«Я так сильно раздражаю тебя? Не волнуйся, я и сам себя раздражаю»
— Нет. Не нуждаюсь в твоём участии, — грубо и сухо. Он наливает вино для других посетителей, мешает коктейли. Кэйа просто смотрит за его руками, за отточенными движениями. Идеал, выстроенный на боли и потерях. — А жаль. Может, выпил бы, тогда бы и жизнь казалась веселей. — Капитан Кэйа, я не горю желанием идти по вашему пути, напиваясь почти каждый вечер, — смотрит с укором, говоря всем видом «Я — не ты». — Я бы тоже не хотел такой путь, но жизнь сложилась именно так. Да и вы совсем ничем не горите уже многие годы, — смеётся, но почти не отводит взгляда от чужих рук, которые сжали стекло. — У меня есть причина жить, есть цель. А что есть у тебя? Ложь? Кэйа усмехнулся, прикрыв глаза, чувствуя, как боль растеклась под рёбрами, наполняя лёгкие, сердце. Такой точный удар выбил всю нахальность и уверенность. У него есть лишь предназначение, которое сам он не выбирал. Лишь гора страданий и надежд, взваленная на его плечи. Ничего больше нет. Нет и счастья, потому и пьёт этот суррогат, когда в жизни появляется хотя бы на несколько часов свет и смысл. — Как вы жестоки, я же никак вас не оскорбил, — делает оскорбленное лицо, но сразу усмехается, не разводя особого театра. — Раз вы уж так не настроены на душевный разговор, то налейте ещё. Вы же знаете, я всегда плачу вовремя. — Вам бы стоило прекращать так много пить. Рано или поздно это отразится на вашей работе и от рыцарей в Мондштате будет ещё меньше толку. — Оу, это что, забота обо мне? — улыбается, как кажется, довольно. — Нет. Я обеспокоен о том, что вы сбросите на других ещё больше своей работы.«Дилюк, пожалуйста, всё настолько плохо? Посмотри на меня. Пожалуйста. Пусть с ненавистью, но смотри на меня. Всё лучше, чем твоё безразличие»
Но Дилюк не слышит мысленной мольбы. Он отворачивается от Кэйи совсем, переключая всё своё внимание на других посетителей, резко меняя своё поведение с ними. Лишь на секунду повернулся к капитану, налив ему новую Полуденную смерть, но даже не посмотрел на того, для кого он её делал. Закрыл глаза, не удосужив даже взглядом, полным презрения. И Кэйа был готов вскочить с мольбой перестать создавать пропасть. Почему они просто не могут поговорить? Но вместо этого выпивает ещё один бокал почти залпом. От сладости уже тошнит, хочется выплюнуть всю эту приторность. Невыносимо. Алкоголь постепенно расслаблял, выкидывая из головы совсем уж тяжёлые черные, как грозовые тучи, мысли. Может, хотя бы сегодня получится выспаться. Хотя бы один день. Хотелось, чтобы что-то привело его в чувства. Хотелось чего-то резкого. — Хей, господин Дилюк, дайте мне чисто игристого вина. Сразу бутылку, не марайте бокалы ради меня, я не стою таких стараний, — смеётся, наблюдая за лёгкой растерянностью на чужом лице. Никогда не было ничего такого, верно? Дилюк недоверчиво смотрел на него, доставая целую бутылку и ставя её перед Кэйей, который опытным движением вскрыл бутылку, делая глоток прямо с горла. Горечь обожгла язык и пищевод, давая немного прийти в себя. Алкоголь всё сильнее развязывал язык и мысли. Щит изо льда начинал постепенно трещать. Главное — вовремя уйти, пока совсем не расслабило. Ему нельзя никому открываться. Так продолжалось почти до самого закрытия, Кэйа пил эту одну бутылку, не отвлекаясь ни на разговоры, ни на шутки. Он просто беспробудно пил, взял вторую бутылку и оплатил все затраты. Дилюк смотрел за этим, чувствуя, словно что-то идёт не так, отходит от привычного сюжета. А ещё внутри закопошилось какое-то беспокойство. Он выпил так много за такой короткий промежуток времени. — Вам стоит остановиться, иначе завтра утром вы не сможете встать на работу. — У меня заслуженный выходной, не беспокойтесь обо мне, господин Дилюк. — Кэйа. Тот поднял лицо, смотря снизу вверх на пиро мечника. Тоска и сожаления вновь начали жечься. Они ведь могли быть счастливы. Они бы могли биться на одной стороне без каких-либо ссор. Они бы могли всегда быть не разлей вода. Они бы могли быть всё ещё вместе, делить одни покои, завтракать в одной столовой, танцевать на праздниках. Но всё что есть у них, это встречи в таверне и случайные пересечения, а вместе с тем огромное количество конфликтов, ссор, недосказанностей и груза за плечами.«Я так устал от этого. Я так устал от себя и своей жизни»
— Знаешь, на моей родине была легенда про озеро Точи. Говорят, что вода в нём — это слёзы нашего павшего архонта. И это озеро не имеет дна, потому что печаль её была столь велика, что слёзы она продолжает лить и посей день на том свете. И говорят, что последний наследник трона унёс в своей душе его, став таким же бездонным сосудом. Лей, что хочешь в него. Кэйа взял в руку свой старый бокал, в котором плескались остатки Полуденной смерти, а потом налил в него игристого вина. Дилюк непонимающе смотрел на этот монолог, эту странную легенду. — Можешь лить в этот сосуд любовь, ненависть, презрение, гнев, а он всё не может насытиться, не может наполниться и перестать требовать ещё. Можешь залить в него так много алкоголя, как сможешь, но этого хватит ненадолго. Ложное ощущение наполненности, чтобы потом почувствовать двойной голод. От этого очень быстро устаёшь, но ничего другого у него нет. Лишь приторный, тошнотворный суррогат. — И к чему ты это мне рассказываешь? — Временами, когда в ночи нет ни одной звезды, а по крышам и листьям барабанит дождь, появляется у последнего принца явственное желание разбить этот сосуд, чтобы прекратить свои страдания. Появляется желание вернуть то, что позволяло наполнить бездонную яму. Только всё так, как в той легенде. Верховный архонт отрёкся от Точи, увидев в её искренних порывах предательство. В один миг потеряла она и связь с богами, и свою любовь, а после и жизнь её прервалась от удара беспощадного меча того, кого любила она все эти века. И осталось ей только лить слёзы, умертвив свою душу в глубинах земли, защитив последним порывом свой народ от влияния жестоких богов. Кэйа поднялся со своего места, чувствуя, как помутилось всё перед глазами в один миг. Сжимает руками барную стойку, чувствуя подкатившие слёзы и ком, который встал поперёк горла не давая сделать вдоха. Опять это глупое сердце тоскует по утерянному прошлому. — Однажды принц падёт и разобьёт сам свой сосуд, став свободной птицей, опустившись в землю к своей покровительнице, чтобы лить слёзы вместе с ней. Ну а пусть её муж дальше веселится средь других, она смиренно дождется смерти этого мира, чтобы принять заблудшую душу в свои объятия. Кэйа положил на барную стойку цветок-светяшку и повязку на глаз, вышитую серебром чьей-то неумелой рукой. Дилюк уставился на неё, узнавая старый свой подарок. Сохранял всё то время. — Кэйа… — Ах, а час уже поздний, уже закрываешься, да? Ну, я пошёл, а то заболтался здесь, отвлекаю тебя. До встречи… господин Дилюк. Сегодня, говорят, море бушует, обещается гроза. Не задерживайтесь надолго, а то промокните до последней нитки, а кто будет спасать Мондштат, если вы сляжете? Улыбается, прикрывая глаза. Разворачивается, отворачиваясь от Дилюка, направляясь чуть дрожащим шагом к выходу. Стоит открыть дверь, как в лицо бьёт сильный порывистый ветер, деревья низко пригибаются под его силой. — Надеюсь, что когда-нибудь мы будем вновь по одну сторону. А где и как — рассудит время. Я дождусь, не бойся. Я храню верность даже после смерти. До встречи, Дилюк. Море красиво в грозу. На последок лишь одаривает тоскливой улыбкой и взглядом, полным боли. В глубоких синих глазах, показалось на миг, задрожали слёзы. Дверь резко закрывается с оглушительным хлопком. Дилюк смотрел ему вслед, чувствуя, что он что-то упускает в этот страшный момент. Смотрит на свой любимый цветок и повязку, которую сам подарил в тот день, как знак своей любви и привязанности. Кэйа помнил всё, несмотря на время и все обстоятельства. Рука сама тянется к повязке, прижимая к груди, в которой словно замерло сердце, предчувствуя что-то. А ветер всё усиливается…