Зеркало

      — Я в юности часто успокаивала себя разговорами сама с собой. Это бы мой собственный голос, с которым я спорила, как с живым собеседником. Мой, но при этом такой ласковый, такой спокойный… Так это была ты? — Мария лежала на земле среди белёсых цветов. Деревянные колени под головой были не самым удобным местом для отдыха, но это забывалось в комфорте душевном. Кукла была воистину чудом, лучшим человеческим творением, которое только существовало. Так странно, как человек, всё время делавший орудия убийства, создал что-то, что обличает саму жизнь. Марии даже лестно было, что именно она стала причиной столь сильного безумия, благодаря которому и появилась на свет её копия.       — Спи, добрая охотница, — прошептала Кукла, поглаживая Марию по голове. Они сидели в тишине где-то час, прежде чем живая девушка решилась нарушить молчание.       — А где Герман? — голос охотницы дрогнул. Ей не хотелось пересекаться с этим человеком. Было стыдно, страшно и просто-напросто нечего сказать. Когда она замечала первую седину у него в волосах и колко шутила, он говорил, что охотники не встречают спокойную старость, уходя, так или иначе, в бою, и он никогда не постареет. Спокойной старостью пребывание здесь назвать было нельзя, но жизнь так или иначе сыграла с ним злую шутку.       — В саду. Смотрит на голые палки в тумане и представляет, будто это Ярнам. Мне так жаль его… — кукла с тихим скрипом покачала головой. Она, может быть, не нуждалась в сне и еде, но её, как всякую куклу, следовало иногда смазывать и перетягивать. У старого Германа не было ни сил, ни желания заниматься этим, а потому стоило уповать только на догадливость некоторых охотников. Сама о помощи она попросить не могла: её задачей было только заботиться об охотниках и спрашивать, что тревожит их.       — Ты красивая, — отметила Мария будто бы с удивлением. Она смотрела на Куклу точно в зеркало, но при том замечала, что личико напротив куда симпатичнее, чем то, которое она видела в отражении. Ей совершенно не шли беспокойство, агрессия и гордыня, да и разве может боль как таковая красить человека?       — Спасибо, добрая охотница, — деревянные губы дрогнули в улыбке, — это заслуга вас, людей. Если бы Герман не решил меня сделать — меня бы не было. Если бы он не сделал меня по твоему образу — я не была бы красивой. Если бы добрые охотники не говорили со мной — я бы не была такой мудрой.       Мария всегда говорила, что не доверяла никому, кроме самой себя, и вот теперь у неё была она — мудрая, спокойная, добрая, которой можно было довериться.       — А ты не знаешь… Для чего на самом деле ты создана?       — Я сделана по образу человека, а значит это знание мне, как и всякому из вас, недоступно.       — Ты такая хитрая, — усмехнулась Мария, — Но почему ты не попросишь охотника разбить тебя? Что удерживает тебя? — собственный опыт тяжко давил на обе сущности Марии. Первую он довёл до добровольного ухода из жизни, второй — не давал после найти покой. А то, что Мария и Кукла были единой душой, понятно было без сложных научных изысканий.       — Я тут же вернусь в мгновение, когда была цела. Во сне умереть невозможно, иначе его бы не существовало. А что до моих обязанностей… Я убираюсь в мастерской, читаю Герману книги, и, — Кукла пристально посмотрела Марии в глаза и виновато покачала головой, — молюсь за тебя. Ты не слышала этого, верно?       — Слышала, — кивнула Мария, приподнимаясь и садясь напротив Куклы, — только… — она хотела высказать, что чувствовала, но осеклась. Не хотелось обижать саму себя. Этот странный мягкий шёпот внутри головы не давал ей покоя в Кошмаре. Этот же голос, как не странно, приказал ей убить охотника, дабы самой попасть в сон.       — Ещё я успокаиваю охотников, давая им немного бледной крови. Им после этого видится всякое, они такие забавные! — Кукла тихо и жутко засмеялась. Мария даже не обратила внимание — за годы жизни с Германом привыкла к такому тону. Судя по всему, кукла мимикрировала подо всё, что только видела и с чем взаимодействовала.       — Тебе разве не жалко доброго охотника, которого я убила?       — Он не мёртв. Просто появится чуть позже, проспав до того времени, когда ты покинешь сон, — объяснила Кукла.       — А кто из охотников, которые приходили сюда, был тебе особенно близок?       Деревянные пальцы с материнской нежностью поглаживали чуть взлохмаченные белые волосы. Кукла относилась к Марии так, как будто та была тяжело больна и её святой обязанностью было подарить обречённой немного покоя среди страданий перед падением в небытие.       — Я хорошо помню старого охотника Джуру. Он единственный относился ко мне как к человеку, — Кукла изобразила вздох. Скучала ли она? Вероятно, да, но не так, как скучают люди.       — А другие… Они тебя били? — с наивным ужасом в глазах спросила Мария.       — Не все, — покачала головой Кукла, — но многие. Кто-то — вымещая злость, кто-то — из простого любопытства.       — Ударить живое создание из любопытства… Такого не творили даже опьянённые кровью, — Мария скорбно покачала головой, ласково поглаживая Куклу по щеке.       — Такова жизнь, добра охотница. Тебе ли не знать, как сладко манят бездыханные тела.       Мария ужаснулась. Наивно было полагать, что Кукла ничего не знала о событиях в рыбацкой деревне.       — Когда я смогу уйти? — спросила девушка, беря за руки свою деревянную копию, — и сможешь ли ты уйти со мной?       — Не могу, добрая охотница, — покачала головой Кукла. — Мне нужно встречать охотников и ухаживать за Германом. Ты уже видела его? — стеклянные глаза смотрели прямо в душу, не прося даже — приказывая унять собственную трусость.       Мария шла к саду на негнущихся ногах и не смогла сдержать слёз, увидев вместо лучшего из охотников измученного немощного старика. То, что сделало с Германом присутствие луны, поистине внушало ужас, но не больше, чем обычное, как со всеми смертными, время.       Охотница присела на одно колено, будто бы с удивлением разглядывая старика. Даже, казалось, тогда, когда она сумела найти однозначное отношение к этому человеку в ненависти после того, что случилось в рыбацкой деревне, всё снова перевернулось с ног на голову и превратилось в подобие оптической иллюзии.       — Спасибо, Герман, — она взяла его руку, осторожно поглаживая будто бы пергаментную кожу. Эти руки впервые вручили ей оружие, эти руки обнимали её, так, как не мог больше обнять никто. Эти руки собрали из бездушного дерева её спасение, — Спасибо тебе. За всё.