***
Шэнь Цинцю с равнодушием смотрит на носящихся учеников, будто ужаленных в одно место, и щелкает веером. Сегодня собрание Горных Лордов, надо бы присутствовать на нем, хотя бы в этот раз. В прошлый он не мог из-за "болезни", нагрянувшей так внезапно. Хах, могло бы быть очень забавно, если бы не ритуал, но никто даже не догадался, что с ним что-то не так. И правда, никому не нужен... Встав на Сюя, Лорд Цинцзин проделывает быстрый путь до главной вершины Цюндин, – обители Юэ Цинъюаня – где всегда проводятся собрания. В зале собрались уже почти все, не было как обычно Лорда Кусин и местного главы Тайной Канцелярии, остальные сидели в ожидании начала. Через треть палочки благовоний подтянулись все, и Глава Цанцюн взял слово, начиная это скучнейшее сборище, аналогично превращающиеся в балаган каждый раз. Ничего нового. Кроме его безэмоциональности, которую рано или поздно замечают. Лю Цингэ со своими выпадами подозрительно косится, надумывая мировые заговоры, Юэ Цинъюань с беспокойством поглядывает каждые пару секунд, а остальные просто неприлично глазеют, ожидая от него извечных спутников по жизни – язвительных комментариев и кривой ухмылки. Глыба. Огромная ледяная глыба. Ничего не интересует. Ничего не беспокоит. Айсберг, если быть точнее. Оскорбления, выдумки, издёвки – все проходит мимо ушей, врезаясь в стену позади. Ему нет смысла отвечать. Ему нет смысла становится причиной возгорания того привычного когда-то пожара конфликтов. И это замечают все. Смотрят ещё пристальнее, постепенно замолкают и прислушиваются – стучит ли у него вообще сердце? Не известно, кто спрашивает первым: Юэ Цинъюань, любопытная дева Сяньшу, находящийся во внезапно трезвом состоянии – или он просто всегда прикидывался? – Лорд Цзуйсянь или кто другой. Это совершенно не важно, потому что Шэнь Цинцю отвечает предельно честно – он сам отрекся от эмоций. Горные Лорды в ужасе от его слов, шокировано распахивают глаза и спрашивают зачем. Он также отвечает – ему надоело, ему невыносимо, их, эмоций, слишком много для одного сломанного человека, это было больно, чертовски больно. Горные Лорды слушают и их лица, души, наполняются страхом перед человеком сидящим рядом с ними. Как они пропустили такое? Как они могли допустить такую ситуацию, что их боевой брат оказался в таком состоянии? И в то же время приходит осознание, они сами создали такие условия, что Шэнь Цинцю просто сломался, выгорел изнутри словно спичка. Му Цинфан подскакивает, подбегая к Шэнь Цинцю и проверяя его пульс – стабильный, ровные, никаких отклонений. Равнодушный. Собрание Горных Лордов оборачивается трагедией. Страх от взгляда ледяных зелёных глаз цвета молодой листвы пробирает до костей. Что же они натворили?.. Шэнь Цинцю бы ответил, что ничего, что это было его решение, но его спрашивать никто не собирается. Он сделал свой ход, теперь им надо исправить последствия своих ошибок.***
Горные Лорды воют, но с упорством носорога с плохим зрением роют землю, поднимают старые архивы, закапываясь в бумаги с головой, отправляют Шан Цинхуа лазутчиком в демонические дали в надежде найти хоть что-то по тому ритуалу. Описание самого ритуал Шэнь Цинцю – хитрый засранец, – сжёг, так что им оставалось довольствоваться кратким описанием от самого Лорда, индеффирентно слоняющегося по своему пику словно призрак. Ко всеобщему удивлению, именно Лю Цингэ находит старинные записи того ритуала – то, что было в руках Цинцю лишь копия. Все облегчённо вздыхают, чтобы узнать, что он усовершенствовал ритуал. И опять начинается беготня. Разваливающиеся в прах бумажки отправляют на Теневой пик, где одновременно обосновались ещё и адепты вершины Аньдин, согнанные туда точным пинком Шан Цинхуа, вернувшегося в плохом расположение духа от безрезультатных поисков. Записи восстанавливают спустя полгода, и полусонные Лорды летят на Цинцзин, заставляя Шэнь Цинцю подробно рассказать, как тот усовершенствовал эти каракули. Пик встречает их... опустошением, давящей атмосферой, дети предоставлены сами себе, выростая как сорняки на грядках, а единственный взрослый здравомыслящий человек на пике остался без души и, соответственно, безразличен. Опять оплошали, опять забыли. Лорды кривятся в отвращение к самим себе. Гордые идиоты, самонадеянные глупцы, забывшие все последствия того ритуала, который сами же и восстанавливали. Усовершенствованную версию они таки получают, но одновременно с этим на пике остаются Ци Цинци и Лю Цингэ, возвращаясь на свои пики набегами. Каждую неделю они меняются, и потом приходят Вэй Цинвэй и Хуан Цинсюань, выпавшие по жребию. Ещё через полгода они пытаются провести обратный ритуал, но неожиданно для всех Шэнь Цинцю против. Против настолько, что вырывается из сильной хватки Юэ Цинъюаня и Хун Цинвана, уворачивается от рук Хуан Цинсюаня, Лю Цингэ и Му Цинфана, веером отбивает акупунктурные иглы Ци Цинци, портит пентаграмму и сматывается, улетая на Сюя. И они просто в растерянности, не знают, что делать. Отлавливать? Не смешная шутка. Шэнь Цинцю теперь их и на расстояние вытянутой руки не подпустит. Решение находит, опять же ко всеобщему удивлению, Шан Цинхуа – поставить Лорда Цинцзин в такие условия, чтобы он сам захотел вернуться. Однако как доказать сломанному человеку, что они правда хотят помочь? Причём те, кто многократно кривились лишь при одном его упоминание, те, кто и довели его до этого состояния? Приручить. Проводить больше времени вместе, мелькать где-то рядом, укутывать в теплый плед, когда за окном сильный дождь, попробовать дарить когда-то любимые веера – делать всё, чтобы вернуть вкус к жизни. Первыми на очереди встают Лю Цингэ, Юэ Цинъюань, Шан Цинхуа и Ци Цинци. Бог Войны сграбастывает не сопротивляющегося Цинцю в охапку и вместе с учениками тащит на свой пик – проводить экстремальные тренировки, что очень даже в духе их шибанутого шиди. Весь день они гоняют по тренировочной площадке, а вечером валющихся с ног учеников и Шэнь Цинцю отпускают на свой пик, следя чтобы те не навернулись по дороге и не заснули где-нибудь в овраге. Дальше приходит Юэ Цинъюань, больше не слышущий от брата гневных возгласов, когда его назвали Сяо Цзю. Мужчина вытаскивает своего А-Цзю в беседку на свежий воздух, где они сидят весь день, просто разговаривая на не самые важные темы, но в какой-то момент, Глава школы тяжело вздыхает, показывая проскользнувшую в глазах боль и начинает говорить: почему не пришёл, почему бросил, почему не рассказывал раньше – боялся, все из-за его глупого придуманного страха быть непонятым и отвергнутым единственным близким с детства человеком. К концу исповеди он плачет, утыкаясь лицом в одежды цвета цин, и молит вернуться, говорит, что Шэнь Цинцю может его ударить, может отвернуться навсегда, пусть только вернётся. А в глазах напротив ни единого проблеска эмоций, Шэнь Цинцю равнодушно принимает все его извинения и просит уйти. Юэ Цинъюань улыбается и выполняет просьбу шиди. Уходя, он не оборачивается, поэтому не видит одиноко скатившейся слезы, которую тут же вытирают одним взмахом рукава. Он не для того проводит ритуал, чтобы вот так просто сдаться и снова страдать от всеобщего презрения и сочувствия Ци-гэ. Нет уж. Но в душе что-то меняется. Третьим днём в Бамбуковую Хижину впархивает окрылённая дева Сяньшу и на буксире оттаскивает на свой пик. Ци Цинци жалко этого терпевшего их слепоту человека, она наливает зелёный чай и ставит на столик печенье, весело болтает о всем подряд, рассказывает всё, лишь бы сбить преследующую Лорда Цинцзин мертвую тишину. У нее не выходит это сделать. Весь день проходит насмарку, как глупо было надеяться, что тот, кого она когда-то считала сильным и жестоким убийцей, оказался не более, чем обычным поломанным человеком. Ци Цинци гораздо сложнее терпеть не само присутствие этого человека, а одно его существование, доказывающее её неправоту. Четвертый день начинается неспешно, Шэнь Цинцю встаёт, успевает разобрать скопившуюся бумажную работу, действуя, как кукла на ниточках, отточенными движениями, и посмотреть на учеников. Чтобы к обеду увидеть сияющую морду Шан Цинхуа, радостно воскликнувшего, что они идут на совместное задание. Наспех собрав все необходимые вещи, они выдвигаются, покидая секту. Неспешная езда в повозке прекращается, когда Цинхуа выпрыгивает из нее на середине пути, тащя Цинцю куда-то в лес. И в этот момент его что-то одолевает. Куда они? Тот город, где разбушевались призраки, разве не в другой стороне? Любопытство. Первая черта появляющаяся в человеке с рождения – потрогать, увидеть своими глазами, задать взрослым множество вопросов, узнать. И Шан Цинхуа с радостью отвечает на все, светясь, как начищенный чайник. Нет, они не на задание, он специально придумал эту суету, навешанную Юэ Цинъюаню на уши, чтобы расшевелить его. Почему? Ну, обстановка вне знакомых стен гораздо лучше влияет на организм, на чувство прекрасного, помогает успокоиться. А ещё он просто думает, что самому бы было противно общаться с презирающими его людьми. А разве его самого не презирают? Что за глупость! Шан Цинхуа мягко улыбается, и в карих глазах пляшут черти – его недооценивают. Когда его приводят в демонические земли, Шэнь Цинцю полностью меняет свое представление об этом человеке. Забудьте все, что он когда-то случайно говорил в порыве, этот человек удивителен. Они цепляют на головы по два стащенных с Байчжань рога, – трофея Бога Войны– переодеваются и прячут мечи, и прогуливаются по демоническому городу. Шэнь Цинцю вертит головой во все стороны с любопытством, достойным Лорда своей вершины, и отказывается уходить, пока не посмотрит, не запишет, не потрогает своими руками. На них странно косятся, но кто, скажите, будет приставать к двум сумасшедшим? Вот ещё! Среди демонов и не настолько отбитые бывают! А эти хотя бы никого не убивают. По возвращению в секту их накрывает грозная тень Юэ Цинъюаня, пышущего гневом получше любого дракона, и орущего на Шан Цинхуа. А им плевать. Один привычен, а второй просто ничего не чувствует, кроме любопытства. Ведомый одним этим чувством любопытства, Шэнь Цинцю скоро становится известен как прославленный гений, разбирающийся в демонах лучше их самих. Пишет книги, залазит в такие дали, что у шиди и шисюна волосы встают дыбом, раскладывает заформалиненые органы демонических зверей в банки, которые теперь украшают вечно свободные полки в Бамбуковой Хижине, и признаёт – от любопытства ему хуже не станет. Но Юэ Цинъюань продолжает приходить, звать его Сяо Цзю, просить прощения и... Внутри появляется странное чувство. В горле чувствуется горечь, такая, что хочется прополоскать рот, а руки, в особенности ладони, чешутся, будто на них появляется внушительный слой грязи, который необходимо смыть. Отросшие ногти впиваются в тонкую кожу ладоней, оставляя кровавые борозды, Шэнь Цинцю сжимает руки в кулаки и нестерпимо хочет ударить шисюна. Гнев (раздражение) – самое искренне чувство в человеке, которое невозможно подделать. Будто пожар в груди сжигает все равнодушие. Шэнь Цинцю бьёт Юэ Цинъюаня, выплёвывая ему в лицо слова, чтобы тот убирался побыстрее с его пика. Шокированный таким поворотом Глава школы даже не знает, что ответить, и молча разворачивается к Радужному Мосту. А Шэнь Цинцю задумчиво осматривает руку, не понимая, что он только что сделал.***
Азарт! Азартазартазартазартазартазарт!!! Они дерутся с Лю Цингэ уже больше трёх часов, но ещё довольно долго могут стоять на ногах. Все мокрые от катящегося ручьем пота, помятые и пыльные, потому что не раз валяли друг друга по земле. Что волосы, что одежды давно пришли в беспорядок и растрепались. Шэнь Цинцю прикрывает глаза, чтобы тут же распахнуть их и с оскалом броситься на противника. Звон стали раздавался на многие ли вперёд, пока они методично разносили бамбуковый лес, в котором так некстати сцепились. В груди снова разрастался пожар, но на этот раз совершенно другой. Ожидание, попытки понять с какой стороны придет следующий удар Чэнлуанем, броски тонких листьев, режущие не хуже заточенных ножей, и азарт от крышесносной битвы. Двое бессмертных стремительными движениями, за которыми не способен уследить глаз обычного человека, сражаются в полную силу. Ветер закручивается вихрями от сильных выбросов ци, и ломаются деревья, когда один из них ловко уворачивается от несущегося на него лезвия. Танец, прекрасный смертоносный танец, уносящий живых. Да, они дерутся практически на смерть и не остановятся, пока один из них или оба сразу не упадут без сил, без возможности подняться без чужой помощи. Так, в общем-то, и случается. Шэнь Цинцю и Лю Цингэ валятся без сил после очередного мощного удара мечами, после которого их отбрасывает в разные стороны. Ноги подкашиваются и они оба падают наземь. Взмокшие от продолжительности смертоносного танца и захватившей их бури, усталые от напора противника. Счастливые. Такими, счастливыми и выдохшимися, их находит пискнувший что-то нечленораздельное Шан Цинхуа, побежавший за Му Цинфаном. Кажется, потом они ещё пытались ползти, чтобы посильнее пиздануть лежачего, но их вырубили. Азарт – человека, впавшего в такое состояние, очень трудно остановить. Это риск и желание победить любой ценой. Шэнь Цинцю всегда выгрызал себе победу любой ценой, но сейчас он может признать, что согласен на ничью, лишь бы сразиться так ещё раз.***
В последнее время поутихшее любопытство опять поднимает свою мордочку, когда на пике Цинцзин появляется маленькая кудрявая макушка, ходящая за Горным Лордом вершины искусства и литературы хвостиком. Ло Бинхэ странный, замечает Шэнь Цинцю. Очень странный, когда у мальчика случается искажение ци от самого простого задания на развитие каналов ци. И сильно странный, когда Шэнь берет у ребенка образец крови. Эта штука странная, вроде кровь, а вроде какие-то шевелящиеся блохи. На вкус, цвет и запах совершенно обычна, но не даром Лорд Цинцзин славиться гением. Маленький, видимо сам того не подозревающий, полудемон завелся на его вершине. Любопытство распахивает пасть и заглатывает наживку. Шэнь Цинцю самолично берется за воспитание маленького полудемона, создаёт для него совершенно новый, безопасный вид совершенствования и данные условия для развития, которые он уже множество раз мог наблюдать. Да, Шэнь Цинцю не единожды смотрел, как демоны и демонические твари взращивают свое потомство, поэтому с гордостью может выдать, что его проект безупречен. До одного момента. Уходя в пещеры Единства Духа, Лорд Цинцзин не думает, что наткнется там на впавшего в искажение Лю Цингэ, яростно размахивающего мечом.