сверкает веселье. — Нет! Паймон пришла за мечом к адепту, — когда Паймон уточняет, все веселье исчезает из глаз Сяо. Он кивает со всей серьезностью и жестом просит следовать за собой. Только сейчас, когда Люмин, наконец, предоставляется возможность рассмотреть комнату, она отмечает, что та выглядит необжитой и, за исключением небольшого алтаря с драконьей фигуркой и парой яблок на окне, спартанской. Вместо того, чтобы открыть шкаф, Сяо идет к кровати и двигает ее, открывая своим гостям небольшой погреб. Среди гигантской кучи мешочков с морой, какие-то совсем ветхие, а другие, судя по ткани, новые, можно разглядеть блеск серебра, золота, запыленные драгоценные камни жадно ловят редкие лучи света и безуспешно пытаются обратить на себя внимает своим блеском. Когда Люмин думает, что ее путешествие подошло к концу, раздается голос адепта: — Это оно, — небольшой пыльный сверток передается ей в руки, заставляя Паймон чихать. — Отдашь это кузнецу, и скованный им меч никогда не сломается. — У тебя нет меча? — прекратив чихать, Паймон спрашивает это первым делом. — Все, что там находится, — Сяо беззлобно пинает дверь погреба, закрывая ее, — годится лишь для того, чтобы хранить воспоминания. В битве от этого прока нет. — Спасибо, Сяо, — Люмин улыбается адепту и кивает, на что тот лишь фыркает, в попытке скрыть свое смущение. — Еще рано говорить «спасибо». Скажешь, когда получишь меч в свои руки, — уши адепта горят красным. — Разве ты пойдешь с нами? — восторженно спрашивает Паймон, осмеливаясь обхватить плечи Сяо своими крошечными ручками и заглядывая в глаза. — Вы безоружны, а отправить вас до Ли Юэ одних равносильно смерти. Я… — Сяо задумчиво хмурится, — провожу вас до кузнеца. — До кузнеца? — Паймон ухмыляется. — Разве ты не хочешь бросить нас на мосту перед городом, чтобы толпа не забрала тебя в свои сети социализации? — Даже не думал, что ты знаешь такие слова, да и дело не в этом, — Сяо раздраженно спихивает руки Паймон со своих плеч. — Мне интересно кто там нынешний кузнец и могу ли доверить ему материал такой редкости. Я не люблю плохо выполненную работу. — Паймон знает еще много слов! И ты услышишь их все! — Избавь меня от этого или я брошу тебя в пруд, — несмотря на внешне грозный тон, глаза Сяо прищуриваются, будто он хочет ухмыльнуться. Когда они проходят мимо Верр Голдет, та уважительно кивает ему, хоть и остается слегка удивленной. Вполне возможно, подозревает Люмин, из-за того, что тот обычно не выходит в этот час. Ей несколько совестно, что она попросила адепта о помощи, когда он отдыхал, но вместе с тем она благодарна, что тот не дал ей меч, который сломается при первом ударе и не отправил в город в одиночку. По дороге в Ли Юэ адепт молчаливо идет позади компании, прикрывая их спины и убивая тех несчастных чудовищ, кто не почувствовал окружающую их ауру опасности. До заката еще далеко и именно поэтому, понимает Люмин, Сяо и согласился их проводить. Несмотря на то, что битве его не будет конца, днем монстры куда тише, а духи куда смирнее. Лишь когда звезды появятся на темном небосводе они обнажат свои клыки и когти, в бесчеловечной жажде крови. Паймон нарочито громко болтает о том, как сильно бы она хотела съесть замороженного анемо слайма и поглядывает на один из мешочков моры, привязанных к поясу адепта. Едва они входят в город, как она незаметно для Люмин облетает Сяо и с намеком шепчет о том, какой вкусный в павильоне миндальный тофу, на что тот только фыркает и отмахивается от нее рукой. Несмотря на слова адепта о разрушительной карме, горожане идут мимо них в своем потоке, даже не обращая внимания, огибая, будто маленькие рыбки большую. Глаз Бога Сяо тускло мерцает, а рука адепта слегка напряжена. — Им нельзя подходить близко, — объясняет якша в ответ на вопросительный взгляд и продолжает свои манипуляции с огибающими воздушными потоками, незаметно для остальных людей, сдвигая положения всех, кто их окружает. — Они так спокойно относятся к тебе… Ты уверен, что нежеланный гость здесь? — Люмин задумчиво хмурится, наблюдая за тем, как Паймон покачивается на ветру. — Это спокойствие оттого, что они не знают кто я. Если бы они знали, то была бы заполнена другая часть города, а не эта, — Сяо проходит мимо лавки с духами, слегка морща нос и не обращая на зазывающие взмахи руками девушки у входа. Люмин не говорит Сяо, что тот ведет их путем куда длиннее обычного. И что город сегодня необычно малолюден тоже не говорит. Очевидно, адепт мало знает о нынешних улочках и удивленный взгляд его, когда он видит, что лестница к кузнецу ведет вниз, а не вверх — тому подтверждение. Скрывая свое недоумение, он ведет их по правильной дороге, будто так было задумано изначально. Затаившись на крыше кузницы, Сяо внимательно наблюдает как Люмин передает сверток кузнецу. Старый Чжан сосредоточенно морщит лоб, но, прежде чем он захочет отказаться или уточнить цену, Сяо передает один из мешочков с морой Люмин, а та — кузнецу и любые вопросы сразу решаются. — Материал деликатный и очень редкий. В последний раз с ним работал брат моего очень давнего предка и я не буду любопытствовать откуда он у вас. — Как скоро он умер? — Сяо впервые обращается к смертному, хоть и даже не смотрит на него. Его губы поджаты в неодобрении собственного поступка. — Через две недели после работы с ним. Из-за подземного толчка камнями завалило всю кузницу и его вместе с ней. — И ты не боишься, что с тобой произойдет то же самое? — опасная ухмылка растягивает губы Сяо, хоть его взгляд и обращен на море. Кузнец лишь горько усмехается и отвечает со всей честностью: — Если бы люди умирали от проклятий чаще, чем от собственной глупости, тогда бы я испугался. До этого толчки были небольшими и их было несколько. В тот день все ушли из деревни и лишь он вернулся в нее, чтобы что-то забрать. — Что это было? — адепт внимательно смотрит на человека, но тот не смотрит на него в ответ, предпочитая сосредоточиться на материале в своих руках. Чуть погодя, кузнец пожимает сильными плечами. На этом их разговор заканчивается. Паймон легко кружит по потокам, а Сяо наблюдает за ее полетами с нежной тоской, пока они ненадолго отходят в один из немногочисленных тихих уголков порта. — Как ты летаешь, если у тебя нет крыльев? — после непродолжительного молчания спрашивает якша у Паймон, тут же едва заметно смущаясь и прижимая кулак к груди. «Что есть у тебя, чего нет у меня?» — этот вопрос горит отчаянием в золотых глазах. Паймон с печалью смотрит на адепта и едва заметно покачивается в воздухе. — Паймон бы ответила за пару обедов в ее пустом животике, но несправедливо брать плату за то, чего не знаешь. Паймон просто хочет летать и летит. — Твое желание настолько сильное?.. Сильнее, чем земля, тянущая тебя к себе… — Сяо ненадолго прикрывает глаза, а когда открывает их вновь, то говорит: — Ты сказала мне все, что могла. Мне этого достаточно. Я угощу тебя обедом. Все равно от этого, — он поднимает мешочек с морой перед собой и звенит им, — проку в подвале мало. Лишь копит пыль. И становится бесполезным. В ответ на восторженные попискивания Паймон и неловкие попытки поймать и обнять, Сяо лишь усмехается. Люмин улыбается ему с благодарностью. Чжан не скоро докует меч, хоть материал и увесистый мешочек сделали это делом первой важности. Они проходят мимо столиков, где рассказчик описывает очередной подвиг Властелина Камня и Сяо резко останавливается. Голова его медленно поворачивается и глаза внимательно смотрят на сидящего за столом Чжун Ли. Тот аккуратно ставит свой чай на деревянную поверхность стола. Внешняя расслабленность его позы опровергается напряжением в плечах. Прежде, чем Люмин и Паймон успевают поздороваться с ним, Чжун Ли встает из-за стола и поспешно присоединяется к толпе. Сяо неодобрительно цокает языком и одним прыжком поднимается на ближайшую крышу, говоря оттуда: — Я скоро вернусь. И исчезая в воздухе. — Куда он? — Паймон недоуменно трет подбородок. — И Чжун Ли… Видела, какой странный? — Мы должны догнать их! — Люмин решительно упирает руки в боки. Паймон соглашается с этим. Пустота в желудке феи поет громче китов, но ее беспокойство так же касается и бессмертных существ, своим странным поведением настороживших ее. Используя чувство стихий, Люмин находит элементальные следы как Сяо, так и Чжун Ли. Они идут в одном направлении и заканчиваются после пруда с рыбой, там, где вода стекает в реку, а оттуда в море. Скорее всего, они внизу. Спустившись, Люмин и Паймон наблюдают как острие копья Сяо направляется на горло бывшего архонта. Тот загнан в угол, подобно зверю на охоте. Грудь его тяжело вздымается, а по виску стекает капля пота. Он устало смотрит на адепта и, прежде чем путешественница или ее спутница успевают что-то сказать, медленно приближает собственное горло к копью, наклоняя тело в легком приветственном поклоне. — Здравствуй, Сяо. Мягкий голос подобен шелку, а губы растягиваются в горькой усмешке. Незначительная капля крови стекает по копью золотом, но так быстро окрашивается в алый, что, когда Сяо смотрит на нее, она несет своим видом столько же человечности, сколько и кровь любого смертного. Адепт широко распахивает глаза и Люмин с удивлением замечает в них страх и шок. Быстрее ветра он отводит копье от высокого мужчины и прижимает к себе, будто ребенок, проснувшийся от кошмара — игрушку. Его брови хмурятся, а губы поджимаются. Сяо смотрит на человека с вызовом и цедит сквозь зубы, изредка срываясь на разочарованное рычание: — Когда я почувствовал этот запах при входе в город, то понял, что здесь есть работа для меня. Беспокойная душа, которую нужно отправить в последний путь. Человеческая сущность, которой здесь нет места, как и любому призраку, духу или демону. Но твоя кровь стекает по моему копью и несмотря на попытки сбежать, ты ограничен плотью. Здесь, вдалеке от деревни Цинце, от склона Уван и от гробниц, идешь на своих ногах и не разваливаешься на куски, истекая трупным ядом. Так скажи мне… Почему ты не мертв? Прежде, чем из приоткрытого рта Чжун Ли успевает донестись хотя бы один звук, Паймон оскорбленно заслоняет его своим маленьким тельцем и укоряюще направляет толстенький пальчик в грудь Сяо. — Не трогай Чжун Ли! Он не мертвец, не призрак, не трупоед и очень хороший друг Паймон! — спустя мгновение и один виноватый взгляд на путешественницу, фея добавляет, — И Люмин! Сяо горько усмехается и растворяет копье, складывая руки на груди. Он внимательно смотрит на Паймон, а затем переводит взгляд на удивленного «не-мертвого». С саркастичным цоканьем языком, он спрашивает, растягивая слоги: — Чжун Ли… Так тебя теперь зовут? Неплохо. Если Паймон готова вступиться за тебя, то знай, что мне будет достаточно всего одного крика жертвы в ночи, чтобы размозжить твою голову об ближайшую стену и завершить длинный жизненный путь. После этих слов он отходит от Чжун Ли на почтительное расстояние и присоединяется к Люмин. Нарочито громко Сяо заявляет: — Я обещал обед, да и мое нападение нельзя назвать благовоспитанным, а потому я остаюсь должным господину Чжун Ли и прошу его присоединиться к нам, — и кланяется в мнимом уважении. После кивка Чжун Ли, Сяо делает жест идти за ним и отходит вместе с Люмин чуть вперед, озадаченно шепча: — Это не вампир. Кожа его не зеленая, как у обычных Цзянши. Для Гуя его тело слишком плотное. Но даже если бы демон обладал этим телом, то рано или поздно оно бы претерпело изменения и даже осыпалось. Но одно могу сказать. Это не человек. Краем глаза, Люмин наблюдает как губы Чжун Ли растягиваются в удовлетворенной улыбке, а при последних словах глаза его сверкают довольством. Очевидно, вся эта ситуация с Сяо его жутко развлекает, хоть и спустя секунду взгляд бывшего Гео Архонта вновь омрачает беспокойство. На ходу консультант похоронного бюро достает белоснежный платок из нагрудного кармана и протирает от крови заживающую шею. В Глазурном Павильоне им накрывают шикарный стол в самом дальнем углу ресторана. Паймон с восторгом уминает мясо «Тяньшу», пока Чжун Ли интересуется у обслуживающего персонала какие виды чая у них есть и сколько по времени они будут его заваривать помимо того, который им принесли согласно этикету. Но в конец замучив бедную девушку, он все же решает заказать себе бокал хорошего вина, зарекомендовавшего себя как одно из наилюбимейших покойного Властелина Камня и деликатесы скалистой гавани. Сяо молчит в ответ на вопрос официантки, чем очень нервирует ее, но, наконец вспомнив, что никто из присутствующих здесь смертных не знает, что он адепт, говорит, что есть ничего не будет и не стоит так близко стоять к своим гостям, ведь у любого из них в рукаве может оказаться нож. Больше к Сяо никто не подходит. — Как давно Вы знакомы с путешественницей, Чжун Ли? — Сяо скрещивает руки на груди и смотрит на ставящего бокал мужчину. Чжун Ли смотрит на адепта с удивлением и отвечает: — Я знаком с Люмин несколько месяцев, Завоеватель демонов, — при произношении вслух одного из своих титулов Сяо раздраженно дергает пальцем правой руки, а язык его собеседника облизывает пересохшие губы. — Признаюсь, я причинил ей некоторое неудобство и относился к ней с небольшим любопытством в первые дни знакомства, однако у меня и в мыслях не было причинения ей вреда, — поняв, что прерывать его не собираются, Чжун Ли воспевает духом и даже дружелюбно улыбается, продолжая делать то, что выходит у него лучше всего — говорить. — Я догадываюсь, что Вы желаете раскрыть тайну моей личности, но смею Вас заверить, что я лишь скромный консультант похоронного бюро «Ваншэн» и жизнь моя несомненно скучнее Вашей. Я родился не здесь, но за все время, что я живу тут, Ли Юэ стал моим домом, будто гнездо для птицы. — Я спросил лишь о Люмин, но Вам, очевидно нравится слушать собственный голос, — ухмылка украшает губы Сяо, а глаза сверкают, когда он смотрит на мужчину перед собой, — А потому я спрошу о Вашей семье. Чжун Ли на секунду выглядит оскорбленным и это нормальная реакция на едкие слова адепта, но вскоре едва заметно улыбается и делает глоток из своего бокала, прикрывая глаза. Люмин кладет палочки рядом со своей ветчиной на сковороде и даже Паймон с интересом наблюдает за двумя бессмертными существами. — Моя мать была алчной женщиной, а мой отец сильным мужчиной. Алчность была естественной для ее рода как половодье весной — она искала сильнейшего отца, чтобы их ребенок стал совокупностью лучшего от обоих. Потому, как сама она являлась слабой, но юркой, будто ящерица среди нагретых камней, то выходила лишь ночью и именно ночью повстречала моего отца. Не принадлежавший к ее виду горный дух, умеющий управлять камнем и кидающий скалы, будто ребенок палки, с поразительно сильным телом и слабым на красивую женщину сердцем, он покорил ее, принеся к пещере, в которой она жила и пряталась, шестнадцать голов драконов, обижавших ее. Моя мать не смогла отказать такому подношению и, хотя в ее обычаях было жить в местах самцов, открыла свое гнездо для него. Я же появился из яйца в одну из теплых зим, когда легкие ночные заморозки сменяли солнечные дни, а птицы вдоволь наедались, весело чирикая перед пещерой и изредка становясь добычей любопытной мелочи, только пробующей свои силы, но все же не желающей становиться ни как отец, ни как мать. Хоть и именно в тот день, когда я родился дождь с грозами сменил град, а необычайно мощные метеоритные потоки встревожили моего отца. Могу сказать, что с раннего детства я понял, что не хочу власти, но моя жизнь распорядилась иначе и все-таки… — Чжун Ли делает еще глоток под не впечатленный взгляд Сяо и продолжает свой рассказ. — Я здесь и провожу свой отпуск как нельзя лучше. Но я вновь отвлекаюсь. Хочу заметить, что наши родители смертны и смертность эта происходит тогда, когда ждешь это меньше остального времени. К тому времени, когда я естественным образом потерял большую часть привязанности своей матери и несколько лет как облюбовал собственную гору, обустроив в ней жилище, до меня дошли вести, что некие существа облюбовали то место, что было моей колыбелью долгие годы. В такой ситуации я должен был почувствовать жажду смерти, некоторую месть, желание увидеть их мертвыми, как и те, кого я почитал. Но напрасно вы готовитесь призвать свое копье, Охотник на демонов. Ни один смертный не погиб от моей руки. Я дождался ночи и завалил камнями вход пещеры. Их убил недостаток кислорода и их собственная смертность. — Вы оправдываете себя так, будто мне есть до этого дело, — Сяо тихо смеется и легонько мотает головой из стороны в сторону, осуждая. — Не украшайте свои неблаговидные поступки очаровательными словами. Вы убили их и не испытываете за это чувство вины. — Возможно. Вы так внимательно слушаете, что мне хочется сделать свою речь менее скучной, — Чжун Ли внимательно смотрит на Сяо, но вскоре отводит взгляд. — Я не испытываю скуки. Тем более, что речь сына дракона и горного демона интересна, — консультант едва заметно улыбается, кивая в знак подтверждения слов якши. Люмин хотела бы спросить о том, почему он выглядит как человек, но этот вопрос можно задать наедине, если, конечно, его не задаст адепт. — Вы так настойчиво выискивали кто я такой, что не ответить Вам было бы оскорблением. Я продолжу. Эта история так давно хранится внутри моей головы, что обросла паутиной и покрылась пылью, но снаружи… Она стала предметом догадок смертных, их споров и ссор. К моему недоумению, — после непродолжительного молчания, Чжун Ли продолжает свой рассказ. — Когда мне исполнилось шестьсот лет я обратил внимание на своих сородичей со стороны матери. Выглядя почти как они, мне с легкостью удалось бы войти в их ряды. Если бы того хотел. Драконы моего возраста уже во всю искали себе пару на их долгую тысячелетнюю, а, возможно, и в размере нескольких тысяч лет, жизнь и дрались за территорию, проявляя свои доминирующие стороны и разрывая горло противника. Тогда я случайным образом нашел более старших сородичей. Те, завершив все битвы и лежа на накопленном золоте полными животами представляли из себя картину умиротворения и выбивались из общего плана агрессии и крови. Тогда я наивно подумал, что эта жизнь странна, ведь их когти затупились, а клыки жевали лишь выращенных на собственных пастбищах овец и коз. Но то была лишь детская наивность. Их жизнь была плодом долгой работы, а те, кто боролся в их возрасте был озлоблен и покрыт шрамами. В их жизни целью была лишь следующая битва, но за что они сражались? Не за то, чтобы прожить следующий день, нет. Они не защищали своих самок, лишь беспорядочно занимаясь совокуплением с чужими и присоединяя их. Не охраняли накопленное — ведь им нечего было копить кроме костей. Это было насилие ради насилия. Бессмысленное и беспощадное. Одни за другими их поджарые туши валились на землю с высунутыми языками и предсмертными ревами, захлебываясь в собственной крови и окропляя ею землю и камень. Тогда я впервые задумался о собственном гнезде, где осядут мои богатства, накопленные с годами и приумножающиеся. Месте, которое я смогу назвать домом. Немного помолчав Чжун Ли откашливается, обращая внимание сосредоточенного на остывающем чае Сяо на себя и спрашивает, принимая несколько смущенный вид: — Здесь, в Ли Юэ, принято заключать контракты. Соглашения на обмен услугами. И я бы хотел заключить его с Вами, почтенный адепт, — получив от Сяо заинтересованный взгляд, Чжун Ли продолжает: — Я увлекаюсь историей, хоть и в некоторой степени являюсь ее частью. За многие тысячелетия я узнал о жизни многих и многих людей, но уже продолжительное время Вы являетесь объектом моего интереса. Необычайно закрытый якша, чьего присутствия на праздниках не мог добиться даже Властелин камня, но продолживший выполнять свой долг вне зависимости от того, мертв ли его господин или нет. Я был бы безмерно благодарен, если бы Вы поведали о своей жизни. — Вы так уверены, что уйдете отсюда живым? — клыки Сяо опасно блестят от слюны, а его глаза сверкают весельем, — Что существо, опасное для Ли Юэ будет спокойно разгуливать по этим улицам после того, как увидело меня? — Если я все равно умру от Ваших рук, то не все ли равно? Я знаю много историй, услышал о многих жизнях и все они уйдут вместе со мной в могилу… — консультант похоронного бюро оглядывает чужие клыки спокойно и даже с некоторым увлечением, — Если мы заключим контракт, то в корону из драгоценных камней инкрустируется центральный, а Вы услышите исповедь чудовища, которое убиваете. — Необычно… — любое напускное веселье спадает с Сяо, будто маска, обнажая беспокойство, — Но моя жизнь — это набор ошибок и расплаты за наивность. Вы не найдете в ней ничего, кроме злорадной шутки Судьбы. В Фонтейне и Мондштадте из уст в уста, из книги в книгу передаются истории о несчастных, заключивших сделку с демоном и поплатившихся за это. Меня не пугает такая судьба, ведь я видел куда худшую. Ведь я уничтожал таких, как Вы, а после, когда от них не оставалось ничего, кроме остатков, уничтожал и их. А потому взвешивайте каждую Вашу ложь стократно, ведь едва Вы солжете, консультант похоронного бюро «Ваншэн», господин Чжун Ли, как я сочту Вашу жизнь неизмеримо длинной и укорочу ее, — ненадолго замолчав, Сяо впервые смотрит в глаза затихшему консультанту и уточняет: — Проще говоря… Я убью Вас. Чжун Ли едва слышно выдыхает воздух, а после тянется во внутренний и достает сложенный документ в двух экземплярах. Положив один перед Сяо, Чжун Ли, очевидно, чем-то не удовлетворяется и принимается разглаживать его, нависая над столом и над адептом. Люмин отмечает, что будь бы Чжун Ли женщиной, это было бы несколько неприлично. Наконец закончив, консультант просит у официантки чернильницу и перья, но Сяо лишь усмехается и говорит, что они не потребуются. Адепт снимает с шеи кинжал и протягивает его Чжун Ли. — Среди рода Вашего отца принято скреплять контракт таким образом. Когда я подписывал контракт со своим Господином, я подписывал его так. И мы с Вами подпишем его так. — Согласно моим источникам, Властелин Камня подписывал так только первый контракт, и он имел куда большую важность, чем все его последующие. Хм… так давно, — Чжун Ли смотрит на листы бумаги так, будто они таят в себе какие-то тайны и кивает сам себе. — Но в некоторой степени это даже символично. Однако, — он поднимает взгляд на Сяо, — Я бы хотел добавить условие в наше соглашение. Не смотрите кто именно подписал этот контракт до того, как мною будет задан единственный вопрос, и Вы ответите на него. После этого можете прочесть мое истинное имя. Вы сами не понаслышке знаете какую власть в себе несут истинные имена, господин Алатус. — Многие до Вас задавали мне разные вопросы: «Почему ты делаешь мне больно?», «Почему ты убиваешь нас?», «Почему ты это сделал?» «Почему ты меня убил?» и если эти вопросы включают Ваш, то ответ прост: потому что моей битве не будет конца, — Сяо с решимостью смотрит в глаза Чжун Ли и уточняет, — Это было частью моего контракта с Господином. Ты вредишь Ли Юэ — ты умираешь. Я ничего не умею, кроме как убивать. Все-таки, я оружие, а не человек. Я не сочувствую, не испытываю чувство вины и не колеблюсь. Паймон тихонько всхлипывает и бормочет: «Бедный Сяо…». Люмин осторожно прижимает ее к себе и усаживает на колени. Обычно после сытного обеда Паймон ложится спать, но несмотря на то, как она устало трет своими кулачками глаза, ей слишком интересно дослушать историю до конца. — Это не тот вопрос, который я хотел задать. Но Вы, очевидно, согласны на это условие, иначе бы не попытались исполнить его заранее. Я подписываю свою часть. Люмин, не глядя, закрывает рукой мое имя, и Вы подписываете свою, а затем складываете до самого конца, — после кивка от Сяо, Чжун Ли протыкает палец кинжалом и выводит свое имя на двух экземплярах, а после с помощью Люмин передает их адепту. Тот подписывает имя, и путешественница складывает их в несколько частей, отдавая бессмертным. — Вы рассказали о своем детстве, но мой рассказ будет в половину короче Вашего потому, что детство это закончилось быстро. Я не знаю родных отца и матери и мое слабое тело выкормила бедная семья из деревни, чье имя стерлось в пыли и песке. Каждое утро я выходил с той, кого называл своей мамой и собирал рис на затопленных полях. Когда мы не собирали рис, мы собирали лен и хлопок и ткали одежду. Мой отец был простым рыбаком и каждое утро он выходил в море на деревянной лодке, которую регулярно латал. Бывали дни, когда мы набивали живот дополна, а бывали дни, когда мама выдавала мне половину рисовой лепешки. У них не было собственных детей, а я всегда ощущал себя лишним ртом, оттого и старался есть меньше. Люди из деревни боялись меня. Я не принес им ни богатства, ни благословения, ни исполнения желаний, да и участившиеся землетрясения были списаны на мое появление. Поэтому, когда одна из могущественных богинь начала созывать бессмертных духов, богов, демонов и прочую дрянь, я не удивился мешку на своей голове, — всем своим видом показывая, что закончил рассказ, Сяо складывает руки на груди и вновь опускает свой взгляд на чашку. Чжун Ли задумчиво трет подбородок и прищуривает глаза. Он вежливо уточняет у адепта: — Вас продали? Якша поднимает взгляд на собеседника и пространно машет рукой. С недовольством он продолжает свой рассказ: — Можно ли продать за то, чего не можешь понять? Нет. Это была нечестная сделка. Им пообещали, что едва я исчезну из деревни, как она наполнится вечным блаженством, ведь именно мое присутствие манит к себе несчастья и болезни. Те, кто воспитал меня были в неведении, но им это не помогло, когда моя бывшая хозяйка пришла наградить их. Над рисовыми полями поднялся ядовитый туман, деревья сбросили плоды уже сгнившими, а тела жителей деревни покрылись жуткими язвами и истекли гноем. К утру, когда я уже был далеко от них, не осталось ни одного живого существа на многие мили. Ха-ха… — адепт натянуто ухмыляется и прикладывает руку ко лбу. — В глазах моей хозяйки высшей наградой была смерть. Освобождение от оков плоти ради сияющего света очищения. Каждый день в реку возле ее дворца сбрасывали изломанные, сгнившие тела тех, кто провинился перед ней, а затем на их места приходили новые и новые существа, смертные или бессмертные — их конец был одинаков. Она ничего не видела — глаза были отняты теми же, кто забрал ее ребенка. И своим воем по нему била стекла и рвала ушные перепонки. Когда она не выла, то сидела в своем углу и боялась каждого шороха. Я называю ее «она», но даже не могу сказать верно ли это определение. У нее не было тела — лишь дым, приобретающий очертания мужчин, женщин, гадюк и драконов. Иногда она становилась безглазой кукушкой и восседала сначала на левом подлокотнике, а потом на правом. Тело становилось плотным лишь видимо и отправлялось на бой, тогда как сама она, разделившая свою суть на несколько частей, восседала на гнилом троне. Потому ее никто не мог уничтожить. Любимым делом хозяйки было шептать гадости всем, кто был прикован к трону в качестве развлечения и доводить их до истерик. Она утверждала, что знает кому и сколько из присутствующих осталось лет и что каждый из нас падет. Меня это забавляло, если бы ее когти не протыкали мои плечи насквозь, ожидая криков боли. И она их добивалась. Когда мы только встретились, я был приведен в белоснежный зал, где стоял длинный стол из белого дерева, а сама она, в мехах и шкурах белого медведя и черного соболя, сидела во главе его с закрывающей глаза повязкой из льна. Она заверила, что я пришел лишь в гости к ней и приказала подать к столу первое блюдо. Им оказался белый пар, который нужно было набирать ложкой из тарелки и есть. Чем больше я ел, тем больше мне хотелось. Поэтому, когда она сказала, что даст мне следующее лишь после того, как я назову свое имя, я назвал ей его, не колеблясь и с величайшей радостью, потому как тогда еще не знал какой властью обладают имена. Пусть по меркам бессмертных я был ребенком, она ожидала гораздо большего. Моей едой были сны несчастных, которых она замучила, а после, когда она убила всех, кто находился во дворце, она входила в меня частью своей сути и ела через меня, смотрела через меня и дышала через меня. После того, как я съедал сон, ребенок — это часто был ребенок, чей сон был светлым и легким, становился пустой шелухой и вскоре умирал. Как бы я не умолял ее, она никогда не останавливалась. Люмин с сочувствием смотрит на адепта, чья боль от воспоминаний почти осязаема. Она не может найти в себе силы сказать, что он потреблял не сны. Пожирая души детей, он кормил свою хозяйку и подпитывал голодное тело, оставшееся без доступа к еде и воде. Паймон встревоженно смотрит на Сяо и ничего не говорит. Стоит ли говорить, что угнетающая атмосфера одного из многих столов Глазурного павильона почти осязаема? — Но то, что она со мной делала дела ушедших дней. Ни одна скорбь или обида не продержится дольше тысячелетия. Из-за любопытства присутствующего здесь консультанта, я скажу, что несколько раз я предпринимал попытки побега после успешного или не успешного руководства опущенных под мое начальство легионов духов и демонов, и одна из наиболее удачных ненадолго завела меня на территорию устья реки Цюнцзи. Но ни одна из них не была достаточно успешной, чтобы я позвал на помощь. Да и кто бы мне помог? Сам по себе я не представлял никакой ценности. Потому страстно желал услышать последний всплеск капли, что падала на камень, и причиняла страдания даже несколько большие, чем уничтожение моего тела. Увидеть день, когда я умру. Когда настанет моя очередь, — в порыве гнева и боли Сяо сжимает кулак и с яростью смотрит на свою чашку с остывшим чаем. Овладев собой в достаточной мере, он хрипло продолжает: — Но этот день до сих пор не настал. — Поэтому Вы до сих пор служите Властелину камня? — Чжун Ли хмуро смотрит на адепта, который растерянно мотает головой, даже не смотря на собеседника, будто надеясь отогнать неудобные, ядовитые и колкие вопросы от себя. — Чтобы Вас убили в бою, потому что сами Вы не решаетесь? — немного затянув с паузой, консультант похоронного бюро со всей холодностью и требовательностью спрашивает: — Для чего Вы до сих пор живете, Сяо? С грохотом кулак опускается на деревянную поверхность стола, а наполненный яростью и болью уязвленный взгляд якши будто прожигает насквозь. Вскинув голову, он рычит прямо в лицо собеседнику: — Вам следовало бы придержать язык, но я не могу ожидать от Вас многого. Существо, живущее без эмоций и без человечности, воспитанное животным и демоном не способно не то, что понять чужой боли, но и даже приблизиться к пониманию человеческой сути. Не говоря уже о сути оружия. Я служу Властелину камня потому, что поклялся делать это. Я убиваю лучше остальных, и никто не справится с моей задачей. Если ради благословенного правителя, чья длань дарует лишь мир и процветание, сотни солдат и шпионов будут уничтожать нации, то я буду в первых рядах. Горло Чжун Ли с трудом двигается, будто тот сглатывает вязкую слюну, а щеки его, едва заметно для постороннего наблюдателя, не обладающего той же зоркостью, что и Люмин, краснеют. Он смущенно делает глоток из бокала, очевидно, готовясь списать покраснение своей кожи на алкоголь. — Вы говорили, что Вашей битве не будет конца… — Чжун Ли сжимает бокал своими длинными пальцами, а взгляд его не покидает красной жидкости. — Значит ли это, что мы с Вами еще встретимся? — с едва заметной улыбкой он уточняет: — Если, конечно, Вы меня не убьете, как грозились уже два раза явно и один раз намекали. — Мне все больше хочется не видеть Вашего лица и если Вы будете и дальше задавать такие глупые вопросы, то повода и не будет, — Сяо недовольно складывает руки на груди и поджимает губы. При беззвучном «два раза» от консультанта, глаз адепта дергается. Положив руки на стол, якша продолжает свой рассказ, изо всех сил стараясь закончить побыстрее: — Моя служба прежней хозяйке закончилась спустя полторы тысячи лет после ее начала, ознаменовавшись тем, что историки и прочие дотошные люди, как присутствующий консультант, называют «Войной архонтов». После известий от трупных мух и стервятников, моя хозяйка приказала тому, что осталось от ее слуг запереть ворота. Но… — губы Сяо растягиваются в злорадной ухмылке, а глаза прикрываются в злобе, — разве могут трупы запирать ворота из осыпавшихся камней? Разве можно назвать дворцом ту пещеру, в которую она перенесла нас в очередном приступе беспамятства? Своими беспорядочными военными кампаниями она уничтожила тридцать восемь легионов духов и осталась лишь с двумя. Если я не вел их, то находился в ее пещере. Мои руки и ноги были скованы цепями и тогда, когда я был не подвешен за них, я лежал, будто кусок мяса у ее каменного стула, где она с по-детски счастливым смехом пинала мои незащищенные жировой прослойкой ребра. Я думал, что умру от голода и радовался, что она умрет вместе со мной. Но тогда на опустевшую территорию нынешних Тростниковых островов явился Властелин камня. И… спас меня? Ха-ха. Она была вынуждена что-то противопоставить набирающему силы дракону и дым был бы развеян его огнем. В качестве маленькой шутки она разделила себя на несколько частей, оставив совсем небольшую рядом со мной, ее последним слугой — тем, кто охотился и убивал ради нее, позволяя увидеть мир своими глазами. Одну часть себя она обратила чудовищем, что было драконом, но не имела крыльев и рычало как лев. Вторую гадюкой. А самая большая ее часть стала мужчиной в доспехах. Мужчина тот заговорил со мной тысячью голосами и все они говорили о том, что для того, чтобы нести правду ему нужны крылья. Руки в металле коснулись моих обнаженных плеч и двинулись вниз, обхватывая то место, где раньше они соединялись со спиной. В его руках они рассеялись как дым, но то была лишь иллюзия. В ту же секунду кровь начала течь из моей спины, и величайшая агония наполнила меня под аккомпанемент ее смеха. Я захлебывался собственным криком, а она даже не захотела наполнить мою голову привычным туманом, чтобы хотя бы немного заглушить боль. О, как же я ненавидел ее! — Историки говорят, что Вас спас Властелин камня… — Чжун Ли с сочувствием и аккуратностью подводит Сяо к кульминации истории. — Вы считаете иначе? — Он спас меня, и я испытываю к Господину благодарность. Ни одно дурное слово не коснется Его в моем присутствии, а потому следите за своей речью. Когда та, кому я служил, ушла на битву с Ним, то оставила возле моего скованного тела маленький осколок своей души. Она знала, что даже если я уничтожу его, то она останется в живых и накажет меня. Это была ее шутка и провокация на наказание. Но учитывая мое ослабленное состояние, даже если бы Властелин камня уничтожил те ее части, то из этой она бы выросла как прежде. Я понял, что не желаю увидеть исход этой битвы. Победа или поражение — для меня был один путь — продолжение службы. До этого каждая битва так или иначе заканчивалась ее победой. Никто не знал об этой пещере, а все, кто знал давно умерли. Питаясь снами и людским страхом, она восстанавливала свое туманное тело лучше прежнего и этому циклу не было бы конца, если бы я не вышел из него тем или иным способом, — Сяо впервые за встречу делает небольшой глоток остывшего чая и продолжает: — Едва большая часть ее покинула пещеру, как я ощутил ослабление цепей. Легчайшее движение руки и звенья рассеялись дымом, а я упал на каменный пол. Осколок ее души взвизгнул от страха. Это подстегнуло меня. В агонии я не хотел ничего, кроме причинения ей страданий хотя бы в половину таких же, как и мои. Руки и ноги едва слушались меня, а спина истекала кровью. Я шатался и иногда падал, пока она темным дымом металась среди камней. Загнав себя в угол, она начала менять очертанья на змей, ящериц и сороконожек, но едва руки мои коснулись черного дыма, как она приняла очертание ребенка. Эта девочка с надутыми от обиды губами высказывала мне, что я предатель и ей не нравится такая игра. Но это лишь разозлило меня. Как могло чудовище, из-за которого я поглотил детские сны, использовать облик невинного ребенка? Я прижал обретший плоть дым к камню и сдавил ее плечо одной рукой. Прежде чем та успела вырваться, я обхватил ее горло другой и легонько сжал, показывая свои намерения. Я хотел, чтобы она боялась. Она заплакала, но я знал, что это очередная ее игра. Ноги подкосились от слабости, и я чуть не упал. Я понял, что время на исходе и сжал ее горло второй рукой. В панике она начала метаться подо мной и хрипеть. Губы ее настойчиво шептали: «Астарот! Астарот — мое имя! Меня так зовут!», и я не знал делает ли она это ради пощады, ради отмены нашей связи или из-за того, что она вспомнила его и не хотела, чтобы оно обратилось в пыль вместе с ней. Детские руки ее протянулись ко мне, но с каждым сжатием все больше слабели. Слабость той, что держала меня под своей ногой полторы тысячи лет разозлила меня. Красная пелена встала у меня перед глазами, и я спросил у слабой оболочки: «Почему ты не убила меня?». Вместо ответа ее руки наконец сжали мои. Предсмертный хрип вырвался из ее горла, и она обмякла, оставляя наедине со своими останками и надеждой, что в этот раз она вернется и наконец уничтожит меня. Во мне не было силы пошевелиться. Нога моя задрожала, и я упал на одно колено, ослабевшей рукой стягивая полусгнившую повязку. Ее широко распахнутые золотые глаза смотрели туда, где начинался рассвет. Тогда последние остатки злобы покинули меня, оставляя за собой лишь усталость и пустоту, и я уснул, опираясь лбом на ее остывающее тело. Якша с задумчивостью рассматривает бокал консультанта и переводит взгляд на свой чай. Люмин хочет спросить о том, почему он считает, что его спас Моракс, если без вмешательства адепта Астарот осталась бы жива, но Сяо отвечает на невысказанный вопрос: — Когда я очнулся, надо мной склонился гигантский дракон. Глаза его горели золотом, а сам он смотрел так, будто размышлял наступить на меня или съесть. Его горячее дыхание отрезвило меня, и я заставил свои измученные кости принять положение сидя и отодвинуться от трупа. Едва я сделал это, как дракон наклонил свою голову еще ниже. Я закрыл глаза, принимая судьбу и мечтая, чтобы он сожрал меня как можно быстрее, но вскоре до моих ушей донесся звук сломанных костей. С утробным рычанием мой будущий Господин раздирал Астарот и поедал ее. Когда от нее остались лишь кости, он заглотил их целиком, оставляя кровавое пятно на камнях. После трапезы он обратился ко мне. Голос его можно было бы принять за человеческий, но с клыков чудовища капала кровь, а чешуя содержала мелкие кусочки костей и это не позволяло мне испытывать что-либо, кроме страха и благоговения. «Сяо… В легендах другого мира так звали тёмного духа, которому пришлось вытерпеть множество страданий в мире смертных. Я думаю, оно тебе подойдёт». Своей мордой он отодвинул слабое тело от камней и с недовольством обнюхал мою израненную спину, обдав теплым дыханием. Что-то во мне явно его не устроило, но вместо этого он, слизав сочащуюся из моей спины кровь, отодвинулся и лег на каменный пол, поддерживая своим хвостом. Моракс посмотрел на меня с любопытством, но я не был уверен, что это не очередная игра архонтов. В его голосе можно было услышать отголоски грома и камнепада, но то, что он мне предложил почти заставило меня рассмеяться. Властелин камня тоже собирал адептов и в одной из военных кампаний оценил мои навыки. Я не был глуп и знал, что это очередное продолжение цикла, но другого я не умел. Не умел и не умею ничего, кроме ведения боя. Господин рассказал о чудесном городе, что построил для адептов и людей, но для меня это было не больше, чем окутанная золотым сиянием сказка. Людей проще убить, если они не спрячутся в разные места. Когда я поедал деревни, то оставлял в живых меньше, чем если бы поедал отдельные семьи. Но я ничего не сказал Властелину камня, а лишь кивнул. Язык мой едва ворочался в пересохшем от жажды и волнения рту, а горящий взгляд дракона напоминал, что достаточно неверного шага с моей стороны, и я последую за Астарот. Тогда Господин приказал мне залезть на его спину и крепко держаться за рога. Так давно не ощущая голода за слабостью в своих плохо сформированных и изуродованных костях, я все же удивился, когда услышал, что весьма худощав. Голос Моракса прозвучал осуждающе, и что-то внутри меня испытало малую долю стыда. Несмотря на то, что мог упасть, усталость все же овладела мной, и я уснул на спине своего Господина. Остальное является общеизвестным и не требует пояснений. — Ты про фанфики? — Паймон кладет ладошку под щеку и с неподдельным интересом смотрит на смущенного адепта. Тот хмуро смотрит на нее и едва слышно рычит от досады. — Уверен, многоуважаемый господин Чжун Ли докопается до самой сути, — якша переводит взгляд на консультанта, но тот, отвернувшись к окну и наблюдая за весело прыгающими с ветки на ветку птицами мягко улыбается. — О, вполне возможно, если бы у меня было желание… — Чжун Ли прищуривает глаза в насмешке и смотрит на ошеломленного адепта. — Но у меня его нет. Вы обещали рассказать о своей жизни, но Ваша жизнь не закончилась с заключением контракта с Мораксом. И, напомню, Вы и я тоже заключили контракт. Или Вы отказываетесь от своей части соглашения? — Никогда. Я лишь думал, что Ваша осведомленность хотя бы немного соответствует Вашей настойчивости. — Иногда я разочаровываю. Не стоит идеализировать мою скромную фигуру. Сяо трет виски руками и сосредоточенно смотрит на Чжун Ли: — Я даже не представляю, что конкретно Вам интересно. Каждый мой день с начала вступления на новую службу был похож на предыдущий, и я нашел в этой рутине свое успокоение. Господин приказывал мне вести собственные легионы, но строго курировал каждый мой шаг, позволяя самовольно управлять лишь в экстренных случаях. Иногда, до своей безвременной кончины, Госпожа Гуй Чжун сообщала о моих задачах, но после ее гибели и Войны Архонтов я сосредоточился на своей главной — защите Ли Юэ. Несмотря на болезненность воспоминаний, я упомяну о других якшах, коим повезло меньше моего. — Повезло? — Чжун Ли кладет голову на сложенные в замок руки и с неподдельным любопытством уточняет: — Разве Босациус, Индариас, Бонанас и Меногиас были в иных условиях, нежели златокрылый Алатус? Хроники гласят, что когда Властелин камня избирал их, то каждый был братом или сестрой иному по силе и ловкости. Ни у одного из них не было Глаза бога и не было преимуществ. Это не везение, как и не везение то, что в борьбе среди двух львов выживет тот, кто сильнее. Физически или морально. Когда мой отец принес шестнадцать драконьих голов и бросил их к лапам моей матери, это не было везением. А потому не преуменьшайте своих заслуг, Защитник Якса. — Не Вам судить меня, и тем более, моих товарищей. Каждый из них умер за Властелина камня, а потому я не потерплю ни одного оскорбления — явного или скрытого, в их сторону. — Прошу меня простить, — Чжун Ли в сожалении склоняет голову и Сяо хмуро кивает консультанту, — Я не хотел уменьшить жертвы Ваших товарищей. — Все якши умерли из-за разъедающих их кармических долгов. Так или иначе. Мне повезло потому, что моя душа куда больше привыкла к страданиям и терзаниям, нежели их. Только поэтому я и жив. Голоса наполнили мою голову и головы моих товарищей и каждый из нас начал битву с останками поглощенных нами Архонтов. Стоит заметить, хоть и многие смертные об этом не знают, что все Архонты так или иначе связаны с демонами и духами. Энергия элементов протекает через них несколько иным способом, нежели через смертных, а потому даже в своей смерти их души могут вернуть себе силу. В задачу якш входило полное их уничтожение и охрана от всего, что представляет собой присутствующий здесь консультант. Не думайте, что меня оскорбляет Ваше присутствие из-за каких-то особенностей Вашего характера, господин Чжун Ли, нет. Поверьте, в любой иной ситуации я бы не возражал увидеть Вас на террасе постоялого двора. Но Вы оскорбляете меня одним своим существованием здесь, в Ли Юэ. Вы порочите память тех, кто погиб за безопасность этого города и порочите имя моего Господина. А потому я уничтожаю таких, как Вы, — Чжун Ли спокойно выдерживает взгляд якши и кивает, принимая слова адепта к сведению. Сяо продолжает: — Индариас, Бонанас и Меногиас, как и многие другие якши ниже нас по рангу, впали в безумие и были уничтожены. Долгое время я и Босациус поддерживали мир в Ли Юэ вместе с другими адептами. Стойкий, словно камень, он поддерживал во мне боевой дух. Однако не смог поддержать его в себе. Вскоре я нашел его тело и захоронил. На этом история Великих Якш закончилась, потому как не бывает кого-то более великого, если остался всего один. Вся информация была передана Властелину камня и так или иначе распространилась среди смертных. — Вы упомянули о постоялом дворе. Как долго Вы там живете? — консультант неудовлетворенно поджимает губы, будто желая что-то спросить, но все же не спрашивая, — Вас так сильно не устроила комната в Золотой палате? — Вы знаете очень много. Но я понимаю необходимость знания о биологическом враге. Что же, когда мой Господин предложил мне комнату в Золотой палате, я осознал, что на дорогу до деревень потребуется слишком много драгоценного времени. Я не нуждаюсь во сне и еде, поэтому для меня не было нужды в комнате, что я и сообщил через одну из служанок. Я живу на «Ваншу» всего семь лет, и эта гостиница занимает наиболее удобное геологическое положение для всех сторон Ли Юэ. Мне предложили это место из благодарности и теперь я храню там накопленное. — Это Ваше гнездо? — Чжун Ли выглядит так, будто не желал задавать этот вопрос, а Сяо выдавливает из себя ошеломленное: — Простите? — его золотые глаза смотрят на Чжун Ли, будто ожидая, что тот признается в том, что неудачно пошутил. Добившись лишь легкого румянца на щеках консультанта, адепт выдыхает: — Гнездо… Люди назвали бы это домом, но это только кровать и подвал. Мне не нужно многого. Это все, что Вы хотели знать? — Нет, — резко отвечает консультант. — Вы не поведали мне ещё многое, но больше остального меня интересует Ваше отношение к празднику Фонарей и причина, по которой Вы отказывались приходить на пиры в честь адептов. У меня не будет другой возможности спросить, я знаю это. А потому прошу об ответе. Люмин отмечает, что Чжун Ли звучит и выглядит несколько обиженно. Вполне возможно, она бы тоже обиделась, если бы ее друг не пришел на устроенный ею праздник. — Меня некому ждать на празднике Фонарей. Никто не запустит их ради меня и не будет ждать. Я всюду чужой. Среди смертных и бессмертных, и это не тяготит меня. В ночь, когда граница между живыми и мертвыми размывается, не будет никого, кто защитит смертных вместо меня, не будет никого, кто исполнит мой долг вместо меня, — Сяо прижимает кулак к груди и смотрит в глаза Чжун Ли, — Каждый праздник лишь напоминание обо всех, кого я потерял и потеряю. Поэтому для меня важна моя битва. Она напоминает мне, что я никогда не должен терять самого себя. — Да, я так и думал, что Вы так ответите. Спасибо, что подтвердили мои мысли, — немного помолчав, Чжун Ли говорит: — Сяо… Наши близкие часто покидают нас, но обращая мысли лишь в прошлое, мы не замечаем будущего. Как бы не хотелось застыть во времени, подобно скалам… Мы должны продолжать двигаться вперед. Как бы далеко мы не прошли, все, кто когда-либо был дорог нам, останутся сиять в нашей памяти, подобно золоту. Сяо смотрит на консультанта похоронного бюро со странной смесью эмоций, будто не решаясь остановиться на какой-то одной. Наконец, он кивает. Пальцы Чжун Ли чуть подергаются на столе, а сам он, сделав глоток из бокала, предлагает: — Раз уж Вы ответили на мои вопросы, то я обязан ответить на Ваши. Мою жизнь украсили многочисленные знакомые и немногие друзья, но большая их часть уже покинула этот мир. Однако каждый из них так или иначе поучаствовал в строительстве моего гнезда. Изначально я отбил себе небольшой кусок территории и встретил людей, которые оценили мое покровительство. Это было даже легче, чем я рассчитывал. Соседней территорией управляла та, кто в последствии стала моей дорогой подругой и не было ни одного существа, кто смог бы покуситься на мою землю и остаться живым. Но бытие драконом приносит вместе с силой массу неудобств - например, это ограничивало мои перемещения среди врагов и делало их заметными. Тогда моя умнейшая подруга посоветовала мне обратиться к отцовской части моей наследственности. Лицо Сяо выражает эмоцию, отображающую презрение и отторжение. Руки его сжимаются в кулаки, а между бровей залегает небольшая складка. Чжун Ли смотрит на адепта с серьезностью и даже строгостью, но тот, встав из-за стола, с рычанием бросает, глядя на консультанта сверху вниз: — Омерзительно, — а после, повернувшись к Люмин, объясняет свое поведение: — Находиться за одним столом с тем, кто обращается со смертными, будто с одеждой, вызывает во мне желание омыть свое тело кипятком. Но его здесь нет, и я прошу подождать, пока я вымою хотя бы руки. Получив удивленный кивок от Люмин, Сяо спрашивает официантку о местоположении ванной комнаты и покидает их зал. Едва тот выходит, путешественница слышит полный любопытства вопрос от Паймон: — Чжун Ли, а это тело тоже когда-то принадлежало человеку? — маленькая фея сонно зевает и в последний момент прикрывает ротик ладошкой. Чжун Ли несколько секунд смотрит на нее с ничего не выражающим взглядом, а после глаза его хитро прищуриваются, и он отвечает: — Ты несколько нарушаешь целостность моего повествования, Паймон. Но да, это тело когда-то занимали куда меньшие заботы, чем содержание в себе меня. Мужчина, в чьем теле я нахожусь уже несколько тысячелетий, когда-то был кузнецом. Однако душа его давно покинула этот мир и не увидела большей части моей истории. Редкий демон способен поддерживать тело столь долго, как я. Даже по истечении года тело претерпевает внешние изменения, тем или иным образом соответствуя истинному облику демона, а в худшем случае просто разлагается или рассыпается. — Этот человек избавил себя от созерцания природы чудовища и правильно поступил, — говорит Сяо, появляясь на своем стуле из воздуха. Паймон вскрикивает и начинает тихо бурчать, выражая недовольство таким внезапным появлением. — Ни один смертный не должен подвергаться такой пытке, как нахождение в одном теле с демоном. Тем более, таким древним, как этот. — О, благодаря нашим общим с Вами старанием не найдется монстра древнее меня, дорогой адепт, — улыбка Чжун Ли выглядит дружелюбной и даже несколько нежной, когда он смотрит на отвернувшегося к окну якшу. Вскоре тот с задумчивым видом смотрит на Люмин и говорит: — Я делал это ради своего Господина. Из многих монстров остался один, потому что спрятался он в тени. Но скоро убитых мною монстров заменят другие, а значит нам нужно прекратить болтать попусту, подобно смертным, — Сяо переводит свой взгляд на Чжун Ли и коротко говорит: — Продолжайте. — Как не остановить копье, которое жаждет пронзить чудовище, так и не остановить ход времени. Как я уже говорил, спустя некоторое время мне понадобилось тело. Уже тогда я обладал значительным влиянием среди смертных, а следовательно, значимость моей фигуры как Архонта росла вместе с силой ею сопутствующей, потому как понятия эти взаимосвязаны. Но в делах смертных и перемещении своего духа внутрь них я был несведущ. Прямо говоря, первое мое перемещение в тело было… грязным, — Чжун Ли сконфуженно смотрит в окно, за которым уже не слышно чириканье птиц. — Молодая девушка, в которую я поселился, не желала такой участи и, несмотря на мои увещевания, очень меня боялась. После того, как я занял ее тело, душа ее отлетела мгновенно, оставляя меня наедине с пустым сосудом, которым я не знал, как управлять. Моя соратница перенесла меня на границу территории, где, как она мне пообещала, никто бы не увидел моего позора. Но она подшутила надо мной и оставила там в одиночестве. Несмотря на то, что я знал ее добрую природу, злость охватила меня и рык вырвался из-под женских губ. Попытавшись встать на слабые ноги, я с непривычки упал, потому как у меня не было ни хвоста, на который можно было бы опереться, ни четырех лап. В таком, несомненно, унизительном положении я провел несколько часов, пока меня не заметил путник. Окровавленный и хромой, он был частью такого же сверхъестественного мира, что и я. Крылья его встопорщились, а сам он изнывал от боли, но едва заметив меня, он решил помочь. Тот, кого я для удобства назову Цзиньпэн, подумал, что мною воспользовались и бросили, а я, отчаянно нуждаясь в помощи, не стал его переубеждать. Аккуратно прижав мое тело, которое даже будучи женщиной все же было выше его собственного, к себе, Цзиньпэн взмахнул своими крыльями и перенес меня в ближайшую деревню, которая, по счастливому обстоятельству и моим собственным расчетам, находилась под моим покровительством. Там нам выделили комнату и даже позволили набрать воды. Омыв мое тело, прекрасная птица захотела покинуть меня, но я уговорил его остаться, потому как находился в крайне невыгодном положении и желал узнать кем является мой спаситель. На единственной в комнате лежанке, в качестве благодарности массируя уставшие мышцы мужчины, я выведал, что живет он в горах, а его хозяйка издевается над ним. После нескольких поцелуев неопытными губами, Цзиньпэн поддался на мои ласки и вместе с ним мы провели ночь, где я был не большим, чем женщина, а он не большим, чем мужчина. Увидев, что Чжун Ли потерялся в своих воспоминаниях и не обращает внимания на их окружение в виде, по крайней мере, маленькой Паймон, Люмин требовательно дергает мужчину за рукав, от чего тот открывает прикрытые глаза и с удивлением, а после пониманием, кивает, извиняясь перед своей аудиторией. Сяо, обхватив свои виски руками, сидит, не глядя ни на кого и, если бы сама Люмин была несколько более наивной, то она бы подумала, что тот очень устал и не слушает их. — Кхм, прошу простить мою невнимательность. Такому древнему существу как я не остается ничего, кроме как предаваться воспоминаниям давно ушедших дней. Однако, я могу сказать, что в ту ночь я познал то, что до этого было скрыто для меня. — Пожалуйста, не рассказывай нам, — отчаянно просит Паймон и закрывает руками свои уши. Чжун Ли оскорбленно поджимает губы и, складывая руки на груди, поясняет: — Я узнал, что люди никогда не будут чем-то не равным бессмертным, потому как у них есть тепло в груди и жажда к слиянию в одно целое. В природе моей всегда была жадность, я стремился к обладанию прочными связями, расширению своих территорий, накоплению и приумножению богатств. Но за всем этим я никогда не ощущал себя и никогда не желал разделить это с ближним. Я жил днями завтрашними и тогда, лежа с мужчиной, который помог мне, ничего не беря взамен, я подумал: «Что я запомню?». Проведя рукой по его заживающей груди, я задал себе вопрос: «Что я оставлю?». Губы мои прикоснулись к его щеке, и я ощутил то, что ощущала моя мать, прикасаясь к моему отцу и что ощущала любая женщина, прикасаясь к своему партнеру. «С кем я поделюсь?» — беззвучно прошептал я. Цзиньпэн обнял меня своей рукой и прижал к себе, и тогда я ощутил наслаждение настоящим. — Слушая Вас, можно даже поверить, будто у монстров есть сердце, — Сяо со спокойствием смотрит на Чжун Ли. Его лицо не выражает ни скепсиса, ни желания подловить на обмане, ни жажды оскорбить, — Будто оно может биться ради другого существа и делать свои удары не из желания обладать. Чжун Ли прищуривает глаза, а губы его растягивает снисходительная улыбка. Архонт поясняет: — Больше другого я возжелал освободить Цзиньпэна. Мои военные походы возымели цель не только расширение территории и уничтожение противников, но и освобождение свободного духа моей птицы. Я говорю «моей», но был ли он действительно когда-либо моим? Нет. Думаю, даже, что больше, чем я желал, чтобы он был «моим», я желал быть «его». Больше, чем я желал его подле себя, я желал быть подле него. Можно сказать, что сердце мое ощутило это в ту ночь, когда сильные руки бережно прижали к себе мое тело, а златоперые крылья делали взмахи так легко, будто я ничего не весил, пока мы пролетали над устьем реки под лунным светом. Но нет. Ночью я приложил ухо к его груди и услышал спокойный ритм его сердца. На следующее утро Цзиньпэн должен был покинуть меня, пообещав, что, когда он освободиться, мы обязательно встретимся. Несмотря на ожидавшую его боль, он не боялся. Тогда я понял, что хочу сделать его желание реальностью. Паймон тихонечко вздыхает и смотрит на Чжун Ли своим мечтательным взглядом. Смутившись, почтенный консультант похоронного бюро откашливается и продолжает: — Утром моя подруга забрала меня. Смущение и досада боролись в моем сердце, однако я сохранял внешнее равнодушие. Все они испарились, едва она беззлобно рассмеялась и охарактеризовала мою попытку в человечность: «Выгодная инвестиция, друг мой!». Пожалуй, если оглянуться назад, то не было ни одного решения, которое не оказалось бы «выгодной инвестицией», ведь я вынес из них всех как новых знакомых, так и опыт. Это был ее урок. Находясь в ее долине, мы не теряли надежды найти другое тело для меня. Но долгое время этого не удавалось. Поэтому моя соратница стала той, кто будет представлять мою волю, потому как ее тело было человеческим, хоть и ум ее был ярче звезд Тейвата, а я был силой в ее руках. Вместе мы создали город, о котором мечтали и укрепили свое положение среди тех, кого стали почитать как богов. Мы отнеслись к своим обязанностям по поддержанию доверившихся нам смертных так же ответственно, как и любой хороший работник к своей работе. В нашей общей истории было немало военных походов и замечательных изобретений, но даже если бы всего этого не было, то я не встречал после никого, кто стал бы подругой лучше нее. Несмотря на мою животную природу, она пыталась понять меня, а я — ее. Поэтому ее смерть была разрушительной. — Ох, Чжун Ли… — Паймон взлетает с колен путешественницы и неловко гладит плечо архонта, в попытке утешить. — Нам очень жаль, — Люмин с сочувствием смотрит на Чжун Ли, получая в ответ: — Не стоит. Пока мы живы, жива и память о людях, которые нам дороги. Мои воспоминания умрут вместе со мной. Думаю, это то немногое, за что я благодарен своей хорошей памяти, — легкая улыбка и нежный взгляд глаз сменяются серьезностью, — Как и то, за что я ее проклинаю. Обратив внимание на затихшего якшу, Чжун Ли вновь улыбается и, хлопнув в ладоши, продолжает: — Что же, как говорил Златокрылый король: «Скоро убитых мною монстров заменят другие, а значит нам нужно прекратить болтать попусту, подобно смертным», поэтому я расскажу вам историю о том, как я освобождал из одних цепей лишь для того, чтобы заковать в собственные. Дело в том, что даже будь бы я человеком… Я бы не был хорошим. Даже среди людей мои поступки бы дали повод назвать меня чудовищем. Поэтому, разве не хорошо, что я уже им являюсь? Это дарует мне способность прекрасно спать по ночам, зная, что я убил многих, а еще больше убили за меня, ради меня и ради моих целей. Но худшим уроком, который я извлек из своего уподобления людям, это то, что я делаю все это и все же… иногда сожалею о многих жертвах, которые пришлось принести. Сердце мое с годами становится все мягче. Я ощущаю усталость от этой игры. Усталость эта сбивает меня с толку и делает отвратительным игроком в давно начатую партию. Глуп тот гордец, кто осознает силу своего союзника и все же не доверяет ему, как и глуп тот дурак, что доверяет ему в полной мере. Во время масштабной битвы, страдая от потери и скорби, я осознал себя как шахматную фигуру на гигантском поле, а не как игрока в равной позиции. Будь бы я гордецом, это оскорбило бы и подкосило меня, однако это осознание придало мне смысл двигаться дальше. Я сделал все, что мог со своего места. Не имея возможности ходить куда-либо, кроме как по вертикали и горизонтали, я все же сыграл свою роль и отдал фигуру достойному игроку. Моя игра как противника закончилась, — наконец допив свое вино, Чжун Ли ставит бокал на стол перед собой и говорит: — Но я вновь отвлекаюсь. Около двух с половиной тысяч лет назад, когда моя драгоценная подруга была жива, а то событие, которое позднее назвали Войной Архонтов еще только зарождалось конфликтами то там, то тут, мне доложили о весьма слабой Богине, обладающей жалкими клочками территории, но доставляющей массу неудобств своим слугой, поедающим целые деревни по ее приказу. Как известно, одно из правил ведения войны заключается в том, чтобы не полагаться на то, что противник не придет, а полагаться на то, с чем я могу его встретить; не полагаться на то, что он не нападет, а полагаться на то, что я сделаю нападение на себя невозможным для него. Поэтому я не стал ждать, пока та окрепнет, а немедленно сел за карты и поданные мне расследования. Спустя три дня и восемь часов я возглавил четыре легиона и попросил свою подругу возглавить еще два, если потребуется подкрепление. Оно не потребовалось. По истечению девяти часов, я избавился и от карающего ангела, и от его зверя, и от гадюки, пожрав их всех. Возможно даже, что я несколько сожалел о том, что не выпытал, где ее гнездо, но непривычная ярость, наполнившая меня, заставила совершить ошибки. Я бы не был здесь с вами, если бы отсутствие какой-либо информации остановило меня. Запах. В какой бы ситуации я не был, всегда оставался запах. Он и привел меня в наполненную гнилью пещеру, где полумертвое тело Цзиньпэна оперлось на останки его мертвой хозяйки. Тогда мне показалось, что они пробыли вместе так долго, что даже запахи их стали схожи. Несмотря на мои опасения, Цзиньпэн выжил, но крылья его были навсегда потеряны для него. Можно ли было сказать, что я спас его? Возможно. Но также можно сказать, что он сам спас себя. Я лишь оказал помощь. Будь бы мы в романтической истории с прекрасной девой, благородным императором и ужасным драконом, то в моей жизни настали бы благодатные времена. Мы в ней не были и поэтому все то хорошее, что есть и было в моей жизни оплачено как кровью, так и моими незаурядными знаниями стратегии и тактики. Цзиньпэн в благодарность за мою доброту поступил на службу ко мне и случалось такое, что мы не видели друг друга десятилетиями. В результате кропотливого труда, моя мечта исполнилась, и я испытал удовлетворение. Жители процветающего города были благодарны мне. Согласно моему долгу и желанию, я всячески их поддерживал и спустя некоторое время ушел в отпуск. Ваш покорный слуга мог бы еще многое поведать как о своих благородных поступках, так и о гнусных и принесших много горя. О тех друзьях, что покинули меня, тех, кто остался со мной и тех, с кем я познакомился не так давно. Но наше время подходит к концу. Паймон, Люмин и Сяо. Благодарю вас за то, что Вы выслушали мой длинный рассказ. — Вы специально укоротили его, чтобы мой рассказ не был в два раз короче, а был ровно таким же по размеру, как и Ваш? — подперев щеку кулаком, Сяо с укоризной смотрит на Чжун Ли, но тот с улыбкой отвечает: — Конечно нет. Паймон с ожиданием смотрит на консультанта и тот, очевидно что-то вспомнив, говорит: — Теперь, когда наши истории были поведаны, я бы хотел задать свой вопрос, согласно контракту. Сяо, ответь мне… выполнил ли я свою работу? — Бывает такое, что наш долг обязывает работать день и ночь. Что монстры нападают и им не видно конца и края, а твои товарищи гибнут один за другим. Что ты просыпаешься с ножом врага у своего горла. Но бывают и дни, когда нагруженные товарами корабли один за другим прибывают в порт твоего города, а твой друг ждет тебя с бутылкой вина. Когда твои люди оправдывают оказанное доверие, а механизм работает без тебя в качестве главной запчасти. И до тех пор, пока он работает, можно сказать, что работа выполнена… — Сяо открывает контракт и с искренней улыбкой заканчивает, — Господин Моракс. Чжун Ли улыбается в ответ и кивает ему. Закончив ужин и попрощавшись, Люмин замечает, что солнце уже село, а Паймон страшно хочет спать. Вспомнив про меч, они идут в другую часть города и едва Люмин забирает свой заказ, как маленькая фея аккуратно дергает ее за рукав и осторожно спрашивает: — Ты же не мыла руки? Поняв, о чем она говорит, Люмин осторожно мотает головой и показывает их ей. «Ушнав Ацинитсог». — Странные имена… — озадаченно Паймон смотрит, как Люмин моет руки от крови в реке. Путешественница с улыбкой подмигивает ей и тогда фея восклицает: — О! Поняла! Странные, странные имена… — принимаясь притворно ворчать. Едва они прибывают в Ваншу, как ничуть не удивленная Верр Голдет приветствует их и сопровождает не в комнату Сяо, а в ту, что напротив нее. Одна из ничем не примечательных дверей распахивается и из-за нее показывается адепт. Со спокойным выражением лица он смотрит за их спины и, убедившись, что позади них никого нет, говорит: — Вы пришли быстрее, чем я ожидал. Да и Господин… Чжун Ли, — имя кажется чужим на его языке, — ожидал вас позднее. Но все в порядке. Идите за мной. Не удержавшись, Паймон удивленно вздыхает: — Ты на самом деле живешь здесь, а не в той тесной каморке? Действительно, удивиться есть чему: расписанные вазы и статуэтки соседствуют с различными картинами — как изображающие военные сражения, так и пейзажи, портреты и натюрморты. Гигантская статуя дракона украшает потолок и повсюду горят подвесные люстры. «Смотри, здесь даже Нин Гуан есть!». — Нет. На самом деле я живу в своей тесной каморке, — беззлобно и несколько устало отвечает якша, отодвигая еще одну дверь. В следующей комнате лежа на софе отдыхает тот, кого некогда называли Гео Архонтом. Однако в своем расслабленном состоянии он является зрительным подтверждением собственной драконьей природы. Покуривая подозрительно знакомую трубку, Чжун Ли выпускает дым через ноздри. Увидев своих гостей, он приветственно кивает и кладет трубку на подставку, а после, поправив шелковый халат и откинув на спину мокрые волосы, встает, освобождая место. — За вами никто не шел? — после приветствий спрашивает Моракс и, получив отрицательный ответ, предлагает Люмин и Паймон присесть на кресла. Сев на свое место, он пространно замечает, — Здесь удивительно хорошие ванны, — а после, приняв серьезный вид, начинает: — Вы, очевидно, догадались о том, почему мы встретились и провели встречу так странно? — Не совсем. Сначала я ничего не поняла, но к концу все стало понятнее, — Люмин смущенно сжимает руки в замок у себя на коленях, тогда как Паймон заявляет, что ничего не поняла вовсе. Чжун Ли по-доброму смеется в ответ на ее заявление и поясняет: — Признаюсь, мне не хотелось использовать вас. Но именно это я и сделал. За что извиняюсь как перед тобой, Люмин, так и перед маленькой Паймон. К сожалению, после получения моего сердца Бога, Фатуи не списали меня со своих счетов и не исчезли из моего города. Также из-за недомолвки с Тартальей, я оказался в весьма невыгодном положении. Наблюдая за мной с таким рвением, будто у меня в рукаве осталось еще как минимум два сердца, шпионы Снежной вынудили меня устроить еще одно, куда более безобидное представление. Как я помнил, Царица испытывала большую любовь к различным драмам, и я был бы очень плохим знатоком людской природы, если бы не знал, что ей понравится и эта. «Скованный» условиями контракта, повисший на волоске от смерти… От собственного воина, который не признал своего господина. О, ей очень и очень понравится читать отчет, — едва Сяо приносит небольшой чайник и наливает Чжун Ли чай, как тот, поблагодарив, сразу же берет чашку в свои руки. — В своем рассказе мы многое скрыли, хоть и из наших уст не было произнесено лжи. Царица не узнала ни об Аждахе, ни о Барбатосе, ни о Гаврии и, разумеется, ни о ком даже близко подходящем по степени важности. Я рассказал ей именно то, что она, Богиня любви, желала услышать и я не удивлюсь, если она даст мне спокойно спать по ночам еще как минимум месяц. — Но ты не мог все это сделать! У нас сломался меч! — возмущенно хлопает по подлокотнику Паймон. Люмин хочет ответить ей, но в разговор вмешивается якша. С сочувствием смотря на них, он говорит: — Он мог. Около двух месяцев назад уважаемый консультант похоронного бюро «Ваншэн» забронировал комнату в Глазурном павильоне. Там, куда многие не могут попасть за полгода. Связавшись с Волей небес, он обеспечил, чтобы в сегодняшний день как можно меньше людей присутствовало на улице и заранее предупредил кузнеца. В его родственниках действительно был истинный владелец тела моего Господина. Но дело это было несколько тысячелетий назад и никак не могло быть передано из поколения в поколение. Разработав контракт и обговорив свой сценарий со мной, он отправил меня в назначенный день и в назначенное место. К вам. Скрытый тенью деревьев и их листвой, я запустил камень в твой меч, Люмин. И напугал митачурла. Дальше дело было за малым. Я сделал вид, что не знаю, кто такой мой Господин и притворился куда более агрессивным, чем являюсь. Поверьте, если бы я встретил демона, то убил бы его быстрее, чем его успела бы заслонить собой Паймон. — И это ради месяца спокойствия? — восклицает маленькая фея, но Люмин слишком хорошо помнит, что сделал Чжун Ли ради того, чтобы уйти в отпуск, а потому успокаивающе гладит ее по руке, — Откуда у него вообще столько моры? — Я много работаю и… — Сяо принимает сконфуженный вид, а заостренные кончики его ушей краснеют, — из-за мешков с ней дверь в мою комнату стала плохо закрываться. После непродолжительного молчания, в комнате слышно тихое бормотание. Вскоре оно нарастает до полноценной речи: — Вы! Вы! — Паймон похожа на вскипевший чайник в этот момент и Люмин не удерживается от смеха. Обратив внимание на нее, фея находит в себе силы закончить и возмущенно подытоживает: — Короли драмы! — Не стоит винить Сяо за это. Он лишь помог мне, — объясняет Чжун Ли, а после хитро улыбается, глядя на Паймон: — Однако, чтобы немного подсластить горькую пилюлю невольного участия в моем выступлении, я могу предложить полный закусок стол на нижнем этаже. Несмотря на заявления Паймон о ее обиде и неподкупности, а также обещание считать Чжун Ли просто другом, а не «лучшим другом» еще как минимум час, маленькая фея вылетает из комнаты быстрее ветра и обещает вернуться через пять секунд или может быть чуть больше. Моракс с нежной улыбкой провожает ее, но едва он закрывает дверь, как лицо его принимает серьезное выражение, и он смотрит на Люмин: — Так как ты стала невольной участницей нашего договора, то тоже вправе задать мне вопрос. Если он не нарушает условия моего контракта, и я знаю ответ на него, то с удовольствием это сделаю. — Почему Царица собирает сердца? Если ты не можешь ответить на него, то почему ты отдал свое сердце Бога ей? — возможно, она звучит отчаянно. Возможно, это не тот вопрос, на который получит ответ. Но все это так или иначе поможет ей найти Итэра и уже это стоит попытки. Чжун Ли смотрит на нее с сочувствием и даже виной. — Я не могу ответить на эти вопросы. Тебе придется задать другой. Но, Люмин, я могу поделиться с тобой одной военной мудростью: «Одержать сто побед в ста битвах — это не вершина воинского искусства. Повергнуть врага без сражения — вот вершина». Однако, это лишь дружеский совет, а не ответ, которого ты ищешь. Ты… хочешь задать мне другой вопрос? Может насчет того, что я говорил в павильоне? Это все было правдой. — Нет, — Люмин качает головой, а глаза ее сдерживают слезы. Сожаление Чжун Ли делает все только хуже, — Могу я… Могу я выйти подышать? Дым разъедает глаза. Она прикладывает уйму усилий, чтобы достойно уйти, а не убежать. Несмотря на то, что Люмин осознает причины отказа, это не делает ей менее больно. Еще одна ниточка, ведущая к Итэру, оборвалась и с каждой такой ниточкой путешественница ощущает подступающее к горлу отчаяние. Рука на ее спине пугает путешественницу, она вздрагивает, но дружелюбное «Бу!» и тихий смешок совсем малость поднимает ей настроение. Сяо накидывает ей на плечи легкое одеяло и опирается на ограждение балкона. — Ты тоже должен мне один вопрос, не так ли? — разочарованно спрашивает Люмин и, получив серьезный кивок, вздыхает: — Этот мир странный. Каждый из вас что-то скрывает и едва мне кажется, что я начинаю что-то понимать, как правила меняются. Итэр… Он все дальше от меня. — Что ты сделаешь, если он окажется не тем, каким ты его помнишь? Люди думают, что спустя годы их знакомые останутся прежними. Говорят, в этом и заключается прелесть времени — каждый раз узнавать людей заново. Но я не могу судить об этом. — Мой брат… — Люмин робко обнимает себя руками. — Он не такой, как другие люди. И всегда будет таким, каким я его знаю. Что бы я сделала, если бы он изменился? Я бы поговорила с ним, он бы обязательно меня выслушал. Неужели… Неужели ты бы не поступил так же на моем месте? — Если бы тот, кто мне дорог, стал худшей версией себя… Я бы избавил его от страданий, потому что такое существование хуже проклятия, — якша прижимает руку к груди. Слова его наполнены честностью. — Точно такого же я жду от него. — Ты слишком жесток, Сяо, — адепт нежно улыбается в ответ на ее слова, но взгляд его печален. — Всегда можно поговорить. — Если настанет день, когда ты не сможешь решить все разговорами, а твой меч не поможет тебе в трудную минуту, ты всегда можешь позвать меня по имени. Я приду. Где бы ты не была. Несмотря на то, что Люмин не получает ответов на свои вопросы, в груди ее становится легче. Паймон засыпает на руках и сладко сопит, пока ее относят в одну из комнат, а сама путешественница без сил падает на пахнущую шелковицей простынь, едва заходит в номер. Во сне своем она не видит, как Моракс присоединяется к своему адепту и тихо говорит: — Как бы мы не сочувствовали ей, мы обязаны соблюдать контракт, Сяо. Это выглядит как попытка утешения и даже теплая рука, оскверненная силой самого Гео Архонта нежно прижимает Сяо к себе. Тот лишь фыркает в ответ. — Я не сочувствую, Господин. Признаюсь, я искренне восхищен Вашей стратегией. Не в моем праве сомневаться в Вас. — Но ты все же сомневаешься, — улыбка Чжун Ли печальна, будто песнь водяной лилии по иссохшему пруду, а голос его мягок и тих. — Сяо… наша история слишком далеко зашла для того, чтобы сдаться и погибнуть ради призрачной надежды. Долгие годы, танцующие марионетки и строгий расчет. Смерть, пытки и твои страдания. Страдания детей без родителей. Жен без мужей. Наше настоящее оплачено этим. И живя этим настоящим, я хочу наладиться им с тобой, пока шестеренки гигантских механизмов задевают друг друга и фигуры делают свой ход. До самого конца, когда мы разделим победу или поражение на двоих. — До конца, Господин Маракс. Сяо прижимается спиной к телу Чжун Ли и тихо вздыхает. Его золотые глаза смотрят туда, где начинается рассвет.