***
Она не спит ни этой ночью, ни следующей, и глаза Её, обволакивавшие ранее пряным теплом корицы, становятся совсем чёрными. Она не выходит из своей комнаты, игнорируя попытки Лео достучаться в дубовую дверь, ссылается на лёгкое недомогание, простуду, слишком низкие тучи или высокое давление атмосферы, но не покидает тёмных стен своей кельи, съедаемая, сжимаемая, растоптанная одним лишь чувством – обидой. Густая, тёмная, смолой она втекает внутрь, забивается в сердце, навеки закрывая все лазейки и тайные ходы, гасит свет и замирает. Десятки дней Её терпение стояло незыблемой скалой, непоколебимой, верной, в ожидании оттепели. Десятки раз Она просила саму себя подождать, пока рассеются тучи, боролась со своим страхом и училась быть смиренной, покорной. Но что получила взамен? «Женщине ведь мало слов, верно?». Ей мало слов, ничтожно мало касаний, но так много борьбы за иллюзию любви, принадлежащей не Ей, но той, чьё сердце так трепетно и нежно хранило каждую улыбку и поцелуй Влада, жадно завладевшей его сознанием, его чувствами и действиями, обозом тащащейся за ним тенью. Но сравнится ли с той самой девочкой, хрупкой Лале Она? Должна ли Онабыть ведомой, когда может стать ведущей? В окно стучит дождь, в дверь – некто без представления. — Мне не здоровится, — бросает Она через плечо, аккуратно собирая копну волос на бок. Но настырный посетитель не останавливается, подхватывает ритм капель и нещадно колотит по деревянному массиву. Резко, почти жестоко Она завязывает потуже поясок мягкой накидки и распахивает дверь с тирадой наготове, но осекается одной улыбкой насмешливых глаз. — А так и не скажешь, что больна. Она краснеет, тогда как Он заливисто смеётся. — Что-то срочное? — понуро выдавливает Она, не ступая за порог комнаты. У Него свежий вид и непривычно стального цвета рубашка. — Ничего более, чем новость о затворничестве такой доброй, весёлой и отзывчивой Лайи! — Он переходит на заговорщический шёпот. — Говорят, нашу юную мисс нечисть покусала, раз она своего верного и удобного Льва отослала куда подальше. Губы трогает полуулыбка и Он, как зеркало, перенимает её на свои. — Влад отправил тебя сюда? — Боязно, но так важно и так нужно услышать последующее «Да», что полученный ответ только сильнее скрепляет обиду внутри. — Наш дорогой друг грызётся с адвокатами Ратвена, а в свободное время уходит куда-то, куда даже мне входа нет. Но, как видишь, я не печалюсь, и нахожу себе другую компанию. — Точно из воздуха Его пальцы достают глубокого цвета василёк. Он задумывается над чем-то, не отрывая от Неё взгляда, крутит стебелёк пальцами туда-сюда, а затем делает шаг вперёд и, закусив губу, размещает скованные одной опорой лепестки в Её чуть растрепавшиеся локоны. Довольная улыбка и гордость во взгляде творца говорят без слов, когда Он пытается чуть переместить синеву и задевает Её губы большим пальцем, заставляя Её вздрогнуть. Она неловко притрагивается к цветку и опускает глаза в пол. — Надеюсь, скоро поболтаем. Как только твоё недомогание возьмёт себя в руки и захочет новых историй. Звук Его неторопливых шагов глухо отдаётся в висках, всё глубже и крепче заколачивая её слабость.***
Комнату Она находит наугад, но совершенно точно. Босиком, чтобы не скрипнули половицы, проскальзывает в приоткрытую дверь и закрывает её на опрометчиво оставленный в замке ключ. Спёртый запах дождя, закончившегося пару часов назад, мягко берёт Её в объятья, несёт на несколько шагов вперёд на цыпочках, осторожно, утапливая ступни в высокий ворс тёмного ковра на ледяных плитах. Она чуть вздрагивает от ветерка из приоткрытого окна и про себя думает: «Могут ли такие тёмные, как Он, простудиться?», прежде чем зачем-то прикрыть створку скрипящей ручкой и обернуться к кровати под толстым пологом, где Он, удивительно безмятежный и спокойный, видел сны, но не видел Её. По крайней мере, так хотелось думать. Украсть несколько секунд невинной беззащитности без трюков и иллюзий, расслабленного лица, скрытого наполовину тенью тёмной парчи, ровно вздымающейся груди и сжимающей одеяло руки. Она дышит как можно тише, с ногами забирается на тахту у окна, набрасывая на открытые плечи тонкое покрывало, лежавшее у подножья кровати, и смотрит, думает, запоминает подрагивающие уголки пухлых бледноватых губ и золото, усмирённое светом Луны в Его волосах. Она смотрела бы ещё, задумчиво опираясь подбородком на ладонь, если бы шелестящее шёпотом: — Нравится? Вздрагивает. Два горящих льдом и пламенем глаза из темноты беззлобно впиваются в Неё с присущим им дотошным интересом. —Да. Ему не соврать, да и не хочется. Ей нравилась безмятежность и мягкость Его лица, сменившаяся удивительно незнакомой улыбкой: человеческой. — Предупреди в следующий раз, когда захочешь посмотреть на меня спящего, — Он подкладывает под спину подушку и усаживается, —хоть я и люблю сюрпризы. Она пытается подавить неловкость, но не потерять лица в досаде и смущении. Порыв ветра за окном – и Она уже уверенно сидит на краю Его постели, проводя ладонью по прохладной ткани, усмиряющей пыл внутри. — Пришла сказать, —спокойно и уверенно, — что мне намного лучше. Как ты и просил. Он сдержанно кивает, приподнимая брови: —Какая-то ты сегодня другая… Твоё недомогание как-то изменило тебя, Лайя? Или это всё проделки Венеры и Марса за окном? — Прости? — Она искренне недоумевает и смотрит вслед Его взгляду. —Мы не дошли с тобой до этого в прошлый раз, — Он наигранно бьёт себя по лбу и спускает ноги с кровати, —они ведь встретились сегодня, планеты. Их раз в два года по счастливой случайности выпал на сегодня. Распрямив плечи, Он встаёт напротив второго окна и притягивает к себе Её, со смешком подчиняющуюся: — Ты в звёзды веришь, Ноэ? — Ты удивишься, но больше, чем в людей. Но Она не удивляется, только трепещет, когда Он, казалось бы, бесцеремонно прижимает Её спиной к своей груди, млеет, стоит Ему пальцами поступательно спуститься к Её ладони и поднять ту на уровень глаз незатейливым козырьком. —Посмотри на Луну, — страсть в Его голосе прогоняет сонную негу, — посмотри по-новому. Что не так? Трудно игнорировать тепло Его дыхание на своей шее, но Она изо всех сил старается, а затем удивлённо смотрит на Него: — Цвет? Она… розовое золото, — снова поворачивается к окну, вглядываясь, — с перламутром. Красивая. — Скромно же ты её оценила.—Усмешка с Его губ теряется в Её волосах. — Венера и Марс сегодня встали в ряд, загораживая Луну. Сильный знак, почва для любви или для ненависти. В такие дни раньше было особенно жарко на события, но сегодняшний, наверное, побьёт даже Французскую революцию. — И что же произойдёт сегодня? —Она дрожит от предвкушения, когда руки Его ложатся на Её бёдра, плавно скользя по шёлку, обжигая, дразня. — Сегодня повторится то, Лайя, что я наблюдал издалека, несколько десятков веков назад: мир узнает, на что способна женщина, которой незаслуженно пренебрегают. Снова. Последнее слово Он выдыхает в Её губы, забывшие захватить воздух, прежде чем ринуться в огонь. Невидимая темнота внутри Неё берёт верх и каждое движение этого тёмного начала Она отмечает в себе: то, как яростно под Её пальцами сминается скульптурность Его тела, как глубоки Её вздохи в союзе с Его прикосновениями, как быстро испаряется между ними ткань, позволяя ещё ближе чувствовать. Он падает прямиком в подушки, посмеиваясь низко, глубоко, укладывая Её на себя и целуя, терзая Её губы, тосковавшие по вожделению и ласке, по теплу чужого тела, по пониманию каждого следующего шага и плавной синхронности действий. В безумии, Она чувствует слёзы в уголках глаз, как следы покидающей Её слабости, как отблески наслаждения собой и каждым движением, производимым над собственным телом. Её руки жадно владеют Его телом, впадая в раж от каждого прикосновения к разгорячённой коже, укрывающей живые камни Его плеч, груди, сжатого до дрожи пресса, и ниже, легонько оцарапывая, провоцируя Его шипеть и поменяться местами, чтобы приятная тяжесть Его горящего тела заставила Её вжаться в пуховую перину, утонуть в ночи, без желания всплывать в день. Её руки оказываются заведены к изголовью кровати, крепко пригвождены исступлённой хваткой сильных пальцев, пока губы Его с неизменной улыбкой околдовывают Её скулы, шею, паляще проходят по шее, вынуждая Её стонать и напряжённо подтянуть к себе колени, и чем ниже движется Он, тем больше хочется касаться, слиться, не разрушая контакта с Его кожей. Поцелуи на Её груди, животе, и когда сияние Его оксюморонных глаз заменяет Ей свет ночной неги за окном, когда Он, как струны перебирая, подтягивает Её ближе и совершенно собственнически обхватывает ладонью бедро, все Его движения, глубоки вдохи и выдохи… замирает. Её сердце каменеет в тот момент, когда Он останавливается – влажная кожа в розоватом свете укрытой божественными любовниками Луны рисует Его античными красками превосходства, баланса, равновесия. — А как же любовь, Лайя? — Он почти чутко берёт Её ладонь и тянет к своим губам, оставляя ожоги. — Ваша бесконечная, бессмертная любовь, которая спасёт весь мир? Зеркало за Его спиной – высокое, статное, хранимое тяжёлой каменной рамой из грубых вензелей и резких пик – смеётся Ей в лицо вишнёвыми от поцелуев губами. Глаза отражения мечут молнии, а где-то в подсознании раздаётся звон: то ли это треснуло то нежное и хрупкое, освещающее надеждой трепетные чувства юной девушки и загнанного волчонка, то ли попросту спали Её оковы, без Её же согласия прибившие к спине ангельские крылья. Ей улыбалась настоящая ведьма, счастливая женщина, познавшая нечто большее, чем банальность бытия. — Эта любовь – не моя, слова и истории – тоже. Я – это я, Ноэ, из плоти и крови, сейчас, в твоих руках, а не история в чьей-то голове. Молчание позволяет перевести дух и понять, что закрыть окно было опрометчивым поступком: здесь теперь так трудно дышать, но так сладко смотреть на Его улыбку из-под завившихся ещё больше от влаги дивных прядей, прилипших ко лбу. Последнее, что Она слышит перед тем, как Он наполняет Её своей тьмой,разгоняет кровь в венах быстрее движения планет: —Умница.***
Рассвет лениво занимается на горизонте, не отпуская Луну, раскрасневшуюся, разнимая любовников Венеру и Марса. Она оставляет на Его губах глубоки поцелуй, чувствуя, что с каждым прикосновением к Нему становится сильнее, совершеннее. Стоя у зеркала в обезумевших рассветных лучах, изучая тени собственного нагого тела, опасно сияющего изнутри адуляром, Она зовёт Его, зачарованного этим сиянием, подойти ближе. — Открыла что-то новое? — Лениво протягивает Он, сливается с Нею кожей, прижимает невозможно близко, кладя тёплую ладонь на живот и изучающе смотрит в отражение, пряча нос в Её волосах. — Скорее, нашла нечто хорошо забытое старое.—Мурлычет в ответ Она, пальцами зарывается в Его кудри и восхищённо закусывает губу, находя их отражение потрясающим: античная скульптурность Его тела и Её дикая нежность, завёрнутые в красноватый эфир, гуляющий по комнате из приоткрытого окна без занавесок. Он говорит что-то на неизвестном Ей языке, может даже колдует, хоть и надобности в магии нет – они уже создали её – и стоит последним Его словам впечататься в Её кожу приливом необыкновенно новой, но такой знакомой силы, Она, развернувшись, произносит Ему – умиротворяющему, но пробуждающему – в глаза: — Ты не приведёшь в своё царство Короля, Ноэ. Прости, это так, — не дождавшись ответа, Она хватает Его слова губами, не позволяя им стать звуком, — но приведёшь Королеву.