"За честь" или "во имя чести"

Он называет Джона, своего короля, "мой господин". Он преклоняет колено и называет Изабеллу, свою королеву, "моя госпожа". Он становится перед ней и преклоняет колено. Она вытягивает руку, ее пальцы пробегают по его чисто выбритой голове, по не настолько чисто выбритой щеке, находят маленький коричневый шрам в уголке его рта. Она трогает его за подбородок и он наклоняет голову: теперь его щека лежит в ее руке, теплая и только немного шершавая от щетины. "И тогда агнцы станут львами, - он бормочет, прикрывая глаза. - Лев ли я, ставший агнцем?" "Ты мой любовник, - отвечает она, проводя большим пальцем ему по брови. - А я - твоя королева". Звук ее голоса пробуждает льва. Он поднимается и стоит перед ней, наконец-то одетый, как подобает аристократу. В кольчуге он выглядит старше и темнее, одетый для пира, он высокий и жилистый, и темные волосы видны в V-образном вырезе его туники, торчащей из-под платья. На внешних сторонах рук волосы у него мягкие, выгоревшие, а ресницы длинные и угольно-черные, как у южной красавицы. Он делает к ней шаг, но она принуждает его остановиться, уперев ладонь ему в грудь; его грудь вздымается, когда он дышит, и ее груди вздымаются в такт его дыханию. Их выдает глубокое, взволнованное дыхание, они оба возбуждены и встревожены обществом друг друга. "Я скучал по тебе, моя госпожа", - он шепчет ей на ухо. По загривку у нее пробегают мурашки, ее соски тверже стекла, острее иголок, которых она никогда не держала в пальцах, потому что негоже лилиям прясть. "И я". Она вздыхает и убирает руку, принимая его в свои объятия, прижимаясь к нему так крепко, что ломит в костях; их тела сталкиваются с силой комет, встречающихся в ночь, когда рождаются великие короли. "Я не просто твоя госпожа, - шепчет она, когда он целует ее в шею и сосет мочку ее уха, пока ее пальцы охотятся за его набухшим естеством под складками черной робы. - Я - твоя королева". "О, моя королева, - он задыхается, когда она проталкивает руку дальше, в подштанники, щелкая ремнем, поддерживающим шоссу. Она забирает то, что по праву ее, источник наслаждений, которых она познала с угрюмым зеленоглазым рыцарем. - Ты же так хотела стать королевой. Но не только он может быть королем". "Что?" - она хватает ртом воздух. Он целует ее в приоткрытый рот и толкает на стол. Она оглядывается - в зале пусто - и снова смотрит на него, а он берет ее под ягодицы и усаживает на стол, заставляя кубки дребезжать. Она издает этот звук - между смехом и стоном - когда он раздвигает ее ноги коленом и устраивается между них. "Если я стану королем, - говорит он, пока она с любопытством смотрит ему в глаза, - ты станешь моей королевой. Потому что так ты и становишься королевой - когда выходишь замуж за короля". "Я всегда была королевой. Только королевой в становлении, - она гордо вскидывает голову. Он кивает, лаская ее бедра своими длинными, нежными пальцами. - Скоро меня коронуют. Пусть с Джоном, это не беда". "Сейчас ты его королева. Но хочешь ли ты быть моей?" Его губы приближаются к ее рту, его дыхание красно от вина и мяса. Прежде, чем она успевает ответить, он хватает ее под колени, под зад, и пронзает так глубоко, что оба они содрогаются от наслаждения. Она хватает его за плечи и скрещивает лодыжки у него на ягодицах; стол раскачивается, посуда звенит, свечи прыгают, заставляя тени плясать по стенам. Она тянет его, и толкает, и целует, и сосет его язык, выплевывая слова ему в рот: "Нет, нет, я уже королева, сама по себе, и мне не нужен король". "Да, да, ты королева, но я стану твоим королем", - он пыхтит и шипит, и стонет, и утыкается носом ей в плечо, охваченный дрожью. Последние движения всегда попадают в один ритм с сердцебиением; туда и обратно, туда и обратно, прежде, чем остановиться окончательно, оставив ее сердце заходиться в одиночестве. Она закрывает глаза и прижимается щекой к его щеке, лаская его мокрый от пота затылок. Внутри у нее горячо, она смотрит вниз, на стык их тел, с легким интересом. Его член стал мягким и вялым, это больше не полыхающее копье, которое она чувствовала в себе мгновения назад. Она же мокрая и наполненная, такая, что из нее сочится на стол. Она касается белесой лужицы и обнюхивает свои пальцы, ужасаясь. Запах заставляет ее поверить в то, что он и правда это сделал. "Что ты наделал?!" - она кричит, отталкивая его, и бьет его по лицу рукой, липкой от его семени. Она чувствует, как еще больше следов его присутствия стекает по внутренним сторонам ее бедер, и это приводит ее в неописуемую ярость. Она хочет ударить его еще раз, но он успевает перехватить ее руку. "Когда я стану королем, любовь моя, - говорит он с самодовольной усмешкой, - это не будет тебя беспокоить". Она смотрит ему в глаза, она хочет спросить, не лишился ли он разума в горячечном бреду - или, может быть, он шутит над ней безжалостную шутку, одну из тех, которым научился в Иерусалиме? Но он даже не улыбается, он смотрит ей в глаза, и для мужчины, придерживающего подштанники одной рукой, он выглядит настолько уверенно, что она понимает, что он не шутит. "Мой дядя..." - начинает она. Теперь его глаза смеются.