Ветка сирени

За всех, превращённых в клубки из когтей и клыков… Такого я тоже не стану желать никому. Мария Семёнова, из цикла «Волкодав»

— Ребят, пошли! Да бросай ты швабру, смари, какая тачка во двор заехала! Олег вынул изо рта сигарету, выпустив дым из ноздрей. Кашлянул, ненароком поперхнувшись. Дрянь, конечно, эта привычка. Но что делать, часть репутации: не куришь — значит, не свой, не крутой. Да и вообще ворона белая. Курил он, конечно, не в затяг: всё-таки какое-то впечатление вид закопчённых лёгких в анатомическом музее на него произвёл. Может, бросит, когда старше станет. Кто его вообще знает, что там, в будущем? Олег не загадывал. Началась эта ерунда не так давно: всего пару лет назад. А слухи и ещё раньше ходили. Зачастили в страну гости из-за бугра: итальянцы, американцы. Немцы тоже бывали. И всех интересовало одно: возможность без лишних заморочек ребёнка в семью взять. Вроде как в родных странах сложнее с этим: пока все бумажки соберёшь, всё желание отпадёт. А тут недавно страна рухнула в пропасть очередную — раскололась, распалась, как случайно сброшенный локтем стакан. Пока очухаются власти теперь, пока порядок наведут — всех, кого надо, уже вывезут. Куй железо, пока горячо, называется. Бери, пока дают, тащи вещи из огня, пока крыша дома не рухнула.… Окинув неприязненным взглядом очередную богато одетую пару, Волков выбросил бычок в лужу и, заложив руки в карманы старых, мешковатых, насмерть застиранных джинсов из очередного пакета с благотворительностью, пошёл обратно в комнату. Сломанная мимоходом ветка сирени упала прямо в грязный песок. Лестница в их детдоме была грязная: ступеньки загажены и заплёваны, синяя краска шелушилась и трескалась при малейшей попытке написать на ней хотя бы три советские буквы, когда-то аккуратно белёный, но теперь уже изрядно пожелтевший потолок пестрел чёрными штрихами от зажжённых и подкинутых спичек. За перила было лучше вообще не хвататься: в остатки чьей-то жёвки вляпаешься, как пить дать. Дверь в их комнату скрипнула: визгливо, противно, резко просвистела осколком мела по стеклу старой школьной доски. Подпрыгнул, Волков, впрочем, не от этого: просто порог был высокий. Не подпрыгнешь — споткнёшься, носом вперёд улетишь. А у Олега и так все коленки и локти битые, заживать не успевают. Серёжа, как обычно, сидел на подоконнике, с какой-то совершенно недетской серьёзностью и задумчивостью глядя вниз сквозь плохо вымытое окно. — Опять приехали… — едва слышно прошептал он. Олег вздохнул. Голос у Серёги слабый, сиплый, подрагивает. Не любит говорить: больше думает, пишет, рисует. Но вообще, наверное, стоит согнать с подоконника: не дай боже протянет. Астма — штука страшная, а по путёвке на тёплое Чёрное море шиш отправят теперь — только в прошлом году ездили. Ингалятор, конечно, ещё остался. Но лучше приберечь: вряд ли от очередных иностранцев много денег на лекарства перепадёт. Большую часть директор непременно себе в карман положит да ближайшим прихвостням щедро отсыплет. Как всегда, впрочем. Олег фыркнул и полез в тумбочку: — Да нам-то что, Серый? Им либо здоровых совсем подавай, либо инвалидов. Мы им без надобности. Злые слова, колкие. Иногда Олег ловит себя на мысли: ну зачем? Зачем он говорит это вслух? Зачем сдёргивает друга с небес? Кому станет легче, если выплеснешь это в воздух? А потом напоминает себе: надо. Надо сдёргивать. Надо возвращать в реальность. Как чувствует: улетит — не вернётся. Или сожрёт кто-то, пока в облаках витаешь, костей не выплюнет. Не в раю живут они, к сожалению… Олег передёргивает плечами и уходит из комнаты, в задумчивости даже позабыв, что, собственно, искал в тумбочке. Потом вспомнит. Может быть. Сейчас важнее уйти из комнаты, чтобы ненароком не выплеснуть свою злость на друга. Серый же не виноват, что настроение нынче у него дурное. Познакомились Олег с Разумовским вообще случайно. Или нет. В любом случае, Олег ничего такого не планировал. Просто сидел в углу двора на ржавой лесенке, думал о чём-то своём. О чём — теперь уже и не вспомнить…. Шухер на другом конце двора начался подобно приливу: сначала немного воды, потом всё больше-больше… и вот тебя уже захлестнуло мало не с головой. Олег нахмурился и, на автомате отряхнув одежду, пошёл к собравшейся там толпе. Какую-то дрянь задумали, Олег это просто нутром чуял. — Э, рыжий! Ты чо тут малюешь? Пали, ребят, баб голых рисует! Смех грохнул, рассыпался по толпе, застучал кровью в висках, заставил сжать зубы так, что аж скулы заиграли от злости. Олег такое не раз видел, увы. Но никогда не участвовал. И точно не одобрял. — Пшли на… — окончание фразы начисто лишило её даже подобия вежливости. Зато сразу задало ситуации нужный настрой: стая, готовая рвать добычу, дрогнула и замерла. Даже на шаг отступила. Будто принюхивались: а ты кто такой? А ты чего лезешь? Олег с мрачной решимостью растолкал всех плечами и, наконец, увидел его. Короткий миг. Глаза в глаза — карие, жёсткие, злые против заплаканных синих с лёгкой примесью фиолетового. Или сиреневого. Волков с откровенной брезгливостью на лице развернулся лицом к толпе: — Пшли, я сказал! Это ж надо — всей толпой на такого мелкого и щуплого пацана напасть. Хоть бы повод получше нашли, чем какие-то там рисунки. Дразнил он их, что ли? Да нет. Сидел в тени источающих приятный, но временами слишком назойливый аромат кустов, никого не трогал, что-то царапал в тетрадке. Просто скучно стало зверятам, просто решили выплеснуть свою обиду на вышвырнувший их на обочину жизни мир. Выплеснуть на того, кто слабее. Загрызть, наплевать, растоптать — и забыть на другой день, найдя новую жертву. А ты живи и обиду в себе сам начинай копить. Если вообще выживешь после побоев… — Да лан, пошли, ну их… — Слышь, Волк, ты девчонку-то потом не бросай. — А то нюни распустит! Хищники разошлись: может, у Олега взгляд был особенно злой в тот момент, может, просто передумали. Волков даже разбираться не хотел. Как и реагировать на тупые, не по-детски пошлые шутки. На каждую дрянь реагировать — никаких нервов не хватит, тебе же хуже в итоге будет. Нет, Олег любил драться. Но всё же, не найдя для себя по-настоящему весомых причин, воевать не лез. Тихая возня сзади заставила очнуться, собраться. Наконец, оглянуться на того, кто в этот раз стал той самой весомой причиной. Поймав взгляд испуганных, настороженных — мало ли, может, не защитил, а для себя одного добычу отбил — глаз, Олег ухмыльнулся углом рта. И протянул руку: — Расслабься, малёк. Я не с ними. И тебя не обижу. Зовут-то тебя как? Сергей. Серый, Серёга, Серёжка — каких только вариантов (и — будем честны — дразнилок) этого имени нет. Олег выбрал самый простой и банальный. И притом — уважительный. Пацан-то не так прост оказался. Драться научился быстро, давать отпор на словах — ещё быстрее. Из затюканного грязного комка шерсти Сергей превратился в дикого лисёнка, который, если надо, и тяпнет — сам не рад будешь, что напасть попытался. Полная гордости ухмылка появлялась на лице Волкова при взгляде на пацана. Родного младшего брата или не было у него никогда, или он не помнил — слишком рано не стало семьи. Но связь побратимов порой гораздо крепче, чем у кровной родни. Жизнь с той поры изрядно их помотала. Что Серёгу с его соцсетью и творческими увлечениями, что Волка, свалившего в армию после первого же семестра. Раскидала в разные стороны. Потом, правда, снова свела. При таких обстоятельствах, что на их фоне даже воспоминания о войне — всё равно что старая чёрно-белая фотокарточка из окопа на фоне шедевра Босха там или Врубеля. Что тот случай, что случившаяся потом дичь — хоть отдельную книгу пиши и гербарием из сирени страницы закладывай… Олег не хотел ничего записывать. Помнить. Думать об этом вообще. Как сказал один ветеран: война когда-то закончилось. Да и бог с нею… Живы с Серёгой оба каким-то неясным чудом — и на том спасибо. Солнце выглянуло из-за горизонта, разлетелось множеством бликов по сонной Неве, чётко очертило силуэт старого военного корабля, ставшего известным музеем. Свет мазнул, будто кистью, по усталому смуглому лицу, на миг заставляя зажмуриться. Щелчком отправленная в сторону мусорки недокуренная сигарета подпрыгнула на мостовой и сиротливо замерла у кованых ножек скамейки. Олег не стал возвращаться, не стал наклоняться и подбирать. Он спешил вернуться. Домой. Потому что дом — это не конкретное здание, не точка на карте. Дом — это место, где тебя хоть кто-нибудь ждёт. А люди, глядя со стороны, не зная ни причин, ни подробностей, пусть думают, что хотят. Олегу на чужое мнение было плевать. Пока слишком близко не подходили, пока не лезли, куда не просят. Впрочем, как и всегда.