Вечер пятницы

Большая часть студентов нашего факультета, как и принято в цивилизованных обществах, собралась в тот день в баре в стельку пьяная. Многие из них успели уже многое из того, что обычно делается в барах, и теперь пребывали в состоянии этакого нездорового веселья. Говорили уже не о скандальных, спорных темах, которые так хочется обсудить в состоянии легкого опьянения, а о таких вещах, о которых говорить даже пьяным не стоит и вообще грешно, но это уже никого не волновало. Все, что мне оставалось, это слушать их бредовую болтовню и ждать, когда хоть кто-то разбавит ее здравой мыслью. Но я там был, к сожалению, единственный трезвый, точнее, не настолько пьяный. Поэтому и взял на себя это нехитрое занятие, с несвойственной прытью запрыгивая на пустой столик, усаживаясь на нем, как на стуле. Мой маневр привлек всеобщее внимание хотя бы потому, что грохот поднялся неимоверный. Он заглушил всеобщий истеричный смех, и мне того-то и было надо. — Слышьте, парни, девушки, или кто вы вообще на сегодня, историю не желаете? — пробасил я, несколько раз икнув и размещаясь так, чтобы огоньки бара чуть меньше плыли перед глазами. Кто-то довольно свистнул в знак согласия, далее присоединились, покричали, в общем, все, хоть и были в полном раздрае, видимо и сами захотели, чтобы банкет был немного разбавлен. Ни на кого особенно не глядя, я налил себе чего-то непонятного, выпил, попросил сигарету, и стал рассказывать размеренным, спокойным голосом, каким обычно детям поют колыбельные или рассказывают сказки. Я делал это уже не в первый раз, за мною еще с позапрошлого раза прочно закрепилась репутация хорошего рассказчика и чтеца. История немедленно сложилась в голове и от нее мне захотелось выпить опять, но я вовремя вспомнил, что уже лишен такой возможности. Так что я прочистил горло и начал, наконец, повествовать: «Как-то раз студент по имени Александр Белый возвращался домой поздней ночью, а точнее уже ранним утром, с учебы. В метро было пусто, как в раю, — тут раздались сдержанные и несдержанные смешки, — но Саша продолжал свой путь. Все его мысли и желания свелись только к навязчивой, не имеющей конца и края мысли о сне, точнее уже к непреодолимому желанию просто лечь, принять горизонтальное положение, уснуть. Он ни о чем не думал, поверьте, трудно найти в этом мире более пустую голову, чем была у Александра Белого на тот момент. Процесс восприятия окружающей его действительности превратился для него в нескончаемую, мучительную пытку: сначала он просто пытался сфокусировать свое зрение на объекте, потом с помощью замысловатых мыслительных операций понимал, на что он смотрит, и только потом уже пытался вывести из полученной информации какое-нибудь логическое умозаключение, но ничего, ровным счетом ничего не держалось в его голове дольше трех секунд! Все мыслительные операции, так привычные нам, больше не поддавались ему. Он больше не мог думать. Он знал, что ему нужно в вагон, нужно как можно быстрее, но вот зачем, этого он уже сказать не мог. В общем, все мы, конечно, понимаем его (о да!) и сочувствуем. И вот когда Саша уже потерял всякую надежду и, привалившись к столбу, стал медленно оседать на пол под силой притяжения, точно стоящий горизонтально ковер после выбивания, — тут опять послышались смешки, что хорошо, значит, они еще не заснули, — поезд, представьте себе, наконец явился. Саша зашел внутрь, вагон, естественно, был пуст, двери закрылись, все как полагается. Саша сел на первое попавшееся свободное место, отправив остатки сознания в свободное плавание. Только он успел закрыть глаза, как его больное изголодавшееся воображение, представьте себе, породило такую картину: прямо перед ним вырос субъект в белой викторианской шляпе и пиджаке, в пенсне и перчатках, лакированных ботинках и, судя по лицу, с самыми наилучшими пожеланиями. Он шлепнулся рядом с Сашей, опережая скорость его мыслительных способностей, так что пока Александр просто тупо таращился на человека, человек говорил вот что: — Прелесть! Прелесть, вы просто душка! Такой весь молоденький, здоровенький! Я тоже был таким. Тоже вот так глупо, как вы, таращился. Не обижайтесь, не в обиду сказано, все в молодости недосыпают или спать не имеют возможности. Между тем это большая проблема. Вот поглядите, ну на кой вам здесь, а? Вас бы здесь не было, будь ситуация несколько иной. А иной она уже не станет, ведь вы здесь, и я здесь, и ничего уже не поделаешь. Это я так, чтобы вам объяснить, что вы не один такой. Много таких несчастных. Да и Саш среди них тоже, поверьте, достаточно. Белый, который ничего еще не сказал и только сфокусировал взгляд на субъекте, в тот момент как раз закрыл открывшийся от удивления рот, и тут же открыл опять, услышав свое имя, но субъект опять не дал ему договорить. — Понимаю. Вы удивлены. Вы шокированы. Вы устали. Но поймите же, этого можно было избежать! Вы должны были спать достаточно, ведь это Божий дар, а вам, молодой человек, никто в детстве не рассказывал сказок. Это тоже очень плохо. Иначе эту историю вы бы знали наизусть. Слушать ее более чем увлекательно, но вам уже поздно! Мне вас жаль. Саша выслушал человека не то, чтобы со вниманием, но с явным интересом. Несколько мгновений назад он еще был уверен, что то, что он видит, — мираж, плод его больного, истощенного воображения, но теперь вероятность этой утешительной мысли понижалась с каждым мгновением. Александр даже пытался что-то сказать, ответить, он правда хотел, но ему просто нечего было. Все, чего он желал, это чтобы этот бесконечный проклятый день наконец закончился. С каждым словом этого незнакомца в висках у Саши стучало все больше, так что в конце концов он решил выскочить на первой попавшейся станции и заночевать на ней же, только бы выбросить всю эту дрянь из головы. Под дрянью следует понимать слова незнакомца, которого Саша уже записал в сумасшедшие. Но поезд все никак не останавливался. Ни в какую. Ехал и ехал вперед. Веки Саши стали чугунными. Он больше не мог держать глаза открытыми и стал медленно проваливаться в сон. Но тут человек, замолчавший на какое-то время, проговорил тихо, но очень отчетливо: — На вашем месте я бы этого делать не стал. А я на вашем месте был, так что понимаю. Я вас не то, что вдвое, но втрое старше, так что послушайтесь моего совета. Это того не стоит. Вы ведь ждете, пока двери откроются, верно? Они не откроются. Вы здесь, что называется, навечно. Уверен, вы хотя бы раз в своей жизни жаловались на то, что все кончается. Так вот, вынужден вас обрадовать. Саше казалось, что его голова сейчас взорвется. Ну почему, почему именно сегодня? Если он сегодня доберется до дома и ляжет спать, то он не встанет завтра, сошлется на болезнь, но останется, и будет спать, спать, спать…Но головная боль не проходила. Человек тем временем усмехнулся: — Вы мне не поверите, если я скажу, что, уснув здесь, вы уже не проснетесь. Однако это так. Я так долго здесь один, что уже забыл, как выглядят люди. Я так долго не сплю, что, наверное, побил ваш рекорд, хотя по мне не скажешь, да? Это уже неважно. Вы ужасный собеседник, но я буду говорить за двоих». Тут меня безбожно перебил очень пьяный человек, но я и сам уже устал рассказывать. И так понятно, что было дальше. А человек спросил: — И что, эти двое так и катаются вечность? И не могут поспать? Я задумался: — Полагаю, что так. Но не знаю насчет двоих. И насчет вечности тоже. Это просто плата за пренебрежение сном. Считайте, что Морфей – тот же дьявол, мне все равно. И тут какая-то девушка вдруг сказала то, чего я ждал все это время: — Погодите, так Белый – это же наш сокурсник. Был, вернее. Он же пропал. Не меньше, чем дюжина голосов откликнулись на это заявление. — Верно. Вспомнил сейчас. Такая была история…Ты зачем его приплел, Андрюх? — Действительно. Парня так и не нашли. — Да его, может, и не искали. Отчислили, да и все. — Его-то? Да ни за что. Учился больше, чем все мы. — Я с ним в одной комнате жил и спящим его один раз за год видел. А потом он исчез, и я уже не смог дальше следить. Послышались смешки. — Александр Белый, — сказал я, когда стало относительно тихо, — был моим лучшим другом, если хотите знать. В ночь, когда он исчез, я видел сон. Видел, как он сидит в вагоне метро один, страннее некуда, в пенсне, перчатках и бог знает еще в чем. Сидит и улыбается.