***
Сегодня на улице Тэхёна наконец наступил праздник: он в кои-то веки получил задание передать Чонгуку поручение директора. Значит, намечался поход в технический отдел, непосредственно к объекту воздыхания. А потому он, зная, что айтишник задерживается по средам, просидел на работе до половины девятого вечера, дожидаясь, пока остальные сотрудники уйдут. Сейчас Тэхён нервно сжимает пальцами папку с документами, покусывает губы, чтобы они покраснели и выглядели аппетитно, одёргивает модные, обтягивающие задницу штаны в крупную клетку и, раз пять выдохнув, открывает прозрачную дверь, затянутую изнутри жалюзи. Вот оно. Логово задрота. Обычный кабинет: большой стол с компьютером и кучей примочек к нему, по периметру множество шкафов с документацией, диванчик имеется, пара горшков с суккулентами, на столе открытый рюкзак. А вот самого Чонгука в кабинете почему-то нет. Но запах его дезодоранта (не спрашивайте, откуда Тэхён это знает) однако витает в воздухе, словно им недавно тут пшикали… собрался куда-то? И где он вообще? Тэхён, воровато оглянувшись, подходит к столу и одним пальчиком оттягивает край сумки, чтобы оценить содержимое. Чёрт его знает, зачем. За стеклянной дверью слышится приглушённый звук шагов, щёлкает замок, дверь резко распахивается, и Тэхён, на сами звуки не обративший внимания, естественно, вздрагивает от неожиданности, дёргает рукой, рюкзак, разумеется, падает на пол, вещи, само собой, вываливаются. Не особо-то и много их там было. Привлёк Тэхёна всего один предмет, да так, что он ничего не слышал и оторваться от созерцания вовремя не смог. Смазка. Черничная. Новенький чёрный бутылёк, ещё упакованный в целлофан, выкатывается издевательски прямо под ноги. И две пачки презервативов откуда-то рядом на полу оказываются. «Он точно гей», — проскакивает у Тэхёна в мыслях. Ну зачем гетеро смазка… или там тоже нужна? — Эм?.. — подаёт голос персональный тэхёнов ужас и выгибает вопросительно бровь. А Тэхёна в жар бросает. Стыдно до жути. Хочется сквозь землю провалиться. Хочется заорать от несправедливости бытия и сто тысяч раз извиниться за то, что вообще полез. И что теперь? Чон будет думать, что Тэхён любопытный? Или, того хуже, клептоман? Не объяснишь же человеку такую выходку своей симпатией неадекватной. — Ох, я… — роняет ещё и документы, мысленно закричав и застучав ногами по полу. Ну почему он вечно такой неловкий в такие-то моменты? Моментально опускается на колени и принимается собирать всё, что рассыпал, а потом делает самую глупую в мире вещь, которую только можно придумать. Берёт в руки злополучный бутылёк и замирает с ним в руках, невинно поднимая вверх глаза. Хуй его знает, зачем. Чонгук с места не сдвинулся, стоит: в одной руке стаканчик с кофе, в ухе наушник, в другой руке телефон, в глазах охуевание максимальное. Наконец отмирает. — Это смазка, как бы съедобно, но есть не советую, — бросает небрежно, даже не поинтересовавшись, что тут происходит. Подходит ближе, телефон и кофе на шкафу устраивает, вынимает эирподс из уха, убирает в чехол, кладёт тоже на шкаф и, сложив руки на груди, смотрит на него, сгорающего заживо от стыда. Тэхён за всеми этими телодвижениями наблюдает, не шелохнувшись, и мечтает слиться с полом и исчезнуть. Щёки пылают так, что всерьёз опасается — лопнут сейчас сосуды, и он на всю жизнь останется красным, как перец. Перец… Взору впервые на таком близком расстоянии предстают бёдра мечты, которые Тэхён себе тысячу раз представлял, но ни разу в жизни не наблюдал хотя бы в обтягивающих джинсах. Он невольно нервно сглатывает, и приходит осознание — бёдра охуеннейшие, это не скрывают даже свободные треники с резинками снизу, блять… «А если у него и под чёрной толстовкой с эмблемой компании так же?» — Ну, хочешь — съешь, только на меня так не пялься, мне становится страшно, — сдаётся спустя минуту разглядывания. До Тэхёна через пелену накатывающего волнами возбуждения, пересиливающего даже вселенский стыд, доходит, что с ним разговаривают. И в голове возникает закономерный вопрос: он пытается растворить взглядом чужие штаны, чтобы, собственно, что? — Ой, я… — поднимается, так и не выпустив смазку из рук, снова забывается, не в силах и слова вымолвить. — Проблемы с речью? Инсульт? Мне позвать врача? — Нет! Ну, в смысле всё нормально, я просто поручение пришёл передать и случайно сумку уронил. — И где оно? — Кто? — «ну, в целом, ключицы вот выглядывают вполне себе целовательные, а если у него пресс, божечки, а если пресс?» Хоть что ты с ним делай, не может Тэхён соображать. Он сохнет по этой айтишной НЕплюшке уже пятьсот миллионов лет, они работают в разных департаментах, и увидеть его не через стеклянную стенку кабинета, а где-то рядом, живьём — ну прям совсем редкая ситуация. Нельзя Тэхёна винить за то, что у него отказывает буквально всё сейчас, они даже в туалете не пересекались ни разу, чтобы вот так близко стоять. — Не «кто», а «что». Поручение, Ким, — склоняет голову вбок и щёлкает у Тэхёна перед носом пару раз пальцами. Внезапно хмурится. — Ким же? — Да, Ким на полу, поручение, да, — растерянно головой мотает из стороны в сторону. — Ким в облаках, я смотрю. Тебя так смутила обычная смазка? Двух слов связать не можешь, — Чон Чонгук тянет улыбку уголком губ. А один Ким Тэхён конкретно в этот момент как человек заканчивается. Наконец он очухивается и начинает хоть сколько-нибудь бегло соображать. — Не смутила, просто никогда не думал, что ты, ну… «Боже, что я несу. Замолчи, Тэ, замолчи» — Занимаюсь сексом? — подсказывает услужливо айтишник. — Ну, да, знаешь, ты не производишь впечатление человека, который бы, ну, занимался сексом. «Ну да, конечно, зачем слушать внутренний голос, давай, как обычно, по зову яиц, только потом не надо ныть» — Что? — Чонгук уже в открытую смеётся и смотрит как на придурка какого-то. — И как ты это определил? — Ну, знаешь, эти твои толстовки, вечно в телефоне там, эм… — С таким раскладом, ты тогда в своих рубашечках воздушных и с обтянутой самыми гейскими из всех гейских штанишками задницей производишь впечатление человека, который хочет, чтобы его выебали, — поджимает губы, будто бы задумавшись. — Гомофоб, что ли? — бурчит Тэхён, глядя неуверенно из-под чёлки. Чонгук вскидывает брови, смотрит секунды две, будто бы серьёзно, и снова насмешливо фыркает, отводя взгляд. Смешно ему, видите ли. — Гомофил, — внезапно добавляет со смешком, и у Тэхёна в затуманенном столь близким (меньше пятидесяти сантиметров!) присутствием краша мозгу наконец проясняется. Над ним тут наглым образом сейчас смеются и издеваются, а он ведётся. Тэхён кивает, смущённый, кажется, в сто раз больше, чем до этого, и вытягивает вперёд руку, в которой держал бутылёк. Чтобы вернуть, наверное. — Хочешь? — бросает Чонгук. — Да, — не задумываясь даже, к чему был вопрос. — А, ой, в смысле… я про поручение, бля, где оно? — спохватывается никудышный помощник директора, силясь сообразить, что происходит, и какими феромонами Чонгук в него выстрелил, раз заставил мозги перестать работать совсем. Господи, тупее ситуации не придумаешь. Потому что сейчас, если Тэхён отсюда выйдет и в ближайшие полчаса не получит настоящий полноценный секс вместо дрочки, у него поедет крыша, раз и навсегда, просто соберёт свои нехитрые пожитки и свинтит в Тибет становиться монашкой. Чонгук больше не выглядит задротом, каким казался издали, не выглядит плюшкой, наоборот — от него буквально разит сексуальной энергией, и один изголодавшийся по близости Ким Тэхён это чувствует более чем. А вот конечностей своих не чувствует, и плакать ему хочется от безысходности. Чонгук не помогает. Внезапно выхватывает бутылёк, который Тэхён судорожно почему-то продолжал сжимать, заставляя снова смутиться, отдёрнуть руку и покраснеть, подносит его к глазам, разглядывая. А потом проводит языком по нижней губе. У Тэхёна подкашиваются колени, и он едва сдерживает в себе порыв застонать в голос. Ну что это такое? Разве можно так себя вести? Видишь рядом кто-то хорни — держи, блять, язык во рту! — Я вообще-то планировал в клуб погнать после работы, но… не против черники? — смотрит из-под ресниц испытующе. Тэхёну приходится собрать все остатки здравого смысла, чтобы поверить в то, что обращаются непосредственно к нему. Чонгук раньше буквально казался человеком, который трахается со своим телефоном, а сейчас стоит, смотрит странно и провокационные вопросы задаёт, да такие, что дыхание спирает разом. — Я вообще ягоды очень люблю, — хрипит он в ответ. — Ммм, — тянет Чонгук и рукой внезапно тэхёнова стояка — заметного уже, к слову, даже из космоса — касается. Тэхён таращит глаза, после блаженно их всё-таки прикрывает и сладко, на грани стона, выдыхает через приоткрытые губы. Чонгук жадно смотрит на облизывающий пухлые губы язык, на дрожащие пушистые ресницы и на быстро пульсирующую жилку на шее, которую не скрывает воротник лёгкой шифоновой рубашки. Тэхён этого взгляда голодного не видит, слава богу, иначе бы точно помер, он зависает в неверии, что всё это чудо из чудес происходит с ним. — Ты… серьёзно, что ли? — давит наконец из себя. — Могу перестать, — запросто выдаёт Чонгук, убирая руку. — Нет-нет, — он подаётся вперёд, вызвав у айтишника довольный смешок, и опять чувствует поглаживание в области ширинки, только уже с лёгким нажимом. И поскуливает, словно раненый зверёк, и видит, что глаза Чонгука темнеют. Этот момент Тэхён отмечает, возбуждается ещё сильнее, в штанах крепчает, а чужая рука, добавляя давления, продолжает осторожные движения. — Если ты не перестанешь сейчас так скулить, я тебя оттрахаю прям на этом столе, правда, — констатирует факт Чонгук, будто бы им обоим непонятно, что происходит, и надо бы прояснить. — Если ты не перестанешь так грязно разговаривать, я кончу, ты и вставить не успеешь, посмотрим, кому обиднее будет, — отвечает в той же манере Тэхён, двигаясь ближе, как будто требуя больше прикосновений. — То есть трахаемся? Я правильно тебя понял? Здесь и сейчас? — Просто сделай что-нибудь. Не я это начал. Чонгук внезапно сильно сжимает в руке член, вставший уже во всю длину, и у Тэхёна разве что звёзды из глаз не сыплются от неоднозначных ощущений. — Нет уж, давай изобразим хотя бы явное согласие, а то потом распиздишься, что я тебя совратил и заставил, а так-то ты самый натуральный натурал. Тэхён глаза опускает вниз и — блядский ты боже — вполне себе внушительных размеров стояк оттягивает мягкую ткань треников Чонгука сбоку, где карман. Получается, тот его тоже хочет сейчас? Ну, не стоял бы член по стойке смирно, если бы не хотел, что за вопросы вообще. Смелости добавляется, на странность и почти абсурдность ситуации Тэхён решает пока закрыть глаза. — Я явно сейчас выгляжу как человек, который согласен. — Ты выглядишь как человек, который слабо одупляет, что происходит. — И это тоже, но, — Тэхён присаживается на корточки, подцепляет валяющуюся на полу пачку презиков и, поднявшись, вручает её Чонгуку, — я так долго об этом мечтал, что мне всё равно. — Мечтал? Ещё скажи, что обо мне. Он кивает и плечами жмёт, чего уж теперь скрывать. Чонгук неверяще хмурится. — Но ты пять минут назад заявлял, что я выгляжу как человек, у которого нет секса. — Это не мешало мне представлять всякое, — Тэхён чувствует, что щёки краснеют снова. Чонгук усмехается и, толкнув в плечо, заставляет пятиться к другому краю стола, отодвигает свой стул подальше. Тэхён по взгляду понимает, что ему предлагают присесть прям на столешницу, и он немедленно именно это и проделывает. Усаживается поудобнее, поднимает взгляд на Чонгука. А тот не медлит: — Я подразумевал секс, который прям секс. — Я понял. — Мы вроде как оба сегодня торчали на работе весь день, в душе не были, поэтому это будет достаточно грязно. — Понимаю. — У меня тут только влажные салфетки, — достаёт из ящика пачку и кидает на стол. — Хорошо. — И у меня уже стоит так, что почти больно, поэтому я долго тебя растягивать не смогу. Если давно не было, придётся потерпеть. — Потерплю. — Какой покладистый, — подходит почти вплотную, обхватив его ноги сильными руками, внезапно дёргает на себя, заставляя ладонями в грудь, твёрдую грудь, — у Тэхёна подтекает крыша — упереться и удивлённо ахнуть. Руками ведёт вдоль тела по бокам, чуть сильнее сжимая, когда добирается до талии. И Тэхёну этого не особо-то и пошлого касания хватает, чтобы начать задыхаться от волной накрывающего желания, а потом он ощущает по всему телу приятную дрожь. Чонгук в отличие от него не плывёт от ощущений — по крайней мере этого не видно — и не отвлекается. Одну руку уже запустил Тэхёну под рубашку, мягко оглаживая и сминая кожу на спине. Второй же рукой гладит по шее сзади, постепенно перебираясь ладонью на затылок, и, слегка надавив, тянет Тэхёна к себе, а ему особых приглашений и не нужно — он с готовностью подаётся вперёд, приоткрывая губы. Тэхён настолько ждал в этот момент поцелуя, что изначально даже не замечает, что ближе уже никто не тянет. Чонгук просто проводит большим пальцем по его нижней губе, давит на серединку, заставляя очнуться наконец и поймать себя на мысли — в целом он уже даже готов попросить, чтобы поцеловали. Нет никакого желания продолжать тянуть время. Потому как горит у него сейчас буквально всё: от члена в штанах до кончиков волос на голове. — Ты целуешься? — хрипло спрашивает Чонгук. «Я тебя сожру нахрен, если ты не перестанешь разговаривать таким голосом», — Тэхён определённо не говорил этого вслух, но, видимо, мысль бегущей строкой с пометкой «WARNING» то ли отразилась у него в глазах, то ли на лбу нарисовалась, потому что: — Целуешься, — утверждает Чонгук, без промедления накрывая его приоткрытые, влажные и искусанные губы своими. И судя по тому, что на нежность тот совершенно не разменивается, целовать принимаясь сразу жадно, Тэхён таки ошибся — не он один в этой комнате поплыл. Чонгук пытается что-то сказать, чуть отстраняясь, ему этого, разумеется, никто позволять не собирается. Тэхёну похрен. Тэхён дорвался. Он обнимает Чонгука за шею, целует напористее, перенимая инициативу, без разрешения проникая языком меж тёплых губ, что моментально становятся податливыми, ласкает его язык своим и настолько сильно в поцелуе растворяется, что совершенно упускает момент, когда успевает распалить Чонгука до внезапного несдержанного рычания. А потом от податливости не остаётся и следа. Не то чтобы во время близости тэхёновы немногочисленные партнеры часто на него рычали, поэтому он притормаживает немного, с трудом справляясь со вспышкой возбуждения, спровоцированной этим звуком, и хватает ртом воздух. И этой секундной заминки Чонгуку хватает, чтобы, так сказать, «пальму первенства» отобрать обратно. Теперь Чонгук уже не просто целуется, а буквально вылизывает тэхёнов рот изнутри, кусает его губы, и без того уже опухшие и саднящие, посасывает его язык, и, крепко ухватив за затылок, целует так, что у Тэхёна конечности становятся ватными, а поспевать за темпом, который Чонгук задаёт, очень быстро перестаёт получаться. Он расслабляется до состояния желе, подставляется под поцелуи и тихонько постанывает, когда нежные — а иногда и не очень — покусывания начинают отдавать приятной болью. Помимо того, что Чонгук красавчик, весь из себя такой умный, крутой и стильный, он ещё мастер пуговичного спорта, видимо. Тэхён двумя-то руками иногда спросонья их застегнуть нормально не может, тот же, пока доводил до исступления своими губами невозможными, умудрился одной рукой расстегнуть их все. Тэхёну настолько жарко, что он этого даже и не заметил, пока этот самый мастер спорта по грёбаным пуговицам рубашку нарочито медленно не начал стягивать. По разгоряченной коже полоснуло офисным прохладным воздухом, и да, Тэхён вздрогнул и безотчетно ноги попытался свести из-за невозможности терпеть приятное ощущение от движения ткани по чувствительным плечам и от контраста температур. Чонгук тем временем отрывается от его губ, окидывает жадным взглядом. Чонгук вообще сегодня весь от и до, судя по всему, будет жадный. — Еба-а-ать, — тянет поражённо, а Тэхён всё ещё плохо соображает и вглядывается в чужое лицо, силясь понять, нравится Чонгуку то, что тот видит перед собой или нет. Похоже, да, потому что там и удивление, и желание, и чуточку даже болезненность. Чонгук облизывается, тянется Тэхёну за спину и сдвигает монитор вбок, сбивая органайзер и рассыпая на пол карандаши и ручки. Внезапно мягко толкает в грудь, заставляя немного отклониться назад, и, наклонившись сам, припадает с поцелуями к его груди, добирается до шеи, присасывается до боли приятно, кусается, вылизывает кожу у кадыка и принимается за плечи. У Тэхёна отказывает всё, что можно, в голос застонав и не рассчитав силу, он хватает Чонгука за волосы. — Тшш, полегче, полегче, я так лысым останусь… — тот останавливается, смотрит исподлобья. — Ты пиздец какой чувствительный, давно, что ли, не было или ты всегда такой? — приподнимаясь и переводя дыхание. — Хз, всегда или не всегда, я в последний раз трахался в две тысячи бородатом году. С человеком в смысле. — А в остальное время ты не с людьми трахаешься? С жив… — С вибратором, боже, заткнись, — Тэхён морщит нос и ладонь к губам Чонгука прикладывает. М-да, уж явно не тогда, когда он, распластавшись полуголым на столе, с раздвинутыми ногами валяется, разговаривать обо всякой ерунде. — Оу, — замирает Чонгук, а затем мотает головой, пытаясь от руки его избавиться. Лохматый, губы красные, с поплывшим контуром. Бери и целуй только такого. — Может, нам тогда не стоит вот так вот… — Ну нет уж! — Тэхён цепляется руками за ворот толстовки, тянет вверх, Чонгук, впрочем, не сопротивляется и помогает себя от неё избавить, и там пресс, да… — Бля-а-ать, за что мне это, — он осторожно лижет затвердевший от возбуждения тёмный сосок. Чонгук похвалу воспринимает правильно и снова впивается в губы, постепенно наваливается сильнее, заставляя лопатками на холодную поверхность стола улечься, благо хоть места хватает. В таком положении поцелуи всегда какие-то чересчур глубокие, спустя минуту Тэхён уже пытается потереться членом о пресс Чонгука и поскуливает. А Чонгук ласкает умело. Тэхён даже в самых смелых фантазиях не предполагал, что тот так умеет. Что, безошибочно определив повышенную чувствительность кожи на плечах, будет кусать вот так вот нежно-грубо, правильно до безумия. Что будет дразнить соски языком и губами, заставляя чуть ли не хныкать и просить большего. Что кончиками пальцев вот так вот невозможно приятно, до мурашек этих дурацких, будет поглаживать по спине. Если бы у Тэхёна сейчас спросили, где находятся его эрогенные зоны, хрен бы он ответил. Потому что конкретно в эту минуту ему кажется, что они у него, ну… везде. Где бы Чонгук его ни касался: руки, плечи, бёдра, спина, лицо; как бы ни касался: щипал, кусал, целовал, гладил; чем бы ни касался: губами, руками, языком — всё разбивало Тэхёна настолько, что оставалось только глаза закатывать от удовольствия, отзываться на прикосновения, чуть ближе будто бы подаваясь, цепляться за Чонгука и заходиться вздохами и тихими стонами в попытках не быть слишком громким — в офисе всё же. Тэхён явно уйдёт из этого кабинета с покрытой засосами шеей и абсолютно точно с нежеланием когда-нибудь попробовать с кем-нибудь ещё. Слишком уж сейчас ему хорошо, чтобы даже предположить, что когда-нибудь будет лучше, чем с Чонгуком. Но и похуй… наверное? А потом Чонгук потирается о него снизу, имитируя толчок, и у Тэхёна окончательно срывает крышу. Хочется быстрее, всего и сразу, желательно побольше. Он резко тянет вниз свои брюки вместе с трусами и высвобождает член, совершенно мокрый уже. — Чёрт, быстрее, прошу тебя… — Да успокойся ты, куда торопишься? — выдыхает Чонгук. Тэхён замирает, почти избавившись от ненужной одежды полностью. — А почему нет? — чуть ли не обиженно. — Ну, а куда торопиться, никого нет в офисе, я в любом случае пока тебя не выебу, никуда отсюда не уйду, не дёргайся так. Тэхён не знает, что ответить. На секунду буквально успевает задуматься о том, что выглядит сейчас, возможно, как настоящая блядь — извивается, набрасывается… но он тут же теряет эту мысль, когда Чонгук, так же нежно и осторожно, как начинал с рубашкой, его штаны стягивает и, приспустив свои треники, высвободив ни разу не огромный, но в целом ничего так член, сжав его, а заодно и тэхёнов в кулаке, оба вместе начинает надрачивать, снова склонившись ближе и целуя. Чонгук орудует рукой более чем уверенно, Тэхён снова не может ничего поделать с собой и своим возбуждением, он прикрывает глаза и теряется в ощущениях совсем. Ему хорошо. Ему очень хорошо. Ласкают чужие руки, а не свои, и так правильно, ко всему прочему, надавливая ровно туда, куда нужно, что в здравом уме оставаться совершенно не получается. — Ух, сука, почему же я не знал, что ты такой горячий? — бормочет Чонгук. А Тэхён думает в этот момент, что ему и дрочки хватит вот этой, в общем-то, чтобы взять и умереть от переизбытка эмоций. Но Чонгук подразумевал секс, который прям секс, а потому на полпути к разрядке Тэхёна прерывают и, не давая себя коснуться, сжимают оба его запястья одной рукой. Тэхён лежит голый до ужаса. У него, по правде, уже немного побаливает спина, но он и не заикается о смене дислокации. Отчего-то мысль о том, что Чонгук возьмёт его прямо на компьютерном столе, — священное место любого задрота — в животе бабочки просыпаются, которые, впрочем, совершенно не отвлекают от мыслей о том, что «задрот» этот невозможно горячо выглядит, когда стоит со спущенными штанами и открывает зубами упаковки презервативов, раскатывает один по собственному члену, второй — по его, чтобы ничего тут не перепачкать, и третий, помогая себе зубами опять же, по пальцам. И всё это достаточно быстро, одной рукой, потому что другой по-прежнему удерживает запястья Тэхёна, чтобы он не вздумал дрочить. — Какое поручение-то было? — спрашивает нагло, отпуская его руки и принимаясь оглаживать двумя пальцами поджавшийся вход, а другой рукой обхватывая его, давно просящий внимания, член. — Ну, там… помочь, мхм, — Тэхён задницей вниз подаётся в нетерпении. — Я открою смазку, — хрипит, шарит по столу рукой, находит заветный бутылёк не без помощи Чонгука и, суетливо сорвав зубами упаковочную плёнку, выдавливает прозрачный гель себе между ног, не глядя стараясь попадать Чонгуку на пальцы, намекая, чтобы не медлил и вставил их уже наконец. — Так что с поручением? Опять с вордом помочь? — тот усмехается, закидывает одну его ногу себе на предплечье, раскрывая сильнее, и толкается сразу двумя пальцами. — Айщ, куда двумя-то, — хмурится Тэхён и инстинктивно дёргается. — Тшш, — удерживает его Чонгук на месте. — Расслабься. — Вот ты наглый… И какой ворд вообще, с вордом я и сам могу разобраться. — Ммм, — проталкивает пальцы глубже, сгибает их, — какой молодец, — и Тэхён удивлённо и вовсе не болезненно вздыхает, снова пытается насадиться сам, пока Чонгук с садистским удовольствием вытаскивает оба пальца полностью и резко вгоняет обратно, в ту же точку, безошибочно угадывая самую чувствительную область. Тэхён вскрикивает. — Может быть, ты ещё и экселем пользоваться умеешь? — шепчет горячо, подтягивая его ногу повыше и принимаясь вылизывать икру, прикусывая периодически. Тэхён выгибается, забив совершенно на неудобный стол и боль в спине, ёрзает и сжимается весь в отчаянной попытке ощутить наполненность сильнее. — Я ещё и… ах, да, вот тут, пожалуйста, — несколько раз вскидывает вверх бёдра, и его член липкой головкой шлёпает по вздрагивающему от удовольствия животу. — Я ещё и… мхм… ммм… да, пожалуйста… — Что «ещё и»? — Ну, в павер поинт могу презентации делать, — Тэхён уже скулит, свободной ногой надавливает на чужую ягодицу, к себе тянет, выпрашивая близость. — Да ты что, почти айти-специалист, получается, — тянет Чонгук, ускоряясь. — А ты не такой уж и тугой… Когда в последний раз со своим вибратором игрался, а? — Утром, — хрипит, чёлку со лба сдувает. — Представлял, что ты окажешься качком, а потом случайно оттрахаешь меня в туалете прям в компании, кто ж знал, кто ж знал… Тэхён не соображает совершенно. Во-первых, объект симпатии и причина большинства мокрых снов сейчас буквально трахает его задницу пальцами, во-вторых, трахает хорошо, задевая всё, что нужно задевать, и выбивает своим запахом и хриплым голосом, даже несмотря на тупые вопросы, все мысли из головы. Возможно, Тэхёну потом будет стыдно за то, что болтает сейчас, за то, что открывается вот так, позволяя делать с телом всё что захотят, но… ему самому-то ведь тоже хочется. И он болтает, рассказывая, как качественно имел себя дома вибратором, не замечая реакции Чонгука, которому вообще-то болтовня эта сорвала тормоза. А потому момент, когда тот, психанув и резко скинув презерватив с пальцев, меняет их на головку члена, Тэхён пропускает. И немного теряется от разом образовавшейся наполненности внутри и немного режущей боли. Это чувствуется куда приятнее вибратора и самую малость больнее, но он наконец затыкается и, задышав шумно, старается расслабиться, потому что Чонгук, закинув его ноги себе на талию, уже толкается внутрь, сосредоточенно присосавшись к плечу. — А-а-ах, — Чонгук полностью внутри, а Тэхён на одну вторую уже в астрале. Хорошо, господи, как хорошо. — Давай, двигайся. — Точно порядок? Я толком не подготовил даже. — Порядок, давай, возьми ты уже меня нормально, толку мне твои пальцы. И это последняя связная фраза, что Тэхён из себя выдавливает. Потому что Чонгук, срываясь на бессвязное «блять, господи, блять», принимается вдалбливаться в поддающуюся напору задницу. Тэхён пытается подмахивать, перестаёт контролировать свои стоны, ему настолько хорошо в какой-то момент становится, что он, цепляясь отчаянно за Чонгука, перестаёт выглядеть как человек, держащий в руках ситуацию. Тэхён выстанывает его имя, активно сжимая в себе горячий и твёрдый член, чтобы доставить ещё больше удовольствия, чтобы доказать, что явно получше случайного варианта в клубе, и Чонгук стонет сладко, а не рычит, двигается интенсивно, несмотря на их неудобное положение, впивается губами везде, куда только может достать, и натурально сводит Тэхёна с ума. Наверное, не стоило бы вот так откровенно наслаждаться спонтанным сексом с коллегой прямо на рабочем месте, наверное, стоило подумать о том, какое мнение сложится о нём у Чонгука, который, на секундочку, жуткий тэхёнов краш. Подумать прежде, чем раздвигать ноги. Наверное, стоило всё-таки держать себя в руках хоть немного. Но Тэхёну по-прежнему двадцать три, и его сексуальный опыт по-прежнему небольшой, а то, как Чонгук двигается внутри него, хлюпая смазкой и рвано выдыхая куда-то в шею, по-прежнему кажется воплощённой если не мечтой, так хотя бы сексуальной фантазией. Внутри горячо-горячо, и наполненность эта такая приятная, что только от одного факта можно спустить чуть ли не сразу, не позаботившись о партнёре. Тэхён чувствует, что горит всё сильнее и внутри, и снаружи. Мысли горят, нервы горят, всё горит. И вся его прежняя жизнь, судя по всему, — тоже горит, потому что теперь, когда он знает, насколько с этим человеком бывает хорошо, навряд ли сможет легко и просто избавиться от своей заинтересованности в нём. Стол скрипит, монитор опасно шатается, но кого бы это волновало. Чонгук находит губы Тэхёна, что, к слову, от постоянного дыхания через рот пересохли, и, дрожа всем телом, впечатывается в них неожиданно нежным поцелуем, продолжая двигаться. А Тэхён скулит ему в рот совершенно бесстыдно. Ему так всего этого много, столько эмоций, впору запутаться. Одно ясно точно — хорошо до умопомрачения, ведь то, как Чонгук целует — это потрясающе, пожалуй, и так чувственно, что появляется шальная мысль… может, это будет не единственный их раз? Тэхён без сил уже совершенно, но на поцелуй отвечает со всей возможной отдачей, отпуская себя и позволяя сладкой неге захватить мозг полностью. И как бы ни хотелось растянуть этот момент до бесконечности, внутри взрывается бомба с какой-то совершенно сумасшедшей концентрацией удовольствия. Мышцы будто бы сводит, он дёргается, вскрикнув, даже не пытается быть тише, на секунды выпадая из реальности, и Чонгуку приходится зажать ему рот рукой. А Тэхёна всего выкручивает, бросает в жар и в холод тут же, он подаётся навстречу, дрожит тоже, растеряв остатки себя, здравого смысла, гордости, чести, судя по всему, даже зрения, потому что в глазах темнеет. И оглушительно кончает. Чонгук, всхлипнув внезапно, догоняет, забившись в его обнимающих крепко руках, со стоном валится сверху, стол опять протяжно скрипит, а потом наступает тишина, в которой отчётливо слышно, как загнанно и прерывисто они оба дышат. После длинной и жаркой прелюдии сам секс кажется слишком уж коротким и быстрым. Но это абсолютно точно не портит яркости впечатлений. Тэхён никогда не испытывал ничего подобного. Никогда. У него ноет всё тело из-за оргазма, из-за напряжения, теперь волнами спадающего, из-за неудобного стола в конце-то концов, он едва ли смог бы и два слова сейчас вымолвить. Во-первых, потому что Чонгук лежит на нём, устроившись щекой на груди, и Тэхён боится спугнуть волшебство момента. Во-вторых, волшебство волшебством, и они, конечно, вообще-то здорово кончили сейчас вместе, такому синхрону даже парочки позавидуют, но они всё ещё в офисе, всё ещё знакомы лишь немного и в основном заочно, Чонгук всё ещё наглый айтишник, а сам Тэхён от него совсем чуточку без ума. И факт, что Чонгук вот так вот хорош в постели, лучше не делает, когда до Тэхёна доходит — сейчас это закончится, и дальше Чонгук будет с чувством трахать уже кого-нибудь другого, возможно, даже на этом самом столе. — Ффух, это было… ух, — Чонгук, по-прежнему пытаясь отдышаться, поднимается наконец, выходя из него. Тэхён морщится и старается сообразить, как бы ему сейчас максимально нестыдно самому от презика и остальных последствий избавиться. Неловкость накрывает с головой. Да уж, это было грязно. Горячо, но грязно. И странно, да, пожалуй, странно. Самостоятельно подняться тоже не то чтобы просто, у него, оказывается, затекли все конечности на этом блядском столе, и он, неловко пошевелившись, отрывает себя от столешницы, чувствуя, как начинает гореть лицо и печёт от смущения уши. Чёрт, отдался прям в офисе, стоило пальцем поманить, каков позор-то… — Ты в порядке? — подходит ближе Чонгук, уже успевший избавиться от презерватива и разводов смазки и вернувший бельё и треники на их законное место. Тэхён сводит колени вместе, и его передергивает от неприятных ощущений в чувствительном после оргазма члене. Он поднимает на Чонгука глаза. Чонгук красивый даже сейчас. Волосы растрёпаны в разы сильнее, чем обычно, контур губ поплыл совершенно (кто бы знал, что такая нежная кожа), по его красивым покатым плечам тут и там рассыпаны красные пятна, их дополняет пара царапин, крепкая грудь всё такая же красивая, а низко сидящие треники смотрятся, словно самая подходящая этой фигуре вещь на свете. И в этот момент Тэхён почему-то особенно остро чувствует себя уязвимым. Он-то ведь наверняка выглядит как распоследняя отвратительная придорожная шлюха. Лохматый, голый, весь липкий… Ему и невдомёк, что Чонгук смотрит и почти любуется. Потому что Тэхён такой красивый даже без своей идеально подобранной одежды, без укладки этой его, в принципе потрясающе красивый раздетый и растрёпанный, а с кучей засосов, случайно (умышленно) рассыпанных по шее и плечам, и вовсе выглядит… невероятно? — Давай помогу, — и не успевает Тэхён сообразить, с чем именно, и возмутиться, как Чонгук беззастенчиво избавляет его от презерватива, швыряя тот в мусорное ведро. Дальше вытаскивает салфетки, протирает поле битвы на тэхёновом теле, тянет за руку на себя, избавляет от разводов липкой черничной смазки ягодицы и ползёт рукой по заднице ниже, намереваясь вытереть всё остальное, но Тэхён осторожно выворачивается. — Я дальше сам, дома уже, — бормочет тихонько. Чонгук, впрочем, не настаивает и, кивнув, поднимает с пола тэхёновы вещи, вручает их ему. Пока Тэхён натягивает на себя бельё и штаны, отчаянно жмурясь от дискомфорта в растраханной заднице, Чонгук вытирает стол, собирает всё, что они раскидали, с пола, выпивает залпом свой давно уже остывший кофе и снова подходит к Тэхёну, что безуспешно дрожащими пальцами пытается пуговки на рубашке застегнуть. — Давай я лучше, — мягко его руки перехватывает, отводит в стороны и быстренько застёгивает всё почти до горла. — Спасибо. — Ты чего? — В плане? — Ну, смурной такой… Это оказалось хуже, чем ты там себе напредставлял? Я не оправдал ожиданий? — хмыкает. — М-да уж… — Тэхён улыбается невесело совсем. Не говорить же, что оправдал их Чонгук, пожалуй, слишком сильно. — Мне пора, я, наверное, задерживаю тебя, ты ведь в клуб собирался, — бормочет и оглядывает помещение, пытаясь вспомнить, с чем и зачем вообще сюда пришёл. Вспоминает про бумаги с поручением, замечает, что Чонгук успел их собрать с пола, пока он одевался и, кивнув, спешит ретироваться. На душе как-то паршиво очень, Тэхён сам себе не может объяснить природу своих вот этих чувств непонятных. Стыдно, стыдно невозможно за то, что тут произошло. А ещё Чонгуку, наверное, хорошо вот таким уверенным и классным быть, а он себя чертовски плохо чувствует, если знает, что его внешний вид оставляет желать лучшего… а сейчас — Тэхён уверен — выглядит он отвратительно. В общем, положительные эмоции от секса испарились тогда, когда оборвалась последняя ниточка оргазма, пожалуй. — Куда побежал-то, подожди, — слышится за спиной, и Тэхён внезапно оказывается развёрнут за руку от двери за секунду до того, как вышел бы из заветного кабинета. Чонгук напирает, глядя в глаза. Да что у него за мания к любым вертикальным и горизонтальным поверхностям прижимать? — Ну… домой? — Ну пиздец. Может, номер хотя бы дашь? Или настолько всё плохо было? — Я… нет, что ты! Наоборот, я никогда… ты очень хорош… — А чё сваливаешь тогда? Тэхён глаза вниз опускает и молчит. Ну не говорить же, что стыдно невозможно. Чонгуку, похоже, и не нужно, чтобы ему что-то говорили, он то ли всё понимает сам, то ли слушать вообще не намерен. Потому что Тэхёну внезапно в щёку носом тычутся, заставляя голову приподнять, а потом нежно-нежно целуют, осторожно ладонью обхватив шею. Он опешивает знатно, но отвечает. Так же нежно, стараясь не перебарщивать. — Как насчёт свидания? — тихонько бормочет Чонгук спустя минуты две сладких, тягучих поцелуев. — Ты хочешь со мной на свидание? — ошарашенно переспрашивает Тэхён, щеками семафорит и не верит, что это с ним происходит. Это даже нереальнее, чем то, что здесь произошло. Впрочем, секс ведь был более чем реальным, правда? Может, и интерес Чонгука сейчас неподделен? — Слушай, я ни с кем не встречаюсь не потому, что не хочу или не могу из-за работы, например. У меня никого нет, потому что мне никто обычно не нравится настолько, чтобы на свидания ходить и прочее. А тут представь ситуацию: захожу в кабинет, а там кое-кто очень красивый и совершенно точно не гетеро по рюкзаку моему шарится. А у меня недотрах месячный, наверное, если не больше. Я не виноват, что у меня от твоих глазёнок больших и испуганных крыша поехала, ты прости, что я тебя вот так вот на столе совсем не романтично… Но мне понравилось пиздец как. Я бы хотел, ну, продолжить. Начать сначала. Мы можем всё переиграть, ты только номер дай, мы на свидание сходим, куда захочешь, потом я тебе в нормальных условиях докажу, что и получше могу, тут просто реально было неудобно, я серьёзно дольше могу и лучше… И Тэхён плывёт, плывёт растаявшей шоколадной лужицей… Его что, сейчас реально сам Чон Чонгук уговаривает на свидание сходить? — Эй, ты меня вообще слушал? — Ты правда хочешь со мной на свидание? — Тэхён не планировал выглядеть жалким, но чувствует, что у него нижняя губа дрожит, когда он это произносит. Чонгук смотрит, и этот взгляд что-то среднее между предпосылкой к строгому выговору и чем-то вроде: «Глупыш, кто вообще посмел тебе сказать, что можно не хотеть на свидание с тобой. Ты же самый красивый в мире!» А может, Тэхёну просто показалось, но… — Не слушал. — Что? — Ничего. Красивый ты, говорю, ужасно, целовал бы тебя сутками напролёт, — а потом Чонгук делает страшное: берёт и на плечо одного, кажется, уже не просто вкрашившегося, а вконец поплывшего Тэхёна закидывает, шлёпает легонько по обтянутой модными штанами в крупную клетку аппетитной заднице и, не обращая внимания на полные негодования возгласы и миллион вопросов, берёт свои вещи, выходит из кабинета, на ходу вызывает такси на свой адрес. А Тэхён всё сыплет вопросами, потому что ну откуда ему знать, о чём Чонгук думает и что всё это значит. А тот думает, что успеют они ещё поближе познакомиться. И посмущаться. И на свидание успеют. Что добру пропадать? Чонгук лучше себе такое замечательное, прекрасное заберёт. В конце-то концов, по клубам ходить энергозатратно, на свидания вслепую — лень, а свободные гей-партнёры почему-то по улице с надписями «актив» или «пассив» на лбу не ходят. — Гомофоб, ага, как же…***
Просыпается Тэхён под аккомпанемент редкого щебетания птиц в парке у дома и шум проезжающих по автостраде машин. Он чувствует, как приятно лёгкий ветерок, врываясь в приоткрытое окно, касается его обнажённого тела, а ещё как чьи-то тёплые пальцы мягко поглаживают его по животу, выводя замысловатые узоры на коже. — Мхм, — потягивается спросонья и поворачивается под тяжёлой рукой. — Проснулся? — Чонгук выглядит бодрым. Смотрит на него сверху вниз и улыбается. — Угум, а ты давно встал? — Полчаса назад где-то. — Ты что, пялился на меня всё это время, пока я спал? — Тэхён хмурится, с трепетом вспоминая нежные касания, которые чувствовал сквозь сон. — Д-а-а-а, — тянет насмешливо и ниже склоняется, — самым наглым образом. А потом мягко касается с утра припухшими и суховатыми губами его губ. И Тэхён чувствует, что этот засранец успел почистить зубы, чего не скажешь о нём самом. — Эй, — отстраняет от себя и зажимает себе ладонями рот, не давая снова приблизиться. — Да ладно тебе, что ты теперь, таких вещей смущаться будешь? Вчера ты был совсем бесстыдным. И Тэхён вспоминает, как его вынесли из офиса, как странно смотрела охрана на КПП, пока он лупил Чонгука по заднице и просил отпустить, заверяя, что в состоянии идти сам. Но до такси его всё же донесли, усадили и в неуютном молчании довезли до чьей-то квартиры, спасибо хоть не в отель. А там его опять долго и много целовали, снова доводя до предела, аккуратно раздевали, шептали комплименты, укладывали в постель уже голым абсолютно и ласкали в разы нежнее, чем в первый раз. Чонгук снова дал ему почувствовать себя хозяином положения, когда усадил на себя сверху, позволив всё делать самостоятельно — «Давай, покажи мне себя». Тэхён никогда никому вот так вот не отдавался. Без мыслей о том, как он выглядит, когда прыгает на крепких, желанных бёдрах; о том, что это, наверное, немного всё-таки бесстыдно, так крутить задницей, насаживаясь на член и закидывая голову назад; о том, что слишком, возможно, громкий — «боже, что подумают соседи» не всплыло ни разу. Чонгук долго терпел, кусая губы, действительно долго, надо отдать должное, и провоцировал продолжать, лишь впиваясь пальцами в кожу на его бёдрах, да взглядом. Плывущим, с плещущимся в нём откровенным восхищением. Тэхёну этого хватало, чтобы хотеть показать себя таким, какой он есть. И показывать. Чтобы просто получать удовольствие и доставлять его. Он ловил этот чёртов взгляд своим, чувствовал, как Чонгук его разглядывает, и срывался на кусачие поцелуи в губы, шею, куда придётся. И тот всё же не выдержал в конце концов, схватил за руки, притянул к себе на грудь, крепко прижимая, обездвижив почти полностью, принялся вдалбливаться грубо и, насколько возможно в этой позе, размашисто. Оргазм снова был каким-то очень уж ярким. Тэхён не сразу пришёл в себя после, но до успел увидеть, что Чонгука, догнавшего немного позже, размазывает так же сильно. Это, ну… охуеть можно? Хотя по-другому и не могло быть, они какого-то чёрта, шутками ли Вселенной или по чистому везению, в постели друг другу подошли идеально. А потом был совместный душ, Тэхён до последнего смущался и отбивался в попытках помыться самостоятельно, по итогу сдавшись, конечно, сильным рукам. Чонгук оказался охренительно заботливым партнёром — спать Тэхён лёг хоть и поздно, зато абсолютно чистым, накормленным и даже выпившим какого-то травяного чая, чтобы спалось лучше. И да, Чонгук немного повернутый на гигиене придурок, потому что заставил смыть с лица всю косметику, несмотря на вялый протест, с лёгкостью определив, что он просто хочет с утра выглядеть получше. Но ни одной шутки по этому поводу, только: «Успокойся, ты и так красивый». И одеться Тэхёну не позволили. Пришлось спать безо всего, ибо «днём в одежде находишься, а замёрзнуть не дам, иди ко мне». Когда ему такое ещё скажут, чтобы он сейчас отказывался? — Да ну тебя, — лупит по массивному плечу, пытается отвернуться. — Завязывай, ну, — Чонгук целует куда-то в бровь, в щёку, в шею, губы снова чмокает. — Мы, кстати, на работу опоздали. — Чон Чонгук, — выдыхает Тэхён почти спокойно, — ты только и делаешь, что зависаешь в своём блядском телефоне, где бы ни находился, и ты до сих пор не научился пользоваться такой замечательной вещью, как будильник? — Не-а, не научился. — Зачем он тогда тебе нужен? — Манхвы читать, — хмыкает довольно и кусает Тэхёна в плечо. А Тэхён в эту секунду решает, что лучше уже и быть не может. — Я… — А ещё для того, чтобы ты позвонил мне вечером, — а потом всё равно лезет целоваться, и Тэхён перестаёт сопротивляться. Хер с ним, пусть целует, раз такой извращенец. — Не дай бог не позвонишь. — Я позвоню.