Ревность

Так неожиданно начавшийся, вовсю моросил дождь. Хаято терпеть не могла дождь, как в прямом, так и в переносном смысле. А уж тем более такой: мелкий, похожий на висящую в воздухе взвесь, когда сырость словно пробирается в одежду, заполняет собой всё, каждый сухой уголок. Капли как будто пробрались под кожу, к самому сердцу, и на душе у девушки было также сыро, противно и неуютно, как сейчас на улице. Подрывница подула на закоченевшие пальцы в тщетной попытке согреться. Кеды давно промокли, впитав в себя все лужи, которые Хаято встретились по пути, шарф она умудрилась оставить дома. И всё никак не удавалось вспомнить, зачем она вообще пришла сюда. Сигареты кончились еще на полдороге, а курить хотелось нещадно. В уютном кафе, за столиком у чуть запотевшего окна сидели Тсуна и Киоко. От этой идилистической картины хранительнице Урагана хотелось плакать. Совсем как в детстве, громко, навзрыд. И послать отборным матом всех, кому бы пришло в голову попытаться её успокоить. Но сейчас она не станет плакать, а вот если поругаться с кем-то из прохожих… Или взорвать какоё-нибудь здание. Зря что ли её подрывницей зовут? А совсем хорошо будет — убить кого-нибудь с особой жестокостью, с наслаждением и без малейшей жалости запихать в чью-то глотку зажженную динамитную шашку. Хаято зябко поёжилась и, растерев ладони, сунула их в карманы слишком тонкой по такой погоде куртки. Пальцам стало чуть теплее. Самую малость. Уши тоже мёрзли, особенно левое, в котором серёжек было больше. Курить хотелось ещё сильнее, чем когда-либо прежде. Лениво стелющийся по улице туман почти полностью скрывал происходящее в кафе от глаз Гокудеры. Остались видны лишь два расплывчатых силуэта. Ей показалось, или они и в правду наклонились друг к другу ближе? Сердце в груди наливалось свинцовой тяжестью, происходящее становилось невыносимым. Дольше терпеть Хаято не могла. — Эй! Сигаретки не найдётся? — хрипло окрикнула она первого попавшегося прохожего. — Курить вредно, — буркнул мужчина, но всё-таки протянул ей открытую пачку. Девушка вытащила сразу две и резким кивком поблагодарила. Прикуривая, она заметила, что руки дрожат, и сильно. "Это от холода",— попыталась успокоить себя Хранительница Урагана, делая первую затяжку. Но обманываться у неё получалось далеко не всегда. "Это ревность", — шепнула она сама себе. Девушка хрипло засмеялась и отступила под козырёк уже закрывшегося магазина, стараясь спрятаться от усиливающегося дождя. "Ревность". Это что-то тягучее, густое. Связывающее по рукам и ногам, заполняющее сознание до краёв, вялыми тяжелыми каплями выплёскивающееся через край. Поначалу она незаметна, а потом начинает кислотой разъедать изнутри. Она не оставляет во снах и делает всю жизнь кошмаром, от которого нельзя избавиться, проснувшись утром. Терзает, но никак не может убить. И приходится жить с тупой, ноющей болью от занозы в самом сердце. Это яд, отравляющий любую светлую мысль. Это изматывает, выдирает нервы. Медленно, по одному, как будто с удовольствием. Ревность ощущается как полуразложившееся чудовище, которое не желает отставить свою жертву даже на минуту, везде следует по пятам. И этот гнилой уродец живёт глубоко внутри, прочно запустив цепкие корни прямо в душу, становится неотделимым и почти незаметным. Ревность сделала девушку ещё более угрюмой, раздражительной. Бессильная ревность. Ведь Хаято не могла, не имела права реализовать свои желания. Что ей оставалось? Очень по-женски хотелось расцарапать этой дуре лицо, повыдергивать волосы, целыми клочьями. Расправиться с ней так, как Хаято обычно поступала с куклами, которые неисчислимым множеством дарили ей на праздники в доме отца. А может, что гораздо привычнее для мафиозного образа мыслей, разрисовать это смазливое личико бритвой или перехватить ее на улице после школы, якобы для дружеской беседы. Чтобы потом запереть соперницу в комнате с пьяным до невменяемости Шамалом. И можно найти еще двоих или даже троих таких же любителей "погорячей" — нет проблем, лишь бы наверняка. И Хаято могла это всё устроить и почти представляла себе результаты своих трудов, но все это было бессмысленно. Разве она может поступить настолько жестоко с девушкой, которой так ласково улыбается Джудайме? И пусть Киоко кукла с большими наивными глазами, от одного вида которой в Хаято всё выворачивается наизнанку, но подрывница должна ее терпеть и не расстраивать Десятого. "Он любит её, смирись" — сотый раз за день повторяла про себя Хаято, в очередной раз затягиваясь сигаретой. "Действительно, зачем Ему такая, как я. С хриплым прокуренным голосом, грубая, резкая, с этими жёсткими патлами". Как и многие девушки, ураганница была недовольна своей внешностью, да ещё и детские комплексы, когда ее сравнивали со старшей сестрой, не оставляли в покое. Но несмотря ни на что, она пыталась сделать хоть что-то, просто с её характером и привычками это получалось не слишком удачно. Точнее не получалось вовсе: маникюр моментально облезал от постоянных драк и тренировок, волосы собираться в прическу ни в какую не желали, слишком густые и тяжёлые. Ей оставалось только натянуть на себя что-то оригинальное и обвешаться украшениями, чтобы хоть как-то вырваться из однообразной толпы своих ровесниц. Надеяться, что хоть это привлечёт Его внимание. Но сейчас Хаято была уверена, что все ее попытки были бесполезны. Просто пустая трата времени, ведь в этой уютной кафешке Джудайме сидел не с ней, а с этой пустышкой Киоко. А она, не задумываясь, отдала бы пару лет жизни, чтобы сейчас поменяться с ней местами. Хотя бы просто посидеть за одним столиком, с Ним, остальное не важно. Гокудера яростно затоптала окурок и побрела в сторону своей квартиры. На душе у неё было ещё пакостнее, чем утром. Хаято не знает, что в кафе Киоко, судорожно комкая промокший от слёз платок, объясняет, что родители очень недовольны постоянными ночными отлучками, воскресными тренировками и прочими странностями брата. А когда она попыталась вступиться, стало ещё хуже. И вчера снова был скандал, отец и Риохей почти два часа орали друг на друга. В конечном итоге, её брат хлопнул дверью и заперся в своей комнате, и до сих пор не выходит. И их мама плакала всю ночь, а отец ничего не хочет слышать, а Киоко не знает, что им теперь делать. Тсуна наклоняется ближе, утешая её и обещая поговорить с её родителями, как-нибудь объяснить необходимость поведения Риохея, что-нибудь придумать и с его тренировками. Хаято не догадывается, что Тсуна уже давно не мечтает о свадьбе с Киоко, ведь она не выдержит такой жизни. Она слишком легкомысленна, меняет парней по три раза в месяц. Теперь Киоко - просто младшая сестрёнка Хранителя Солнца, которую нужно защитить любой ценой. Слабое звено, уязвимое место Семьи Вонгола. Она останется в Японии, когда они переедут в Италию, когда придет время принять груз обязанностей. Не знает Хаято и о том, что именно от её хриплого голоса у Тсуны мурашки по коже, что именно её пепельные волосы он представляет разметавшимися по своей подушке. Она не знает, как часто он злится на Ямамото, который со всеми так запанибратски, что позволяет себе подходить к ней слишком близко, хлопать по плечу… Но совсем скоро Тсуна наберётся смелости и пригласит Хаято в кино. Им обоим осталось совсем немного подождать.