҂ ҂ ҂ ҂ ҂
— Да отправь им эти члены обратно нахуй! — повышает голос Арсений, потому что, ну, невозможно: русским по белому написали, что рекламные интеграции закрыты до конца лета, а какой-то неизвестный секс-шоп выгружает ему гору вибраторов прямо в почтовый ящик. Хуевое, так сказать, отношение. — Нет, Сереж, я не понимаю, почему мы должны как-то уважительно себя вести, если нам изначально наклали… — Наклали? — усмехается кто-то сзади, и Арс, оборачиваясь, в целом догадывается, что его ждет. Антон появляется внезапно — как герой романтических комедий, как та самая туча на чистом небе, когда забываешь дома зонт, как понос накануне важной встречи или прыщ на лбу, когда нужно фотографироваться на паспорт, а это, на минуточку, происходит всего пару раз за жизнь. Арсений судорожно пытается вспомнить, что он там говорил до этого и насколько это выдает в нем долбоеба — и зависает, потому что все слишком очевидно. — Это художественное выражение, — говорит он, прикрывая мобильник ладонью. — И ты не будешь учить меня технике речи. Он возмущается картинно, но хочется не победить в споре, а хотя бы перевести тему, чтобы никто не спросил, почему он до этого обсуждал выгруженные под дверь вибраторы. А это, между прочим, форменное свинство — доставили без ведома получателя, откуда только адрес взяли? И кто теперь будет откачивать милую соседку, которая, если верить Матвиенко, уже успела поставить свечку против нечистой силы? — Да я понял, — отмахивается Антон, и на мгновение Арсу кажется, что он вовсе ничего и не слышал. — Сделаю вид, что мне не интересно все остальное и просто спрошу, долго ты еще? — А что, нужна кабинка для переговоров? — Да какая кабинка, если бы приспичило, я бы и рядом присел. — Арсений на этих словах зависает и не сразу понимает, что происходит. — Не, просто думал пригласить тебя прогуляться, раз уж встретились. — Кино, домино? — Поле, Арс. Просто поле. Попов хихикает как-то глупо, точно соблазненная девица, и не сразу вспоминает, что так и не договорил с Сережей. Возвращается на линию — Матвиенко рвет и мечет, спрашивая, какого черта происходит, и ехидно закидывает удочку на тему того, точно ли Арсово лето до сих пор без секса и планируется ли таковым, но Арсений не хочет этого слышать, поэтому наспех прощается и некрасиво сбрасывает вызов на полуслове. Хватит того, что у него в голове каждая фраза Антона звучит до тошноты двусмысленно, и это, в целом, какой-то бред: у Арса и раньше бывали перерывы в личной жизни, было даже годовое затишье, но до сих пор он не страдал перекручиванием каждой буквы и поиском тайного смысла, а сейчас гормоны будто ведут прицельную атаку на его мозг. — Ну что, как всегда сзади? — спрашивает Антон, кивая на багажник, и Арс в очередной раз нервно прикусывает губу. — Ты только держись крепче, а то жопа болеть будет. «Она и так будет», — мысленно ехидничает Арс, имея в виду, естественно, только поездку, но благоразумно молчит. Он начинает подозревать неладное, когда они подъезжают к полю — действительно, черт возьми, к полю, трава по пояс и ничего кроме, и Антон бросает велосипед у разлапистого дерева, машет рукой, приглашая идти за ним. Еще хуже: Арс идет; послушно проходит по доскам, разложенным поверх широкой болотообразной лужи, перепрыгивает через канавку, отшатывается от улиточной россыпи на колосках и вздрагивает, когда задевает кистью мохнатую гусеницу. — Это ненадолго, — комментирует Антон и вцепляется пальцами в его запястье, тащит вперед, не оставляя времени на сомнения. — Здесь главное пройти первые сантиметры, а дальше легче пойдет! Арс трясет головой: неужели совсем поехал крышей? — Что? — Говорю, щас метров через десять клевер начнется, лучше будет. Там коров пасут. — Я не уверен, что слова «лучше» и «коров» могут уживаться в одном предложении, — наконец выдыхает он, закатывая глаза. — Ты еще можешь вернуться. — Ну, я же уже пошел. В этом, кажется, вся проблема: он пошел. Не спросив, чем они собираются заниматься, не уточнив, надолго ли это. Хотя что ему — из важных дел остается только перечитывать по кругу все книги (сначала бы их, конечно, прочитать хотя бы по одному разу) и гонять в танчики, но Арс подозревает, что сорвался бы с Антоном, даже если бы горели все дедлайны мира, и эта мысль оглушает. Это не очень похоже на банальный соседский интерес или отчаяние воздержания — хотелось бы, но Арсений невольно заслушивается, когда тот рассказывает что-то о тусовке на выходных, а мозг сам закрывает квадратиками цензуры женские имена, чтобы лишний раз не печалиться, и вот это — уже фиаско. Они действительно выходят к пастбищу — если можно так назвать покосившийся забор, за которым топчутся три коровы. Арс почти рад: рогатые махины вызывают подспудный страх, и, будь их хоть на одну больше, они теоретически могли бы окружить их и сжать в кольцо. Впрочем, Антон радостно мчится, размахивая руками, и почти врезается в одну из коров, прижимается лбом к пятнистому боку с таким видом, будто нашел давно потерянную любовь. — Иди сюда, Арсюх! — кричит с детским восторгом, и у Арса дергается глаз. — Ты же не боишься? «Берет на слабо», — комментирует подсознание. «И это работает», — с сожалением признает Арс. — Чего мне бояться? — будто риторически спрашивает он и заставляет себя шагнуть вперед. — Очень… милые. — Давай, погладь! Арсений, точно под гипнозом, делает несколько шагов вперед — ноги деревенеют, колени дрожат, как в тот раз, когда он впервые летел на самолете, а железная громада вибрировала и билась шасси о взлетную полосу. Вот только в полеты он влюбляется, как только самолет набирает нужную высоту, а в иллюминаторе мелькают облака, похожие на клочки сахарной ваты, а с коровами так быстро не получается. Он кладет руку на черно-белый бок, поглаживает, — тепло и сухо, — а корова взмахивает хвостом, перетаптывается на месте и шумно выдыхает. Секунда — и она виляет задом, дергается — и Арс летит вниз, больно ударяясь поясницей о землю. — Сука! — возмущается он приглушенно, пытаясь оценить ущерб. — Ты же говорил, они милые! Антон, к своей чести, реагирует мгновенно: протягивает руку и помогает встать, но у Арса слишком болит колено, и приходится упереться лбом в чужое плечо, оперевшись на пацана почти полностью. Тот молчит секунду, но все-таки подхватывает Арсения под колени и поднимает — до обидного легко. — Ты… У Арса нет сил возмущаться: он позволяет Антону отнести себя подальше, только бы не стоять рядом с черно-белыми исчадиями ада. И плевать, что откуда-то накатывает смущение, кончики ушей краснеют, а сама ситуация напоминает типичное спасение принцессы от дракона. Мало ли, чем жизнь бывает неожиданно похожа на романтические клише — это ровным счетом ничего не значит. Вот только Антон, кажется, не планирует отпускать: быстро шагает в самую высокую траву, придерживая Арса, как самый ценный трофей, и наконец говорит: — Я же видел, что ты не любишь высокую траву. — Ты еще видел, что я не люблю коров! — Тут ты сам виноват. — Парень пожимает плечами, и это почти бесит. — Нужно было заходить спереди, так корова не перенервничала бы, что тебя не видит, и не отмахнулась бы. — У них буквально глаза по бокам! Это травоядные, Тох, ты их морду видел? — И все-таки меня никто не пинает. — И это не отрицает строение коровы! У Арса разве что пар из ушей не идет, так сильно он возмущен. Серьезно, не подходить к корове сбоку? Да чертово животное просто затаило на него зло с первого взгляда, и не важно, с какой стороны он бы подобрался. Тем более, если он правильно помнит курс школьной биологии, угол обзора у коров действительно внушительный. — Я, может, и не знаю о строении коровы, но знаю о ее душе! — Антон выдерживает паузу. — Ну и как их разделывать, тоже знаю, с детства смотрел! Это произносится с таким пафосом и с такой гордостью, что Арс не может не усмехнуться. — Ну, надеюсь, эту гадину съедят поскорее. Антон, кажется, твердо намерен дотащить его до самой границы поля — во всяком случае, отпускать не торопится, и Арс просто ждет, когда у него отвалятся либо руки, либо почки. Впрочем, если отойти от крайней нелепости его положения, оно, в общем, оказывается удобным: Арсения мерно покачивает, колоски щекочут обнажившуюся поясницу, и он еще помнит тот раз, когда все-таки шлепнулся задом на гусеницу, и улиточные россыпи помнит тоже — так что не протестует. Хочется пацану страдать и надрываться — ради бога, он не будет мешать. — Так а че, как так получилось, что медианный возраст в деревне — сто? — спрашивает Арс наполовину из искреннего любопытства, наполовину чтобы скрасить неловкость. У Антона, видимо, личные границы смещены до нескольких миллиметров, потому что ему очевидно норм. — Ну какие сто, если только тебе ноль лет? — хмыкает он, отчего его грудь глубоко вибрирует, а Арс крепче перехватывает чужую шею. — А вообще, ты бы сам хотел здесь оставаться? — Ну… Арс мнется: он не то чтобы планировал оскорблять деревню, но и ничего хорошего про богом забытое место сказать не может. Не врать же, что он в восторге, хотя сам закатывает глаза при каждой необходимости сходить в туалет. Он с Антоном-то общается наполовину из-за возможности поссать в доме, без нависающего над затылком огромного паука (и нести себя позволяет именно поэтому — ноль вопросов). — Ну вот и они не хотят, — пожимает плечами Антон, и это движение тоже отражается на Арсеньевской устойчивости. — Девчонки иногда приезжают, два пацана моего возраста недавно ушли в армию, а так тоже возвращались. В соседней деревне людей чуть больше, есть школьники, но ездить им до ближайшей школы… В общем, как смогут, сбегут, наверное, тоже. На постоянке, конечно, никто не живет. — А ты? — Что я? — Антон болтает так, будто его совершенно не парят несколько десятков килограмм, повисших на шее: улыбается, пытается жестикулировать кончиками пальцев, и каждый раз елозит по Арсову бедру. — Я в армию не призывной. Плоскостопие. Арсений понятия не имеет, правда ли это — с одной стороны, зачем парню врать, с другой, слишком уж у Антона ехидная улыбка. Но это ведь и не важно? — А живешь на постоянке? — Ну… — Они наконец выходят с поля, причем не в том же месте, где зашли, и Антон кивает вправо. — Давай, спрыгивай. Нужно чутка пройти до велосипеда. — Он мягко опускает Арса на землю, разминает плечи, и это единственное, что выдает в нем теоретическую усталость. — Я универ закончил, магистратуру, поработал год, понял, что нихрена в жизни не понимаю. Что делать, куда бежать. Вот, мой запоздалый Gap Year. Арс почти готов присвистнуть, и, видимо, при всем актерском таланте своего удивления скрыть не может, потому что Антон продолжает: — Да, знаю, я выгляжу на пятнадцать. — Ну нет! — полушутливо возмущается Попов. — Тогда бы я с тобой не начал общаться. — А у тебя все только восемнадцать плюс? — Мы катимся на санях в пизду, — бормочет Арс больше себе под нос, потому что Антоновы слова иногда слишком напоминают подкаты — причем подкаты тупые, нелепые, даже как-то недостойные их обоих. — Не, пизды как раз не планируется. Арсений закатывает глаза — и сдерживается, чтобы не послать пацана в жопу, даже если на самом деле имеет в виду совсем не это. Или, что еще хуже, имеет в виду именно это, но, во-первых, Антона пугать не хочется, во-вторых — гребаный челлендж. Но Арс не считает себя настолько баловнем судьбы, чтобы поверить, что единственный доступный ему на лето парень — гей или хотя бы бисексуал. Когда они оба вваливаются в Антонов дом, вопросов почему-то не возникает. Арсений уже по-хозяйски разваливается на диване, за что получает мягкий упрек, мол, он же весь в дорожной пыли, и парирует его тем, что хозяин мог бы пригласить его в душ. Антон ржет, конечно, и цитирует шутку про «Экономьте воду — принимайте душ вместе», но все-таки выдает полотенце, и через полчаса Арсу становится еще лучше, чем было на протяжении всего дня. — Будешь глинтвейн? — спрашивает Антон, когда Арс уже вываливается из душевой и шлепает по полу мокрыми босыми ногами. — Слушай, а ты моешься, чтобы испачкаться снова? — Не будь как вредная бабка. — Арсений на этот раз не берет с собой ни одного крема: сосед проверку уже прошел, а таскать весь скарб, когда можно спокойно увлажнить кожу перед сном дома, ему незачем. — А не горячо будет? — Обижаешь. Из холодильника! Арс картинно прищуривается. — Но свой? — Если ты спрашиваешь, сам ли я выращивал виноград на вино, то нет. Но варил сам, там даже фрукты вон есть, если любишь. — Ненавижу, — признается Арсений; хоть где-то можно не лукавить. — Склизкие, мерзкие… Антон, кажется, ничуть не расстраивается. — А я зато люблю. Теория оливок в действии! Арс эту фразу игнорирует начисто. Хотелось бы жить в блаженном неведении, не зная, о чем вообще идет речь, но, к сожалению, он знает «Как я встретил вашу маму» вдоль, поперек и еще в парочке плоскостей, а отдельные серии и вовсе цитирует наизусть. И ничто из этого, конечно, не значит, что можно самого себя обнадежить, решив, что Антон проверяет их совместимость перед свадьбой. Он в принципе не планирует думать о соседе в таком ключе — и не думает, потому что он, во-первых, кремень, а во-вторых, до сентября слишком много времени. В сентябре он уже вернется в большой город, где подцепит себе красавчика в Тиндере, а не кинется на первого встречного деревенского дурачка, даже если на дурачка тот как раз не похож. Антон о его терзаниях, видимо, не подозревает: просто подхватывает кастрюлю, приятно пахнущую чем-то сладким, и кивает в сторону веранды. Арс проскальзывает вперед, садится у самых дверей, так, что ноги свисают со ступенек, а кончики пальцев почти тонут в траве. Приятно — если не думать о мерзких гусеницах, но нельзя ведь всегда ждать гусениц и поэтому в принципе избегать траву (и это даже не про гусениц). Пацан пожимает плечами и неуклюже садится рядом, выставляя кастрюлю на нижнюю ступень. Это могло бы быть романтичным: два человека, сидящие на краю мира, мило болтающие и пьющие из покоцанных кружек. На самом деле — просто на краю деревни, с видом на то же самое поле и робкий куцый лесок на горизонте, но Арсу сейчас хватает и этого. А ледяной глинтвейн и вовсе уводит его куда-то в состояние «Похуй — пляшем», так что он не особенно замечает, когда Антон сдвигается ближе, еще ближе, и наконец упирается в его бедро — своим, а после и кладет пальцы на Арсово колено, поглаживая чашечку по часовой стрелке. — Это… — начинает Арсений, глядя на чужую руку с некоторым замешательством. Ощущения странные: он не то чтобы удивлен, совершенно точно не расстроен, но и бабочки в животе не взмахивают крыльями настолько, чтоб было трудно дышать. Чужое прикосновение ощущается… ну, именно прикосновением — нежным, в чем-то приятным, но мир не взрывается, нигде не мелькают салюты. Арс смотрит то на руку, которая так и замирает на его колене, то на разгорающийся над лесом закат — и не может решить, что ему нравится больше. — Ты против? — Антон весь вытягивается, точно послушный щенок, ждущий команду: в какую сторону бежать? — Прости, мне показалось… — Это ты прости, и это мне показалось, — отмахивается Арс, — что ты не… Ну, ты понял. — Не бойся слова гей! — полушутливо возмущается парень. — Так… — Продолжай. Арсению собственный тон не нравится: он звучит неожиданно снисходительно, будто его королевское высочество снисходит до простого смертного, но Антону, судя по всему, плевать — во всяком случае, он не выглядит оскорбленным, даже улыбается радостно, но никуда не спешит. Лениво проходится кончиками пальцев по бедрам, не задерживаясь на стратегически важных местах, и вдруг перескакивает на шею: массирует плечи, проводит по впадинам у ключиц, и все это так легко и нежно, что Арса действительно начинает вести. Приятно, когда с тобой обращаются как с человеком, не спеша пристроить хоть куда-то свой член — даже если очевидно, что этим все и закончится. Арсений целует его первым. Наклоняется, едва не сшибая ногой одну из кружек, и почти полностью перелезает на чужие колени. Антон пахнет алкоголем и мятной жвачкой — кажется, будто он жевал ее специально, пока Арс был в душе, и это почему-то выглядит очень милым. Ну просто как щеночек шпица в ромашковом поле — сплошное «уо-о-о-о», так что Арсений расслабляется окончательно. Они целуются долго: у Антона губы распухают, а пальцы все-таки пробираются под Арсеньевскую футболку. Приятно, что дело не в нежелании говорить. У Арса бывало такое, когда прекращение поцелуя означало непременное «Ну давай обсудим наши отношения» — и этого не хотелось настолько, что он мог продолжать часами. С Антоном все иначе. Неторопливо, лениво, с робкими касаниями языков. Арс прикусывает его за губу — и тот, будто обидевшись, отстраняется, но тут же припадает губами к шее, не оставляя жесткие засосы, а скорее облизывая еще влажную кожу, выцеловывает бьющийся пульс, на что Арсений отвечает рваным выдохом. И не возражает, когда Антоновы пальцы гуляют под одеждой, а кончики ногтей едва заметно царапают бока, пересчитывают позвонки и возвращаются к лопаткам, задирая футболку почти до самой шеи. Теперь Арсению кажется, что они шли к этому с самого начала. И это не какое-то желание завоевать, побороть и непременно трахнуть — нет, просто, когда он впервые увидел загорелую ладонь, взметнувшуюся в приветствии по ту сторону забора, он знал, что будет — так. В какой-то степени ждал, надеялся и верил — и, если материализация желаний существует, вселенная подкинула ему самый короткий путь, уложив в объятия Антона меньше, чем за месяц — а впереди еще полтора, доверху наполненных такой вот нежностью. Про челлендж Арсений вспоминает не сразу — прокручивает в голове все стадии вплоть до принятия, и к тому моменту губы уже горят, дыхание сбивается, а ладонь Антона по-хозяйски замирает на границе шорт, как бы спрашивая разрешения. Сердце Арса кричит однозначное «Да», разум напоминает, что можно ведь и соврать, ну кто узнает, трахался он или нет, не придет же Варнава брать у него мазок (такой вообще существует?) — но все-таки заставляет играть честно. Это ведь, мать его, духовная практика, он должен познать что-то новое. Сейчас познавать хочется только Антона, — в том самом библейском смысле, — но Арс заставляет себя отстраниться и неуклюже выдавить робкое: — Мне… мне пора. Антон проходится по нему изучающим взглядом, особенно останавливаясь на заметной выпуклости в паху, будто только от этого зависит исход их вечера. Не давит — но смотрит печально, и вряд ли только из-за обломившегося секса. — Я что-то сделал не так? Ты, если что, скажи… — Все хорошо, Тох, — неуклюже отмахивается Арсений, и в этот момент сам себя проклинает. Когда он встает, голова приятно гудит от выпитого, а сердце играет на ребрах, как на чертовом барабане. — Просто… Мне пора.҂ ҂ ҂ ҂ ҂
Антон появляется на его пороге через неделю. Арс не то чтобы специально считает — метроном внутри покачивается без его участия, выстукивая каждые новые сутки без соседа. Дважды — на второй и на пятый день — он замечает Антона на дороге в компании двух девиц, которые вешаются ему на шею, а одна даже пытается целовать. Это вызывает смутную тоску: так, по мнению астрологов, теряешь что-то, что было у тебя в прошлой жизни. Будто сердце отзывается глухим воем, и Арс машинально вспоминает осторожные Антоновы поцелуи, но, благо, ни в какие прошлые жизни не верит, а значит, все это — чушь да блажь. Он даже не планирует открывать, но Антон замечает его в окошке и машет, машет своей чертовой ладонью, и у Арса не остается выбора. — Тебе что-то нужно? — спрашивает он вместо приветствия. Получается как-то грубовато, но Арсений сам со своей линией поведения определиться не может. Хочется и поговорить, и замолчать, и оставить как есть, и срочно потрахаться прямо на ступеньках, уперевшись грудью в обшарпанную стену. И все это, желательно, одновременно — жаль, еще не изобрели параллельных вселенных, где можно попробовать каждый вариант и, если не пройдет, откатиться к прошлому сохранению. — Я… Ты у меня забыл. Антон жмется, ведет плечом, но все-таки вытаскивает из широченного кармана шорт упаковку крема. Арс понимает не сразу, а когда понимает — не сдержавшись, смеется в голос, потому что — какой абсурд! — Это не мое, — улыбается он, все-таки забирая упаковку: какая-то дешевенькая «Чистая линия». — Ты бы хоть что получше забрал у своих… Он качает головой: ну вот, сорвался на «Ты и все твои шлюхи» слишком рано — хотя он вовсе не считает никого шлюхой, может, те девушки очень даже милые, но у Арса к ним просыпается неприязнь по факту прикосновения к Антону. Типа, неделю назад они целовались — и вот он уже вешает себе на шею каких-то красоток, ну не сволочь ли? — Эй! Между прочим, я не забирал ничего у своих, я купил! Что нашел, то и купил, ты вообще был здесь в магазине? Арс качает головой. — Не был. У меня с собой три чемодана продуктов. — То-то же! Я эту-то хрень еле выцепил, завоз раз в неделю. — Так ты всю неделю крем в магазине караулил? Теперь уже смеются оба, и, хоть это и сглаживает напряжение, Арсению все еще непонятна куча разных вещей: начиная от «Что вообще делать?» до «Зачем вообще что-то делать?». Он обдумывает возможность оставить все как есть, отъебаться от Антона и не вешать на него лишних неподъемных обязательств, тем более, что они ничего друг другу не обещали, но отметает ее слишком, черт возьми, быстро. — Я всю неделю тебя караулил и ждал, пока ты что-нибудь сделаешь, но ты — тот еще дуб, мой хороший, — пожимает плечами Антон. Арсу впору бы разозлиться на дуба, но он уже плавится от «мой хороший», и это меняет дело. — Так теперь, когда мы выяснили, что ты — самое ревнивое дерево в деревне, можно я зайду? — Я не… — начинает Арс, но все-таки сдвигается, открывая проход. — Предупреждаю, у меня не убрано, и я — не ревнивое дерево. Нахрен ты мне вообще нужен? — Нахрен я тебе вообще нужен — вопрос хороший, я тоже пока не просек, но что нужен — в этом почти уверен. Антон подмигивает — и Арсений, честно, не находится с ответом. Этот дом — не такой уютный, не такой обжитой, как соседский, поэтому Арс на секундочку комплексует, еще секунду вспоминает, не стоят ли на видном месте вибраторы, осознает, что никаких вибраторов не брал вовсе, потому что Варнава сказала, что пихать что-то в жопу — это самый настоящий секс, а дрочить руками — еще не секс, и наконец пытается расслабиться. Получается плохо: Антон изучает веранду, осматривается внимательно, прежде чем плюхнуться на такой же продавленный и потертый диван. — Осторожно, приземлишься на ноут! — вскрикивает Арсений, потому что нервы нервами, а двести тысяч за макбук никто ему не вернет. — Блин, он такой мелкий у тебя, — ворчит Антон, откладывая ноутбук в сторону. — И дорогой, наверное. Выглядит пиздец дорого. Че ты не сказал, что ты миллионер? Арсений напрягается быстрее, чем успевает осознать, что это шутка: о своих доходах и роде деятельности говорить не хочется совершенно. А может, для деревенского пацана любой ноутбук, особенно с обгрызенным яблоком на крышке — уже восьмое чудо света, но он не может предположить точную цену. Так или иначе, Антон не докапывается, и Арс очень ему благодарен. Он присаживается рядом, и они обсуждают что-то отвлеченное, старательно ходят вокруг да около самых волнительных тем. Антон, видно, нервничает: подергивает молнию на карманах шорт и крутит край футболки так, будто собирается выжимать. Арс нервничает тоже, но у него за годы публичности все-таки появилась какая-никакая броня, и хочется верить, что внешне он выглядит хорошо. Они делятся тем, как у кого прошла неделя, Арс показывает дочитанных «Бесов», Антон хвастается, что у него в теплице зацвели помидоры — и все снова становится легко, пока пацан не сообщает вскользь, что гулял с девчонками. Арсений — не какая-нибудь истеричка, у него в планах нет пункта «Запереть симпатичного мальчика дома и охранять, как дракон — принцессу», как в той жуткой песне Клавы Коки («Либо я, либо никто, это шантаж!»), но, видимо, у него все-таки дергается бровь, потому что пацан смотрит на него смешливо и снова тянется пальцами к колену, гладит, будто успокаивая. — Арс, давай разберемся раз и навсегда, — вздыхает он, и Арсений повторяет этот вздох почти синхронно: все-таки дошли до опасных тем. — Я не то чтобы ждал всю жизнь именно тебя и хранил невинность, хотя опыта у меня, если честно, и вправду немного. Я даже не могу обещать, что проведу с тобой всю жизнь, потому что это, сам понимаешь, говно говна, но сейчас я заинтересован только в тебе. Подчеркиваю — только. Даже если у меня, о ужас, есть друзья. — Последняя фраза прозвучала обвиняюще, — бурчит Арс, смущенный по самые кончики ушей: все-таки уверенное «Мне нужен только ты» — это так сексуально, даже с оговорками вроде «…но не факт, что на всю жизнь». Что вообще может быть на всю жизнь? — Я просто не хочу, чтобы ты загонялся, или чтобы я загонялся… Черт, да я даже не знаю, может, у тебя там, в городе, есть кто-то, или ты не хочешь со мной ничего продолжать, а я тут нафантазировал и распинаюсь. Короче, если хочешь, я вон он, я здесь и вроде пока никуда деваться не собираюсь. Как глупо. Момент «Икс», когда нужно выносить какой-то вердикт, настает внезапно, и Арс оказывается совершенно не готов. У него в кармане нет заранее написанной речи, даже в голове — ни словечка, ни фразы, в которых он был бы уверен, и приходится импровизировать. В одном он уверен точно: здесь и сейчас оттолкнуть Антона невозможно — только не такого, прекрасного и решительного, смешного, забавного, милого, нудящего про коров и курящего совершенно поганый «Беломор». Арсений мысленно ставит пометку: перевести Антона на другие сигареты, если только тот согласится хотя бы рассмотреть такую возможность, — и наконец кивает, торжественно, будто в загсе. — Я не против… тебя, — выпаливает он, не сразу соображая, как глупо это звучит, но Антоновы глаза уже светятся восторгом, будто он тут сочинил поэму, достойную Нобелевки по литературе. — В смысле, я тоже нихрена не могу обещать, что это затянется, но не попробуешь… — Не попробуешь, — феерично завершает фразу Антон, и оба хихикают себе под нос. — Что там в таких случаях принято делать, сосаться уже можно? А… — А ничего нельзя, я потный и зубы еще не чистил, — отмахивается Арс, и это правда важно, так что Антон кивает с серьезным видом и позволяет ему подняться. — Но ты можешь остаться. Если, конечно, сам чистил зубы. Антон чистил: в доказательство он дышит на Арсения ментоловой свежестью, показывая, что принял замечание очень всерьез, а Арс в очередной раз плавится от непонятного умиления, ведь к нему пришли с чищеными зубами! А это, как известно, почти гарантированно означает планы на поцелуи — и не важно, что все нормальные люди чистят зубы дважды в день, даже если ничего такого делать не собираются. Арс все равно умиляется благосклонно и пускает гостя в дом. День тянется совершенно естественным образом. Будто теперь, когда они поговорили и все (на самом деле не все, но какой-то необходимый минимум) выяснили, у обоих в груди расслабляются сдавливающие сердце пружины, и можно снова дышать спокойно, обсуждать какую-то ерунду и, пританцовывая, жарить омлет на завтрак. Арс пропускает мимо ушей Антоновы стоны о том, что привозить в деревню покупное молоко — это наглость, учитывая, что у Палны три коровы, и можно купить свежее всего-то за двести рублей за литр, а не это ваше пастеризованное. И историю о том, что у бабки Агафьи курятник, и яйца там девать некуда, пропускает тоже: он дитя города, ему нужно все стерильное, а не в курином говне, но не спорить же об этом за романтическим приемом пищи. Пока Арс нарезает салат, Антон даже приносит откуда-то букет ромашек, который за неимением вазы ставит в кружку — и все становится совсем милым. Это, если подумать, какой-то бред: Арсений уезжает в деревню, чтобы отдохнуть от мира (и не трахнуть все, что не приколочено), а настоящую гармонию обретает только теперь, когда между книгами и непонятно откуда взявшимся ведением дневника в заметках появляется еще и Антон. Антон, который ведет его сидеть на веранде, помогает оттереть размазанную улитку от стопы (Арс в этот момент морщится и пытается не орать) и сам предлагает затопить баню. Арсений, кажется, все-таки влюблен — причем по самые кончики ушей, потому что соглашается и сам тащит дрова, заранее представляя, как упадет все-таки в обморок, но Антон обещает, что будет несильно, и вообще, они, если что, откроют дверь нараспашку. Это «Мы откроем дверь» звучит так естественно, будто им обоим абсолютно норм, и Арс решает не акцентировать внимание: просто принимает как должное, и, когда Антон зовет его мыться, так же просто (на самом деле не совсем, но) раздевается в предбаннике до трусов и тормозит, в то время как пацан стягивает вообще всю одежду так легко и естественно, что берет зависть. Нет, Арс не то чтобы стесняется своего тела, переживает за размер члена или что-то в этом роде — он скорее переживает, что у него позорно встанет при виде голого симпатичного человека поблизости, но и это не будет трагедией. Но он привык, что момент первого обнажения — какой-то важный, сакральный, что ли, а они, получается, делают вид, что все в порядке? «Ага, бля, а могли бы поднять за это дело по бокалу шампанского», — ехидничает внутренний голос. — Идешь? — спрашивает Антон совершенно по-свойски, и его это, кажется, не парит, поэтому Арс просто перешагивает через спущенные трусы и заходит тоже. — Тебе как температура, норм? Арсению, в целом, нравится именно это: то, как Антон относится ко всему с легкостью и безо всяких загонов. Поцеловались — и хорошо, можно сразу сказать, что он этого и хотел, и не размазывать сопли. Нравится человек — нужно сообщить об этом и объявить о своих намерениях, а не прятаться у себя за забором до конца лета в компании с жуткой обидой. Арс смотрит на это — и, во-первых, не ощущает давления, а во-вторых — ему хочется так же. Все веселее, чем включать королеву драмы и придумывать беды на ровном месте. — Норм, — говорит он серьезно, и это действительно так: Антону как-то удалось растопить печь несильно, и от жара не хочется падать в обморок. — Кстати, — начинает Антон, разливая воду по розовым пластиковым тазикам, — то, что мы тут вместе моемся, не значит, что нам обязательно сегодня трахаться. — Он выдерживает небольшую паузу. — Но я бы хотел. Но только если ты хочешь, и вообще… Арсений ровно в этот момент забывает про челлендж, про наличие у себя блога, Варнаву, Сережины подколы, и о том, что у него с собой нет даже презервативов, — Антон выносит его целиком и полностью, без права на помилование, а если бы их разговор был боем, то это был бы нокаут. Так много тепла в Антоновом взгляде — больше даже, чем в этой чертовой бане, так что невозможно ответить что-то другое, кроме тихого «Я бы тоже хотел». — Это замечательно, — кивает Антон с особой серьезностью. — Тебя намылить? Арс благосклонно кивает, и Антон медленно, вдумчиво размазывает по его спине белоснежную пену. Пена пахнет чем-то травяным, смесью чая и лечебной настойки с алоэ, которыми Арса в детстве мазала бабушка — у него точно не было ничего такого, значит, наверное, бутылек остался от прежних владельцев. В другой раз Арсений возмутился бы — он вообще много внимания уделяет составу того, что льет на себя (и в себя), но сейчас все слишком мило и по-домашнему. К тому же, от геля с ним ничего плохого не происходит, и он позволяет Антону пройтись по всему телу: когда тот доходит до паха, член слегка дергается, но Антон только намывает его и яички, не начиная никаких откровенных ласк, и это тоже кажется чертовски милым. Они ополаскиваются по очереди, по-детски плещутся водой из тазика, а на выходе Антон предлагает понести Арса на руках («Мы же уже так делали!»), после чего завязывается небольшая дискуссия на тему «Как можно было не понять уже тогда!», и приходится признать, что оба они — те еще тупички, не видящие дальше собственного носа, но хорошо, что сейчас все хорошо. А Арсению хорошо — его приводят в чужой дом, все-таки подхватывают на руки у самого порога спальни, и в кровать он падает как принцесса — на мягкую перину, расслабившись и расплавившись от переизбытка щемящей нежности. И как-то уже не хочется переживать за свежесть дыхания и чистоту тела — тем более, что они все отмыли, почистили и едва не вылизали, так что теперь, когда Антон действительно вылизывает его шею, у Арса хотя бы по этому поводу не болит голова. — А у меня и смазка где-то есть, — говорит парень где-то в середине процесса, когда Арсова промокшая насквозь после бани футболка уже лежит в углу кровати, — ща поищу. Он шарит ладонью под кроватью — под кроватью, блин! — и достает бутылек. Арсений морщится: «Дюрекс». Лучше, чем какие-нибудь рецепты бабушки Агафьи, но и не что-то классное — в их среде эта фирма вообще считается моветоном, но он, честно, не собирается быть душнилой. Люди пользуются — и ничего, вроде все живы. Важнее ведь не чем, а с кем, правильно? Впрочем, если бы он и хотел тормознуть, уже бы не смог. Антон двести раз повторяет, что если что — говори, Арс, всегда можно остановиться, мы тут не насилуем друг друга, а сам, черт-соблазнитель, проходится по телу поцелуями так нежно, что куда уже останавливаться. Арс и рад бы быть поактивнее, но получается только хаотично поглаживать Антонову спину, искренне пытаясь стянуть и чужую футболку тоже, но больше — тихо постанывать, обхватывать его талию ногами и притягивать для поцелуев, свежих, со вкусом зубной пасты и клубники, которой оба наелись прямо с грядки, пока шли домой. «Домой». Антон действует размеренно, неторопливо: вылизывает соски, прикусывает кожу на ключицах, отчего Арс прямо-таки выгибается дугой — и сам себе удивляется, потому что не знал, что это настолько чувствительное место. А Антон уже ползет ниже, проводит языком линию между родинок, будто соединяя их в отрезки. Арсений вспоминает все свои подростковые комплексы — что он слишком худой, нет, слишком толстый, нет, слишком много на нем этих уродливых точек, кому он такой нужен. Конечно, чем взрослее он становится, тем меньше обращает внимание на мнимые недостатки, а сотня фотосессий для блога и вовсе выводит любовь к себе на новый уровень, но неприкрытое обожание во взгляде Антона все еще очень приятно. — Норм? — коротко спрашивает Антон, прежде чем стянуть с Арса и шорты заодно с трусами. — Ты не против? Арсений — не против, помогает, приподнимая бедра, и тихо смеется, когда тот задевает чувствительные впадины в паху. Антон, заметив это, проводит там пальцами — прямо по отросшим темнеющим волоскам, но это совершенно не кажется проблемой, — и тут же широко лижет языком. — А-а-а-ах, блять, — многозначительно выдыхает Арс и тут же добавляет, заметив, что пацан отстраняется: — Все хорошо! И — действительно хорошо. Антон не добавляет смазку, — тюбик так и лежит где-то в складках одеял, — но разводит Арсовы ноги шире, чтобы впервые, точно на пробу, осторожно лизнуть головку члена. Арсений дергается, переживает, что задевает его бедром, и пытается осмотреться, но Антон резко вбирает член в рот, явно стараясь заглотить поглубже, и он откидывается обратно на подушки, прикусывая губу. — А говорил, что… у тебя… мало опыта, — чуть ли не по буквам выговаривает Попов, когда член почти полностью погружается в чужой рот и проходится по небу. Арс не то чтобы может похвастаться исполинскими размерами, но все-таки — Антону хочется дать медальку за старание, и он даже планирует заказать такую шоколадную, мол, мастеру минета, а потом Антон начинает двигаться, и он уже не думает ни о чем. Остаются только размеренные движения, тихое причмокивание, которое не бесит, наоборот, создается ощущение, будто кто-то сосет самый сладкий леденец в мире, и пальцы, придерживающие его за бедра. Это, в целом, какой-то новый уровень, этакий секс-челлендж — довести до оргазма без помощи рук. Арсений почти проигрывает: мечется по кровати, благо, за руки его никто не держит, и можно комкать свежие (специально постеленные?) простыни, машинально вскидывать бедра и шепотом извиняться: Антону ж наверняка от этого неудобно! Он, правда, теряется в ощущениях, забывает и про блог, и про спор, и про Достоевского, одиноко лежащего на тумбе дома. В его мире остается только жар чужого рта, пухлые губы и редкие касания острых клыков. Антон вертит языком по кругу, беспорядочно, хаотично, всасывает головку — получается неидеально, но кому какое дело? — и, когда Арс уже готов кончить, вдруг отстраняется и вылизывает яички, целует чувствительное место у самого основания члена. Арсению этого чертовски мало. — Ты специально? — спрашивает он шепотом, запоздало соображает, что можно хоть кричать во всю глотку, это же не панелька, где каждый чих соседа слышно через три этажа. — Антон! Оклик получается почти возмущенным — но как иначе, если тот удобнее устраивается между его ног и скользит пальцами меж ягодиц. Именно скользит — Арс, видимо, пропускает момент, когда он успевает открыть смазку, но теперь по коже скользит приятное охлаждающее желе. Антон в ответ на его возмущение тормозит, пальцы так и замирают, касаясь ануса. — Я… зря? — спрашивает он, не двигаясь, кажется, совершенно. — Прости, ты вроде в бане говорил, что не против, или я тебя неправильно понял? Неправильно, да? Арсу чертовски неудобно приподнимать шею, но он все-таки поднимается, встречаясь с Антоном взглядом — тот выглядит смущенным и очень, очень виноватым. — Правильно, — вздыхает Арсений, и можно ли умилиться еще сильнее, — я просто не очень ожидал. И прохладно немного. Но продолжай. Правда, учти, я двести лет этим не занимался. На самом деле, конечно, всего с месяц, — собственно, с начала лета, — но мышцы все равно успевают отвыкнуть и напрягаются, когда Антон подставляет ко входу первую фалангу. Арс дышит глубже, глотает пересохшими губами воздух, прислушивается к ощущениям. Первый раз — это тебе не просто в жопу ебаться, здесь нужны доверие и неторопливость. Антон как раз не спешит: вставляет один палец, второй — минут через десять, и Арсений думает уже пошутить, что так и уснуть можно, но это, во-первых, ложь, потому что спать он не собирается, а во-вторых — его все устраивает. Он нетерпеливо елозит на простынях, а Антон, перестраховываясь, все подливает и подливает смазку, так что она стекает по коже. — Придется еще раз тебя отмывать. Арс не видит Антонова лица, но даже в голосе слышится улыбка, нежная, как взбитые сливки, которые можно слизывать с чужого живота языком. — А ты и не против, да? — усмехается он, а после — давится воздухом, потому что Антон, протолкнув третий палец, ввинчивает их глубже. Самое время переживать за содержимое собственной задницы, но Арсений не готов позволить поганым мыслям испортить этот секс. Не для того он нарушает условия челленджа, чтобы всю дорогу думать о говне — вот уж что точно не возбуждает (во всяком случае, не его), так что нет, спасибо, не сегодня. К тому же, Антон не выглядит опечаленным, напротив, светится, как звезда на новогодней елке, так что Арс расслабляется окончательно и позволяет подтянуть себя за бедра. — Ты… — выдыхает он, когда Антон почти полностью закидывает его ноги себе на плечи. — Мне же не восемнадцать! Тот смеется — и подкладывает ему под бедра подушку. Арс почти готов бухтеть про презервативы, мол, они не видели справок друг друга, и все дела, но Антон и сам раскатывает резинку по члену. Арсений молчит: если начнет выяснять и окажется, что это какие-нибудь «Гусарские» — все, конец сексу, причем в прямом смысле. С тех пор, как он начал работать по профилю, у него на дешевые презервативы просто не стоит — не возбуждает. Поэтому он в Антона просто верит, как в деда Мороза или в зубную фею, — хватило же у него ума купить смазку известной фирмы, значит, и презервативы не за десять рублей. Хотя его собственный член никто не закатывает в латекс: это не очень правильно с точки зрения предохранения, но ему хочется не доебаться, а поебаться, так что Арсений не спорит — и не возражает, когда Антон, входя в него, синхронным движением поглаживает его член тоже, так что получается некое подобие единого ритма. У Арса в прямом смысле слегка горит зад, но, не успевает он попросить, как Антон подливает еще смазки, а в переносном — горит сердце, потому что это все слишком мило. Оба уже вспотевшие, подуставшие: Арс хотя бы лежит на спине, а у Антона и вовсе испарина на лбу выступает, но он все равно изгибается, чтобы неуклюже прижаться своими губами — к чужим, съехать поцелуями на шею и ключицы. Арс елозит в поисках лучшего угла, обхватывает ногами чужую талию — пятки смешно шлепают по пояснице каждый раз, когда Антон, покачиваясь, входит в него, и все это сливается в полубезумную феерию ощущений. «Бля, проиграл», — проносится в голове у Арсения, когда Антон все-таки ускоряется, вбивая его задницей в подушку, и яйца шлепают по коже всякий раз, когда тот вколачивается до конца. Причем, наращивая скорость, смотрит вопросительно, прощупывает реакцию — мол, нормально, все хорошо? Арсу — нормально и хорошо, и он сам кладет ладонь на свой член, дрочит в том же ритме, отчего под веками вспыхивают яркие звезды. Он не вспоминает о том, что, вообще-то, всегда считал это нелепым. Несмотря на всю раскрепощенность, барьер на дрочку самому себе во время секса — один из последних, которые он еще не успевает преодолеть, и он рушится сейчас с таким грохотом, что впору бы удивиться, но Арс только думает об этом радостно, прежде чем кончить с глухим стоном. Сердце колотится в сотню раз чаще положенного: как по расписанию включается загон на тему того, как выглядит его лицо во время оргазма, не слишком ли мерзко, но Антон, кончая, строит такую забавную физиономию, что переживать здесь нужно точно не Арсу. А вообще-то, никому не нужно, потому что Арсений, кажется, влюбляется только сильнее.҂ ҂ ҂ ҂ ҂
— Я не думал, что захочу убить тебя так быстро, — бормочет Арс, приподнимаясь на локтях. С их первого секса проходит неделя. Арсений не может определиться, «всего неделя» или «уже», но все-таки — семь дней, наполненных каким-то нереальным счастьем. Они ходят друг к другу в гости, а однажды даже устраивают настоящее чаепитие: Антон достает откуда-то древнюю посуду, будто вышедшую из девятнадцатого века, и они чинно сидят на крыльце с блюдцами в руках — и позже разбивают одно из них, пока целуются, неделимым клубком перекатываясь по полу. И, конечно, занимаются сексом еще дважды: Арс запоминает по долгу службы, не зная еще, разрешит ли Антон ему написать пост, и вообще, как рассказать про блог, про свою работу, про заработок, а теперь… — Ты знал?! — взвивается Попов и, не сдержавшись, запускает в наглеца подушкой. — Черт-соблазнитель! Иуда! Дьявол! — Ну, максимум, маленький чертенок, — смеется Антон, легко отбивая подачу. — Ну знал, и что такого? У тебя больше ляма подписчиков, Арс, тебя много кто знает. — Но ты… Арсений не знает, что сказать, как лучше сформулировать мысль: все получается слишком снобистским и попросту идиотским. Ну как признаться, что считал соседа законченным деревенщиной, который ноутбук впервые увидел у него же в гостях? А Антон и рад был стараться, поддерживать образ — ну кто еще будет курить гребаный «Беломор»! — Арс, я понимаю, поначалу, окей. Но я буквально сказал, что закончил магистратуру, ты не мог тупить так долго. — Тогда я уже не тупил! — Арсений продолжает хохлиться, как еж. — Я понял, что ты не неандерталец, но это еще не значит, что ты читаешь мой блог! Миллион — не так уж и много, и вполне вероятно… Антон по-пластунски подбирается ближе и чмокает его в нос так быстро, что Арс не успевает среагировать — и хмурится еще сильнее, потому что, ну, тут серьезные вещи обсуждают, но следом все-таки улыбается, потому что, ну, Антон милый — и успешно пользуется этим преимуществом. — Слушай, ну, прости, — наконец говорит он, укладывая голову к Арсу на живот, — я, наверное, должен был сразу тебе сказать, но я так охуел, когда тебя увидел, и даже не думал, что мы будем общаться, а потом тот инцидент с Палной… Короче, вроде и не к месту было. Я ждал, что ты сам скажешь про блог, но ты ведь тоже повел себя как партизан, так и получилось. Арс морщит нос: не нравится признавать собственные ошибки, но Антон прав, он ведь и сам не поспешил сообщить, где и кем работает. Так что по части вранья у них один-один. — Так ты знал про мой челлендж? Антон чешет нос, и от этого Арсов живот тоже начинает чесаться — жутко неудобно, но спихнуть его невозможно: это как спящего котенка с себя снять, что у Арса тоже никогда не получалось. Он однажды опоздал в первый класс Сапсана, потому что все ждал, когда Сережин кот наконец проснется. — Знал, — признается парень, — но, бля буду, я не целенаправленно его… сломал. Кстати, ты же напишешь об этом? Нет, если надо, я никому не расскажу, но ты же честный человек? — Честный. — Арсений вздыхает: Катину реакцию он может представить чересчур явно, да и Матвиенко не упустит случая поржать над тем, как он уехал в самую жопу мира — и все равно нашел, на какой член приземлиться. — Скажу, конечно. И напишу. Само собой, без имен. Антон часто-часто хлопает ресницами. — А с именами можно? — В смысле? Арс хмурится: до сих пор партнеры чаще просили сохранить их инкогнито, никто не спешил обнародовать свое имя в посте о том, как именно и с кем он ебался в жопу. Хотя, конечно, секс с Антоном больше подходит в категорию «Заниматься любовью», а если бы они снимали домашнее видео, оно было бы в разделе «Нежный секс», но все-таки. — Ну, ты же явишь меня миру как своего парня? — А ты мой парень? — А ты хочешь? Оба смотрят друг на друга, ошалело хлопают ресницами, видимо, не понимая, как и когда успели подойти к этому рубежу, но Арс, как ни старается, не может откопать в себе и тени сомнений. С Антоном ему легко — и это не плохое «легко», вроде секса на одну ночь, который вряд ли перетечет во что-то большее, нет, скорее, это о том, что с ним можно говорить словами через рот, а возникающие мелкие трудности не успевают разрастись до огромных невысказанных вовремя проблем. — Я — хочу, — честно говорит Арсений. Его, конечно, слегка корежит от мысли о том, что такое важное дело решается вот погодя, когда оба еще толком не успели проснуться. Они даже поцеловаться не могут, потому что не почистили зубы — но это ведь не главное, а главное — что у них будут еще миллионы бесконечностей поцелуев. — И я хочу, — улыбается Антон и по-детски цепляется мизинчиком за мизинец Арса. — Типа, ебись, ебись и больше не дерись? Оба смеются — совершенно синхронно, и этот одновременный смех почему-то кажется Арсению очередным знаком, что все у них обязательно будет хорошо. — А если будешь драться, я буду кусаться, — добивает Антон, и, хотя в других обстоятельствах Арс бы назвал это дурацким и несмешным, из уст Антона почему-то все кажется таким прекрасным, что хочется плакать от умиления. — А пост вместе напишем, редактором будешь, — отсмеявшись, говорит он: перед глазами уже стоит новая концепция, набор актуальных сторис и опросы для активности аудитории. — Прикинь, какую рекламную подачу можно забабахать! — Мне привыкать, да? Антон улыбается — и становится ясно, что он, в общем-то, и не возражает. — Ага.