глоссолалия

спаси

но не сохраняй

Исповѣ́мся тебѣ́, Го́споди, всѣ́мъ се́рдцемъ мо­и́мъ въ совѣ́тѣ пра́выхъ и со́нмѣ. трэвис стоит на коленях на ледяном полу и судорожно вжимает ногти в бедро. Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня. помилуй меня, Господи, ибо я немощен; исцели меня, Господи, ибо кости мои потрясены. болят синяки. болят ссадины. болят исцарапанные до сукровицы руки. под постаревшими шрамами будто черви копошатся. Ве́лiя дѣла́ Госпо́дня, изы́скана во всѣ́хъ во́ляхъ его́: исповѣ́данiе и великолѣ́пiе дѣ́ло его́, и пра́вда его́ пребыва́етъ въ вѣ́къ вѣ́ка. трэвис просыпается в двадцать минут пятого: ему жарко и отвратительно. во сне он исступлённо целует бледные, почти диафонизированные пальцы с чёрными ногтями и со всей возможной нежностью гладит острые колени в дырах джинс. во сне он до кипятка на щеках долго вглядывается в невозможно голубые глаза и невесомо оглаживает подрагивающую линию плеча. Сал Фишер до пережёванной грудной клетки маленький. узкий, тонкий, хрупкокостный. эстетичный и желанный до сжатой челюсти. преступно изящный. мерзко. Па́мять сотвори́лъ е́сть чуде́съ сво­и́хъ: ми́лостивъ и ще́дръ Госпо́дь. Пи́щу даде́ боя́щымся его́: помяне́тъ въ вѣ́къ завѣ́тъ сво́й. — я всегда рядом, чувак. трэвис знает, что никогда не осмелится попросить его о помощи, но органы внутри перемалываются в фарш из-за тупой, безграничной благодарности. какой же Салли нестерпимо яркий, какой же трэвис возмутительно противный. как же он себя ненавидит. как же горячо слёзы сдавливают горло. как же больно дышать. Хвали́те, о́троцы, Го́спода, хвали́те и́мя Госпо́дне. Бу́ди и́мя Госпо́дне благослове́но от­ны́нѣ и до вѣ́ка. От восто́къ со́лнца до за́падъ хва́льно и́мя Госпо́дне. трэвис облизывает взглядом каждый жест и звук: энциклопедия по физиогномике сообщает, что восемьдесят три процента информации человек воспринимает невербально. в том, как быстро Салли растирает по ободранным ладоням антисептик, больше сокровенного, чем в самой 'Тайной вечере' Леонардо да Винчи. у него не видно лица, и трэвис выжигает на внутренней стороне век каждый украденный момент: запрокинутая в смехе голова, дёрганное движение кадыка, какое-то совсем детское пожатие углами плеч. нежный. такого его хочется защищать. Сал Фишер остр и скелетированно тощ, с едва заметным тремором кистей, растрепавшимися хвостиками, пепельным голосом и золотистой пылью стеклянных веснушек на шее. Сал Фишер в разы сильнее трэвиса. а ещё он нараспашку рёбрами хихикает под протезом и обнимает целый квартал под толстовкой. Салли открытый и откровенный, трэвис — обёрнутый целлофановой плёнкой и голый. всем видны гематомы, потёкший недосып и хронически красные из-за рыданий глаза; никто не видит гнилое самоуничтожение и болезненно вспухшее между прозрачных букв желание сдохнуть к чертям собачьим. лицо скрывает Сал, а лжёт тут только трэвис. лжёт и тут же мысленно просит прощение. суди меня, Господи, по правде моей и по непорочности моей во мне. — вероятно, тебя тревожат твои шрамы. — а? дорога от перекрёстка, где можно сбросить душный груз отцова взгляда, до школы — двадцать семь повторений 'Отче наш'. дорога от этого же самого перекрёстка до школы вместе с Салли-кромсали — восемнадцать сменившихся тем для разговора. шестнадцатая. — извини, если лезу не в своё дело, но тебя беспокоят твои шрамы, я прав? трэвис прикусывает язык. когда Салли успел их увидеть? — я не хочу говорить об этом. — без проблем, чувак. если что — я всегда к твоим услугам, — трэвис уверен, что под протезом у Салли то же месиво, что у него самого вместо здоровой психики. что-то в десять секунд задержанного дыхания страшнее каких-то никчёмных следов от ремня или канцелярского ножа. трэвис уверен, что задохнётся в болезненном щемящем восторге, если увидит его лицо. Салли не может быть некрасивым. — знаешь, у японцев есть такое понятие — 'ваби-саби'. это что-то типа философии, по которой прекрасными считаются какие-то неидеальные и несовершенные вещи. трэвис уверен, что просто сдохнет без Салли. задохнётся в кровавом кашле. захлебнётся в слезах. загнётся от передоза токсичными мыслями. завоет от болевого шока. Салли — его викодин. трэвису настойчиво кажется, что Салли ненавидит его. — намекаешь, что шрамы красивы? — просто подумал, что об этом нужно сказать сейчас. я понимаю, у меня тоже много шрамов. он просто захотел сказать и сказал? вау? — м. знаешь, что такое кали-юга? — нет. — последняя эпоха в нисходящем индуистском временном цикле. падение нравственности, прекращение молитв, — он хмыкает. — век раздора. согласно традиционной теории, мы живём в кали-югу. Салли склоняет голову набок. — традиционной? — ага. сейчас считают, что мы живём в двапара-юге. половина добродетели и половина греховности. трэвис упирается взглядом в линяющее здание школы. держит в голове: успеть повторить формулы перед контрольной. держит в голове: садиться на стул аккуратно. держит в голове: не забывать дышать, когда их взгляды пересекаются. держит в голове: он сам такой отвратный. такой никчёмный. такой жалкий. такой уродливый. такой гадкий. трэвис хочет хотеть ненавидеть Салли. трэвис хочет хотеть, чтобы они никогда не познакомились и не начали общаться. трэвис хочет не хотеть его. трэвис хочет пасть на колени и вымолить право на хотя бы самое целомудренное докосновение кончиками обмороженных пальцев и замороженных мыслей — и это желание искренней, и чище, и живее, чем все его прошлые молитвы вместе взятые. проходит кала. Салли несколько раз щупает взглядом его лицо, и у трэвиса по коже колюче прокатываются мурашки. он протыкает клыками тонкую кожицу с внутренней стороны щеки. Бог никогда не полюбит такого, как Сал? враньё. Бог никогда не полюбит такого, как трэвис. блаже́нъ му́жъ, и́же претерпи́тъ искуше́нiе: зане́ иску́сенъ бы́въ, прiи́метъ вѣне́цъ жи́зни, его́же обѣща́ Бо́гъ лю́бящымъ его́. трэвис знает, что запретный плод сладок до одури. и это лишь его вина. да святится имя Твоё, Салли. амен.