***
Сбивчивый тембр дыхания, холодок, пробегающий по позвоночнику, слёзы, разводами растёртые по красному лицу и не перестающие стекать по щекам солёными каплями, приземляясь на асфальтовое покрытие, на котором почти неподвижно лежал светловолосый парень. Капля… Ещё одна и снова, но это уже не слёзы. Помимо них, с неба стали срываться ледяные капли дождя, постепенно увеличивающие свою мощность до полноценного ливня. Пальцы, будь они прокляты, трясущиеся в судорогах, сейчас медленно накрывают собой рядом лежащий телефон, пока в светлой голове ещё способна возникнуть мысль осуществить звонок, но руки слишком сильно онемели, а тягостная боль, охватывающая всё изнемождённое тело, выбивает из любых мыслей, вплоть до осознания того, что мобильник на самом деле давно сломан.И как это только могло произойти?
***
Ослабленные ноги еле-еле донесли их обладателя до входной двери нужной ему квартиры. Помимо проливного дождя, под которым вымок мальчишка, множество препятствий было преодолено, чтобы наконец дотронуться до этого блядского звонка, но руки не слушаются и не без воли сознания, которое тоже опасается, казалось бы, неизбежного. Голубые глаза с аквамариновым отливом всё ещё источали собою соль, а предотвратить это требовалось немедленно, прежде чем железная ручка дрогнет и дверь откроется. Губы сминаются в тонкую полоску, ведь их обладатель так наивно полагает, что сможет скрыть их израненность. Отмокший рукав оранжевого свитера припадает к лицу и ещё несколько минут не отстраняется от него, пока вся лишняя влага не впитается в и без того сырую ткань. Жар с щек не спадает и вряд ли спадёт в ближайшее время, с этим он ничего не может поделать, кроме как молиться, что Он ничего не поймёт. Одежда грязная, но не настолько, чтобы не суметь оправдать её состояние простым падением, а по-другому он себе всё это и не представлял. В голове мелькают сюжеты, возникшие в связи с опасением этой встречи. Он чётко представляет, как его язык непременно будет заплетаться, а стоит только их взглядам столкнуться, как он, не в силах смотреть Ему в глаза, тут же отведёт слезящиеся зеницы, которые, чёрт возьми, так любили эти чёрные омуты. Он предвкушает. Сейчас всё может закончиться навсегда… В этом случае он потеряет не только самое важное в его жизни, он потеряет сам смысл и саму жизнь. Его учили ценить верность, и он бы никогда… Но сейчас он стоит перед дверью того, кто каждый день ждёт его с университета, готовит вкусный ужин, приходя с работы, и никогда не забывает про поцелуи перед сном и на утро. Он стоит перед дверью квартиры, которую ранее, без зазрения совести, мог называть любимым домом. И он перематывает всё это в своей голове, как будто наслаждаясь последним, что у него осталось — воспоминаниями. Как будто он уже похоронил всё своё прошлое и будущее, не давая себе и шанса на удачу и милосердие. Если Он уйдёт, то его последним желанием будет, чтобы время остановилось. Стоя в этом пустынном подъезде, он уже скучает по нему и проклинает себя за своё существование. Парень часто говорил ему слова: «Я люблю тебя», — и под этим он всегда подразумевал: «Я никогда не сделаю тебе больно», — но как жаль, что он не смог выполнить столь простую для искренне любящего сердца просьбу. И неважно, что это вовсе не его вина… И всё-таки время не будет тянуться вечно по одному нашему наглому желанию. Рано или поздно мальчишке придётся нажать на эту кнопку звонка и оповестить любимого о своём приходе. Но он всё думает, что будет, если он никогда больше не заявится в эту квартиру. Тянет время, боится будущего и не за зря. Ему ужасно больно и тошно… Но он думает не о себе. Ни на секунду он не думает о себе. Думает о всём, в большинстве своём о нем, но о себе в последнюю очередь. Даже если из-за холода и жара уже завтрашним утром его охватит простуда или что похуже. Неважно… Если он будет брошен, то это совсем неважно. Плотно стискивая зубы, скуля сквозь почти неслышный болезненный стон, он всё же набирается смелости нажать на звонок, и дёрнувшийся вовремя палец успешно помог это сделать быстрее, чем того хотелось. Приглушённый звон по ту сторону двери сейчас звучал как приговор, последнее, что он услышит перед смертью, последнее, что станет предпосылкой к болезненному расставанию. Тело охватывает табун мурашек, а он понимает, что нельзя, чтобы тот понял, что произошло. Если он хочет сохранить эти отношения, если не хочет лишиться единственного, что так искренне и трепетно любил его, то он должен скрыть то, что произошло… Эти шаги по ту сторону, явно приближающиеся ко входу двери, спешные и по силе своей были громче обычных. Точно ведь переживал… Небось звонил без перерывов на тот самый мобильник своего мальчика, который был безжалостно разбит никчёмными уёбками. Светловолосый задержался больше, чем на час, не предупредив об этом абсолютно никого. Неудивительно, как сильно нервничал его любимый. У пепельноволосого мужчины, который уже довольно долгое время ждал мальчишку, появлялись не самые приятные навязчивые мысли, которые так и норовили выдвигаться на его поиски, но, как сильно забилось его сердце, когда наконец прозвучал этот долгожданный, действительно желанный для слуха звонок. И предвкушение наряду с переживанием окутало с ног до головы, придавая в два раза больше сил и стремления, чтобы скорее узнать, кто был за дверью. Он всеми недрами души молился, чтобы только увидеть на пороге целого и невредимого студента, которого любил он всей душой. Он расспросит его потом, если вдруг на то была причина, а первым делом он обнимет его крепко-крепко, чтобы тот никогда больше не задерживался и не пугал вот так своего будущего мужа долгими отсутствиями. Так это выглядело в его голове. До тех пор, пока он не открыл дверь… Увиденное повергло мужчину в шок и заставило остолбенеть у самого порога, практически сразу после открытия двери. Сам он не знает, что тогда было первой мыслью в его голове, но, по-моему, это было что-то вроде: «Какого… ч-чёрта?». Чёрные зрачки замерли на любимых голубых радужках, которые уже не были такими, как прежде. Они уже не были теми искристыми, наполненными счастьем глазами, они угасали, они усыхали с каждой секундой, выражая собой разочарование и страх. Противоречащей чертой была улыбка, силком натянутая на заплаканное, видно же, что заплаканное лицо. Да хотя бы посмотреть на то, как сильно покраснели его глазные яблоки. И это, блядь, пугает до дрожи в костяшках. Мужчина хочет что-то сказать, но теряет дар речи, оглядывая блондина с ног до головы напуганным, переживающим взглядом, а парень продолжает тянуть эту улыбку и отводить взгляд, ведь немыслимо, как стыдно ему было смотреть в его чёрные глаза. — Прости что з-задержался, — высокий голос с хрипотцой дрогнул на последнем слове. Парень глубже вдыхает и только после может продолжить говорить, всё так же вглядываясь куда-то в себя, не концентрируя взгляда на чём-то конкретном. — У нас была… Непредвиденная лекция. — И всё-таки накатывающая соль, как он и предполагал, не заставила себя долго ждать, прежде чем слегка проявиться неестественным блеском в аквамариновый глазах. — А… Т-телефон… Я случайно уронил его. — Кисти сжимаются в кулаки, чтобы скрыть то, как неистово они дрожат. Улыбка уже настолько неестественная, что хочется силой убрать её с лица, чтобы не мучать ни себя, ни её обладателя. А первая слеза давно покинула нижнее веко и устремилась к подбородку. — Прости… «Да что же происходит? Наруто, милый, я вижу, как ты врёшь, цедя сквозь зубы свою невнятную ложь. Но… Твоя разбитая губа заставляет меня бояться… А твои синяки на запястьях. Откуда?» — думает про себя пепельноволосый всё то время, пока парень оправдывался, анализируя его состояние. — Наруто… — с сочувствием отзывается тихий, нежный баритон мужчины. Без лишних вопросов он легонько берёт руку парня и заводит его-таки внутрь квартиры, закрывая дверь и заключая в объятия возлюбленного, явно нуждавшегося в поддержке. — Расскажи мне правду, умоляю… Не заставляй меня думать, что в твоих глазах я тот, кто не сможет принять и понять её, какой бы она ни была, — тихо молвил мужчина, успокаивающе поглаживая блондинистые пряди, мягкие и пыльные, как будто парень лежал на грязном асфальте. — Я боюсь… — хрипло шепчет парень, утыкаясь в плечо любимого, всхлипывая и даже не смея обнять в ответ. — М-мне страшно. — Не бойся, я с тобой. Всегда с тобой, слышишь? Не знаю, что произошло, но… Главное — ты жив, а с остальным мы в любом случае справимся. Вместе справимся. — Голос внушительный, над самым ухом шептавший, на этот раз не успокаивал, а только сильнее трогал за сердце. Душа кровью обливается, когда ты стоишь на грани того, чтобы потерять всё, что ты так любишь, когда надежды так мало, что хочется кричать без перерыва. А голос над ухом всё продолжает: — Пожалуйста, лисёнок, мне больно. Я ведь переживаю за тебя. Не издевайся надо мн… — И не хватило секунд, чтобы закончить, как взгляд переметнулся на тонкую шею, и мужчина был ошарашен расположившимися на ней внушительными царапинами и укусами, которые он точно… Не оставлял. Парень продолжал молчать, молчать беспомощно и обречённо. Молчать во благо или же нет, не знает, от того и только хуже. Он не простит его… Так он думал. А пальцы мужчины, противореча этому, проводят по свежим царапинам. Увидел… — Наруто, откуда? — ошарашенно, но так же тихо и спокойно спрашивает старший, не желая верить той мысли, что так упрямо появлялась в его голове. — Ветками деревьев поцарапался, — на ходу придумывает и выпаливает блондин, тут же сморщивая нос и всхлипывая, ненавидя свою ничтожность и стыдясь своих жалких попыток обмануть возлюбленного. — А эти синяки, малыш? — ещё тише, без упрёка и давления молвит пепельноволосый, аккуратно беря мальчишку за руку и без единого чувства отвращения поднося её к губам, оставляя на запястье бережное касание. Он начинает понимать. Понимать всё слишком доходчиво, и в его глазах, в глазах, казалось бы, взрослого мужчины, читается испуг и неприятный трепет. Он сдерживает эти навязчивые чувства, чувства переживания за своего единственного. Если его догадки верны, он отдаст всю свою любовь и заботу, включая себя целиком и полностью, в каком бы то ни было смысле. Он уже клялся посвятить жизнь одному мальцу, который обладал просто прекрасными золотистыми волосами и пленительными голубыми глазами, и он ни за что не посмеет отречься от своих слов. — Это всё моя вина… — почти скулит парень и слегка отстраняется, мотая головой. Он не отдергивает руку, но искренне не может поверить, что его мужчине не противно. Не противно даже после того, как тот, очевидно, догадался в чём дело. — Твои прекрасные волосы грязные, ты весь дрожишь, а одежда она… — Он не договорил, но этого и не требовалось, чтобы понять, что он имел в виду. — Я упал, — выпаливает блондин быстро и вкрадчиво, желая скорее закончить этот разговор, чтобы сердце не щемило так сильно, а лёгкие могли в волю надышаться, не сдерживая глубоких всплесков и порывов. — Не ври мне. — Рука старшего отпускает запястье и вместе со второй обвивается вокруг талии, крепко-крепко прижимая хрупкое тело к своему торсу, воссоздавая ситуацию подобную защите. Губы мужчины касаются солоноватого лба, и тем вовсе без разницы, что личико было тоже запачкано пылью. — Никогда не ври… Одна рука переместилась на макушку, гладящими движениями перебирая каждый локон. Его малыш слишком сильно люб ему, чтобы тот мог спокойно смотреть на всё это с полным осознанием того, что с ним действительно случилось. Он до последнего надеется, что это не то… Не то, о чём он думает, но все факты свидетельствуют об обратном. Сейчас так сильно хочется его сжимать. Он никогда не чувствовал такой сильной тяги быть рядом. Он будет, даже если тот прогонит его и не пожелает видеть никогда. Если он не противен ему, а он не может быть ему противен, он ни за что не отпустит этого мальчика. Своего мальчика… То, что произошло не станет преградой, но однозначно станет травмой для блондина. Увы, Какаши — не психолог, но сделает всё, чтобы Наруто забыл весь ужас пережитого. Главное — самому не расклеиться в такой ответственный момент, ведь когда в голове снова возникают представления о том, как над его мальчиком кто-то изрядно издевается, кажется, и он, не в силах вынести подобного, пустит слезу. Но он не должен, он же сильный. Тогда почему так сильно жжёт в груди? Каждый раз, стоит ему подумать о страданиях своего малыша во время пережитого, возникает только три чувства: убить тех ничтожеств самой жёсткой и болезненной смертью, отдавать всю свою любовь мальчишке, чьи раны он готов залечить даже за счёт собственной жизни, и последнее, самое нежеланное сейчас чувство, — чувство страха… Он ведь тоже не каменный, ему страшно за Наруто. Он не простит ни себе, ни кому-либо ещё, если тот не сможет забыть это и жить дальше. Не простит, но останется с ним до конца жизни, беря всю ответственность и питая надежды. И пусть это солнышко уже не будет освещать его путь, он отдаст весь свой свет, ничего не ожидая взамен. Пусть всё заберёт. Выжмет всё до последней капли, только пусть вернётся этот жизненный блеск в его глазах. — Сколько их б-было? — голос мужчины неожиданно дрогнул. Он отстраняется совсем немного, берёт светловолосого за подбородок и приподнимает головушку повыше, с целью посмотреть чётко в голубые омуты своими, уже слегка слезящимися чёрными зеницами. Да, в любой другой ситуации он не позволил бы себе слабости, да, в любой другой ситуации он снова был бы той самой каменной стеной, за которой мог укрываться его любимый, прячась от всех опасностей этого мира, но, да, в этот раз, ему так жаль, невыносимо жаль, что он не смог… Он не смог защитить возлюбленного, когда тот нуждался в нём. Он не ищет себе оправданий, он винит себя и питает сочувствие к своему мальчику. — «Как я мог допустить подобное…» — мысль, не покидающая голову пепельноволосого. Наруто, в момент когда их взгляды встретились, сглотнул довольно большое количество слюны и посмотрел прямо на мужчину, не отрывая мутного от слёз взгляда. Какаши так и задумывал. Наруто не сможет соврать, если будет смотреть ему в глаза, он знает, он не сможет, никогда не сможет… — Двое, — сдавленно скулит парень и прикрывает глаза, снова всхлипывая. Стыдно, унизительно, позорно, так просто говорить это, когда ты был настроен на молчание. Говорить любимому мужчине о том, сколькие касались тебя, сколькие надругались над тобой. Однако всё пошло не по плану, далеко не по плану. Эти слезящиеся глаза напротив… Ему не кажется? — Малыш, мне очень жаль… — быстро отчеканивает мужчина сквозь стиснутые зубы, пока первая слеза скатывалась с его нижнего века и стекала вниз, вплоть по подбородка, в конец срываясь и приземляясь на щеку блондина. — Прости, что меня не было рядом. Прости, что не смог защитить тебя. — Руки полностью расслабились. Какаши незамедлительно упал на колени перед плачущим студентом, который сегодня испытал то, чего даже самому страшному врагу никто в здравом уме не пожелает. Он не имеет права смотреть на него сверху вниз, ему стыдно, что он такой ужасный возлюбленный для своего парня. — Почему ты извиняешься? Т-ты же… Ни в чём не виноват. — И правда почему он стоит на коленях? Почему его слеза теперь растекается по влажной щеке голубоглазого? Почему он извиняется за то, в чём вины его нет от слова совсем… Потому что любит. И что бы ни случилось, только сильнее будет любить и прижимать любимого к себе. Больше никогда не отпустит, больше не допустит ошибки, больше не позволит такому случиться, вложет все свои силы на воссоздание этого обещания. Наруто так ошибочно предполагал, что его бросят. Так наивно думал, что противен, что ничтожен, что испорченное чужими руками тело будет вызывать отвращение, а на деле его любимый впервые пустил слезу за два года отношений, стоя на коленях и прося прощения. Кто он, если не лучший мужчина на свете? Почему эта мысль ушла из головы на этот промежуток времени и вернулась только сейчас. Так он был напуган, так он был отчаян, так он был глуп, что теперь чувствует вину за ошибочное предположение. — Встань, пожалуйста, встань. Ты не должен… — умоляет парень, сминая солёные полосы собственных губ. Горе парализует, любовь — мотиватор куда серьезнее. А любовь у них была сильнее любой воли, крепче самого крепкого алкоголя, чище утренней росы и трепетнее, чем яркое огненное пламя. Любить… Любить до последнего издыхания. Они клялись. У них не было периода, когда оба были безудержно влюблены друг в друга, они не могут сказать, что испытывали влюблённость. С самого начала это была любовь в самых ярких и трепетных её проявлениях. Ведь, как ни посмотри, влюбляешься ведь только в чужое, родное — любишь. Именно поэтому Какаши точно знает одну простую истину — его любят. А он… Любит своего мальчишку. Любит его улыбку, его мягкие волосы, приятно пахнущие ромашковым шампунем после совместного душа, любит его миниатюрный носик, который сморщивался, когда тот был чем-то недоволен. Он любит его руки, маленькие и теплые, по сравнению с собственными вечно холодными большими ладонями. Любит губы, ведь только они, только эти губы смогли подарить ему всё то, что он и не мечтал обрести в своей никчёмной жизни. За все это по отдельности и за всё это разом, он прикончит каждого, кто причинит любую боль его возлюбленному… — Нет, солнышко, я должен. Я обязан… Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты чувствовал себя ненужным мне, — внушающе нашептывал старший, вкладывая две небольшие мальчишеские ладошки в свои, пусть и холодные, зато такие родные, большие ладони. — Ты ни в чём не виноват, понял? Главной задачей Хатаке было убедить парня, что его отношение к нему никак не изменилось. Главной задачей было любыми способами остановить поток слёз из любимых лазурных очей. Главной задачей было пригреть котёнка, которого обидели, которого использовали, которому сделали больно. Сердце кровью обливается, но что куда страшнее — начинаешь задумываться, почему эту боль называют израненным сердцем, ведь у мужчины, помимо этого, возникает чувство, что все кости в его теле сломаны… — Понял, — тихо бормочет блондин и ощущает, как его ручки бережно сжимают в холодных ладонях. — Мы должны поехать в полицию и в больницу на обследование. Если ты помнишь их лица, не сомневайся, они будут наказаны. — Большие пальцы мужчины легонько проходились по каждой фаланге мальчика, после чего губы лёгкими касаниями припали к израненным костяшкам. «Чуть ли не в кровь… Мои… Мои любимые руки, моего любимого мальчика, да как… Да как они посмели?!» — мыслит мужчина, стискивая зубы в порывах гнева, что предназначались только для тех ублюдков, но никак не для светловолосого студента. — Нет. Пожалуйста я не хочу. — Стёртые коленки дрогнули, и парень чуть не упал, слава богу, что Какаши смог это предотвратить, обхватывая парня за бёдра, искренне переживая за такую реакцию. — Я не поеду! Хочу в душ. Я очень сильно х-хочу в душ, п-пожалуйста! — прерывисто надрывается блондин, всхлипывая и крепко, до побеления пальцев, сжимает мужские ладони. — Пожалуйста, не нужно… И встань наконец, прошу. — Блондин громко выдыхает, высвобождая руки, кладёт их на плечи широкие пепельноволосого. — Прошу… Какаши смотрит снизу вверх на заплаканные глаза и не может им отказать. В них он видит разливающийся океан бушующих чувств и эмоций, тихий, но готовый в любой момент расплескаться, скрывающий множество травм и боли, которые хотели высвобождения. Он чувствует, как дрожащие ладони сжимают его плечи, видит, как напряжены мышцы блондина, и глубже вдыхает, мигом протирая слезящиеся глаза большим и указательным пальцем уже свободной руки. Нужно быть спокойнее, но сердцу хочется кричать. Их молчание, иногда прерывающееся тихими вслипами, — громкий крик, слышный только им двоим. Иной раз, когда тишина кричит, приходится заглушать её самым громким, что у тебя есть, и биение их сердец прекрасно выполняло эту функцию. Хатаке осознаёт, что правильно было бы сначала подать заявление, иначе им никак потом не добиться правосудия. Но в то же время он полностью ощущает и может понять состояние своего парня. Никто не пожелал бы в такой момент ничего другого, кроме как отмыться от всего этого позора и унижения. Он полностью поддержит его решение, сквозь зубы, кивая и натягивая заботливую утешающую улыбку. С одной стороны, ему хочется, чтобы тех ублюдков поскорее нашли, а с другой, он больше не может позволить страдать возлюбленному. Он смело выбирает второе, противоречиво, но правильно. Это будет правильно в его понятиях. — Хорошо, маленький. — тихо шепчет пепельноволосый и наконец удосуживается встать с колен по просьбе светловолосого. — Хорошо… Иди скорее. — Какаши легонько, якобы случайно, касается руки Наруто своими пальцами, бережно проводит по ней указательным, потом средним и так далее. — Если я не противен тебе сейчас, то я могу сходить с тобой. Я самолично хочу смыть с тебя всё это. Тебе ведь сложно сейчас, я прав? — заботливо молвил старший, слегка наклоняясь и упираясь лбом в лоб мальчишки. — Как ты можешь говорить такое? Это я… Я должен быть тебе противен! — почти на крик сорвался парень на последнем слове произнесённого. — Я д-думал ты бросишь меня, если поймёшь… Если у-узнаешь, — сбивчато дыша тараторил парень. — Не хочу… Чтобы ты видел меня таким. — Наруто замотал своей светлой головушкой, тем самым давая отрицательный ответ, но вовсе не из-за того, что ему противно. Он просто не хочет, чтобы его возлюбленный узрел его опороченное тело, тронутое другими людьми. Все эти следы и раны, оставленные ими, все эти жидкости, противные, тягостно обволакивающие его в некоторых местах. Ужасно… Невыносимо! Хатаке всё понимает. Понимает потому, что искренне хочет понимать. Понимать каждый вздрог и всхлип. В таком состоянии он бы позволил своей любви всё, и сейчас его любовь просит очень малого. — Тогда я отнесу тебя, — молвит Какаши и с лёгкостью подхватывает на руки своего ослабленного парня. Цепкие подрагивающие руки Наруто тут же обвились вокруг шеи мужчины, а светлая головушка нашла своё успокоение на удобном, родном плече. — Солнышко, в любой другой раз я бы разозлился на тебя за то, что ты считаешь меня настолько ужасным человеком. Я бы никогда не бросил тебя после такого. Так поступил бы только последний мудак. — Хатаке крепче прижимал парня, медленно подходя к ванной. Губы мужчины на мгновение прильнули к открытому виску, оставляя на нём лёгкий поцелуй. — Вряд ли я вообще смогу когда-нибудь отказаться от тебя. Даже если мне будут угрожать смертной казнью. — Хатаке открыл дверь в ванную, до которой они успешно дошли, и опустил мальчика на пол. — Ты никогда не станешь для меня противным. Мне противны только те сволочи, которые посмели тронуть моё золотце, — молвил пепельноволосый своим слегка хрипловатым баритоном, пока руки льнули к красным щекам. — Я клянусь, что найду их и самолично убью самой жестокой смертью. А потом мы улетим в Бразилию… — Какаши наклоняется, охватывая губами пухловатые, влажные губы мальчишки, из которых всё ещё обильно сочилась сукровица. Наруто не ответил на касание, но стоял смирно, ощущая горячее дыхание мужчины — очень близко и очень жарко. Ему всё ещё невыносимо быть таким, даже если его возлюбленному всё равно. Он хочет быть для него самым лучшим, его единственным, ему принадлежащим, его собственностью. — Не нужно всего этого с Бразилией и убийствами. Это перебор, тебя п-посадят. — Рука парня накрыла руку мужчины, которая покоилась на его собственной щеке. Он действительно был взбудоражен и растерян этими словами, а главное — напуган. — Ты плохо меня знаешь, лисёнок. — Какаши прикрыл глаза и легонько поцеловал своё счастье в лобик. — Не нравится Бразилия, сбежим в Нидерланды. Возможно, этим Хатаке пытался разрядить обстановку, пусть и в такой ситуации это было крайне сложно сделать. Но Наруто и правда стало намного спокойнее, когда он вот так просто слушал голос своего любимого, говоривший всякие нелепости с полной серьёзностью. Парень больше ничего не говорит, только смотрит в сторону ванной и кивает. — Вот и хорошо. Как закончишь, мы обработаем твои раны и плотно поужинаем. — Хатаке отстраняется и включает воду, предварительно вставив пробку в ванную. Он настраивает её куда более, чем на тёплую, ведь прекрасно знает, как его любимый любит горячую воду. — Но завтра или в ближайшее время мы всё равно должны будем съездить в больницу. — Хорошо. Я понимаю… — тихо молвит светловолосый и утирает слёзы, видя, как его мужчина включает воду на нужную ему температуру. Мелочь, но она очень греет сердце. — Я приготовил твой любимый рамен со свининой, но ты не торопись. И Узумаки снова ловит себя на мысли, как сильно он любит этого мужчину, что был старше него почти на десять лет. Как сильно он любит всё, что в нём есть и что с ним связано. Каждое достоинство и недостаток, каждую черту его лица и тела, каждую черту и каждую повадку. Его избранник всегда знает, как вести себя с ним, всегда знает, как правильно подобрать слова, он знает всё, что любит светловолосый, и всё, что выводит его на отвращение и неприязнь. Только его руки могут стать поистине безопасным для него местом, в котором он будет чувствовать себя запредельно защищенно. Только его непослушные, вечно растрёпанные волосы пахнут так приятно, что могут успокоить блондина этим запахом почти в любой ситуации. Только в его любящих глазах он видит своё будущее. Своё счастливое будущее с ним…— Я так… люблю тебя, Какаши!