Стойкий

***

Навещать бабушку никогда не было особенно весело, но хуже всего было болеть у неё дома. У неё была теория насчёт сквозняков и инфекций, и она кормила его бульоном вместо сока, который он просил. − Больные маленькие мальчики должны оставаться в постели, пока не поправятся, − сказала она, хмуро глядя на термометр. − Никаких игр на улице. − Я не маленький, − буркнул Шерлок. − Мне шесть. − И у тебя температура, − добавила она. − Пока твои мать и отец путешествуют, я отвечаю за больных мальчиков, маленькие они или нет. Майкрофту было тринадцать, и он путешествовал с Мамулей и Папулей, так что апелляционного суда не было. − Они будут дома на Рождество? − он спросил об этом, потому что ему было трудно представить Рождество где-либо ещё, кроме как в своём собственном доме, спать в своей постели, а проснувшись, увидеть ёлку, сверкающую волшебными огнями, подарки под ней, принесённые Санта Клаусом. А ещё будут гусь, пудинг и сладкие рождественские пирожки с сухофруктами. Он не был уверен, что Санта Клаус когда-либо навещал бабушку. Её дом находился далеко за городом. − Об этом не беспокойся, − ответила она. − Ты должен быть терпелив. − Но там же снег! − Он подумал об идеальном холме для катания на санках за домом, ведущем к пруду. Он знал, что лёд достаточно твёрдый, и если бы Майкрофт был здесь, он бы взял его кататься на коньках. − Болеть скучно, − возразил он. − Я принесу тебе книгу. − Мне не хочется читать. У меня болят глаза. − Ох, pauvre petit(1), − вздохнула она и вышла из комнаты. Как раз в тот момент, когда он начал по-настоящему себя жалеть, она вернулась с коробкой. Сбоку большими печатными буквами было написано «РУДИ». − Это старые игрушки твоего дяди. Если ты будешь осторожен, ты сможешь поиграть с ними. Изучать заснеженный лес за домом, притворяясь исследователем Арктики, было бы веселее, но он знал, что лучше с бабушкой не спорить. Он открыл коробку и сунул руку внутрь. Во-первых, там был йо-йо, игрушка, которая не будет работать правильно, если вы не стоите. Поскольку ему не разрешалось вставать с постели, он отложил это на потом. Ещё там был мешочек с шариками, на которые приятно было смотреть минут пять, но в конечном счёте они не годились для сна. Калейдоскоп доставил больше удовольствия, но как только он выяснил пределы устройства, он положил его обратно в коробку. Он был счастлив обнаружить полдюжины спичечных коробков. Их он водил по всему покрывалу, издавая звуки работающего мотора и создавая аварии. Постельное белье подходило для них не идеально, но создание гор и долин из простыней развлекало его ещё целый час. В коробке оставались книга шуток, набор карточек с животными, волшебная выдвижная коробка для исчезновения монет и волшебная палочка. Он знал, что это волшебная палочка, потому что рядом с ней обнаружился цилиндр фокусника, свёрнутый, чтобы поместиться в коробке. Он взял цилиндр. Когда он поднял его, чтобы надеть на голову, что-то выпало и упало ему на колени. Игрушечный солдатик. Довольно старый, решил он, рассматривая его. Должно быть, игрушка уже была старой, когда дядя Руди был мальчиком. Солдатик был достаточно мал, чтобы поместиться в его ладони. Краски, красная, синяя и белая, лишь немного облупились, что было удивительно, учитывая его очевидный возраст. Объяснение этому стало ясным, когда он заметил, что одна нога у него сломана. У этой игрушки был дефект, поэтому с ней мало играли. − Что случилось с твоей ногой? − спросил он маленького солдатика. Естественно, ответа не последовало. Он стал изучать крошечное личико. Под белым пробковым шлемом глаза решительно смотрели вперёд. Цвет волос было трудно определить. Возможно, когда-то они были жёлтыми. Куртка была красной, а брюки − синими, с полосой по бокам. У солдата не было оружия, что разочаровывало, но его рука была сделана так, чтобы его держать. Возможно, когда там помещались крошечный меч или винтовка, но, вероятно, в какой-то момент выскользнули из коробки. Он потряс коробку, надеясь найти оружие или другого солдатика. Он полагал, что лошадь − это слишком большая просьба, кроме того, ноги солдатика не были приспособлены для езды на ней. − Где твои братья по оружию? У солдатика была одна целая нога и половина другой ноги. Не было никакой подставки, чтобы удержать его в вертикальном положении, и не было похоже, что когда-либо было. − Жаль, что ты не можешь рассказать мне, что с тобой случилось. Ты совсем один, разлучённый со своими братьями. Они оставили тебя, потому что ты хромой? Оловянный солдатик согрелся в его руке. Он рассмотрел обрубок отсутствующей ноги. На самом деле отсутствовала только нижняя часть, но она не выглядела так, будто отломилась. Скорее, он сразу был таким. Может быть, это можно исправить, подумал он. Он видел, как отец чинил один из маминых подсвечников, когда часть украшения сломалась. В этом был виноват Шерлок, сбивший его с каминной полки своим самолётом. Отец сказал, что он должен помочь с ремонтом, но на самом деле он мало что сделал. И он узнал, что специальный инструмент может ремонтировать металлические вещи лучше, чем клей. Он хмуро посмотрел на солдатика. − Но у тебя даже нет той части ноги, которую я мог бы приклеить. Солдатик, не мигая, смотрел на него, застыв в своей военной позе, одна рука поднята без оружия, другая на боку. Со сломанным солдатиком мало что можно было сделать, кроме как поиграть в больницу. Взяв клочок ткани, он обернул культю, используя свою собственную слюну, чтобы смочить импровизированную повязку для прилипания к ноге. − Вот, − сказал он. − Ты в больнице и не можешь ходить, пока не поправишься. Отложив его в сторону, он достал палочку из коробки и для пробы помахал ею. Будучи наблюдательным мальчиком, он знал, что магия не реальна. Майкрофт иногда читал ему истории с магией, но всегда старался указать, что ни одна из волшебных вещей не может произойти в реальном мире. Это были просто истории. Но существовала такая вещь, как притворство. Сам он не был ни пиратом, ни исследователем, но, притворяясь, он становился ими много раз − до тех пор, пока ему не хотелось пообедать, или пока его ноги не становились слишком мокрыми и холодными, и чтение книги у костра звучало лучше, чем игра в лесу. Он надел цилиндр на голову. Даже если бы магия не была реальной, было бы забавно научиться некоторым магическим трюкам. Возможно, у цилиндра было фальшивое дно, где что-то можно было спрятать, и потом − вуаля! − открыть. Однако никто из его семьи не счёл бы это удивительным. Они не были такой семьёй. Мама улыбалась и, даже не глядя, говорила: «Это мило, дорогой». Отец усмехался и возвращался к своей газете. А Майкрофт объяснил, как работал этот трюк, потому что ему было тринадцать, а старшие братья всегда портили веселье. Сняв цилиндр, он пошарил внутри. Да, там было ложное дно, где, должно быть, спрятался солдатик. Вернув его в голову, он взмахнул палочкой, вращая при этом запястьем, потому что однажды видел, как это делал фокусник на сцене. − Фокус-покус! Абракадабра! Не было ничего хорошего в том, чтобы произносить волшебное слово, даже в притворстве, если вы не знали, чего хотите от магии. Солдатик лежал, глядя на него с той части одеяла, которая служила госпиталем. Шерлок поднял его. − Я вылечу твою ногу − с помощью магии, − сказал он. − Абракадабра! − Он указал палочкой на клочок ткани на его ноге. − Вот, твоя нога исцелена этим заклинанием. Вуаля! Он знал, что повязка на самом деле не была зафиксирована, но та ослабла, поэтому он снял её. И вот, у обрубка теперь был крошечный ботинок, как и у другой ноги. Она была целой. Хотя бабушка и говорила, что у него жар, он не чувствовал себя странно, как в прошлом году, когда заболел гриппом. Его глаза не обманывали его, делая всё шатким и расплывчатым. Он прекрасно видел солдатика, а у крошечного человечка теперь было две ноги. До сих пор ничто в его жизни не давало ему оснований полагать, что магия реальна. Но он точно знал, что взрослые часто что-то скрывают от детей, думая, что те ничего не поймут. Может быть, магия была похожа на рождение детей, или на развод людей, или на болезни, о которых никто не говорил − всё реальное, но это не то, о чём должны знать дети. Ему придётся попробовать ещё раз, чтобы убедиться. Положив солдатика на покрывало, он направил на него палочку и сказал: − Фокус-покус! Своей магией я приказываю тебе: говори! Солдатик моргнул своими крошечными глазками и опустил руку. Затем он посмотрел на свои ноги. − Спасибо, − его голос был таким тихим. Шерлока учили быть вежливым, поэтому он сказал: − Пожалуйста. Как тебя зовут? Вытянувшись по стойке «смирно», маленький солдатик отдал честь. − Капитан Джон Ватсон, к твоим услугам. − Шерлок Холмс, к твоим услугам. Как чувствует себя твоя нога? Капитан Ватсон покачал ногой и обошёл покрывало, проверяя её. − Прекрасно. Как будто она всегда была там. − Как ты был ранен? В тебя стрелял вражеский солдат? Солдатик покачал головой и снял шлем, обнажив светлые волосы. − Мы с братьями все были сделаны из оловянной ложки. Я самый младший, и когда жестянщик начал отливать меня, у него не хватило олова, чтобы заполнить форму. − Что случилось с твоими братьями? Почему они не в коробке с тобой? Он пожал плечами. − Когда мальчик играл с нами, я не мог стоять, не падая, поэтому он всегда откладывал меня в сторону. Я заблудился под тяжёлым бюро в кабинете его отца и долго оставался там в темноте. Наконец-то меня нашёл другой мальчик. Но мои братья уже ушли. Полагаю, их положили в коробку и кому-то отдали. Так всегда бывает со старыми игрушками. − Должно быть, это было скучно − не иметь возможности двигаться, ждать, пока кто-нибудь тебя найдёт. − Я не так уж и возражал. Я слушал много разговоров. И я знал, что кто-нибудь снова найдёт меня. − Откуда ты знал, что тебя найдут? Откуда ты знал, что кто-то не сметёт тебя в совок и не выбросит в мусорное ведро? − Я полагаю, что это могло произойти, но я надеялся. Я оловянный солдатик, а худшее, что могло со мной случиться − то, что я расплавлюсь. Но я не боялся. Другой мальчик держал меня в кармане. Он сказал, что прикосновение ко мне напоминало ему о том, чтобы быть храбрым. − Ты очень храбрый, − благоговейно произнёс Шерлок. − Я бы боялся, что потеряюсь навсегда или что кто-нибудь выбросит меня в мусорное ведро. − Нет, ты тоже будешь храбрым. Ты не знаешь, насколько ты храбрый, пока тебе не придётся использовать своё мужество. − Я никогда не смогу стать солдатом. − Шерлоку нравилось видеть солдат, таких подтянутых в своей форме. И ему нравилось рассматривать их оружие, но он не думал, что сможет выполнять солдатскую работу. − Ты когда-нибудь кого-нибудь убивал? − Нет, но мог бы. Когда-то у меня был меч. Но я тоже врач. Армейский хирург. Это работа, которую мне дали, потому что я не мог строиться и маршировать, как другие. Я остался в полевом госпитале и ухаживал за ранеными. Я очень хороший врач. Он услышал шаги на лестнице и понял, что бабушка поднимается, чтобы проверить, как он, и, вероятно, принесла ещё бульона. − Ш-ш-ш, − предупредил он солдатика. − Я должен притвориться спящим. Не издавай ни звука. Он свернулся калачиком под одеялом, крепко сжимая в руке оловянного солдатика, и дышал громко и ровно, будто спал. Рука бабушки легла ему на лоб. − Тебе лучше, − сказала она. − А теперь сядь и съешь яичницу с тостом. Это была приятная перемена по сравнению с бульоном, и он съел каждый кусочек, пока она смотрела. − Что это у тебя в руке? − спросила она. Ему почему-то не хотелось показывать ей это. Она может отобрать его у него, хотя и сказала, что он может играть с игрушками в коробке. В доме бабушки она была законом. − Просто старый игрушечный солдатик, − сказал он. − Я играл с ним. Она протянула руку, и он разжал кулак. Капитан Ватсон теперь выглядел как обычный оловянный солдатик, а не волшебник, который мог говорить. Он вложил его ей в руку. − Он очень старый, − сказала она. − Он не принадлежал твоему дяде Руди. Он мог принадлежать моему отцу. − У него были оловянные солдатики? − Я не помню ни одного, но тогда многие мальчики играли с ними. − Она долго изучала его, и у Шерлока зачесались ладони. Что, если она решит, что он слишком старый и ценный, чтобы с ним играть? Что, если она заберёт его? − Grand-Mère(2), − сказал он. − Ничего, если я поиграю с солдатиком? Я обещаю, что буду осторожен с этим. Он совсем один, потому что другие солдаты ушли и оставили его позади. Она улыбнулась. − Конечно. Я уверена, что он долго ждал, когда маленький мальчик придёт и поиграет с ним. − Она вложила солдатика ему в руку. − Он не только солдат, но и врач. И он очень храбрый. Она поцеловала его в лоб и взяла тарелку и чашку. − Твои мама и папа вернутся через три дня. Надеюсь, к тому времени ты поправишься. Когда она ушла, он посмотрел на капитана Ватсона. Он подумал, что, возможно, ему снова понадобится палочка, но как только она закрыла дверь, он снова ожил. − Бабушка видела тебя, но сказала, что я могу с тобой поиграть. Он кивнул. − Конечно, это так. Они играли весь день, солдатик делал вид, что ищет врагов среди складок на покрывале, а Шерлок предлагал места, где тот мог бы поискать. Солдатик был счастлив, что его нога вернулась, и иногда останавливался, чтобы сделать счастливую маленькую джигу. Шерлок спросил его, не хочет ли тот стать исследователем, ищущим Северный полюс, и к тому времени, когда он прошёл по покрывалу, отбиваясь от белых медведей и делая иглу, чтобы укрыться от снежной бури, на улице уже стемнело. − Ты всегда хотел быть солдатом? − спросил он. Солдатик улыбнулся. − У меня никогда не было выбора. Сначала я был ложкой, а потом стал солдатом. А как насчёт тебя? Когда ты вырастешь, кем станешь? − Пока не знаю, − ответил он. − Это хорошо. Ты ещё не готов стать взрослым. Они играли, пока бабушка не принесла ему ещё бульона, а также немного винограда. Он съел всё до единого. Она прочитала ему историю о плюшевом мишке(3), который отправился за приключениями. − Тебе понравилась эта история? − спросила она. − Всё в порядке, − ответил он, потирая пальцами солдатика. − Я предпочитаю пиратов, но медведь, который может говорить и путешествовать на поезде, тоже интересен. − А теперь спи, − сказала она, целуя его в лоб. На следующий день было Рождество. Как он и ожидал, это было скучно. Бабушка выпустила его из постели, чтобы посмотреть на маленькую ёлку в гостиной, и завернула в одеяла у камина. Гуся не было, но повар приготовил небольшой пудинг, который они подожгли. Подарков не было. − Санта Клаус оставил твои подарки маме и папе, − сказала бабушка. − Они вернутся сюда, чтобы забрать тебя домой через два дня, если ты сможешь ждать так долго. − Она улыбнулась и откинула его локоны со лба. − Теперь тебе гораздо лучше. Твоя лихорадка почти прошла. На самом деле он не возражал. Он сидел у костра и играл со своим солдатиком. Когда им надоедало идти на Северный полюс, он спал или читал книгу. Когда пришло время покинуть дом бабушки, он не знал, что делать с оловянным солдатиком. Ему была ненавистна мысль о том, чтобы снова оставить его одного, в коробке с игрушками, которые не могли говорить. Родители суетились вокруг него, восклицая, какой он бледный. − Мне уже лучше, − сказал он. Они поговорили с бабушкой об их поездке, и она рассказала им о скучных вещах, которые взрослые всегда считают интересными. И Майкрофт сидел с ними, притворяясь, что он тоже взрослый. Шерлок держал руку в кармане, охраняя оловянного солдатика. Если он спросит бабушку о солдатике, она покажет его всем. Его отец будет восклицать о том, как это может быть ценно, и мама будет беспокоиться о том, что он играет с жестокими игрушками, а Майкрофт будет смеяться над ним за то, что он привязался к старой игрушке. Это была не обычная игрушка, и обычные правила о том, чтобы спрашивать разрешения, не должны применяться, решил он. Он будет держать его в кармане, и если кто-нибудь заметит, он притворится, что забыл о нём. Вернувшись домой, он нашёл на полке место для капитана Ватсона рядом с динозаврами и маленькой моделью человеческого скелета, которую получил на свой шестой день рождения. Теперь, когда он поправился, он мог вернуться в школу. Опыт общения с другими детьми научил его, что он не такой, как все. Хотя он не мог определить, в чём он отличался от других, его одноклассники сразу это заметили и стали издеваться над ним. Они сосредоточились на вещах, которые он ненавидел больше всего − трогать, тыкать, дёргать его за волосы − и делали это, пока он не заплакал. Он подумал о том, что сказал ему солдат: «Ты не знаешь, насколько ты храбрый, пока тебе не придётся использовать своё мужество». Мужество было не просто чем-то, что у одних людей было, а у других не хватало; это было то, что вы могли приобрести, практикуясь, так же, как он научился играть на скрипке. Он начал носить солдатика в кармане, чтобы не забывать быть храбрым в школе. Это не мешало детям беспокоить его, но делало это более терпимым. Он научился не реагировать, и это делало его мучителей менее забавными. Он не плакал, пока не добирался до дома, и обычно не плакал даже дома, потому что его солдатик мог говорить и играть с ним в игры... Однажды, когда ему было восемь лет, какие-то мальчишки загнали его в угол, прося денег. Он сказал им, что у него их нет, но они схватили его и обшарили карманы. Один из мальчиков нашёл солдатика и бросил его в траву. Когда хулиганы наконец ушли, он нашёл в траве капитана Ватсона. В тот день он поздно вернулся домой, но мать бросила на него один взгляд и просто сказала, чтобы он шёл мыть посуду к ужину. Он не был уверен, когда это произошло, но в какой-то момент понял, что его солдатик больше не разговаривает. Он стал выглядеть так же, как и тогда, когда Шерлок впервые нашёл его − без ноги, с облупившейся краской. И они больше не играли в армейского хирурга или исследователя Арктики, потому что теперь у Шерлока был химический набор и микроскоп. Он решил, что станет учёным. В школе всё ещё было трудно. Ему стало ясно, что он слишком отличался от других, чтобы когда-либо вписаться в их компании. Другие дети не хотели с ним дружить. Впрочем, это не имело никакого значения. Ему достаточно было сунуть руку в карман и провести пальцами по крошечной фигурке, чтобы напомнить себе, что он храбрее, чем думал. Капитан Ватсон говорил ему об этом, и это уже сбывалось так много раз, что это просто стало правдой. Он был храбр, даже когда чувствовал страх внутри. Солдатик стал его талисманом. Когда в его карманах образовывалась дыра, мать зашивала их, не спрашивая. Став старше, он многому научился. Он понял, что быть другим − это не то, что он может изменить в себе, но есть способы не дать людям причинить ему боль. Он притворялся другим человеком, холодным и отчуждённым, и что на самом деле ему не нужны друзья. Его оловянный солдатик провёл годы под бюро, ожидая, что кто-нибудь поиграет с ним, и он не сдавался. Однажды Шерлок найдёт кого-нибудь, кому понравится его отличие, и он не будет смеяться над ним за это. Но некоторые уроки были трудными, и быть стойким казалось недостаточно. Теперь он был молодым человеком, почти взрослым, и не играл в игрушки. Он перерос притворство и теперь находил убежище в изучении вещей и решении головоломок. Когда он уезжал в университет, он положил солдатика в коробку с его динозаврами, моделью скелета и всеми другими детскими вещами, которыми когда-то дорожил. Он обнаружил, что есть и другие способы быть храбрым. В первый раз, когда он принял кокаин, он почувствовал, что может сделать всё, что угодно. Хорошо, подумал он, быть таким свободным от всего. Все страхи, которые он вынашивал с детства, испарились, как сны. Теперь он мог быть таким же, как все. Социальные ситуации его не беспокоили, люди не дразнили его. А если и так, то это не имело значения. Это также делало его умнее, или так казалось. На кокаине его мозг больше не запутывался в мелочах, а парил над ними, как облако. Он чувствовал трансцендентную ясность ума, где ответы на всё были в пределах досягаемости. Он был великолепен. Однако был и недостаток, довольно большой. Кайф длился недолго, и последствия были хуже, чем раньше. Он изучал химию и провёл эксперимент, используя героин, чтобы умерить маниакальные подъёмы, а кокаин, чтобы облегчить депрессию. Он почувствовал, что всё выходит из-под контроля, и обнаружил, что ему всё равно. Он не мог так жить; смерть стала казаться решением. Он бросил университет и жил на улице, выживая изо дня в день, пока у него не закончились варианты. Майкрофт нашёл его в тот момент, когда он чуть не умер. Шерлок очнулся в больнице, его брат сидел рядом с ним, ожидая, когда он проснётся. Когда он попытался пошевелиться, то обнаружил, что его удерживают. − Ты скажешь, что это было непреднамеренно, − мягко сказал Майкрофт. − Но я знаю, к чему ты стремился. Я не позволю тебе... − Ты не позволишь? − прорычал он. − Кто ты такой, чтобы говорить мне... − Я твой брат, − ответил он. − И твоя жизнь не принадлежит только тебе. − Майкрофт встал, возвышаясь над кроватью. − Перестань быть трусом, убегая от того, кто ты есть. Да, ты антиобщественный, неловкий, эгоцентричный. Ты также гениальный, страстный, обладаешь богатым воображением. Твоя жизнь должна быть чем-то большим, чем то, на что ты до сих пор тратил её впустую. Тебе предназначено быть чем-то большим. Он посмотрел на Майкрофта. − Ты отправишь меня на реабилитацию. − Да. − А если я решу не воспользоваться вашим щедрым предложением? − Это не предложение, Шерлок. Ты поедешь. − Он наклонился над младшим братом, внимательно изучая его. − Чего ты так боишься? Провала? Отказа? Это ничто. − Улыбаясь, он встал. − Соберись с духом, брат. Используй то, что тебе дали. Он отправился на реабилитацию. Прошло шестьдесят дней, потом девяносто. Майкрофт был единственным, кто пришёл навестить его. Он никогда не задерживался надолго, но, казалось, принимал его, оценивая взглядом, что происходит в голове Шерлока. Когда он пробыл там четыре месяца, Майкрофт пришёл снова. − Бабушка умерла. Ты придёшь на её похороны. После этого мы сможем обсудить, готов ли ты встретиться лицом к лицу с миром. На нём был чёрный костюм, купленный для него братом, и он стоял в церкви между родителями. Гроб был закрыт, как и хотела его бабушка, и её фотография была такой, какой Шерлок помнил её в то Рождество, когда болел, и она заботилась о нём. Он вспомнил её прохладную руку на своём лбу, волшебные огоньки на маленькой ёлке. Рядом с ним заплакала его мать и взяла его за руку. Потом неловкое стояние вокруг, пожимание рук родственникам и незнакомым людям, тихие разговоры, как будто смеяться было бы осквернением. Он слушал, как его мать разговаривала с двоюродной сестрой, рассказывая ей, что бабушка умерла от рака, что она не давала знать никому в семье до самого конца, пока она больше не могла заботиться о себе. До тех пор она продолжала жить своей жизнью, играя в бридж, занимаясь садоводством, посещая книжный клуб. Она оформила все свои бумаги, уладила финансовые дела, даже запланировала собственные похороны, так что никому не оставалось ничего другого, как прийти. Она сама выбрала, как хочет умереть, и встретила свою смерть без сантиментов. «Она была упрямой, но очень храброй», − сказала его мать. Когда они возвращались в машине к дому его родителей, мать ворчала, какой он худой. Майкрофт молчал, но он мог бы ей сказать, насколько лучше он стал выглядеть, чем в тот день, когда нашёл его умирающим в ночлежке от передозировки во время проведения химического эксперимента. Они, несомненно, знали, что он находился в реабилитационном центре, но Майкрофт защитил их от ужаса того, во что он превратился. Он мельком взглянул на себя в зеркало заднего вида. Бледный и худой, он выглядел почти как мальчик, который ничего так не хотел, как быть похожим на всех остальных, и думал, что сможет сделать это с помощью наркотиков. − Чуть не забыла, − сказала его мать, роясь в сумке. − Когда мы убирались в доме, мы нашли вот это, − она протянула ему плоский пакет. − На нём твоё имя, поэтому я предположила, что она хотела, чтобы это передали тебе. Наверное, на память. Он вытащил из конверта тонкую книгу. «Стойкий оловянный солдатик» Ганса Кристиана Андерсона. На обложке был нарисован одноногий солдат. Он открыл книгу и прочитал форзац. Cher petit(4), Ты будешь замечательным человеком. Адель Верне Шерринфорд Он перевернул страницу и начал читать. ...Все солдатики выглядели совершенно одинаково, кроме одного. Он выглядел немного по-другому, так как был отлит последним. Олова на него не хватило, поэтому у него была только одна нога. Но он стоял на одной ноге так же твёрдо, как любой другой солдатик на своих двух. Но вот увидишь, он будет замечательным. Получив степень, Шерлок вернулся в университет на некоторое время, но достаточно надолго, чтобы порадовать свою мать. Он мог бы продолжить учиться, чтобы получить более высокую степень, но он устал от академической жизни. Вместо этого он нашёл квартиру на Монтегю-стрит и попросил у брата ссуду, чтобы начать собственное дело. − Какого рода дело? − поинтересовался Майкрофт. − Консультирующий детектив, − ответил он. − Единственный в мире. Майкрофт, возможно, отнёсся к этому скептически. Он долго изучал брата своими проницательными серыми глазами, а затем, казалось, увидел что-то, что ему понравилось. − Ну, ты всегда бежал в противоположном направлении от ожиданий, моих и всех остальных. Я полагаю, что в данный момент имеет смысл отпустить тебя и посмотреть, куда это тебя приведёт. Он уехал домой на Рождество. В доме родителей он собрал всё, что, по его мнению, могло ему пригодиться. Он взял свои книги, конспекты уроков, набор для химии и микроскоп, а также всю одежду, которая всё ещё была ему впору. Пройдёт некоторое время, прежде чем он сможет позволить себе новые вещи. Взяв коробку, в которой хранился его микроскоп, он обнаружил за ней в старом шкафу коробку без надписи. Как только он открыл её, он вспомнил. Его динозаврики, детские книги, модель скелета. И крошечный оловянный солдатик с одной ногой. Краска уже полностью стёрлась, за исключением нескольких красных пятен на его куртке, его рука всё ещё была поднята, держа воображаемый меч, его поза всё ещё была гордой. − Ну, капитан Ватсон, − сказал он. Солдатик, не мигая, посмотрел на него. Когда-то он представлял себе, как игрушка разговаривает, рассказывая Шерлоку свою историю о том, как он был последним солдатиком, отлитым в форме, о том, как оказался другим, неспособным делать то, что должны делать солдаты. Армейский хирург, который смирился с тем, что он не такой, как другие солдаты, и храбро нашёл себе занятие, исцеляя раненых. Он взвесил знакомый предмет в руке, почувствовал, что тот тёплый на ощупь. Было много раз, когда всё, что стояло между ним и хулиганом − это маленький кусочек олова в кармане. Он так много раз касался пальцами краски, что та постепенно стёрлась, и солдатик делал дыры в карманах стольких брюк, что его давно следовало бы потерять. Но он остался. Его талисман, его напоминание быть храбрым. Он отдал ему честь. − Спасибо за службу, капитан. Сунув солдатика в карман, он вернул коробку в шкаф. Найти клиентов было непросто. Он надеялся, что молвы будет достаточно, но было много дней, когда он не ел, и ночей, когда он выключал газ и кутался в одеяла. Он пил свой чай слабым, повторно используя каждый пакетик по крайней мере один раз, намазывал масло и джем тонким слоем и не просил у брата больше денег. Он был отпетым интровертом; он ненавидел продвигать себя. Это заставляло его чувствовать себя шарлатаном, торгующим своим товаром. Ему было неловко протягивать свою визитную карточку и видеть, как люди косятся на неё. Но слишком много холодных ночей и голодных дней убедили его, что он должен делать неудобные вещи, если хочет выжить. На нём был единственный костюм, который у него был, чёрный, купленный братом на похороны, и он надеялся, что в нём он будет выглядеть старше. Он начал разговаривать с людьми, заводить разговоры, делать наблюдения. Некоторые люди были впечатлены, а другие говорили «отвали». Он ненавидел неудачи. То, в чём он терпел неудачу, всегда, казалось, вовлекало людей и оставляло боль внутри. Это заставляло его захотеть впрыснуть жидкую уверенность кокаина в свои вены. Но когда он сунул руку в карман, чтобы посмотреть, сколько у него денег, он нашёл своего оловянного солдатика. Он подумал обо всех ужасных местах, где спал, обо всех вещах, которые делал, чтобы прокормить себя. Он вспомнил реабилитацию, дни, когда думал, что сойдёт с ума от желания уколоться, лицо матери, когда та увидела, во что он превратился. Кокаин не стоил ничего из этого. Ты будешь замечательным человеком. Много лет назад, когда он жил на улице, он встретил человека, который что-то разглядел в нём. Оказавшись в переулке, под наркотиками, он обнаружил, что там расследуют убийство. Даже в самые худшие моменты он увидел то, что другие упускали из виду, и кокаин придал ему смелости сказать этому человеку, этому недавно получившему повышение детективу-инспектору, в чём тот ошибся. В тот раз он был прав, но и Лестрейд тоже. Шерлок был гениален, но был слишком не в себе, чтобы использовать свой талант. − Приходи ко мне, когда будешь чист, − сказал он Шерлоку. − Ты можешь быть полезен, но я не могу работать с наркоманом. Шерлок явился в Скотленд-Ярд с высоко поднятой головой и сказал Лестрейду: − Я готов. − Я не могу тебе заплатить, − ответил инспектор. − Я консультант. Я буду удовлетворён, если вы отдадите мне часть заслуг. И вы можете присылать ко мне людей по делам, которые полиция не может расследовать. Он прекрасно ладил с Лестрейдом; между ними установилось что-то вроде сварливого товарищества. Лестрейд звонил, когда выходил из себя. Даже если дела не было, примерно раз в неделю он просто заходил на Монтегю-стрит и некоторое время ковырялся в мозгах Шерлока. И когда Лестрейд уходил, иногда он говорил: «О, есть одна женщина, которая хотела сообщить что-то странное. Мы ничего не можем расследовать, но, может быть, ты сможешь решить это для неё». Он не так хорошо ладил с Донован, сержантом Лестрейда, и Андерсоном, судмедэкспертом, который обычно занимался уликами. Они обижались на Шерлока, обзывали его и оскорбляли, когда Лестрейд не обращал на них внимания. Фрик. Псих. Отвали. Нащупав талисман в кармане, он отвечал им спокойно, если не всегда вежливо. Он обращал на них свой дедуктивный талант, заставляя их замолчать. Они не любили его, потому что он видел, кто они такие, но в присутствии Лестрейда вели себя уважительно. Лестрейд сообщил ему, что он живёт чуть ли не на свалке. − Твой район отпугивает клиентов. − Я не могу позволить себе ничего лучшего, − раздражённо ответил он. − Возьми кредит. − У меня уже есть кредит. Но он вернулся к Майкрофту и заявил об этом. Если бы он жил в более приятном районе, у него могли бы быть клиенты, которые могли бы платить побольше. Он нашёл квартиру в Мэрилебоне, объяснил он, и почти мог позволить себе арендную плату. Если Майкрофт сможет одолжить ему ещё немного, он вернёт это вместе с остальным, когда дела пойдут на лад. − Ты мог бы подумать о соседе по квартире, − ответил его брат. Шерлок рассмеялся. − Кто захочет жить со мной? Он повторил эту историю Майку Стэмфорду на следующий день, когда тот был в Бартсе. Однако вместо того, чтобы рассмеяться, Майк задумался. − Я поспрашиваю, − сказал он. Дома он думал о том, как жить с другим человеком. Это наверняка будет катастрофа. С ним было нелегко жить. Он не любил людей, никогда не стеснялся в выражениях, оставлял всё пространство, которое занимал, неопрятным. Менять привычки было трудно. Он избавился от пристрастия к наркотикам, что было достаточно тяжело. Он потерял отвращение к людям, но всё ещё нуждался во времени для себя. Как бы он приспособился к другому человеку в своём пространстве? В квартире было холодно. Он развёл огонь в маленьком камине и вытряхнул содержимое карманов, положив мелочь на маленький столик и поставив солдатика на каминную полку. Прежде чем переодеться во что-нибудь удобное, он решил, что сбегает за едой на вынос, может быть, тайской. После того, как он вернулся с этого задания, пришло сообщение от Лестрейда, в котором тот задавал ему вопросы о какой-то зелёной краске, которую он нашёл на подоконнике на месте преступления. Он переоделся в халат и съел свой пад-тай, читая электронную почту на телефоне. Пара многообещающих дел заслуживали того, чтобы потратить на них время. Возможно, дела пошли на лад. А ещё была квартира на Бейкер-стрит. Миссис Хадсон не будет держать его вечно. Ей нравился Шерлок, в отличие от большинства людей, и квартира была идеальной, но ему требовался сосед. Завтра он перевезёт туда несколько своих коробок, решил он, просто чтобы показать, что он серьёзен. Она продержится ещё немного. День был напряжённым, и вскоре он обнаружил, что засыпает. Может быть, ему действительно стоит для разнообразия провести ночь дома, пока он не занят делом. Камин всё ещё горел, и в гостиной было тепло. Он завернулся в плед и лёг на диван. Ему снилось, что он идёт по километрам льда, пытаясь найти Северный полюс. Он проснулся и обнаружил, что огонь потух, в квартире холодно, а его телефон гудит. Это была Молли Хупер, звонившая из морга в Бартсе. − У меня есть для тебя тело, − сказала она. − Только что привезли. Шестьдесят семь лет, естественные причины. Он раньше здесь работал. Я знала его. Он был милым. − Отлично. Я скоро приеду. Сон привёл его в гораздо лучшее настроение. Тело для его эксперимента с посмертными синяками было хорошим началом. Душ, смена одежды, кофе, который не был ужасным на вкус, и он был готов. Не совсем Рождество, но, по крайней мере, день начался хорошо. Возможно, Майк даже нашёл ему соседа по квартире. Схватив с крючка пальто, он сунул бумажник в карман, обернул шарф вокруг горла и направился к двери. Взявшись за дверную ручку, он повернулся, чувствуя, что что-то забыл. Бумажник. Ключи. Шарф. Перчатки. Он подошёл к камину, чтобы взять своего солдатика. Возможно, было глупо и суеверно думать, что ношение его в кармане принесёт ему удачу, но это вошло в привычку. Не удача, а храбрость. Ты не знаешь, насколько ты храбрый, пока тебе не придётся использовать своё мужество. Солдатика на каминной полке не было, хотя он помнил, как положил его туда. Он поднял череп (новое дополнение), заглянул за стопку бумаг, которые были прикреплены кинжалом к каминной полке. Он осмотрел стол, где оставил сдачу, и пол вокруг дивана. Его талисман исчез. Вещи не исчезают. Объекты не засасывает в пустоту; они не распадаются в воздухе. Они физические, а не магические. Материя сохраняется. Он где-то здесь. Шерлок стоял, глядя на камин. Несколько углей всё ещё тлели под пеплом. Невозможно: солдатик спрыгнул с каминной полки и приземлился в камине. Невероятно: он сбросил его с каминной полки прошлой ночью. Он не помнил, как это сделал, но из двух возможных объяснений это было единственное. Угол не был подходящим для того, чтобы это произошло, если только он не ударился о что-то другое и не срикошетил в огонь. Он помнит это. Он опустился на колени перед камином, используя нож, чтобы поворошить ещё тёплые угли, пока не нашёл кое-что. Олово имеет низкую температуру плавления. Данный металл легко плавится на плите или в пламени, если оно достаточно горячее. Кусок олова на решётке мог быть только его солдатиком. Он расплавился в нечто, напоминающее сердце, на котором можно было разглядеть контур крошечной руки, с пальцами, всё ещё сжатыми в пустой хватке. Металл был тёплым в его руке, и он крепко стиснул его на мгновение, его глаза защипало. На самом деле было глупо грустить из-за игрушки. Сентиментальный. Он никогда не верил в магию и перестал слышать разговоры игрушек много лет назад. Он перестал притворяться, вырос, узнал то, что ему нужно было узнать, чтобы выжить. Через мгновение он встал. Он подумал, не выбросить ли кусок олова в мусорное ведро, а затем протянул руку, чтобы оставить его на каминной полке. Пора отказаться от этой маленькой привычки, от этого суеверного ритуала. Вздохнув, он положил его в карман и вышел за дверь. Его настроение падает; поздоровавшись с Молли, он просит показать тело. Как и ожидалось, есть некоторая синюшность. Он принёс стек для верховой езды, который собирается использовать, чтобы избить тело. Затем он изучит ткани под микроскопом и посмотрит, какие будут изменения и чем те отличаются от того, что происходит после смерти. Он хлещет тело стеком, пытаясь выбросить всё остальное из головы. − Плохой день? − спрашивает Молли. − Двадцать минут, − отвечает он. − Мне нужно знать, какие синяки образуются в ближайшие двадцать минут. От этого зависит алиби человека. Тридцать минут спустя он смотрит на свой первый слайд, изо всех сил стараясь не обращать внимания на Молли, которая сегодня что-то задумала. Когда она предлагает принести ему кофе, он с радостью соглашается. Он смотрит в микроскоп, фокусируясь, чтобы видеть всё более чётко, но на самом деле ничего не видит. Чувство потери не покидает его, и он должен понять, почему. Он думает о чёртовой игрушке, думает о жизненной философии, которая выросла из воображаемого разговора. Глупый. Честно говоря, он мог бы и не дожить до сегодняшнего дня, если бы не черпал надежду в этих словах. Эти слова не были воображаемыми; они исходили откуда-то изнутри него самого, говоря ему то, что он должен был услышать в возрасте шести лет, и снова в семнадцать, и так много раз между ними. Здесь не было никакой магии, и потеря талисмана не предвещает несчастья. У него нет причин грустить; он, Шерлок, сделал это, мотивируя себя простым трюком. Он не потерял ничего, кроме куска олова. Он теребит олово в кармане, ругая себя за сентиментальность, но не в состоянии объяснить это. Услышав голоса в коридоре, он наклоняет голову и смотрит в микроскоп, не сразу понимая, что уже снял предметное стекло. Один из голосов − Майка, и он знает, что вот-вот встретит потенциального соседа по квартире. Он снова лезет в карман, прикасаясь к своему талисману. Будь милым. Может быть, это сработает. Он бросает взгляд на мужчину, которого Майк собирается ему представить. Армейский врач, инвалид, вернувшийся домой из Афганистана или, может быть, Ирака. Ходит с тростью, но его отправили домой не из-за этого. Серьёзное ранение, вероятно, в плечо. Он очень хороший врач, но потерял цель в жизни, будучи не в состоянии сделать операцию из-за своих ран. Майк делает шаг к нему. − Мой старый друг, Джон Ватсон. Солдат протягивает руку. У него тёмно-синие глаза, светлые волосы. Он терпеливо переносит то, что кажется невыносимым. Его отбросили в сторону и забыли. Но он храбр, очень храбр. Ты будешь замечательным человеком, Джон Ватсон. − Шерлок Холмс, − говорит он, беря его за руку. − Я иногда играю на скрипке, когда думаю. Вас это не беспокоит? Потенциальные соседи по квартире должны знать друг о друге самое худшее. Солдат выглядит немного подозрительно. Он поворачивается к Майку. − Ты рассказал ему обо мне? − Ни слова. − Майк улыбается. Тебя нашли, Джон. Я нашёл тебя.