Bendy: The Illusion of Living

1931

      Вот кое-что, о чём вы, молодёжь, возможно, не знаете или слышали только от своих родителей, но ещё до того, как были изобретены «разговорники» (с очень известным фильмом ЭлаДжолсона «Певец джаза» в 1927 году), в фильмах никто не говорил, в них не было фонового шума или чего-то ещё. Фильмы были совершенно без звука. Но это не означало, что зрители просто сидели и молча смотрели фильм, о нет! Во время фильма играли на пианино, и играли так, чтобы музыка соответствовала тону того, что происходило на экране. Да, в кинотеатре, внизу, у входа, прямо под экраном, должен был быть музыкант, сидящий за пианино и играющий вживую во время показа фильма. Эта музыка служила двум целям, более прагматичной из которых было заглушить звук кинопроектора и всех зрителей, которым хотелось делиться своим мнением о фильме. Но более важной целью было дополнить повествование. Музыка очень многое говорит нам о том, что нужно чувствовать по отношению к персонажу или моменту на экране.       Забавно, не правда ли? У нас нет звукового сопровождения в повседневной жизни, у нас нет музыки, играющей в драматический момент, чего, конечно, не происходит в реальной жизни (хотя было бы неплохо, если бы играла), но когда мы смотрим фильм и слышим музыку, это кажется правильным, это кажется реальным. И это снова иллюзия. Нет ничего реального в спонтанно играющей музыке, которая должна отражать наши внутренние чувства, но мы всё равно считаем, что она имеет смысл, когда мы смотрим фильм. Как будто больше смысла, чем если бы её вообще не было.       Итак, музыка заключалась в том, что пианистам давали ноты для игры. Эти ноты не обязательно были специально для фильма, но они были специально для настроений. Была музыка для напряжённых моментов, для последовательностей действий, даже для определённых видов последовательностей действий. Вы можете подумать, что не все музыканты, играющие на пианино, обладали одинаковым уровнем таланта, и я могу сказать вам, что видел свою долю фильмов, во время которых пианисты спотыкались о собственные пальцы, пытаясь не отставать. Хорошая музыка действительно погружает в настоящий момент, но плохо сыгранная музыка просто всё портит. Так что вам лучше поверить, что, когда я понял, что мне нужно найти себе музыкального директора для Студии Джоуи Дрю, я позаботился, чтобы нанять лучшего. Потому что, знаете, что делают лучшие? Они не играют по заранее написанным нотам к немому фильму. Нет. Они каждый раз импровизируют. Они смотрят фильм и играют, наблюдая и чувствуя, как эмоции проходят через их тело и выходят из пальцев на клавиши. Они создают искусство с помощью мелодии.       И, боже, о боже, позвольте мне сказать вам, именно это и делает Сэмми Лоуренс.       Я бы не сказал, что мне повезло, что он стал частью моей команды, и что мне повезло, что он остаётся со мной все эти годы, хотя мне говорят об этом, и тогда я с радостью говорю: «Чёрт, я оказался прав!». Но, как я всегда говорю, удача тут ни при чём. Именно мои исследования, моя способность понимать и ценить истинный талант и, конечно же, моё видение вдохновили других людей захотеть работать на меня. В конце концов, я не могу никого заставить что-либо делать, даже как босс; они должны сами этого захотеть. Вот почему все в Студии Джоуи Дрю такие большие фанаты Бенди и всех наших творений. Если они не фанаты, то должны уйти. Точно так же, как это сделал Генри Штейн. Я никогда не обижаюсь, в тех редких случаях, когда такое происходит, конечно, мне просто жалко. Не себя — я всегда могу найти больше талантов, — мне жалко их. У них больше никогда не будет другой такой замечательной возможности, как работа в студии, это точно.       Сэмми Лоуренс был одним из моих лучших решений. Даже несмотря на то, что я сделал его через два года после того, как была собрана моя первоначальная команда. Это человек с большим талантом. Я знал, что он был именно тем, кто был мне нужен для должности главы Музыкального Отдела. Я не сразу понял, когда встретил его по-настоящему накануне своего тридцатилетия, что видел его раньше. Только в том первом разговоре выяснилось, что подростком он работал в Гранд Синема. Тогда я легко его вспомнил. Я был так впечатлён качеством музыки, что едва обращал внимание на фильм. Я помню, как смотрел, как длинные худые пальцы этого молодого человека с такой уверенностью и скоростью бегали по клавишам. Музыка, которую он создавал, казалась лёгкой, но не менее поразительной была его сосредоточенность. То, как он смотрел на экран перед собой, наблюдая за фильмом так же пристально, как и любой из нас в зале. Он играл, наблюдая, ему никогда не нужно было смотреть вниз, его пальцы просто знали, куда идти. Это было невероятное шоу, и я помню, как зрители аплодировали в конце фильма, что случалось не всегда. Но, конечно, я вспомнил об этом только после того, как встретил его.       Я познакомился с Сэмми Лоуренсом совершенно случайно, на вечеринке. Не на вечеринке по случаю моего дня рождения, я никогда не был тем, кто по-настоящему празднует течение времени таким образом. Во всяком случае, это была вечеринка в честь показа «Сумасшедшей Девчонки» Айры Гершвина, и меня пригласили вместе с другими, кто действительно ценил хорошее шоу.       Все были одеты в пух и прах, на мужчинах смокинги, на дамах сверкающие на свету платья, сигареты в длинных мундштуках, хрустальные бокалы, наполненные дорогим и всё ещё запрещённым алкоголем. Вы бы даже не поняли, что фондовый рынок рухнул год назад, что люди стояли в очередях за хлебом на улицах, что там, внизу, на стольких этажах под сверкающим обществом, разрушались жизни. Я, конечно, нашёл это ещё одной очаровательной иллюзией. Что мы все могли притворяться, что жизнь продолжается, что она полна радости, как будто ничего не случилось, что, я полагаю, для тех немногих счастливчиков было правдой.       Итак, я не знаю, сколько времени вы наблюдали за актёрами, но на каждой актёрской вечеринке бывает момент, когда они выпивают достаточно алкоголя, после чего их внутреннее желание быть в центре внимания больше не может сдерживаться, и вдруг кто-то решает, что пришло время начать петь. Надеюсь, вам повезёт, и в комнате будет хотя бы пианино. Я не знаю ничего более болезненного и бесцветного, чем слушать актёров, поющих акапеллу. В данном случае на этой конкретной вечеринке было пианино. И был человек, который действительно умел играть на упомянутом пианино.       Я думаю, вы уже знаете, о ком я говорю.       Всё началось с того, что каждый из актёров выбрал песню. Они боролись за внимание, притворяясь, что им всё равно. Они небрежно подходили к пианино, одетые в какие-то экстравагантные наряды или что-то подобное, и я клянусь, платье ведущей леди было полностью сшито из нитей жемчуга, но при всём этом они не забывали следить за каждым из своих коллег, которые могли попытаться подняться. Было что-то вроде обмена, но также и нетерпение стать следующим исполнителем. Публика была странной. Тем из нас, кто не был исполнителями, было всё равно, и мы предпочли продолжить наши беседы. Другие же на самом деле не проявляли никакого интереса к прослушиванию, просто показывая свою вежливость.       Не поймите меня неправильно, я обожаю актёров. Они прекрасные люди, которые освещают комнату и могут проявлять шокирующий уровень щедрости, пока их эго удовлетворяется. Но когда встал Джек, чтобы спеть, что-то в комнате изменилось. Аудитория из терпящей превратилась в заинтересованную.       В тот вечер пианист уже произвёл на меня впечатление. Он мог сыграть любую запрошенную песню, не нуждаясь в музыке для неё. Он также обладал способностью следить за исполнителями, когда они замедлялись или ускорялись без каких-либо признаков того, что они собираются это сделать. Но когда встал Джек Фейн, произошло нечто особенное.       — Эй, все, я Джек!       — Привет, Джек! — хором ответили многие из импровизированной аудитории. Джек рассмеялся и одобрительно указал на них. Что, чёрт возьми, происходило? Я задумался. Этот внезапный энтузиазм и участие аудитории были действительно странными.       — Что ж, всем привет! Я вижу, у нас тут весёлая вечеринка!       Раздались крики и одобрительные возгласы очень пьяной публики; я прислонился к арке у фойе и внимательно наблюдал.       — Ну, вы же знаете нас с Сэмми, мы любим весёлые вечеринки!       — Сэмми! — выкрикнул один из актёров второго плана низким баритоном.       Человек за пианино покачал головой. Он казался раздражённым. Мне это показалось забавным, я не понимал, что это не притворство. Что Сэмми не нравилось внимание, и что он определённо не любил устраивать подобные шоу.       — Для тех из вас, кто меня не знает, я Джек Фейн. — Мужчина наклонил свою шляпу-котелок в нашу сторону. Теперь я понял, почему он носил её даже в помещении. Весь его наряд был в некотором роде своего рода костюмом. Он также не был ни в смокинге, ни в парадном пиджаке. Вместо этого он был в тёмно-серых шерстяных брюках с красными подтяжками, белой рубашке на пуговицах под оранжевым жилетом и с коричневым галстуком-бабочкой. Он идеально подходил под описание «персонажа». Сэмми Лоуренс, с другой стороны, был в аккуратном простом чёрном вечернем костюме и выглядел совершенно уместно для вечеринки в честь премьеры. Хотя я полагаю, что его волосы можно было бы зачесать назад чуть больше, не оставлять их такими длинными и распущенными на макушке, как тогда. Как и сейчас.       — И я хотел бы спеть для вас песню, — сказал он, широко улыбаясь. Публика от души зааплодировала, и я обнаружил, что делаю то же самое. Я почему-то знал, что это будет стоить аплодисментов. — Это маленькая песенка двух отличных парнишек перед вами. Что-то из песенника Лоуренса и Фейна.       Сэмми понял его намёк и сыграл вступление, несколько аккордов джазовой песни, звучащей в стиле рэгтайм. Я никогда не слышал ничего такого раньше. Это была полностью оригинальная песня. Я никогда не забуду её, и на самом деле по сей день я всё ещё пою припев про себя время от времени:       Ведь этот дьявол мне знаком.Он весёлый и дерзкий. По городу мы идём. Он иногда бывает мерзким!       Любит по карманам шарить, Даже сердца разбивать. Он точно хочет вас ударить, Но, эй, зато не может он соврать!       О да, завёл бы я ещё друзей вот-вот, Но я скажу, что всё зависит от…       Ведь лучше дьявол, что знаком, Чем дьявол другой, На моей стороне.       Это был тот самый момент. У меня бывают такие моменты, как вы уже знаете, и это был один из них. Именно тогда я осознал свою самую большую ошибку при создании команды. Я думал, что был очень умным, думал, что идеально последовал совету Арча. Я не мог понять, почему это просто не работало, хотя мы были так близки.       Музыка. Мне нужна была настоящая музыка. Настоящий творческий талант.       Мне нужны были Лоуренс и Фейн.       — Вот это была песня, — сказал я, когда Сэмми направился в мою сторону. Он остановился и посмотрел на меня своим обычным взглядом. Всегда подозревающим, всегда ищущим чего-то большего. Он был на пару лет моложе меня, но казался человеком, который прожил уже несколько жизней.       — Вам понравилось? — спросил Джек, присоединяясь к нам в волне энергии и пота. Вблизи я мог видеть, что его лоб блестел, а дыхание было прерывистым. Казалось, будто он только что поучаствовал в забеге.       — Я хочу поговорить с вами двумя, — сказал я, улыбаясь так тепло, как только мог. Я хотел, чтобы они знали, что я их друг. Но, конечно, Сэмми просто уставился на меня в ответ.       — О чём? — коротко спросил он.       — Давайте выйдем на террасу, чтобы нам не нужно было кричать друг на друга из-за шума, — ответил я.       — Хорошая идея, мне бы не помешало подышать свежим воздухом, — сказал Джек, снимая шляпу-котелок и обмахиваясь ею.       Сэмми неохотно кивнул. Тогда я понятия не имел, почему он так себя вёл, и, честно говоря, до сих пор не знаю, что делает его ворчуном, но если быть ворчуном означает делать красивую музыку, у меня нет с этим проблем, скажу я вам.       Снаружи воздух был прохладнее и свежее. Всё ещё тёплые летние ночи в Нью-Йорке, воздух застревает на узких улочках и между высокими зданиями. Но у квартиры в пентхаусе с видом на парк есть свои преимущества, и лёгкий ветерок играл с нашими волосами и успокаивал нервы.       — Мне нравится то, чем вы занимаетесь, — сказал я.       — Спасибо, это ужасно мило с вашей стороны, — ответил Джек. Он протянул руку. — Джек Фейн, лирик и остряк. — Я засмеялся, пожимая ему руку, и он тоже. Старина Джек всегда находит свои собственные шутки самыми смешными. Он может и не рассказывать о лучших из них, но в его смехе есть что-то заразительное, поэтому он всегда получает хороший отклик.       — Джоуи Дрю, владелец Студии Джоуи Дрю, — ответил я.       — Ну и что за Студия Джоуи Дрю? — спросил Сэмми, закуривая сигарету из темноты у каменной стены на краю террасы.       Да, он сказал это таким пренебрежительным тоном. Я не понимал, почему он решил так со мной разговаривать. Я не уважал это. Я начал сомневаться в своих собственных суждениях. Действительно ли я хотел предложить возможность всей своей жизни кому-то столь крайнему в своём безразличии?       — Откуда я вас знаю? — затем спросил он. Теперь он внимательно смотрел на меня. Не в такой же подозревающей манере. Он действительно пытался найти ответ на свой вопрос.       — Я хожу на многие шоу, я человек светский, — ответил я.       Он покачал головой. — Не в этом дело.       Он откинулся назад, опёршись обоими локтями о каменную стену. Под ним ревела Пятая авеню, и верная смерть постигла бы любого, кто свалился бы на неё отсюда. Этот человек определённо был уверен в этой стене. У меня возникло внезапное желание подтолкнуть его. Не толкать его, а просто посмотреть на его реакцию. Это может показаться странным, но мне нужно было увидеть в нём человека, мне нужно было увидеть того человека, которого он скрывал от меня. Вот в чём проблема, когда ты заинтересован в воссоздании иллюзии мира. Хочется видеть как можно больше правды.       — Студия Джоуи Дрю, — повторил он, обдумывая это. — Что-то про фильмы?       Я кивнул. — Да, что-то такое, — ответил я. Если он собирался быть скромным, я буду соответствовать. Лучший способ заставить людей доверять вам — это соответствовать их поведению и подражать ему.       — Вы любите фильмы, — сказал он, кивая в ответ. Неужели теперь он подражает мне?       — Я знаю.       Он щёлкнул пальцами и выбросил сигарету за стену здания. — Я знаю вас! Раньше вы приходили вГранд почти каждый день. Садились впереди, всегда один.       Я в шоке уставился на него, и тут на меня нахлынули воспоминания. Те, где он играл на пианино вместе с фильмами. Это был он. Это был тот же самый парень. Я знал, что откуда-то его знаю! Я знал, что моя интуиция инстинктивно понимала его гениальность.       — Это был я, теперь я вас помню. У вас настоящий талант, — ответил я.       — Я знаю, — сказал он.       — Ну, получается это какое-то путешествие в виде забавной полосы воспоминаний, но так как я не являюсь его частью, я хотел бы вернуть вас в настоящее и снова заметить меня, — сказал Джек. Я взглянул на него и увидел, как на его лице промелькнуло усталое выражение, прежде чем вернулся блеск. Это было моё первое подозрение, что между ними может быть некоторое напряжение.       — Хорошо, я перейду сразу к делу, — сказал я. — Мне нужна музыка. Хорошая качественная оригинальная музыка. Я продюсирую мультфильмы про Бенди. — Я ждал соответствующей реакции. Даже спустя всего два года Бенди оставил заметный след на сцене. Джек был должным образом впечатлён, Сэмми был непроницаем. Типичный Сэмми. — Я совершил ужасную ошибку, открыв свою студию и не имея на борту настоящего музыкального директора. Я стремлюсь решить эту проблему. Я был бы польщён, если бы вы, джентльмены, приняли такое решение.       Джек тогда выглядел задумчивым, но всё ещё был с широко раскрытыми глазами и взволнованным (у него никогда не было каменного лица). Сэмми был тем, кто меня больше интересовал, поэтому я внимательно наблюдал за ним.       — Отличное предложение, — сказал он.       — Соглашусь! — добавил Джек.       — Откуда мне знать, что это правда? — спросил Сэмми.       — О, это правда, — ответил я.       Сэмми шагнул ко мне из темноты. Его угловатое лицо теперь освещалось огнями вечеринки, отбрасывая резкие тени, которые только делали его более похожим на насекомое. — Покажите мне.       Я кивнул. — Конечно, давайте запланируем обход на какое-нибудь время на этой неделе, — сказал я. С его стороны было разумно просить, и я был разумным человеком, счастливым выполнить эту просьбу.       — Нет, — сказал он, медленно приближаясь ко мне. — Сейчас.       — Сейчас?       — Сейчас.