Свое имя я скажу на рассвете

— Парень, ты чего сидишь тут? Холодно ведь, — спрашиваю дрожащим голосом. Два ночи, январь месяц, улицы пустые и тихие, а я вышел в круглосуточную аптеку по снотворное. Он сидит на бетонном выступе, укутавшись в старую курточку, которая явно не по сезону, качается из стороны в сторону. Сначала показалось, что это бомж сидит, они часто у нас на районе гуляют, но всегда прячутся на ночь. На обратном пути я все же решил проверить человека, мало ли, вдруг ему нужна помощь. — Эй, ты меня слышишь? — дергаю его за плечо — ноль реакции. Он холодный и окаменевший, но признаки жизни присутствуют, парень дышит на руки, чтобы согреть их. Стоило мне надеть что-то теплее осенней толстовки на голое тело. До аптеки три минуты быстрым шагом. Я сажусь на корточки и снова трясу его за плечо. С этого ракурса мне видно его лицо: детское, светлое с огромными карими глазами. Он почти не моргает, и я понял почему спустя несколько секунд: слезы застыли прозрачными льдинками на щеках. — Где твои родители? — стандартный вопрос, хотя прекрасно понимаю, что он достаточно взрослый, чтобы знать адрес или попросить кого-то про помощь. В крайнем случае недалеко участок полиции. Мне стоит отвести его туда. Он поднял на меня взгляд полный боли и, как мне кажется, безнадеги. — Ты можешь встать? Я отведу тебя в участок и там быстро найдут твоих родителей, — мои руки начинают неметь от холода, еще немного и я точно перестану их чувствовать. — Пожалуйста, — он шепчет так тихо, что мне приходится подвинуться еще ближе, чтобы расслышать, — только не туда. А куда? В больницу? Ему явно не помешает. Он, наверное, что-то себе отморозил. Только мое шестое чувство мне подсказывает, что и туда он вряд ли согласится, а оставлять мальчишку тут тоже не вариант. — Хорошо, пойдем ко мне, — в самом деле не бросать же его одного на морозе, — здесь недалеко, — парень испуганно смотрит на меня и еще сильнее сжимается, словно хочет превратиться в мячик. — Не бойся, я не какой-то маньяк, забирающий невинных мальчиков на органы, — утешил, ничего не скажешь. — Согреешься и тогда можешь идти куда угодно, договорились? Вижу, что не верит. Я бы тоже не поверил. Никто не помогает просто так. — Честно, идем, — не захочет — отведу в полицию и по делам. Если оставлю все как есть и пойду домой, то меня в итоге сожрет совесть. Я подхватываю его под локоть и бесцеремонно поднимаю. Это было сделать легко с его худощавой комплекцией тела. Как только я сжал руку, кончики пальцев охватило болью. Мой собеседник мугукнул и что-то невнятно промычал, стоя ровно на ногах. Сколько он здесь просидел? — Можешь идти? — спрашиваю уже настойчивее. — Угу, — он кивает и делает шаг в сторону, опираясь о столб. Все же идти он не особо может. Не дай бог, отморозил себе конечности, для полного счастья только этого не хватало. Его рука, подпирающая столб, стала заметно фиолетовой; хвататься за него было глупой идеей. Что делать? Вызывать такси и немедленно ехать в больницу или… Он делает еще один шаг, уже обеими руками крепко цепляется в мой рукав. — Не надо в больницу, я в норме, — его голос дрожит, как говорится, зуб на зуб не попадает от холода. Конечно, в норме. В такой норме, что сидит глухой ночью в одиночку на лютом морозе. Мы уже долго идем до дома, хотя там оставалось всего лишь свернуть за угол. Парень еле-еле перебирает ногами. Я мог бы взять его на руки и быстро отнести, я ведь это и предлагал сделать минут пять назад, но он настойчиво отказался. Да так, что мне стало даже неловко. Я промолчал и продолжил поддерживать его, чтобы не упал. Повезло, что подниматься нужно было только на второй этаж, но я решил воспользоваться лифтом. Выйти мне одному не составит труда, но вот с перемороженным парнем стоит напрячься. Да и ему, я думаю, не будет в удовольствие по ступеням сейчас влезать. Два поворота ключа в тамбуре — и мы внутри. Квартиру одной рукой я не открою, потому что дверь заедает, и мне приходится постоянно дергать ручку и прислушиваться к заветному щелчку. Баба Агнесс, соседка справа от моей двери, поставила стул возле счетчика, чтобы каждые полчаса проверять свет. И мне ничего лучшего в голову не пришло, как посадить малого туда. Он крепко вцепился в сиденье и начал покачиваться вперед и назад. Для чего он так делает? В квартиру я заволок его уже немного подтаявшего, щеки на бледном лице покраснели от резкой смены температуры. У меня они, наверное, тоже красные, как и руки. Я снова начинаю их чувствовать. Не самое приятное ощущение: больно и мерзко, словно миллионы мелких иголок впиваются в кожу все сильнее и сильнее. Пацан пытается справиться с молнией на черной курточке, но схватить ее у него никак не получается, видать не чувствует рук из-за охлаждения. Я наблюдал за его нелепыми движениями, пока он не посмотрел на меня, мол, помоги, чего ты ждешь. И я помог. Снял курточку, а после вязаный свитер коричневого цвета. Его тело красное, в некоторых местах виднеются огромные ссадины и фиолетовые синяки. Я только потом заметил, когда мой гость умывался горячей водой, что на лице у него свежие раны от ударов. Ванна уже наполнилась наполовину, когда он оторвал взгляд карих глаз от зеркала и спросил меня: — Как тебя зовут? Дрожи от холода уже нет, но по моей спине пробегает табун мурашек от его голоса. Он детский, как и его лицо, но с уже заметной хрипотцой. Интересно, сколько ему лет? На вид не скажешь больше трина… — Мне семнадцать. У тебя такая привычка говорить вслух сам с собою? Блять, что? Честно говоря, никогда не замечал за собой этого, по крайней мере, никто не указывал. Ха, а кому указывать-то, если я в основном общаюсь виртуально и иногда с баб Агнессой. Затянувшаяся тишина раздражает, понимаю, что нужно что-то ответить. — Меня Джон зовут. Ванна уже наполнилась. Я выключаю воду и поднимаюсь с бортика, где ранее сидел. Мое присутствие здесь не нужно. Думаю, со штанами он справится сам, так что помогать не надо. Лучше кофе заварю. — Я справлюсь, спасибо. И, если можно, мне чай. Я зацепляюсь за корзину с бельем и чуть не влетаю носом в дверь, к счастью, успеваю удержаться за стиральную машинку. Слишком неловко, чтобы смотреть ему в глаза. Впредь следует следить за тем, что я говорю и… думаю. На выходе я бурчу что-то вроде «извини» со стыдом и пылающими щеками и громко закрываю дверь. Захожу в спальню, чтобы выбрать ему какую-то теплую и чистую одежду. Я перебрал все полочки, но моя одежда на него явно большая. И тут вспоминаю, что под единственным диваном в этой квартире лежит сумка с вещами младшего брата. В ванной комнате никогда не было щеколды, а потому я, предварительно постучав, открываю щелочку, чтобы поставить вещи на стиральную машину. — Чистая одежда, надеюсь, подойдет, — громко захлопнув дверь, направляюсь на кухню. Надо будет как-то расспросить его о случившемся. Почему он оказался на улице ночью лютым морозом, да еще и избитым? Можно было бы куда-то пойти спрятаться, где нет открытого ветра с мелким снегом, а не сидеть на бетонном выступе возле дороги. Чайник пронзительно засвистел, а я только сейчас понял, что пялюсь в окно, засмотревшись на кружащие снежинки в свете желтого фонаря. Он просил сделать чай. Я его никогда не покупал, но помню, что мама приносила со своим визитом небольшую пачку ромашки в пакетиках. На дне почти ничего не осталось, она уже очень давно была в гостях. Высыпав все содержимое пакетика в чашку, заливаю кипятком. По кухне раздается не особо приятный аромат, все же я больше предпочитаю кофе. — Это ромашка? Гость неожиданно оказался позади меня, когда я размешивал сахар в его чашке. Странно, что я не услышал закрывающейся двери ванной, она всегда захлопывалась так, что, казалось бы, потолок обвалится. — Там если приподнять ручку немного вверх, то можно закрыть аккуратно. — Но я… Что? — я резко разворачиваюсь, чтобы посмотреть незнакомцу в глаза. Он что, читает мысли? Я ведь молчал! Парень стоит в дверном проеме. Одежда сидит на нем хорошо, только штаны коротковаты. Стоило дать ему еще и носки, пальцы ног аж фиолетовые. — Я не читаю мысли, просто ты говоришь вслух. Иногда… Это максимально неловко. Надо исправлять ситуацию, пока не сгорел со стыда. Интересно, что он еще услышал? — Присаживайся, — я ставлю чашку с вонючим напитком на стол. — Ты, наверное, голоден? Дурацкий вопрос. Полез в холодильник — там практически пусто. Остались только пара кусков хлеба, почти закончившийся майонез и морковь. В принципе, можно приготовить суп, если картошка не сгнила. Ее я храню в шкафу в картонном ящике вместе с луком. Ха, все-таки на приготовление чего-то съедобного продукты я нашел. — Я не голодный, — тихо отвечает гость и отпивает горячий чай. Как же я ненавижу этот запах. — Ты уверен? — спрашиваю, ему поесть бы как раз и не мешало. — Вполне, — кивает, слегка прикрыв глаза, и снова отпивает. — Как знаешь, — сажусь напротив. Мой кофе все еще остается горячим, поэтому я ставлю чашку на подоконник, чтобы остыл. — Нравится? — киваю, указывая на его чай. — Да, очень вкусно, спасибо. Мне иногда кажется, что он не говорит, а поет. Тихо так, мелодично и нежно. Либо у меня крыша уже поехала от недосыпа. — Почему ты сидел на улице? — давно интересовал меня этот вопрос. С ним же надо будет что-то делать, полиция там или больница. — Я сам уйду, только согреюсь немного. Прости за причиненные неудобства. — Я сказал это вслух, да? — он подтверждающе кивает. Ладно, я почти не удивлен. — Не парься, можешь остаться на сколько надо, я все равно один живу. Он смотрит прямо мне в глаза, почти не моргая. Я же смотрю куда угодно, только чтобы не встречаться с его пронзительным взглядом. Правый глаз парня подбит, синяк небольшой, но заметный. Под левым глазом находится белесый шрам, начинающийся от внешнего уголка и уходящий к переносице, не похоже, что он свежий. Нос тоже разбит. Вспоминаю, что заметил ссадины и на теле, но успел рассмотреть только то, что кто-то очень сильно бил его по животу. Иду в ванную комнату, чтобы взять небольшое зеркальце, по пути на полке в коридоре захватив аптечку. Ему надо обработать раны. Лед приложить к синяку даже не предлагаю, мне кажется, ему итак холода хватило. И то, что он уходит от ответа, меня немного напрягает, все же в благодарность за спасение можно было бы и рассказать хотя бы, почему сидел именно там и замерзал. Может, это у него был такой странный способ самоубийства? Нет, бред. Самоубийцы не хотят умирать долго и мучительно, есть же много других способов. — Держи, обработаешь, как допьешь, — поставив на стол аптечку с зеркалом, дальше он сам должен разобраться, я сажусь на свое место. Кофе по-прежнему горячий. Почему так долго остывает? — Почему ты решил помочь мне? — спрашивает тихо, словно боится, что я услышу, он не поднимает на меня взгляд, а смотрит в полупустую чашку ромашкового чая. Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Ведь действительно же мог просто забить хуй на очередного «бомжа» возле дома и пойти домой. Полежать в горячей ванне, выпить снотворного и наконец поспать. Без кошмаров, без снов. Но черт меня дернул развернуться, подойти к скрюченному человечку да еще и притащить его в квартиру. — Просто я слишком добрый. Всегда подкармливаю бомжей и помогаю нищим там, котейкам всяким… — пытаюсь отшутиться, но с моим умением везде лажать это получилось и здесь. Мне кажется, или на его лице появилось подобие легкой ухмылки? Даже если и так, то я рад, что смог позабавить гостя. Потому что я и правда не знаю, каким образом он здесь оказался. Я словно в тумане тогда был, за густой пеленой не понимал, что творю и какие последствия могут быть. Кофе остыл и я принимаюсь его пить, как вдруг вспоминаю: — Я не знаю твоего имени. Если не хочешь ничего рассказывать, хоть представься. Он отставляет чашку и смотрит мне в глаза, словно заглядывает в душу, пытаясь там что-то найти, откопать, и я просто не в силах отвести взгляд. А потом он отвечает чуть громче, чем обычно говорил: — Свое имя я скажу тебе на рассвете, — и открывает коробку с различными лекарствами, которыми я практически не пользуюсь. Я так и сидел с застывшей в руке чашкой возле открытого рта. Это еще что за ответ? Я же просто имя спросил. Или, возможно, его обидел этим? Может, у него имени нет, и он потому скитается на улице в такую ужасную погоду? — Не обидел. Просто еще не время, — спокойно говорит гость, прислоняя ватный диск со смоченной перекисью к носу. Он немного сводит светлые брови к переносице и кривится от неприятных ощущений. — Как много ты услышал? — я уже даже не удивляюсь тому, что размышлял вслух. Все же за несколько лет практически полного одиночества выработалась не самая удачная привычка. — Только это, — устало отвечает парень и переходит к обработке разбитой губы. — Хорошо, — не найдя лучшего ответа, я с пылающими щеками отношу пустые чашки в раковину. Почему мне стыдно? Когда я вообще последний раз испытывал чувство неловкости? Он ведь мог мне соврать, а я ему поверил. Особенно, когда он смотрит на меня с абсолютно спокойным выражением детского лица, но большими глазищами, в которых можно заметить кучу разных эмоций. Мне его даже немного жаль. Ведь кто знает, какая жизненная ситуация вынудила замерзать семнадцатилетнего подростка ночью в снег на обочине дороги. Он кажется безобидным… — Пойду приготовлю кровать, — быстро отчеканив, я разворачиваюсь на пятках к выходу, так и не посмотрев больше на него. Так. Кровать. Вот про то, где он будет спать, я совсем не подумал. Я вообще ни про что не думал, судя по сегодняшней ночи и сидящему на кухне чужому человеку. У меня только старый скрипучий диван, который даже не раскладывается. Заглянув в шкаф, вспоминаю, что у меня есть небольшой надувной матрас, на котором я спал, когда приезжал брат с ночевкой. Видимо, придется вспоминать былые времена. Когда я разобрался с матрасом и даже постелил свое будущее место для сна, гость, прислонившись к стенке, уже стоял возле входа в спальню. Он с интересом наблюдал за моими попытками заправить пододеяльник. — Я сменил тебе чистое белье и даже вот… одеяло. А, и еще, — подхожу к стулу, на котором висит куча одежды, беру теплые черные носки и протягиваю парню, — заранее приготовил. Чистые. — Спасибо, — он коротко кивает, принимается их надевать. — Ты будешь спать на полу? — Да, так будет правильно, — почесав затылок, я обхожу его, чтобы выключить свет. В комнате светло от уличных фонарей, так что найти свое ложе не составило труда. Гость оказался на удивление смышленым и не задавал больше никаких вопросов. Так легче. Так проще не думать. Он зачем-то переставил подушку на другую сторону, оказавшись лицом напротив моего, и лег, закутавшись в одеяло. Я хочу поскорее уснуть, чтобы все это закончилось. Чтобы узнать, как его зовут и что он планирует делать дальше. Так и скитаться на улице, пока кто-то не подберет? Или все же вернется домой, если он у него есть. Сердце бешено колотится, в голове крутятся одни и те же вопросы, ответа на которые я не могу дождаться. Хотя он, скорее всего, и не расскажет ничего. А я так и останусь умирать от любопытства и переворачивать разные варианты развития событий, в результате которых парень оказался на улице один и побитый. Окно находится прямо передо мной, а штор у меня никогда не было. Я смотрю на небо, на полную луну, что освещает небольшую комнату. Серебряный луч падает на спящего человека, на его умиротворенное, спокойное лицо. Синяки и раны портят всю идеальность и чистоту детского лица, но даже с этим оно все равно остается красивым. Длинные ресницы слегка подрагивают, а грудь размеренно поднимается и опускается. Я закрываю глаза в надежде хоть немного поспать за эти несколько дней, но потом вспоминаю, что оставил свое снотворное на бетонном выступе возле дороги. Без него сна мне не видать. Луну постепенно закрывают тучи, окутывая черными лапищами, поглощают во тьму, точно хотят погасить единственный свет, что заставляет жить. Но на улице стоит желтый фонарь, бьющий прямо в лицо.