* * *
Утром следующего же дня Кочо уводит Танджиро с Иноске на так называемые Оздоровительные тренировки. Зеницу же пока велено соблюдать постельный режим и регулярно пить вонючий отвар, от которого у него брезгливые мурашки по всему телу скачут бешеной стаей. С тренировок парни возвращаются поникшими и убитыми. Зеницу настораживается, но по началу с лишними вопросами не лезет. Да и Танджиро быстро отходит — в первый же день после тренировок немного отлёживается и снова убегает куда-то из палаты. Зеницу напрягается, оставшись с Иноске наедине. Юноша лишь надеется, что Хашибира в силу своей простоты человек незлопамятный, ну или просто уже успел забыть вчерашнюю ссору. Парень лежит на своей кровати, привычно отвернувшись, и едва слышно сопит. Острый слух Зеницу улавливает все мелкие детали — дыхание слишком частое для спящего и какое-то уж очень необычное. Агацума прикрывает глаза и вслушивается в тихое пыхтение. Что-то неприятное, горькое и очень обидное гулко и досадливо звучит с каждым чужим вздохом. Зеницу не может поверить. Неужели, Иноске так сильно обиделся из-за "слабака"? Зная товарища, Агацума может вполне логично предположить, что чересчур раздутое эго и правда могло хоть немного подкоситься, учитывая, что любящий восхвалять себя любимого Иноске действительно не убил ни одного демона на горе. Зеницу закусывает губу, чувствуя что-то, отдалённо напоминающее укол совести. Да уж, парень, сам того не ведая, надавил на больное место с виду непоколебимого кабана. Однако, это чувство быстро отпускает парня. Подумаешь! Строит из себя обиженку, в то время как самого ни черта не заботят чужие чувства. Тряхнув головой, Зеницу твёрдо решает, что волноваться о чёрством и грубом Иноске — последнее, чем стоит заниматься. Он поудобнее укладывается на своём месте и пытается заснуть, отворачиваясь от Хашибиры и настойчиво прогоняя из головы любые мысли о нём.* * *
Зеницу просыпается поздно, когда он открывает глаза и осматривает палату, та уже пустует, — ребята на тренировке. "Наверняка, этот чудак уже пришёл в себя и забыл о нашей перепалке", — Зеницу и сам удивляется, что эта мысль первой посещает его с утра. Он жмурится изо всех сил и гонит из головы дурацкие мысли, грозящие перерости в глупую зацикленность. Дверь тихонько открывается и на пороге появляются девушки, решительно направляющиеся к его койке. Агацума тяжело вздыхает то ли от необходимости пить лекарство, то ли от глубокой задумчивости. Ругаться с медицинским персоналом сегодня совсем нет сил. Когда Хашибира и Камадо возвращаются в палату, они выглядят не лучше, чем днём ранее. Помятые, поникшие, явно вымотанные и уставшие. Однако, чуткий слух Агацумы чувствует значительную разницу в биении их сердец. У Танджиро оно бьётся неровно, устало и чуть загнанно, словно пытаясь привести организм в прежнее состояние после каких-то нагрузок. Танджиро звучит устало, но в то же время взбудораженно, — звук, говорящий о невероятном желании продвинуться вперёд как можно скорее, стать лучше любыми способами. Иноске звучит совсем по другому сейчас. В сердце его не слышно ни былого запала, ни стремлений обойти вечного соперника —Танджиро. Вместо этого от него слышится тонкий, едва уловимый звук досады, противным осадком оседающим на его собственных лёгких и неприятно колющий слух Зеницу. Агацума повторяет про себя, что состояние чересчур нахального и диковатого сокомандника его вовсе не волнует. Он также, как и вчера не спрашивает у Танджиро, как прошла тренировка, не надеясь получить ничего, кроме несвязной уставшей речи, решает выйти на крыльцо. Солнце греет мягко и ласково, а растущее около самого крыльца дерево не позволяет юрким лучам палить слишком сильно. Зеницу блаженно прикрывает глаза и вдыхает полной грудью. "Надеюсь, свежий и тёплый ветерок унесёт из моей головы все ненужные мысли". Известно, что подопечные Шинобу убираются здесь каждый день, а потому Зеницу без лишних раздумий укладывается прямо на деревянном полу в тени. Ветер колышет листву, а солнечные лучи пробиваются сквозь неё яркими проблесками, время от времени заставляя юношу щурится. Зеницу думает, что глаза у Иноске в тот момент были такими же, злость его пробивалась наружу, поблёскивая на изумрудной радужке так же, как солнце поблёскивает на шелестящей листве. Глупо. Это очень глупое сравнение, и Зеницу ругает себя за него. Он широко зевает, а через какое-то время проваливается в дрёму, думая о том, что глаза у Иноске вообще-то намного красивее этих листьев. Вечером того же дня Зеницу решает поговорить. Неизвестно, действительно ли он волнуется из-за того, что Иноске обижен на него, скучает ли по громкому, гиперактивному другу и времяпровождению с ним или что-то ещё. Он выжидает момент, когда Танджиро, как и всегда, уходит навестить сестру. "А может, я всё-таки дурак? Да, точно, дурак. Этот кабан ведь запросто может снова устроить драку, а я тут дожидаюсь, когда Танджиро, мой единственный защитник, уйдет и оставит нас наедине!" Зеницу тихонько встаёт со своей койки, босыми ногами шлёпает к соседней. Громко, чтоб Хашибира ненароком не решил, что к нему крадутся. — Иноске, — зовёт тихо и неуверенно. Окликнутый лишь почёсывает бок, даже не поворачивается на голос. — Эй, ты слышишь меня, кабанья башка? — Агацума напрягается и весь уходит в слух. — Отвали, я тут заснуть пытаюсь, — совсем по-детски бурчит Хашибира, пока Зеницу слышит малейшие колебания чужого дыхания. Что-то едва уловимо меняется. — Я вообще-то поговорить хочу, так что будь добр, повернись ко мне. И маску сними, — зачем-то добавляет он. — Не буду. Сказал же, отвали, мешаешь, — гнёт своё Иноске. Зеницу делает глубокий вздох и считает до трёх, напоминая самому себе, что пришёл мириться, а не ругаться, так что нужно держать себя в руках. Хотя с таким собеседником сохранять самообладание с каждой секундой становится всё труднее. — Да ладно тебе, — Агацума сдаётся, смягчает тон, присаживается на край чужой койки и стягивает кабанью маску. Хашибира уже готов возмутиться, но следующие слова собеседника заставляют его застыть, — Вообще-то, я извиниться хотел, — Иноске тупит взгляд и не оборачивается. — Зря я про слабака тогда сказал. Неправда это всё. Зеницу чувствует, как ладони потеют от напряжения. В голове боязливой птицей бьётся надежда — хоть бы Иноске не отреагировал агрессивно и не развязал новую ссору. Но Хашибира молчит несколько секунд, а потом вдруг наигранно-безралично тянет: — Больно нужны мне твои извинения, я и без тебя знаю, что не слабак. А от того, что это признаёт такой нытик как ты, мне ни холодно, ни жарко. — Эй, а ну заткнись! — Агацума давится возмущением. Ну почему этот придурок не может хоть раз в жизни пойти кому-то на встречу. — И вообще, тебе тоже хорошо бы извиниться передо мной. — А мне перед тобой то за что? Я говорил только чистую пра— — А ну цыц, — Зеницу больно пихает глупого кабана в бок, надеясь хоть так заткнуть его. Что-то подсказывает, что слова, которые он хочет произнести не понравятся Агацуме. Он думает над своими словами несколько секунд, а потом решает просто поговорить прямо. Сказать всё то, о чём он думает. Прямо здесь и сейчас. — Иноске, ты ведь и извиняться толком не умеешь. — Чего? — Зеницу блаженно прикрывает глаза, получив ожидаемую возмущённую реакцию. — Того. Так что, раз сам на извинения не горазд, хоть других послушай, — он встречается взглядом с обладателем зелёных глаз, который наконец соизволил повернуться и лежит теперь на спине, глядя на говорящего. Агацума сглатывает ком волнения, и идёт ва-банк. Он ведь уже решил, что будет просто говорить, не отвлекаясь на долгие раздумья и глупое волнение, — Тебе сильно досталось в последнем сражении, но это не оттого, что ты слабак. Наоборот, ты сильный и смелый, ничего никогда не боишься и всегда готов вступить в бой. Ты много сражаешься, не жалея себя, вот тебе и досталось. Зеницу выдаёт всё на одном дыхании, опасаясь реакции друга. Говорив всё это с опущенным взглядом, под конец речи он всё же решается посмотреть в сторону собеседника и запинается, встречаясь с горящими глазами и невероятно самодовольной улыбкой. — Ты чего это? — Ничего, — Хашибира выдаёт лукавый смешок и заговорчески просит, — Скажи ещё раз. Те два слова, которыми ты меня назвал. Скажи, скажи это снова! У Иноске блеск в глазах такой светлый и восторженный, совсем как у ребёнка. Зеницу не может удержать улыбку и повторяет, наклонившись чуть вперёд: — Ты очень смелый, Иноске, и невероя-а-а-атно сильный, — мозг срабатывает запоздало, и Агацума понимает что сделал уже после того, как его рука сама собой дёргается вперёд и, зарываясь в мягкие тёмные волосы, нежно треплет Хашибиру по голове. Они оба тут же замирают. Глаза у Иноске раскрываются широко-широко, длинные ресницы чуть подрагивают. Зеницу страшно вздохнуть. Вот и всё. Такого наплыва непрошенной нежности Хашибира ему точно не простит. Агацума удивлён, как ему до сих пор не сломали лицо, попутно обзывая всякими нелестными. Инстинкты самосохранения редко подводят Зеницу, и недавно такой сбой уже случался, а потому сейчас, желая сжаться до размеров микроба, а лучше провалиться под землю, он резко вскакивает с чужой кровати, пытаясь отдалиться на безопасное расстояние. Дожидаться реакции, вероятнее всего агрессивной, совсем не хочется, Зеницу хватило и прошлого раза. Однако, он не успевает — Иноске хватает его за запястье, успев принять сидячее положение, и резко тянет на себя. "Сейчас ударит" — паникует Агацума и жмурится изо всех сил, прикрывая лицо и голову свободной рукой. Но удара не следует, вместо этого Зеницу приземляется Хашибире на колени, на лету впечатываясь плечом в чужую грудь. Зеницу сидит на Иноске боком к нему, чужая рука тут же обхватывает его и прижимает крепче, чтоб не сбежал. — Чего ты там говорил? Я-то извиняться не умею? Я могу всё то, что можешь ты, понятно? — Иноске не даёт Зеницу поднять голову, прижимает к своей груди, чтоб тот ни за что не увидел румянец на его щеках. Вот же чёрт поганый, мало того, что засмущал Хашибиру своими словами, так ещё и руки в ход пустил! Иноске, конечно же, не признается, что смутился, ибо не пристало Королю гор, однако он собирается сполна ответить тем же. Агацума дышит загнанно, дрожит от страха и жмурится, когда Иноске тянет к нему вторую руку. Однако, когда вместо смачного удара по лицу, в его волосы осторожно запускают руку, Зеницу застывает. Резко распахивает глаза, перестает дрожать и, кажется, даже дыхание задерживает. Иноске гладит его медленно, слегка надавливая пальцами на кожу головы, совершая какие-то непонятные почёсывающе-массажные движения. — И ты, Зеницу, звиняй, — Агацума пропускает мимо ушей наконец правильно произнесённое имя, он слушает хриплый голос, пока под самым ухом вздымается и опускается горячая грудь, а где-то там, под ещё не зажившими, скрипящими рёбрами почему-то быстро-быстро бьётся сердце, — Ревёшь и кричишь ты, конечно, всё равно очень много и очень громко, но это не значит, что ты слабак. Да и нытиком я тебя не считаю. И плаксой. И соплежуем. У Зеницу голова идёт кругом, когда чужая рука с плеча перемещается на спину, поглаживая ту вверх-вниз, перебирая пальцами выступающие позвонки и надавливая на поясницу. Действия Хашибиры выбивают воздух из лёгких, однако слова его такого эффекта, разумеется, не имеют. Иноске прекрасно понимает это, но не собирается оставлять всё, как есть. Он перестаёт гладить светлую макушку, перемещая руку на подбородок, приподнимая чужую голову и заставляя смотреть в глаза. Иноске наклонянтся вперёд, совсем близко, мажет губами по виску Агацумы и почти шепчет: — Да и вообще, ты довольно милый, — тут же возвращается к зрительному контакту, чтоб наблюдать за прекраснейшей реакцией. Глаза у Зеницу абсолютно круглые, щёки красные-красные, а из ушей вот-вот пар пойдёт. Кончики пальцев у него покалывают, а в груди разливается что-то тягучее и такое тёплое. И что только этот дикарь вытворяет? Верно, Иноске — дикарь, лишённый всякого чувства такта. Да только вот и Зеницу уже решил, что скажет сегодня всё, что думает. А потому он, набрав в лёгкие смелости вместе с воздухом, подаётся вперёд. Пальцы его дрожат, когда он опускает руку на чужой затылок, второй раз ощущая мягкость чёрно-синеватых волос, вторая рука намертво вцепляется в плечо Хашибиры, сминая больничную рубашку. — А ты... — они дышат друг другу в самые губы, — Ты очень красивый, — быстро глянув в невероятные зелёные глаза, Зеницу жмурится до белых пятен и легонько касается своими губами чужих. Эмоции захлёстывают тёплой волной, и Агацума тонет в них, когда ему отвечают, сминая губы и чуть покусывая. У Иноске губы очень тёплые, а руки невероятно крепкие — он прижимает к себе совсем вплотную, так, что не отстраниться. Но Зеницу и не пытается.